Era meus novi 006

Когда хлопнула дверь, и в замочной скважине щёлкнул ключ, я бесшумно скользнула к Тихоне, обвиваясь вокруг обнажённой лодыжки. Под её нежной кожей ощущался ровный пульс - всё же, необычайно крепкая девчонка. А с близкого расстояния и полуобнажённая - она даже вполне симпатичная. Длинные, стройные ноги, постоянно спрятанные под просторной, ниже колена юбкой, казались завораживающими изящными колонами, что сходились, словно к небесам, к величайшему таинству во Вселенной - лону женщины, источнику, что дарует наслаждение и жизнь.

Излишняя худоба была Жене не к лицу, а широкие тощие бёдра с плоскими ягодицами и вовсе придавали довольно комичный вид. Но даже грубо брошенная на пол в бессознательном состоянии, девушка умудрялась лежать как-то слишком уж женственно, разбросав изящные руки и запрокинув голову. Конечно же, это просто случайность, что создавала образ поруганной добродетели.

За дверью раздались шаги удаляющейся Анны. Девушка пробудет ещё немного под эффектом последнего приказа, но даже если и придёт в себя сию же минуту, то просто не вспомнит о произошедшем. Её скорее испугает сам провал в памяти, чем незнание произошедшего за последние два дня - частые гулянки с большим количеством алкоголя уже приучили её не бояться смутного тумана незнания.

Мне же стало немного стыдно. Не перед Женей, а перед своим новым телом - я немного перестаралась, стремясь обставить всё как можно более натурально. Обернувшись в несколько витков вокруг её гладкой ноги, скользнула вверх по бедру и нежным и протяжным движением слизала кровь с влагалища девушки. Раны были мелкими и поверхностными, но кровоточили довольно сильно...

Чуткий сонар снова уловил за дверью шаги!

Я мгновенно съёжилась, прижимаясь к промежности девушки, словно защищая своё сокровище. Кто-то следил за Аней?!

Чёрт! Я так увлеклась, "насилуя" черенком швабры Женю, что не смотрела по сторонам. А в это время рядом была посторонняя пара глаз. Неважно, что мои "подчинённые" тоже были рядом в момент избиения - ведь сама передача Эрамеуса произошла уже не при них. Этот же соглядатай мог всё видеть, раз только сейчас выдал себя. Вот гадство... Неужели я попалась?!

Либо я рискую раскрытием и подчиняю Тихонову, либо прячусь в кладовке, ожидая следующей подходящей жертвы. Следовало поскорее что-то решить - ведь "наблюдатель" мог в любой момент отпереть дверь!..

Тотчас поймала себя на мысли, что как-то вяло я паникую и даже не пытаюсь укрыться. Словно я знаю то, что просто не успела ещё осознать. Неприятное чувство - вроде бы всё, хорошо, но в чём дело - никак не понять.

Моё тело - да, теперь это моё тело! - размеренно дышало позади, умиротворяя своей беззащитностью. Я могла бы даже убить Женю, пробив ей глазницу шипом, и "жестокой" расправой школьниц над сверстницей отвести возможный интерес со своей персоны.

Но я так не сделаю... Я выбрала эту девочку, что мне приглянулась, и не хочу отступать так просто, при первой же угрозе. Я просто спрячусь, а когда "наблюдатель" увидит раненую Женю и уйдёт за помощью...

"Знание" и "понимание" совместились, удаляя моё беспокойство окончательно. Я поняла, в чём было дело - если бы "бесчинства" Ани заметил кто-либо из взрослых, то он без сомнения попытался бы помешать. Но неизвестный "наблюдатель" оставался незамеченным до самого конца, не пытаясь вмешаться, и удалился неспешной походкой. словно ничего и не видел. Это определённо был кто-то из учеников...

Женя начинала приходить в себя. Её худые бёдра обнимали моё упругое тело, едва заметно сдавливая, а с губ девушки срывался едва слышный стон.

