Любодей (глава 3, последняя)

8. Согласие

Уже третья неделя тянется дома в деревне. Из Москвы я сбежал, словно трус. Купил билет на первый попавшийся поезд, отправил дежурную смс-ку отцу, что пора возвращаться из-за накопившихся дел, и уехал.

На его настойчивые звонки не отвечал или сбрасывал вызов. Честно говоря, сам не понимаю почему. Может, не хотел расспросов, на которые у меня не было ответов. Или боялся услышать истинную причину того, почему последний день с отцом прошёл именно так. Я многое передумал, пока трясся в поезде. Главное, что понял - мне было бы тяжело смотреть в глаза папе после того, как мы "провели" последнее утро. Одно дело баловаться с дядей Митей, и совсем другое - с родным отцом. А ещё я стыдился своего спонтанного каминг-аута. Да, гены, похоже, сделали своё дело, и повели меня по голубой тропинке жизни. Но чтобы вот так, нахрапом получать удовольствие от совместной дрочки! Да ещё в разнузданной обстановке, когда каждая клеточка тела вопила, что только онанизмом удовлетворяться я не намерен - это уже слишком! Но больше всего меня испугала реакция отца. Похоже, он пожалел о своём поступке. Потому напился вдрабадан и шлялся непонятно где. Да ещё вывалил свои откровения Нику.

"Нет, папка, не ты любодей, а я! Самым скверным и двуличным любодеем оказался твой сын!" - мысленно шептал я весь обратный путь. И со слезами провожал дали, что уносили меня от человека, с которым я успел снова породниться за несколько счастливых дней лета.

Мать с расспросами, где был, не приставала. Поворчала для острастки, что оставил её одну на хозяйстве, и не стала мытарить душу укорами. С той же целью несколько раз наведывался дядя Митя. Но, тоже не получив внятного ответа, уходил. Две-три робкие его попытки пригласить к себе на помывку с наливочкой я отмёл решительно. Он только тяжко вздыхал, махал в отчаянии рукой и переставал приставать.

А мне того и надо было. От дум о московских приключениях было не уйти. И если первые дни я больше корил себя за сексуальную слабость перед отцом, то в последующем перед взором всё чаще всплывал облик Ника. Не тот, что на эскизе - в образе темнокрылого ангела с демоническим взглядом, а заботливый, пытающийся меня успокоить, и обиженный, когда, хлопнув дверью, покинул меня.

Три дня назад мама уехала в соседнее село к тётке. Сказала, мол, соскучилась по ней и вернётся через две недели. Похоже, что решила мне отомстить. Так все хозяйственные хлопоты стали моими.

Сегодня утром после очередного ночного эротического кошмара с участием Никиты, который неистового трахал меня в рот, сменил бельё, перемазанное спермой, что наспускал во сне, наскоро позавтракал и пошёл в огород окучивать картошку.

Солнце пекло неимоверно. К полудню вспотел до нитки, а мышцы ныли от усталости. Я передохнул, снял мокрую футболку, опрокинул на себя ведро колодезной воды и в таком виде отправился продолжать огородные работы. Через какое-то время услышал, как в воротах хлопнула дверца. Нелёгкая принесла дядю Митю. Он был абсолютно трезв.

- Бог в помощь!

- И тебе не хворать, дядя Митя!

- Маринка где?

- Гостит у тёти Люды.

- Это хорошо...

- Чем же?

- Ну как... значит ты один... я один... ну и...

- Чего, дядь Мить? Опять в баньку будешь зазывать? Знаю, чем это всё заканчивается.

- И чего в том плохого?

- А хорошего чего?

- Ты, это... Егорка, ты совсем на себя не похож после поездки. Может, расскажешь, где был? Чегой с тобой там стряслось-то?

- Отстань, дядь Мить.

- Ну, как скажешь... Только ты в себе не держи это, малой... Я хоть и олух, но пожил достаточно и совет какой-никакой могу дать...

