Прощай, эммануэль! часть 5: за восемь лет до того

Когда не холодно, после спектакля я прогуливаюсь по бульварам. Дохожу до Арбата, смотрю на шикарные дома, построенные в переулках, и грустно думаю: «Как бы я хотела здесь жить!»

Потом ныряю в метро и еду домой. Иногда, не часто, меня узнают, как-то даже попросили автограф.

Я живу в Отрадном, девять остановок на метро, маленькая однокомнатная квартира в панельном доме на двенадцатом этаже, напротив — вечно пьяный дядя Миша с тетей Валей, которая с трудом вмещается в лифт. Бывает, я прошу соседа поменять перегоревшую лампочку в люстре, тот меняет и пытается схватить меня за задницу, пока я не дам ему пощечину.

Квартиру мне оставил второй муж. «Только из-за того, что у нас дочка, — сказал бывший муж после развода. — Потаскуха!»

Разве я потаскуха? Я — актриса, в мою профессию входит бывать на вечеринках и тусовках. Разумеется, я сплю с главным режиссером, с ним спят все актрисы нашего театра, те, кто не старше пятидесяти. Вряд ли в других театрах обстоит по-иному.

Через два года Варьке идти в школу. Надо бы перевозить в Москву, думаю я. Сейчас дочка живет у бабушки в Одессе. Надо бы, думаю я, последний раз за несколько съемочных дней мне заплатили шестьдесят пять долларов, опупеть, какие барыши.

Тридцать лет, думаю я. Ни славы вселенской, ни денег охуительных.

— Тетенька, дайте хлебушка, пожалуйста!

В подъезде тусклый свет, я не могу понять, кто ко мне обращается.

— Кто здесь? — говорю я.

— Я, — на свет выходит худой мальчишка лет двенадцати. — Тетенька, кушать очень хочется.

Красивый, думаю я, просто грязный, отмыть, приодеть, что ж за жизнь такая подлая.

— А где твои родители?

— Папка в тюрьме, мамка в больнице, ее надолго положили, — сказал мальчишка. — Я к бабушке в Ташкент хотел пробраться, но меня менты по дороге с поезда сняли.

— А зачем ты из милиции сбежал?

— Били меня сильно, — сказал мальчишка. — Не мог больше терпеть.

Что за бред, думаю я, тебе мне еще только не хватало. Ладно, пошли ко мне, накормлю.

Он сидит на кухне, намытый, наряженный в мой халат и уплетает яичницу с колбасой.

Ангелочек, думаю я, вылитый херувимчик. Что же мне с тобой делать?

— Как тебя зовут?

— Филипп, — говорит мальчишка. — А по отчеству Модестович.

— Какой ты музыкальный, — смеюсь я.

— А тебя? — мальчишка смотрит на меня мужским взглядом.

— Называй Женя, — говорю я. — Тетей мне пока рановато становится.

Утро вечера мудренее, думаю я. Кровать у меня одна, положу Филиппа Модестовича к стенке, ребенок же.

Я просыпаюсь от того, что его проворные пальцы снимают с меня трусики. Я пытаюсь удержать трусы и вижу перед собой его хуй.

«Какой большой!» — думаю я.

«Прекрати!» — хочу сказать я и его хуй оказывается у меня во рту.

— Соси, вафлежуйка! — Филипп Модестович безапелляционен как бог.

Он ебет меня в рот, потом ставит раком и долго и методично имеет сзади. Переворачивает обратно на спину и кончает мне на лицо.

— Вот теперь можно и соснуть, — говорит он и отворачивается к стенке.

Я лежу, умытая спермой и растерянно думаю: «Я сошла с ума! С ребенком трахнулась».

Утром рядом со мной в постели никого нет. Наверное, мне приснилось, думаю я. Я проверяю сумочку, кошелька нет.

«Не приснилось, — думаю я. — Жаль!»

Мы с Ольгой пьем кофе на летней веранде ресторанчика возле театра.

— У меня как в песне, — хвастается Ольга. — Как там: « У Наташи — металлург, а у Клары итальянец». А у меня нефтяник. Представляешь — сто скважин, богат как Крез, ебет как Геракл. И по несколько месяцев в году пропадает в своем Ямале. Я такого мужчину не отпущу.

— Он женат? — спрашиваю я.

— Разводится сейчас со своей Клавой, — пренебрежительно говорит Ольга. — Как разведется, сразу в загс, ты у меня свидетельницей будешь.

— Ты же замужем, — говорю я.

— Ах, мой удодик за ящик водки исчезнет в тумане. А не исчезнет, Сережа его препроводит.

«Размечталась! — думаю я. — Это мой шанс».

«Ах, ты тварь! — Ольга бросает в меня розового зайца из папье-маше. — Такого мужика у меня увела!»

— Спокойно, девочки! — Филипп Модестович по-прежнему восседает на троне и пьет шампанское. Бершензон и мой муж весело плещутся в бассейне с мочой. — Не будем ссориться по пустякам.

Я во все глаза смотрю на экран. На экране я делаю минет Сереже, пьяная Ольга спит на диване.

— Вдруг, она проснется, — Сережа стесняется как гимназистка.

— Не проснется, — я заглатываю его член по самые яйца.

— Она нажралась как ишак, — мычу я. — Я же тебе больше нравлюсь.

— Это не я! — кричу я. — Это неправда!

— Это ты, — говорит Филипп Модестович. — Просто другая.

«Убью тебя, сука! — Ольга вцепляется мне в волосы.

— Девки, шасть по норам! — кричит Бершензон. — Чувствую, мальчики идут. Кто не спрятался, я не виноват.