Снова "чмокнув", как мама дочурку, покрытое кровью влагалище девушки, я скользнула вверх по её животу, поднырнув под блузку, обтягивавшую едва заметную грудь, и поднырнула под Женю, пристраиваясь между выпирающих лопаток на худой спине.

Теперь я старалась быть понежней и не "била" всей неосознанной ментальной мощью, а ласково опутывала разум девушки чувством безопасности и родства. То, что я забираю тело этой серой "мышки", не значит, что я обязана быть жестокой. Беспричинная злоба мне казалась ещё менее практичной, чем беспричинная доброта.

— Мам, это ты?.. - едва слышный шёпот разносится по кладовой.

Подчинение Разума на сработало?! Я замираю, не понимая, что случилось: Эра молчит, и никаких сообщений о неполадках я не вижу.

Воля этой девчушки так сильна, что пробивается через жёсткие боевые надстройки, что созданы ломать разум на счёт "раз"?!

"Да, доченька, это мама..." - четыре простых слова разжигают нечто родное и тёплое, что всегда было во мне, и что я едва не позабыла по собственной воле. - "Спи, милая, я о тебе позабочусь".

— Люблю тебя, мам... - я ощущаю, как мои губы шепчут чужие мысли, изгибаясь в робкой улыбке.

Носитель (1- тип) подчинён.

"И я люблю тебя, Женечка..." - думаю я в ответ... открывая глаза.

По щекам бегут две дорожки из слёз...

. . .

Промежность сразу же отозвалась саднящей, затихающей болью. Как и затылок, словно налитый свинцом. Да уж, неслабо я себя приложила.

Неизвестный «наблюдатель» ушёл, поэтому оставалось ждать. Либо вскоре ко мне на выручку поспешат взрослые, либо у Тихони обнаружится трусоваты недоброжелатель...

Мысленно вызвав окно характеристик носителя, я углубилась в изучение небогатых показателей.

Носитель: активен

Имя: Евгения «Тихоня» Тихонова

Раса: человек

Пол: женский

Возраст: 16 лет

Уровень: 1

Класс: носитель, 1-й тип

ХП: 23/25

МП: 0/0

Сила: 17

Ловкость: 15

Выносливость: 20

Мана: 0

Атака (ближний бой): 2

Защита (физическая): 2

Опыт: 0

Опыта до следующего уровня: 0

Женя была на уровень ниже Ани, но даже при этом оказалась немного сильней, выносливей и ловчей, чем хулиганка, истязавшая её. Совсем незначительно, но это позволяло думать

Очки ХП, как и показатели атаки и защиты, были весьма невелики, но это ожидаемо – с чего бы хрупкой девчушке, недавно отметившей своё шестнадцатилетние, обладать мощным телом и крепкими кулаками?

Прошло полчаса, но за это время никто так и не пришёл, оставляя в уверенности – незаметную Тихоню кто-то умудрился невзлюбить. Хотя бы предположить, кто это, было сложно – память девушки подсказала, что Женя всячески избегала конфликтов и провокаций, всегда оставаясь особняком. Впрочем, для юных женщин наверняка даже разумная причина для ненависти не всегда обязательна.

Пока я ждала так и не пришедшей «помощи», то успела «хвостом» испачкать промежность в собственной крови, придавая себе вид более жуткий, чем было на самом деле – я ведь жертва насилия и должна выглядеть соответствующе. Затем оделась в изорванные вещи и свернулась калачиком на стопке каких-то бумаг – согласно плану придётся заночевать здесь. По той же причине я не обрабатывала раны заживляющей слизью, стремясь к максимальной естественности. Возможно, это была излишняя перестраховка и на подобные мелочи никто не обратит внимания, но проколов на начальном этапе крайне не хотелось допускать.

Обняв «хвост» и согревая его кончик дыханием, я чутко дремала, дожидаясь прихода школьного сторожа.

. . .

— Пожалуйста, помогите!.. – закричала Женя Тихонова вполголоса, изображая усталость, как только чуткий сонар уловил первые звуки отпирающихся дверей школы. – Кто-нибудь! Выпустите меня!..