- Не обижайся, дядя Митя, но я сам как-нибудь во всём разберусь.

- Ну, как знаешь... А давай-ка я тебе помогу... Где мотыгу взять?

Пока сосед грохотал в сарае, у дома притормозила машина. Посигналила разок, потом стала гудеть настойчивей.

- Дядь Мить! Глянь, кто там расшумелся. А то мне не сподручно в таком виде.

Митя выглянул за ворота, присел в испуге, захлопнул дверь и с бледным лицом уставился на меня.

- Там это... Там...

- Ну? Чего там? Чёрта, что ль, увидел?

- Хуже... - прошептал дядя Митя. - Там Сёмка...

- Какой Сёмка?

- Семён. Батя твой! И не один.

Теперь пришла пора удивиться мне. Я постоял минуту в молчании, откинул мотыгу, тряхнул головой и решительно направился к воротам. Распахнул дверь и нос к носу столкнулся с отцом, который намеревался войти без приглашения.

- Здравствуй, сынок!

- Здравствуй!

- Мама дома?

- Нет её, она у тёти Люды.

- Пригласишь?

Я молча шагнул в сторону, пропуская отца во двор.

- А этот что тут делает?! - разом проговорили мы с отцом.

Папка увидел за моей спиной дядю Митю, а я воззрился на Никиту, который вышел из машины и с улыбкой в тридцать два шёл навстречу мне.

- Здравствуй, Гор. Вот, решил навестить тебя, посмотреть воочию на ё Откудалово.

- Это что за хуй с бугра?! - встрял дядя Митя, который стал приходить в себя после неожиданной встречи со своим давним любовником.

- Этот хуй, как вы изволили выразиться, из Москвы... Меня Никитой зовут. А вас? - примирительно ответил Ник, протягивая руку в приветствии.

- Митька я... Из Москвы, значит... Здравствуй, гость московский, - проворчал сосед, не сводя глаз с отца. - И тебе здравствовать, Семён! Сто зим, так сказать... сто лет...

Папка переводил взгляд с меня на своего друга, словно пытаясь понять, что тут происходит. Обстановка явно накалялась.

- Егорка, приглашай в дом дорогих гостей, не в воротах же их держать, - засуетился дядя Митя.

- Ты чего тут забыл?! Чего раскомандовался? - ледяным голосом прочеканил папа.

- Да перестаньте вы петушиться! Проходите в дом. А ты, дядь Митя, за своей знаменитой наливочкой пока сгоняй. А то у меня дома с этим делом напряг...

Одну бутылочку уговорили сразу и практически в полной тишине. Вторая развязала языки, разрядила обстановку. Больше всех хохмил Митя, травил местные байки, расспрашивал гостей о житье-бытье

Папа же все больше молчал, хмурился, ковырял в тарелке скудную закуску и прятал от меня глаза. Зато всё чаще бросал взгляды на дядю Митю. Тот - взаимно, на отца.

Наконец, изрядно захмелевшие, мы решили передохнуть. Никита спросил, где можно облегчиться, а папка позвал меня освежиться. Дядя Митя увязался следом.

- Митяй, ты не оставишь нас с сыном наедине? Мне поговорить с ним надо.

- Ладно! - нехотя согласился сосед и, пока не видит отец, скорчил мне рожу, всем видом показывая, чтобы я ненароком не сболтнул лишнего о наших с ним утехах. - А я покуда баньку истоплю. Вам пыль дорожную смыть, так сказать, надобно. Я б к себе пригласил. Только она мала будет для нас четверых-то. Ничего, Егорка, если я тут похозяйничаю?

Я кивнул. Папка недобро проводил дядю Митю взглядом, тяжело вздохнул и начал.

