Приключения уткина в больнице

ЭПИЗОД 1. ПРИЁМНЫЙ ПОКОЙ.

"Красавица, хочешь конфетку?" - слащавая тётка совала мне прямо в нос рубинового петушка на палочке, завёрнутого в хрустящий целлофан. - " Какая у вас внучка хорошенькая! Это свои такие кудряшки, или вы их завиваете?"

Переполненный автобус медленно полз в гору. В июле у нас на Кавказе холодно не бывает, а сегодня и подавно - асфальт просто плавился. Поэтому хотелось газировки, кваса, мороженого, в заснеженные горы, на тенистую лесную полянку, наконец; только уж никак не липкого приторного петушка! Но я знал по опыту, что такая не отвяжется, поэтому сказал "Спасибо!" и взял угощение. Неужели не видно, что я мальчишка? Правда, к своим семи годам я уже привык к подобным недоразумениям и даже особо не обижался. Дело в том, что у меня была смазливая мордашка, большие карие глаза с длинными ресницами и вьющиеся от природы тёмно-каштановые волосы.

Бабушка меня никогда не стригла - мои кудряшки напоминали ей её любимую дочь - мою маму. В парикмахерскую меня обычно водил отец, но он приезжал лишь один раз в год - в отпуск. Волосы в то время у меня росли удивительно быстро и густо, так что можете себе представить, во что превращалась моя голова через год после стрижки. Мне-то казалось, что я похож на маленького Володю Ульянова с октябрятской звёздочки (все ли ещё помнят, что это такое?) Но в те уже далёкие шестидесятые годы и мужчины и мальчишки стриглись коротко, и многие знакомые дразнили меня Светочкой. Ну и почему? Светочка же должна быть светлой, блондинкой значит, а я-то совсем наоборот!

Мои родители ещё до того, как я родился, уехали на Север - отец говорил "за запахом тайги", а злющая Фёдоровна, наша соседка, ворчала, что "за длинным рублём" (да врёт она всё - деньги папа привозил всегда самые обычные, сам сравнивал - никакие и не длинные) . Меня в полугодовалом возрасте "подкинули" бабушке, с тех пор я у неё и жил. По дороге с Севера меня сильно простудили, и привезли уже с воспалением лёгких. Несмотря на лечебный кавказский климат, болел я тяжело и долго, но не успел толком выздороветь, как начались бесконечные ангины. Моё детство прошло в страданиях и медицинских процедурах, почти всегда было мучительно больно глотать, периодически меня лихорадило, а к семи годам температура вообще перестала опускаться ниже 38.

В конце концов бабушке удалось записать меня на консультацию к знаменитому в наших краях профессору, и тот сказал, что "Поскольку окончания воспалительного процесса в обозримом будущем не предвидится, то операцию оттягивать больше нельзя, и миндалины следует немедленно удалить". (Миндалины - это гланды, зачем только люди разные названия придумывают для одних и тех же вещей?) Тем более, что в ноябре мне будет уже восемь лет, и надо идти в школу, куда же дальше-то тянуть? Ребята из нашего двора лишь на какой-то месяц-полтора постарше меня уже давно учились в школе, а ведь многие из них были и ниже, и легче, и даже слабее, чем я!

Очередь в больницу подошла в середине июля, в самое пекло. И вот в назначенный день мы с бабушкой подъезжали к комплексу больничных зданий. Больница располагалась почти за городом, на склоне горы и примыкала к лесному массиву

Я-то, конечно, мужчина, но в этот раз в женско-детском отделении мне показалось куда более "в своей тарелке" - уж очень незнакомыми были и запахи, и вся обстановка у мужчин.

Больница считалась центральной, людей было много, и все какие-то грустные и растерянные. Истошно кричал грудной младенец, ему вторила противным голосом уже довольно большая девчонка: "Мамуля, жарко - пойдём домой, ну пойдём!". Хорошо, хоть мух было мало - не люблю я их, уж лучше пусть комар укусит, чем терпеть противное мушиное жужжание и отваратительное ползание по потному телу! .

Не считая частых визитов в поликлинику, это был мой первый большой "выход в люди". С тех пор, как меня привезли родители, я не провёл ни одной ночи вне бабушкиного дома. Когда я узнал о том, что меня положат в больницу, то конечно-же разволновался - даже, простите, какать больше не мог - это была моя стандартная реакция на что-то необычное. Ведь предстояло довольно большое приключение, страшноватое и манящее одновременно.