Я барабанила ладонями в дверное полотно и заливалась навзрыд слезами, едва сдерживая искристые эмоции, грозившие повергнуть в уже не притворную истерику, когда по коридору прогрохотали тяжёлые шаги, и испуганный бас вскрикнул:

— Кто здесь?! Что случилось?!

— Я!.. Я здесь, дядь Дима!.. – заколотилась я в дверь с удвоенной силой, узнав голос сторожа. – Я никому не скажу, только выпустите меня!..

Слыша, как «дядь Дима», крикнул, чтобы я отошла от дверей, и пару раз, для пробы ткнулся в неё плечом, я принялась и вовсе «блажить», умоляя не оставлять меня здесь и спасти. В общем, напугала пенсионера изрядно, но цели добилась: как только дверь хрустнула хлипким замком, и в кладовку ввалился мужчина, я бросилась ему на руки, вся в слезах и соплях, рыдая, словно сумасшедшая и вызывая у него невольный возглас ужаса.

— Что?.. Что случилось-то?!

— Дядь Дима, они меня!.. – «захлебываясь» плачем, пытаюсь объяснить. – А... А потом сюда и... и заперли-и-и-и!..

— Всё... Всё... Не реви... - как может, неловко успокаивает меня мужчина.

Наконец он замечает, что сквозь разорванную юбку на белоснежной коже виднеется кровь, и тотчас меняется в лице:

— Господи, девочка, да у тебя же!.. – немного повозившись. Он набрасывает свою форменную куртку мне на плечи и, взяв за руку, ведёт за собой. – Идём ко мне, в «дежурку»... Я врача вызову... Чаю попьешь... Позвоню, куда следует...

Мужчина бормочет бессвязно, похоже, испуганный не меньше меня, ревущей в три ручья и послушно бредущей следом.

. . .

«Дядь Дима» хотя и перетрусил, но голову не потерял: обернул меня каким-то прохудившимся пледом и налил огромную кружку горячего сладкого чая из термоса.

А затем первым же делом позвонил завучу школы, верно понимая, у кого стоит искать совета. Эта вечно хмурая женщина, словно всегда имела наготове решение для любой проблемы, в отличие от директора, который постоянно скатывался в нравоучительные монологи. А в этой ситуации он бы вообще вряд ли что-нибудь смог бы.

Нина Павловна, одинокая женщина лет пятидесяти, навела кипучую деятельность – я без труда слышала её встревоженный, но довольно ровный голос, льющийся из трубки и раздающий указания.

Затем он ещё звонил, вызвав полицию. Чему я была довольно удивлена – в разуме Жени укоренилось устойчивое убеждение, что подобные случаи всегда «спускают на тормозах». Оказалось, Евгения ошибалась.

Думаю, и «дядь Диму» и Нину Павловну следует «обратить» при первой возможности – они неплохие люди и вполне заслуживают приобщиться к сладкому чувству служения мне.

То, что подобное приятно и желанно, я больше даже не подвергала сомнению, всё больше проникаясь чувством собственной значимости. Я ведь никого не стремлюсь намерено убивать, а наоборот – дарую спокойствие и возможность стать частью чего-то большого, грандиозного, доселе невиданного. Сладкое чувство в промежности, как в тот раз, когда семья Ани отведала моей стряпни, снова на меня накатило, но в этот раз куда сильней. Словно моё новое тело таким образом выражало солидарность со мной!

«Дядь Дима», чертыхнувшись, внезапно подхватился и с криком, что ему: «Нужно проверить – вдруг не заперто?», убежал по коридорам вглубь школы. Что он имел ввиду, было непонятно, но я догадалась - речь шла о комнате видео наблюдения.

Оставшись на некоторое время в одиночестве, я потягивала горячий чай, шмыгая носом. Хотя моя «истерика» была показушной, но наплакалась я всласть: просто каменное спокойствие Эрамеуса с лихвой компенсировала, словно удвоенная эмоциональность носителя. Как будто Женя плакала за нас обеих. Было обидно и больно: «Почему я? За что меня так?». И совершенно не важно, что это именно я «сама себя» избила и едва не изнасиловала – горькая обида на Смирнову всецело мной овладела. Эта девушка и раньше пыталась конфликтовать с Тихоней, а теперь и вовсе «перешагнула» черту, сильно оскорбив меня, мою Женьку, нас обеих...