- Я приехал, чтобы просить прощения за тот случай. Понимаю, что поступил опрометчиво и нет этому оправдания... Дело в том, что у меня давно не было секса... Как ты понимаешь, я живу один. Случайные встречи не для меня. Завязать постоянные отношения в последнее время всё не удавалось... Вот крышу у меня и снесло. Простишь, сынок?

Я молчал, подбирая слова. И хотя мысленно я уже много раз репетировал этот разговор, растерялся.

- Пап, это я должен просить прощения. За многое. Главное, за то утро. Я... Я лишь недавно понял, что мне нравятся мужчины... Ну, и ещё не наигрался в эти игры... Не знаю, как это объяснить... У меня и полноценного секса-то ещё не было ни с кем. А ты... ты такой красивый, сильный и привлекательный... И ещё... Я в ту ночь был на взводе. Ведь мне очень понравился Никита. Мы так хорошо провели с ним вечер... А он... В общем, свидание закончилось не так, как я рассчитывал... О, Боже, что я несу... Сейчас ты, наверное, думаешь, что я похотливый и ненасытный какой-то...

Папа прервал этот несвязный поток оправданий. Схватил меня руками за голову, приблизил своё красивое лицо близко-близко и прошептал:

- Егорушка, ах ты мой сынуля! Ну что ты?!.. Я хорошо тебя понимаю. Ведь и сам был в твоём возрасте, когда только-только познавал свою сексуальность. И метался в поисках себя так же мучительно. И совершал самые разные поступки, за которые до сих пор стыдно. А про тот день... Я потом ругал себя, что сбежал из дома. Мне же было безумно приятно делать это с тобой. Но я понимал, что это неправильно. Ведь ты - мой сын. И я очень боялся осуждения и даже презрения.

Пока говорили, дядя Митя с Ником истопили баню. Сосед, проходя мимо, всякий раз пытался подслушать беседу, но под строгим взором отца вовремя отступал.

- Ну, хватит вам лясы точить! Наговоритесь ещё! Молодёжь, ноги в руки и марш в баню! Нам, старикам, тоже погутарить надоть, - приказал дядя Митя и утянул отца в избу.

Выпитое опять налило мой член кровью. Возбуждённым был и Никита. Я видел, как он жадно рассматривает моё голое тело. И чувствовал, что ему очень нравится всё, что происходит в жаркой бане. Интимная обстановка обещала удовольствие. Но между нами оставался непрояснённым вопрос о моём побеге из Москвы. Я понимал, что обстановка не походящая для этого разговора. Чувствовал это и Ник. Поэтому мылись молча. Я привычно и заученно, а он - маясь, как все городские, стоически, терпеливо переносил и мои хлёсткие удары веником, и жёсткие намыливания лыковой вихоткой, и контрастные обливания горячей и ледяной водой.

- Теперь я понимаю, в чём секрет твоей привлекательности, - покряхтывая от удовольствия, вытираясь, вымолвил Ник. - Не думал, что в наше время ещё можно встретить так много натурального.

- Ага... Натурального во мне хоть отбавляй! - единственное, что позволил себе сказать я, посматривая на эрегированный член москвича.

Ничто из того, что я нарочито интенсивно проделывал с ним во время мытья, не смогло унять его возбуждение.

- Мой милый остряк из Откудалово! Я скучал... - попытался продолжить разговор Ник.

Я снова замолчал. Хотя хотел признаться в ответных чувствах, несколько раз порывался обнять его и даже поцеловать, но сдерживался. Не желал испортить момент первого интимного прикосновения. После банных экспериментов с дядей Митей отныне этот процесс в подобных условиях мне всегда будет казаться чем-то грязным. Вот так: секс в бане во время мытья - и грязный! Спасибо тебе, дядя Митя, за это!

А у них с отцом разговор, похоже, тоже не задался. Когда мы, распаренные и смущённые, вернулись в дом, застали их раскрасневшимися. Злые и обиженные лица их говорили о многом. Годы разлуки не отдалили их. Иначе не было бы разборок из-за того, чья вина больше в расставании. Не метали бы они друг в друга гневные взгляды и не сжимали бы в ярости кулаки, которые готовы были вот-вот пустить в дело. Именно такими мы застали папу и дядю Митю за столом.