Изрядно намаявшись в очереди, в конце концов мы с бабушкой зашли в кабинет, где приветливая медсестра быстро заполнила какие-то бумажки, и отвела нас в довольно просторную комнату, посередине которой стояли аж три ванны, отгороженные друг от друга клеёнчатыми занавесками. Вдоль стены стояла длинная широкая лавка, на ней с краю сидела неодетая седая бабулька, а женщина помоложе вытирала её полотенцем. Толстая злая тётка в грязноватом белом халате, мывшая одну из ванн, повернулась к нам и сказала: "Мамаша, раздевайте ребёнка!" Бабушка обиделась: "Какая же я мамаша, я бабушка!", а я подумал: "Какой же я ребёнок? Наташка всего на два месяца старше меня, а уже первый класс окончила!" Тётка ответила: "Тем лучше - вот, в среднюю и сажайте!" Бабушка всё ещё пробовала возразить: "А может, не надо его сейчас купать? Вы посмотрите, какой он у меня чистенький! А у вас тут сквозняки! Простудите ещё дитё - больница, тоже мне!" Тётка сурово посмотрела на бабушку: "Сами простудим, сами и вылечим! Порядок, гражданка, для всех один! Трусишки тоже сымайте - прыгай сюда, малец! Которы вещи в палату - вот сюды, на стол вылаживайте, а я проверять буду! И швыдчей, швыдчей - народу дуже багато!"

Бабушка стушевалась, стала ставить на стол какие-то баночки, пакетики, положила мою любимую книжку с картинками "Приключения Чиполлино" и ещё что-то, что тётка с возмущением вернула ей назад: "Гражданочка, вот же список разрешённый на стене, куда же вы ЭТО суёте!" Тётка почти вытолкала смахнувшую слезу бабушку за дверь, и я остался сидеть в ванне один, голый и беззащитный.

От нечего делать я стал смотреть на торопливо раздевавшуюся на лавке молодую плотную женщину - таких у нас называли молодухами. Она была уже без лифчика и её большие сиськи при движениях красиво колыхались и стукались одна о другую. Когда молодуха сняла и трусы, я с удивлением увидел внизу её живота большой пучок торчащих во все стороны волос. Как-то так сложилось моё детство, что голых людей я почти не видел. Поскольку я всё время болел, то и в садик никогда не ходил и на море не ездил. Водоёмов в нашем кавказском городе почти не было, городской пруд каждый год закрывали из-за попадающей в него заразы, так что на пляже мне бывать почти не доводилось. Родителей я вообще никогда не видел голыми, бабушку несколько раз заставал моющейся в оцинкованном корыте, но в памяти осталась лишь её обвисшая грудь, которую она сразу же старалась прикрыть от меня руками, да круглая белая попа

Но ей было вовсе не до меня; покончив с раздеванием, она стала деловито складывать на стол вещи, которые разрешалось взять в палату. "Женщина, это шо-ж вы такое тащите, как в блокадный Ленинград!? Тута же кормят, и диеты разные есть - а вот варёную колбасу нельзя, молоко нельзя - вы список читайте! А это што за свёрток?" "Да это белья немножко!" "Женщина, вы русский язык понимаете? Ни трусов ни лифчиков у нас не положено! Из своего - только носовые платки, ну и зимой кофточки!" "Ну хоть одни трусики!" "Короче - или подчиняйся, или выметайся, сил уже нет вас всех воспитывать, вот у меня уже ребёнок в ванне прокис! Вставай, красотуля!" Она быстро вымыла меня мочалкой. "А теперь письку сам мой и ныряй, смывай мыло! А вас, женщина, провожает кто?" "Да муж!" "Вот всё лишнее в сумку сваливайте, я ему вынесу! А сама - марш в воду! И без меня из ванны не вылазить, чтоб я тебя видела в воде! А то только отвернёшься, как она уже як-бы помылась, а сама и жопу не кунала! Дурят кругом, а на кой шут, спрашивается? Ведь себе же хуже!"

Молодуха отдала тётке сумку и стала плескаться за занавеской. Я смыл мыло и встал; вернувшаяся тётка ловко выдернула меня из ванны и завернула в полотенце: "Посиди пока, красотуля, за тобой сейчас придут! Следующие, заходите!" Вошла молодая женщина в коротком лёгком платье с девочкой моих лет, поставила её с ногами на скамейку и сняла с неё сарафанчик и трусики. Девчонка повернулась ко мне и её пухленький животик оказался прямо на уровне моих глаз: "Скажи, а вода холодная?" Я машинально ответил: "Да нет, почти горячая!", - а сам ошарашенно на неё уставился. Где же у неё писюн? Сначала я думал, что он просто как-то зажался между ляжками, но тут девчонка присела враскоряку, и мне стало видно всё, что у неё между ногами, от живота до попки. Она затараторила: "Вот жалко, такая жара, я люблю холодную, только мне мама не разрешает в холодной, потому что у меня аденоиды, а завтра мне их будут удалять! А у тебя что - гланды, наверное?! Скажи, только честно - у тебя свои кудряшки, или тебе завивают?" Она стала щупать мои волосы, а я всё ещё не мог оторвать взгляд от её промежности - никакого писюна не было! И яичек тоже! Как будто их кто-то отрезал - да нет, не похоже; уж больно у неё всё аккуратненько и гладенько, никаких шрамов, только посередине - щелка. Уж не из неё ли девчонка писает? Тут из ванны стала вылезать купавшаяся молодуха, высоко задирая колени. Волосы внизу живота намокли и слиплись, так что я хорошо рассмотрел, что и у неё между ног под никакого писюна не было, только розовая щель. Вот чудеса! (Случайно попав в женское отделение главному герою много чего удалось подглядеть у девочек и женщин инетресного. Посмотрите, что он подглядел! - прим.ред.)