Я с удивлением ощутила, как начинаю путаться! Вернее, позволяю себе небольшой беспорядок в мыслях, но небольшая нарочная путаница, к моему ужасу, отзывалась искренним чувством сладострастным чувством единения помыслов!

Это просто эмоции оскорблённой девушки так бурлят, захлёстывая сознание, или Женька мне настолько приглянулась?

Округлив глаза от удивления и замерев с чашкой чая в руках, я вытаращилась в одну сточку, понимая: называть своего носителя иначе, кроме как «Женькой», мне не хочется!

. . .

Вскоре вернулся «дядь Дима», и поведал мне, что комната с аппаратурой была заперта и на видео всё будет хорошо видно

За те десять минут, пока не приехал наряд полиции, сторож болтал без умолку и успел едва ли не половину своей биографии мне пересказать, заговаривая зубы и отвлекая от произошедшего. Я с благодарностью ощущала, как бурлящие эмоции действительно гаснут, под напором этого обаятельного и весёлого человека.

Слушая «дядь Диму», я отчётливо понимала, что Смирнова определённо из этой «ситуации» - тётя поможет. Отчасти именно поэтому я выбрала такой жестокий способ «смены» носителя. Подвергнувшаяся нападению Тихонова будет пользоваться, как минимум – сочувствием, а дерзкая Аня присмиреет, хотя бы на время.

Я решила, что не буду ей намеренно вредить, если она прекратит нападки на Тихоню.

Когда прибыла дежурная машина, люди в погонах велели сторожу никого не пускать в комнату видео наблюдения и, усадив меня в машину, повезли в больницу. Марике было неизвестно, правильно ли они поступают, но в памяти Женьки сохранилось множество разговоров отца о том, что: «...менты – козлы» и всё в таком духе.

И это меня тоже довольно удивило. Ведь разум наркомана Андреева знал точно, что полиция – абсолютное зло. Но овладев телом юной девушки я неожиданно поняла, что в этом мире у органов общественного правопорядка была довольно необычная репутация – их, фактически, ненавидели, но обращались к ним а помощью при первой же возможности.

. . .

Как я и рассчитывала, дежурная женщина-врач ограничилась внешним осмотром, отметив лишь синяки и ссадины. В этот момент был наибольший риск обнаружения Эрамеуса, но я усиленно настаивала, что нигде не болит, кроме, как в промежности.

Когда осмотр закончился, меня вновь напоили чаем, но на этот раз – с пряниками. Затем медсестра помогла мне оттереть кровь с бёдер и отвела в свободную палату, уложив спать.

Пока я дремала, лёжа на пахнущих стерильностью простынях, появилась мысль оставить споры в больнице – здесь бывает довольно много людей. Но бродить ночью по коридорам больницы и пачкать «спермой» ручки дверей и поручни было довольно подозрительно. А появившаяся под утро уборщица и вовсе лишила желания так поступать – споры вряд ли погибнут от дезинфекции, но сама вероятность заражения снизится почти до нуля. Заражать же саму уборщицу большого смысла не было – «пачкать» округу спорами мог только Эрамеус.

. . .

Осмотр в гинекологическом кресле был недолгим – опытный гинеколог сделал всё быстро и успокоил меня, что всё хорошо и «до свадьбы заживёт». Сделав какие-то пометки в бумагах, врач провел меня обратно в приёмный покой, где была завуч школы и тот самый человек в гражданской одежде, что приезжал вчера с нарядом полиции. Нина Павловна попросила опросить меня здесь же, в больнице. На что следователь – пожилой уже дядька – ответил согласием, понимая, что не всегда обязательно строго следовать буке протокола. В этой же комнате, за отдельным обшарпанным столом мы с ним и побеседовали – я отвечала. А он подробно записывал показания. Похоже, что он уже успел отсмотреть записи с видеокамер, потому что казалось - он не столько спрашивает, сколько уточняет уже известное. Затем

, как будто случайно, мужчина поинтересовался, не видела ли я там еще кого-нибудь?