Мужики разом смолкли. Напустили на себя равнодушный вид, поздравили с лёгким паром и разом засобирались мыться.

- Егорка, вы нас не ждите! Я, наверное, у Митьки сегодня заночую... Пойду к нему прямо из бани, - сказал отец, потрепал меня по влажным волосам, подмигнул Нику и вышел.

- Ага, у меня заночуем... - хмельно сказал дядя Митя, встрепенулся, как петух в предрассветный час перед тем, как разбудить округу своим пением, подмигнул мне заговорщицки и последовал за отцом.

9. Дилемма

Несмотря на истому, в постель легли не сразу. В разговоре о погоде, о великолепной помывке, о последних трёх неделях мы слышали, как довольно переговаривались вышедшие из бани отец и дядя Митя, как захлопнулась за ними дверь ворот, как проводила их лаем соседская собака.

- Отличный финальный аккорд для чарующего вечера, - пошутил Ник и потянулся ко мне с поцелуем.

Он был жарким, как всё тело. Влажным, как его золотые кудри, ещё не высохшие после бани. Ароматным, как кожа, источавшая запах распаренного березового веника и цветов ромашки, настоем которой мы плескали на камни. Манящим, как его крепкий член, который ни на минуту не сникал в бане.

- Мы займёмся тем же, чем и они? - игриво прошептал Ник.

- Уже сделали... Помылись... Причём первыми.

- Мне нравится твоё остроумие... И неприступность. Ты же прекрасно понимаешь, о чём я! - тянул он меня в комнату к кровати

- Как ты думаешь, у них в бане всё было по полной программе? Или они только разогрелись, чтобы продолжить в интимной обстановке?

- Если так интересно, чего ж не заглянул в оконце! По-моему, занавеска на нём была не задёрнута, - я подхватил игривый тон Никиты.

- Нет... Мне гораздо интереснее, на что способен ты. Я об этом думаю с нашей первой встречи. И ещё больше ты заинтриговал меня, когда внезапно уехал в свою глухомань. Знаешь, а ведь даже навигатор не знает дороги в твою деревню!

- Значит, поменяй его. Или запоминай маршрут. Потому что теперь ты будешь часто приезжать ко мне, чтобы познать все мои тайны.

- Проще простого! Всего-то навсего - семь тысяч триста поворотов налево, чуть меньше направо и две томительные ночёвки в придорожных мотелях.

- В одном номере с отцом. А может, даже в одной койке?!

- Естессстно! Мне же нужна была тренировка!

Во время этого дурашливого разговора мы, не переставая, раздевали друг друга. И хотя одежды на нас было немного, делали мы это медленно. Играли, растягивали удовольствие, всё больше и больше дразня друг друга.

- Значит, ты не оплошаешь! И сегодня у нас будет всё и до конца, - я, наконец, повалил голого Никиту в кровать и навалился на него всем своим немалым весом.

- Ух! Какой громила! Мне нравится... Всегда о таком мечтал, - последнее, что выдохнул в этот вечер Никита.

Последующие два часа мы говорили только языком наших ненасытных тел. Стонали под аккомпанемент скрипа пружин и сверчков, которые без устали напевали песнь любви.

Тело Ника стройное, поджарое, без единого грамма жира, в меру накачанное и по-юношески безволосое. Оно жаждало мужской любви, трепетно откликалось на мои поцелуи, сотрясалось от моих прикосновений губами к интимным местам. И желание обладать этим шедевром природы всё больше распаляло меня. Я покусывал упругую кожу, впивался засосами в нежность его шеи, не боясь оставить синяки. И Нику это нравилось. Он сам подставлялся под тавро, которыми я без устали метил свою собственность.