Девчонку засунули в ванну, а её маму увели. Теперь рядом со мной очень худая женщина помогала раздеться двум большим девочкам. Они сняли трусы, и я убедился, что и под ними тоже ничего, кроме щелок, не было. Уж не снится ли мне всё это? Я потрогал под полотенцем свой писюн - он был на месте, что немного меня успокоило.

Тело одной девчонки было совершенно безволосым, а у другой над её щелкой курчавилось несколько русых колечек

Она опять зачастила (видимо, молчать вообще не умела) : "Так значит у тебя гланды? Вот здорово, будем вместе лежать, это ведь "ухо-горло-нос"! Меня Элей зовут, а тебя как?" "Дима!" "Дина?" "Да нет - Дима, Дмитрий значит!" "Как это Дима - ты что, мальчик? Врёшь ты всё - а ну-ка покажи письку!" Я развернул полотенце, и она оторопело уставилась мне между ног: "Да, точно такие-же у мальчишек у нас в садике! Вот жалко, я их не люблю совсем! Только Серёжка неплохой, ну ещё Колька, пожалуй! Да, но таких кудряшек, как у тебя, я даже ни у одной девчонки не видела - давай всё равно дружить!"

Тем временем молодую женщину одели в белую больничную рубашку и синий халат, и увели. Старших девочек одели в короткие халатики на голое тело, даже без рубашек, и тоже куда-то увели. На скамейке уже раздевались какие-то другие женщины, а мы с Элей всё сидели на полотенцах. Наконец появилась молоденькая беленькая медсестра, сама почти девчонка: "Уткин, Савельева - пойдёмте со мной! Мы с Элей встали и подошли к ней, она оторопело уставилась на мой писюн, а затем прыснула в ладошку: "Так это ты - Уткин? А я ТЕБЯ за девочку приняла - ты такой кучерявенький!" Она ласково потрепала меня по голове, так что я даже обижаться на неё не стал. "Вот только я думала, что вы совсем маленькие - эти пижамки, наверное, вам не подойдут! Хотя давайте проверим!" Мы с Элей стали добросовестно пытаться натянуть действительно маленькие пижамки, а медсестра бестолково крутилась вокруг нас, стараясь помочь. Её халатик был настолько коротким, что когда она наклонялась, становились видны её белые трусики. Наконец она отказалась от тщетной затеи и забрала у нас пижамки: "Семёновна, у нас конфуз - я возьму пока два полотенца?" "Бери, за следующими придёшь - тогда и вернёшь!" "Господи, разве ещё кто-то будет? Да куда же их всех класть?! Мест ведь совсем нету! - Заворачивайтесь в полотенца, пошли за мной!" Она взяла наши вещички, и мы засеменили ей вслед.

Сестра шла довольно быстро, а мы путались в полотенцах. По дороге она соображала вслух: "Нет, Уткин, положу-ка я тебя пока к женщинам! Девочка уж пойдёт к девочкам, тем более, что у неё прямо завтра операция, а мужчин и мальчишек мы давано в коридоре кладём, да и там уже некуда! Всё-таки маловат ты для коридора, да вот и температурка у тебя! Нет, это же просто ужас, сколько больных!"

Мы прошли по каким-то сложным запутанным лабиринтам и оказались перед большой белой железной дверью. Сколько сестра ни стучалась в неё, никто нам так и не открыл. Тогда она отвела нас в большую комнату со стеллажами, на которых грудами лежали аккуратно свёрнутые простыни, наволочки и ещё разное бельё. Сестра забрала у нас полотенца: "Побудьте пока здесь, а я Фёдоровну поищу и вам пижамки подберу!" Она убежала, а мы остались голые стоять среди полок. Столько простыней я не видел ни разу в жизни. "Ух, как здесь здорово! Ну что, в прятки, или в догонялки? Давай в догонялки!" Эля шлёпнула меня ладошкой и бросилась наутёк, я погнался за ней. Бегать между полок было действительно весело.