— Нет... Б-больше никого... - качаю головой. – А там был ещё кто-то?!

Обвожу взрослых испуганным взглядом, изображая страх: ведь знаете, скажите мне имя! Но следователь – дядька бывалый и на милые девичьи глазки не поведётся. Однако, суровая завуч, оказалась женщиной сердобольной «сломалась»:

— Юля Осипова там была...

— Кх-м!.. – недвусмысленно намекает мужчина. – Нина Павловна, записи нечёткие и мы пока не уверены...

Женщина виновато умолкает, понимая, что сказала глупость. Это «следаку» очевидно, что упомянуть имя одноклассницы, бывшей в момент попытки изнасилования неподалёку – это всё равно, что обвинить её в преступном бездействии в глазах Жени. Для «сурового» завуча же это казалось совершенно естественным.

Я же едва удержалась, чтобы не вскрикнуть – Юлька была единственной подругой Тихони!

— Женечка, мы к тебе домой дозвониться не можем... - начала было Нина Павловна, но я её перебила.

— И папа, и сестра допоздна работают... Наверно просто не слышат звонка...- поднимаю робкий взгляд на завуча. – Со мной правда всё хорошо... только, если можно, отвезите меня до дома, а дальше я сама...

— С тобой действительно всё в порядке? – это уже следователь.

Во взгляде мужчины скользит некое недоверие, заметив которое, я мысленно себя обругала. Пускай со мной ничего не случилось, но даже на сам факт происшествия как-то слишком уж спокойно реагирует старшеклассница. Мужчине не в чём меня подозревать, но срабатывает профессиональное недоверие, требующее видеть лжецов во всех и вся.

— Да, - киваю в ответ, отводя глаза и добавляя «трагизма» в голос. – Уже и не больно совсем...

— Хорошо, тогда я тебя отвезу, - согласно кивает мужчина. – Забирай свои вещи и идём.

Нина Павловна предусмотрительно привезла мою сумку с учебниками и мобильным телефоном. Поэтому я быстро подхватила поклажу и пошла следом за мужчиной. Завуч тем временем меня успокаивала, говоря, что Смирнову накажут – только получат какое-то разрешение и сразу же поедут к ней домой. Мне же теперь всё это было неинтересно, даже если бы Аню прямо сейчас признали невиновной, но ради поддержания образа я согласно кивала в ответ.

В машине следователя проверила, наконец, телефон: ни сообщений, ни звонков от «обеспокоенной» семьи не поступило за всю ночь.

. . .

Оказавшись у своей квартиры, я потянулась, было, ключом к замочной скважине, но внезапно заметила, что дверь не заперта: старый замок иногда заедал и не всегда срабатывал. Потому следовало внимательно проверять, захлопнулась ли дверь. А раз квартира «на распашку» - значит отец снова пьяный. Событие не то чтобы редкое, но всегда неприятное. Женя до сих пор никак не могла привыкнуть к его гневным окрикам. И не важно, кричал ли он на неё, или просто орал в пьяном угаре

Старшая сестра, Катя, целыми днями не бывала дома, сутками пропадая у своих знакомых и друзей, поэтому не задумывалась или виду не подавала, что её это беспокоит. Женька тоже могла бы бродить по улицам целыми днями, избегая отцовского гнева, но в отличие от сестры ночевать ей пришлось бы всё равно дома. А это значило принять на себя туго свёрнутый в комок всплеск ярости, копившейся весь день. Немного проще было, когда отец на два или три дня оставался у знакомых.

Стараясь не шуметь, я неслышно прошла в прихожую, аккуратно притворив за собой дверь. Было бы неплохо прошмыгнуть на кухню и поискать, чего съестного, но я бы и потерпеть не отказалась. Ближе к вечеру отец всё равно затребует ещё водки и бросит на пол пару мятых купюр. В такие моменты он денег не считает, поэтому можно было на сдачу там же, где и бухло, купить пару булочек. У Женьки было немного денег с приработки, но она старалась их не тратить – в новомодном кафе горничных хотя и платили сразу в конце рабочего дня, но очень мало.