Ник ловко изогнулся и притянул мои жадные руки к упругим ягодицам. Они уютно уместились в моих ладонях и мигом напряглись. При этом его член упёрся в мой пах, словно печная труба, и запульсировал в унисон с моим древком.

Я сполз по изящному телу Ника, лизнул раскалённую головку, пощекотал манящее отверстие кончиком языка и нежно заглотил член сразу и целиком. Поразился тому, как он уютно разместился во рту. Распробовал вкус и ещё сильнее сжал в ладонях полушария ягодиц. Ник выдохнул. И, казалось, было в этом звуке томительное ожидание интима, которого он жаждал с первой нашей встречи. Извинение за то, что это не произошло в первый же вечер. И безмерная благодарность за неописуемую сладость, которую я доставлял своим языком.

Я не стал дожидаться извержения, хотя очень хотел распробовать вкус спермы парня. Чувствовал, что Ник желает большего. Его зад трепетал в ожидании моего хуя, буквально звеневшего от напряжения. Одним рывком я перевернул Никиту, поставил его на четвереньки и пристроился сзади. Поиграл у отверстия своей головкой и начал вторжение. Шло легко. Думал, что в этом помогает моя обильная смазка. Я не тропился. Но Ник сам нанизался на моего крепыша. Ещё один громкий вздох вырвался у обоих, когда я погрузился полностью. Дрожь сотрясала нас, когда началось обратное движение. Неконтролируемо и неритмично я долбил упругий зад паренька. Никита выгибался при каждом новом вхождении, пластался грудью, метался в экстазе и судорожно мял простыни.

Мой первый анальный секс был недолгим. Минута или две прошли до того момента, когда мой член раздулся до размеров солидного огурца и начал выплёскивать сперму. Но эти минуты навсегда запечатлелись в памяти, чтобы отныне быть эталоном при последующих актах. Гаснущим от наслаждения сознанием я понимал, что теперь всегда буду помнить и этот момент, и податливое тело, которое размякло, словно воск, в финале короткого соития.

Немногое успел я сделать, прежде чем меня сморил короткий сон. Нежно провёл ладонью по вспотевшей спине Ника, легко поцеловал каждую половинку истерзанного зада и, коснувшись рукой члена парня, понял, что он кончил тоже.

До утра мы ещё несколько раз предавались любви. В разных позах и разными способами. Без стеснения и без разговоров. Так, как нам подсказывала природа, наша молодая сила и безумное желание обладания друг другом.

Усталые, мы забылись с первыми петухами. Ник пристроился на моей груди, заключил в крепкие объятия, закинул на меня ногу. Так мы и проснулись.

- Привет... - сонно прошептал Никита.

- Доброе утро! - погладил я шёлковые локоны Ника.

- Было классно. И я хочу ещё...

- И я... Но моей хотелке нужно передохнуть.

- Ты обо мне или про своего красавца? - Никита юркнул под одеяло и засосал мой вялый член.

- Думал, что говорю о себе... - выдохнул я и почувствовал, что снова возбуждаюсь.

- Мой сладкий и могучий богатырь! - оторвался от члена Ник, потянулся ко мне в поцелуе и одним движением оседлал меня.

И снова он в исступлении извивался на мне. И снова откидывал голову в момент полного погружения. И стонал, и улыбался, когда я хищно вцеплялся в его зад в попытке насадить сильнее. И опирался на руки, и вертелся на моем шомполе. И дрожал, когда я дрочил его ладный и крепкий член. И так же кричал в голос, кончая. Тяжело пластался по окончании, острыми от возбуждения сосками даря наслаждение моему вспотевшему в сексуальной гонке телу.

- А вот теперь утро действительно стало добрым, - проворковал Ник, сползая с меня.

Его зад при этом громко чавкнул, и накопившаяся за ночь сперма бесстыдно начала выливаться из зияющего ануса.

- Вся помывка пошла к чертям! - смущённо проговорил Никита.