Но когда вас всего двое, то и догонялки быстро надоедают. А тут ещё эта жара! В общем, я первый сказал "А посмотри-ка лучше, Эля, как я на голове могу стоять!" Лишь пару месяцев назад под руководством соседа Вовки я освоил стойку на голове с упором руками, чем очень гордился

Наконец она сказала: "Ну хватит - я тоже умею, я же на гимнастику ходила четыре раза, только ты меня сначала поддержи!"

В стойку на голове Эля встала с трудом, два раза мы чуть не упали, но поймав равновесие, она крикнула: "Отпускай!" - и широко-широко развела ноги в стороны - как говорил мой сосед Вовка "абсолютно горизонтально" (это взрослые всякие словечки придумывают, чтобы детей глупышами выставить - конечно, когда бы я за свои восемь неполных лет все эти "горизонтальности" мог узнать?!) Но как вы уже догадались, в тот момент я был занят совсем не отвлечёнными рассуждениями, а наоборот - во все глаза уставился девчонке между ног: никакого писюна, только щелка, причём довольно симпатичная, и почему-то очень притягательная!

К сожалению, или к счастью, но "ничто не вечно под луной": Эля потеряла равновесие, и стала падать прямо на меня. Я её, конечно удержать не смог, и мы кубарем покатились по полу, пока не уткнулись в гору каких-то тряпок, и я самым свинским образом оказался сверху. Надо сказать, что лежать на голой девчонке было очень приятно, и вставать с Эли я совсем не торопился, и даже её немного придавил, потому что Эля сказала: "Ой, а я, кажется, писать хочу! Встань с меня, пожалуйста! Ты здесь горшка нигде не видел?"

Я не без сожаления с неё встал, но про какой-такой горшок она спрашивает?" А я вот если положу руку на письку, и сожмусь вот так, то терпеть легче! А мальчишки как терпят?" Она зажала свою щелку ладошкой и слегка присела: "Да, так лучше! Я в сентябре в первый класс пойду, а ты? Ой, опять терпеть невозможно!"

К счастью, пришла другая медсестра и выдала нам по пижамным штанам и по курточке. На этот раз штаны оказались большущими и нам пришлось их подворачивать. Курточки же были опять маленькими, и не доходили до пупа. К тому же на них не оказалось пуговиц. Эля спросила, пританцовывая: "Тёть, а тёть - где здесь туалет? Мы писать очень хотим!" - "Вы, пожалуй, в женский не ходите, я вас на второй этаж в детский отведу; и ты, мальчик, туда всё время ходить будешь, хорошо?"

Детский туалет представлял собой довольно большую длинную комнату без перегородок. С одной стороны возвышался кафельный помост с вмурованными в него унитазами - их было штук десять, не меньше. С другой стороны располагался длинный ряд умывальников, и во всю стену тянулись зеркала - хотя с трещинами и в пятнах, но придававшие помещению какую-то парадность. В углу стояли большие детские горшки, прикрытые крышками. Эля сказала: "Я уже большая, я на унитаз писаю!" Она влезла на помост, спустила штаны и присела над отверстием. Из её щелки потекла сильная струя. "Ну что же ты, Дима - стесняешься, что-ли? Отвернулась я, отвернулась!" Я уже с трудом сдерживался, и еле успев снять штаны, стал стоя писать в унитаз. Элька хотя и отвернулась вначале, но как только я начал писать, сразу же уставилась на мой писюн. Мне же всё это было по-фигу, и волновало совсем другое. Дело в том, что дома я-то всё время пользовался горшком. Никакого унитаза у нас не было, взрослые ходили в деревянный сортир во дворе. Как я, так и соседские дети сидели на горшках в общем коридоре нашего дома. Конечно же, я мог писать стоя, и часто делал это в нашем дворе за сараями, на прогулке в парке и так далее. Дети из нашего двора обычно вообще писать не стеснялись, это было дело естественное и привычное, а девчонки либо также как и мы, если это происходило в доме, садились на горшок, либо во дворе отходили от пацанов в сторонку, и я никогда не обращал внимания на то, как они это делают. Правда, один раз я был с папой в вокзальном мужском туалете, где впервые в жизни увидел белые фарфоровые унитазы. Но, во-первых, всё там было не так, как здесь, а во-вторых - это был всего лишь один раз! Поэтому я просто боялся с непривычки промазать мимо дырки и опозориться. Как назло, так и случилось - мою струю почему-то мотало в стороны, и я довольно много налил мимо унитаза. Лишь потом я заметил, что я просто недостаточно низко спустил штаны, и резинка зацепилась за яички. "Какие вы всё-таки, мальчишки, неаккуратные!" - брезгливо сказала Элька, натягивая штаны.