Собравшись с мыслями и приготовившись к единому рывку до своей комнаты, я замерла в удивлении, услышав знакомые звуки. Влажно-сосущие хлюпанья раздавались из комнаты отца! Неужели он какую-то собутыльницу приволок?

Шагая тихо, просто «шёпотом», подбираюсь к двери в комнату отца и... замираю, не веря собственным глазам! Батя пьян просто «в хлам» - откинувшись на спину и запрокинув худосочные руки, он довольно сопит, лишь сладко всхрапывая. Но доволен он не только от хороших сновидений: перед ним сидит на корточках Катя и, едва удерживая равновесие, отсасывает у собственного отца!

Причём, нужно сказать, делает это весьма умело: жадно хлюпает губами, заглатывая весь ствол почти целиком и роняя вожжи слюны до самого пола.

В памяти Тихони подобного не было, но не думаю, что это – сиюминутный порыв. Очень может быть, что Катька не в первый раз это делает. А судя по тому, насколько она пьяна – точно не в первый...

Рука непроизвольно потянулась к кармашку сумки, извлекая телефон и включая запись. Это стоит запечатлеть. Хотя бы – для шантажа.

. . .

Я наснимала минут на пять. Да больше и не требовалось. За это время в кадр попало и лица сестры и отца крупным планом, и его неуёмная эрекция, и губы Кати, перепачканные в сперме. Девушка меня так и не заметила, поглощенная своим занятием.

Сохранив видеоролик с неожиданно попавшим мне в руки компроматом, я бесшумно вернулась в прихожую. Показывать его пьяному отцу просто бессмысленно, а на похмельную голову – вообще опасно. Да и сестра не слишком обижала Женю, поэтому и ей пока что не стоит это показывать.

Может и вовсе удалить? Я и решилась то записать лишь из-за крайнего удивления, а теперь и вовсе не представляла, в какой ситуации мне бы это видео могло пригодиться. Собственно, дел до того, чем занимаются сестра и отце, у меня вовсе не было. «Инцест – дело семейное» и если их всё устраивает, то на здоровье - пускай делают, что хотят.

Нарочито медленно, нажимая на ручку сверху вниз, чтобы скрипели петли, открываю и закрываю входную дверь. Не таясь и не спеша, снимаю верхнюю одежду и обувь. Как можно громче шурша сумкой, иду на кухню. Из комнаты отца доносятся торопливые копошения, но я их «не замечаю». Наконец, по пути зайдя в ванную и умыв лицо, рядом оказывается сестра.

От неё просто жутко разит перегаром, а движения излишне плавные, словно она пытается утаить своё опьянение.

— Чего так рано?.. – без приветствия интересуется Катя, копаясь в холодильнике.

— Голова разболелась... Я отпросилась... - сочиняю на ходу, не особо заботясь правдоподобием.

Можно было вообще сказать какую-нибудь откровенную глупость, но это ничего бы не изменило – и вопрос и ответ были формальными.

Мы ждём пока закипит чайник, сидя за обеденным столом. Старшая сестра, навалившись на столешницу, тяжко вдыхает, всем своим видом показывая, что ей есть что сказать. Я знаю, что Тихоня искренне любит свою сестру, даже не смотря на то, что редко слышит от неё доброе слово. Парадоксальная сестринская нежность передаётся и мне: глядя в глаза девушки напротив, я ощущаю, что хочу обнять её и пожалеть.

Как-то отец говорил, что Катерина очень похожа на маму, которую Женя не помнит. И от этой мысли прижаться к плечу сестры хочется ещё больше, но она такой порыв не оценит.

Вместо этого я просто лишь спрашиваю:

— Катюша, что случилось?..

. . .

Добрые полчаса она рассказывает мне, как любила своего Черепа, как всё для него делала, а он, кобелина ебливая, променял такую хорошую и добрую Катю на эту образину Люську...