- Угу, - счастливо произнёс я, целуя его в макушку.

- Пойдём тесниться в баню к дяде Мите? Уверен, что им тоже нужна помывка...

- Не даёт тебе покоя мой папка и сосед... - ворчливо ответил я, но вдруг понял, что и мне любопытно, чем же занимались наедине давние любовники.

Мы не спеша ополоснулись в остывающей бане, позавтракали, и Ник потащил меня на прогулку по деревне. В машину садиться не стали

Никита по тому, как я спотыкался в пустопорожнем разговоре и скрытно поправлял предательски восстающий член, понял, в какую сторону мы идём.

- А в дяде Мите что-то есть. Он, конечно, не так эффектен, как твой отец, но в нём чувствуется какая-то основательность. Он настоящий самец. Тебе так не кажется?

Я покосился на Ника, пытаясь понять, что он вкладывает в свои слова.

- Да... он хороший, - уклонился я от разговора, который переходил в опасное русло. - Так ты считаешь моего отца эффектным?

- Конечно! Я же рассказывал, как ещё заочно заинтересовался им. Ну, и в тот вечер я понял, как был прав мой приятель. Твой отец - самый настоящий мачо. Альфа. Брутальный, мощный и с богатством между ног.

Я вспомнил, каким хищным взглядом Ник рассматривал обнажённое тело отца в тот вечер. Вспомнил и набросок отца, удачно уловивший именно это во взгляде парня - надменность, похоть и неутолимую сексуальную жажду.

- Вот мы и пришли. Зайдём, поздороваемся с ними, - толкнул я дверь калитки и без предупреждения вошёл в избу.

Там был кавардак. Даже распахнутые окна не смогли выветрить запах перегара и крепкого мужского секса, которым, похоже, также до утра тут занимались. Отца с дядей Митей мы застали в той позе, в которой их накрыла финальная волна оргазма. Папа лежал на любовнике. А тот лишь для того, чтобы свободно дышать, вытащил голову из-под могучего папкиного тела, ничуть не мучимый тяжестью, и мерно посапывал. Одеяла на них не было, так что эта русская камасутра прекрасно была видна в ярком полуденном солнце.

- Ух ты! - плотоядно прошептал Ник и направился к кровати. - Это лучше, чем порно! Такой красотищи я ещё не видел!

Парень шёл, заворожённый картиной недавнего совокупления. Напрочь позабыл о моём присутствии. Очарованный и дико возбуждённый. Его член, прорываясь через ткани трусов и шортов, рвался на свободу.

Ник протянул трясущуюся руку к нагим телам и нежно огладил зад папы. Я нервно сглотнул. Меня эта картина тоже раззадорила. И, тем не менее, сердце кольнула ревность.

- Ник... Ник... остановись... что... что ты делаешь?.. - прошептал я.

Блондин обернулся, его прекрасные глаза поволокло неконтролируемым вожделением, он нервно облизывал свои полные губы и, словно загипнотизированный, шептал:

- Гор... Егорка, ты посмотри на них... глянь, как они прекрасны в своей беззащитности после любви... Неужели тебя никогда не тянуло прикоснуться к этому? Скажи, разве ты никогда не хотел быть рядом с такими солидными и мощными самцами?

Потрясённый таким поворотом, я молчал. Да и какие слова могли бы выразить то, что я сейчас чувствовал? Я был согласен с ним и одновременно обижен. Понял, что мечтаю оказаться между двух родных тел этих взрослых мужчин и в то же самое время борюсь с желанием набить морду тому, кто лишь прошлой ночью казался мне центром Вселенной.

- Ну же! Я же вижу, как ты хочешь того же, что и я... иди же сюда... ты никогда не повторишь того, что можешь сейчас приобрести, - околдовывал меня своими словами блудливый москвич.

И я поддался соблазну.

10. Решимость

Как во сне, я подошёл к кровати, присел на самый краешек и медленно опустил руку на ногу отца. Осторожно провёл ею по густым волоскам от лодыжки до икры, задержался на бедре и присоединился к ласкающему Никите.

Папа вздрогнул, проснулся, распахнул глаза и понял, что в избе они не одни. Кинулся, чтобы прикрыться, но был настойчиво остановлен Ником, который склонился и нежно лизнул его в мочку уха. По телу отца пробежала волна дрожи, он прикрыл глаза и отдался ласкам. Проснулся и дядя Митя, сначала удивлённо осмотрелся, но, увидев нас, улыбнулся и исхитрился выскользнуть из-под тяжести папиного тела.

Никита кинулся целовать папу. Жаркими губами спустился по шее, прошёлся по плечу и начал исследовать спину, которую буквально колотило от возбуждения. Не переставая ублажать моего отца, Ник лихорадочно скидывал с себя ненавистную одежду, путался в ней и, искушая меня, горящим взглядом приглашал к оргии. Я окончательно поддался искусу. Тоже начал обнажаться. В этом мне помог дядя Митя.

Наконец, нагими стали все четверо. Так же вместе мы были готовы к сексу: долгожданному для дяди Мити и Никиты, запретному, но такому манящему для нас с отцом.

Я видел, как папа с удовлетворением отметил, насколько мы с ним похожи: крепостью тел, атлетическими пропорциями, величиной членов и их готовностью, о которой говорили мощные вены и обильная смазка, омывающая роскошные, освободившиеся от крайней плоти головки.

Дядя Митя привычно потянулся ко мне и начал полировать мой раскалённый ствол. Никита взялся за оглоблю отца. С лёгкостью нанизывался ртом на неимоверное по размеру орудие, словно и не занимался этим прошлой ночью со мной. Будто и не нужна была ему для этого передышка, и не саднило в горле от минувших сладостных трудов.

По тому, как ему в этом истово помогал папа, было видно, что мой предок перестал смущаться. А присутствие на расстоянии вытянутой руки родного отпрыска добавляло развратности, которая превращалась в хрип удовлетворяемого самца, отдавшегося во власть всепоглощающей похоти.

Я и сам переживал похожие чувства. Последние следы ревности и стыда покинули меня, а сознание раздвоилось от лицезрения животного совокупления двух красавцев мужчин и безмерного удовольствия, что получал от минета, который профессионально делал дядя Митя.

Я и папа изверглись почти одновременно. Наши партнёры с удовольствием проглотили терпкие соки, сладострастно выдавили последние капли и продолжили играть с нашими членами, не желая расставаться ними.

Взаимный оргазм ещё больше раззадорил нас. И я, окончательно потеряв голову, кинулся целоваться с папой. И не было в этом действе ничего родственного, отеческого и сыновнего. Нас бросило в разврат стремительно. Так, что жаркие губы трескались от давления, пухли от покусываний и слали волны удовольствия вдоль наших тел к членам, которые рвались в новый бой. Но теперь объектом плотских сражений должны были стать наши собственные тела.

Ник и дядя Митя нутром почувствовали наше желание. И начали дарить ласки друг другу

Теперь и я решительно направил свои руки к члену отца. Осторожно ощупал каждый изгиб соблазнительного орудия, пощекотал отверстие на головке, взвесил солидные размеры яиц и поласкал ёршик лобковых волос. Папка тем временем обнял меня своими ручищами и полез к анусу. Покрутил по кругу, легонько надавил и, почувствовав сопротивление, отступил. Я вернул его палец - уж слишком сладкими были эти ласки. Меня не пугало то, что мою срамную дыру готовят к вторжению. Я жаждал этого. Сам стремился к тому, чтобы через боль впустить в себя сначала палец, а потом и огромный член отца.

- Будет больно... - прошептал папа.

- Не страшно... Пусть! - выдохнул я и отклячил зад, приглашая к решительным действиям.