Я, как Женя, впервые слышала эти имена и лишь сочувственно поддакивая, в попытках поддержать сестру. Когда же она заплакала, я и вовсе пересела к ней поближе и обняла за плечи, нашёптывая ласковые глупости.

— Да ты охуела, сучка!? – взвивается ни с того ни с сего сестра, отвешивая мне звонкую оплеуху.

— Ч-что случилось? – отпрянув, я экстренно роюсь в памяти Жени, но заметных проступков не припоминаю.

Катя снова замахивается, и я невольно укрываюсь от побоев руками. То, что Тихоня усиленно старалась забыть, её тело отчётливо помнит – спина, словно сама собой вжимается в уголок между холодильником и стеной, и всё моё естество сворачивается в крохотный комок, стараясь слиться с грязной плиткой на полу кухни...

Сестра пинала меня минут пять, что-то выкрикивая нечленораздельно. Удалось понять лишь то, что я порвала любимую мамину юбку, которая сейчас была не мне. Впрочем, дело было, конечно же, не в юбке – безмолвная Тихоня просто удачно подвернулась под руку...

. . .

Ещё минут через десять Катя позвонила кому-то из знакомых и ушла из дому. Я наконец смогла отдышаться. Как-то повлиять на сестру сейчас было нельзя, а убивать – значило лишиться отличного прикрытия. Потому приходилось терпеть, стиснув зубы. Повезло, что она была пьяной и била чаще вскользь, но и без этого все лодыжки и предплечья были в синяках.

Хорошо, что в кафе, где я работаю, официанткам положены длинные перчатки и высокие чулки.

Выбравшись из своего убежища, прислушалась

Появилась мысль, что в этот момент я могу без труда его заразить – папа станет прежним, любящим и весёлым.

Но от этого пришлось отказаться: ближайшее своё окружение следует подчинять в последнюю очередь, иначе в случае раскрытия они прямо «укажут» на меня.

Настала и моя пора заглянуть в холодильник – в животе урчало, а Эрамеус на спине не давал забыть, что ему тоже нужна еда.

На завтрак сегодня было полбанки рыбных консервов. Какие-то «Кильки в томате». Марика не знала, что это такое, но помнила – Женьке вкус нравился, хотя и приелся уже до чёртиков.

Выскребя жестянку вилкой и выпив этот самый рыбно-томатный соус, я ощутила себя получше. Для растущего женского тела этого было, конечно же, мало, но зато стала понятна худоба Тихони – при её росте ей бы килограмм на пятнадцать больше весить.

Покончив с завтраком, я переоделась, сменив испорченные вещи, и, прихватив часть своих сбережений, отправилась в ближайший магазин. Пора было изменить тип носителя. Как это делается – ума не приложу, но минимальные приготовления сделать следует.

Побродив между полок и стискивая в кулаке небогатые свои финансы, я остановилась на банальных пельменях, как на единственно доступной еде с достаточным соотношением белков и калорий. Постоянно подобным питаться крайне вредно, а для девушки – тем более, но мне катастрофически не хватает веса, набирать который, кушая по полбанки рыбных консервов в день – крайне проблемно. Поэтому пока обойдусь такой полумерой.

В ближайшем ларьке купила бутылку водки и упаковку какой-то «селёдки». Судя по воспоминаниям Женьки – гадость ещё та, значит даже пробовать не буду.

Вернувшись домой, бросила две пачки пельменей в морозилку, затем отвинтила пробку с бутылки и вылила где-то одну пятую в мойку. Вскрыла упаковку с рыбой и в месте с раскупоренной бутылкой поставила в комнате у отца. Если папаня проснётся, то ему будет чем заняться, а если, к тому же, окажется в достаточном сознании для более или менее ясного мышления, то раскупоренная уже бутылка не позволит задуматься, на какие деньги дочь купила водку.

Приходилось рисковать, рассчитывая на то, что отец не проснётся и сестры не будет до вечера, но, возможно, более удачного случая в ближайшее время мне могло не представиться. Я же не хотела понапрасну истощать Тихоню.

Закрывшись в своей комнате, я, наконец, разделась и улеглась в постель, настраиваясь на нужный лад. Тело подчинялось мне просто превосходно и отклик не вызывал никаких нареканий – отличный момент, чтобы повысить класс носителя.

«Эра, каковы требования для смены носителя с первого на второй класс?» - задала я мысленный вопрос.

Требуемый критерий – достижение уровня «1».

Выполнено. Смена класса доступна.

ВНИМАНИЕ!

Смена класса налагает ограничения:

1. Носитель становится постоянным и замене не подлежит.

2. В случае насильственного разъединения Эрамеус погибнет через шесть часов.

Я мысленно присвистнула от удивления – невысокие требования для смены класса многократно перекрываются жесточайшими ограничениями! Сделав этот выбор, мне действительно придётся холить и лелеять Женьку. Хотя, если подумать, на нечто подобное я и рассчитывала, а эти ограничения сами по себе смысла не имеют без неких особых возможностей, что позволят их скомпенсировать.

«Эра, описание носителя второго класса», - говорю я, чувствуя, как подрагивают кончики пальцев от нетерпения и страха.

Носитель (2-й тип) - внутреннее (вагинальное/анальное) прикрепление Эромеуса (тип «Комменсал»). Тело так же может быть использовано как инкубатор зрелых репликантов («нимф») без ограничений. Доступна трансформация Эромеуса и носителя. Носитель (2 тип) с отделившимся Эрамеусом может выполнять отданный ранее приказ до отмены в течении шести часов.

Вы готовы к смене класса?

Принять?/Отклонить?

Тихоня получает команду на глубокий сон и за мгновение до того, как отделиться, я мысленно киваю:

«Принять!»

. . .

Извиваясь, скольжу по спящей, обнажённой девушке. Хотя сон её крепок, мне не следует мешкать, однако, я всё же не могу удержаться и обхватываю своим беззубым мягким ртом один из твердеющих сосочков, наслаждаясь «своим» прекрасным телом. По моему настоящему упругому, мускульному телу прокатывается сладкая волна восхищения – пряный вкус юной, нежной кожи, я снова его ощущаю!

Тихоня едва слышно постанывает. Кажется, ей хорошо. Она не знала чувственных ласк, но её естество безошибочно откликается, оглашая комнату милыми звуками.

Скользнув по плоскому животу девушки, оказываюсь у неё между тощих бёдер – сейчас худоба даже кстати. От моего неловкого касания влагалище Женьки вздрагивает, словно в высоком порыве необъятного лона, желающего вобрать в себя весь мир. Или может быть это приветственный поцелуй?

Нежно и ласково я повожу хвостом между плотно сведённых половых губ – моя Женечка, конечно же, девственница и я стану у неё первой. Отниму восхитительную Чистоту, подарив взамен не менее прекрасное Желание.

Мой упругий хвост в финальном рывке давит властно и нежно, прорывая последний барьер, безжалостно «убивая» сладко стонущую девушку, и возрождая её в образе чудесной «женщины».

Упругое тело растягивается до предела, нескончаемой, долгой фрикцией погружаясь в глубины юного тела, наполняя девственную матку плотным объемом, утопая в её жаркой стенке серебристыми нитями Синапса. Растягивая до прекрасного, болезненного предела...

. . .

Тяжёлый оргазм пробуждает меня яростным всплеском, вынуждая изогнуться дрожащей, сладострастной дугой, и я едва успеваю зажать рот ладонями, чтобы не застонать от удовольствия во весь голос.

Мой первый оргазм в этом мире. Боже, как же это туго, больно и... просто прекрасно!

Едва успев вдохнуть, я вижу, как череда новых навыков проносится перед взором, замыкаемая привычной уже строкой.

Получено достижение:

Первый шаг.

Но всё моё внимание поглощено совершенно иным: восхитительный мускулистый «канат» чуть тоньше запястья, покрытый женскими соками и капельками девственной крови, тянется из моего блаженно растянутого влагалища до самых лодыжек! <