- Я постараюсь быть нежным, хотя мне трудно сдерживаться, - услышал я и отдался на истязание.

Оно было почти безболезненным. Папа обильно смочил свой палец и круговыми движениями ввёл его. Поняв, что я привык, добавил второй, затем и третий.

Все эти томительные минуты моей подготовки я наблюдал, как тем же самым занимается дядя Митя, как изгибается от удовольствия Никита, как тяжело качаются его яйца, как бьётся о живот эрегированный член, как белеют пухлые губы парня, которые он кусает в порыве страсти.

Мужчины вошли в нас почти одновременно. Так же все вместе простонали мы - одни от лёгкой боли, другие от удовольствия. Затем началась настоящая сексуальная гонка. Взрослые мчались к оргазму, молодые к самопроизвольному семяизвержению.

Сколько это длилось, не помню. Только одно концентрировалось в моём распалённом страстью мозгу: эта оргия - единственное, что хочется продлить. Я заметил, что глаза Ника очень похожи на те, что украшают капот его автомобиля. В них страсть, всепоглощающий демонический разврат и притягательность плотского греха.

Я практически теряю сознание от удовольствия, которое сконцентрировано внутри моей прямой кишки. Лишь в самом потаённом, крохотном участке моего мозга пульсирует стоп-сигналом понимание грешности происходящего. И оно, как наводнение, наполняет моё сознание медленно, когда отпускает истома от анального оргазма. С последней судорогой, сопровождающей семяизвержение, реальность возвращается, бьёт под дых и отключает сознание.

Сколько минут я был в отключке, не знаю. Только все вокруг были уже одеты. Их лица были встревожены. Я лежал в кровати дядя Мити, накрытый простынёй, но все ещё нагой.

- Сынок!.. Слава Богу!.. - слышу я встревоженный голос отца.

- Я же говорил!.. С ним всё будет в порядке! - облегчённо молвит сосед.

А Никита держит меня за руку и молча бесконтрольно плачет.

Так же виновато смотрит на меня Ник, когда прощается утром, чтобы вернуться в Москву. Я не слышу его извинений за то, что втянул меня вчера в авантюру группового секса. Я пропускаю мимо ушей его признания в любви и обещание обязательно вернуться за мной, чтобы придумать что-то насчёт моего переезда к нему. Я наблюдаю, как прощаются дядя Митя с отцом, как они договариваются о совместной московской жизни, как стоят планы о скорой продаже избы в деревне и будущей счастливой жизни.

В моей голове набатом стучат тяжёлые воспоминания о прошлом дне. Калейдоскоп мыслей о групповом сексе, предательстве любимого человека, моём грехопадении с родным отцом, о страстном желании повторения этого, о попытках найти оправдание своим поступкам - все они никак не укладываются в единую картину.

Я в молчании прощаюсь с Ником и отцом, наполненными слезами глазами провожаю алый спорткар, что уезжает по дороге от моего дома, и отмахиваюсь от клубов пыли. Грустно улыбаясь, подмечаю, что это движение похоже на прощание...

11. Рок

Кладбищенское вороньё кружит под пологом свинцовых туч. Осень грустит моросью, жутким ветром и ранним листопадом. Сырые листья тяжестью мнут жухлую траву. Ночные заморозки серебрят кресты и памятники, проливаются редкими слезами под тусклым полуденным солнцем.

Я сосредоточенно вырываю сорняки с могилы бабы Нюры и старательно отворачиваюсь от свежего холма, что расположен рядом. На лавке напротив него понуро сидит дядя Митя. Он поседел буквально за несколько последних дней, ссохся и согнулся, словно у него вышибло дух и выбило почву из-под ног. Одним словом, он лишился смысла жизни, из весельчака и жизнерадостного деревенского мужика превратившись в старика, уставшего от бренных дней, молящего Господа забрать его грешную душу для небесного суда.

Дядя Митя, не морщась, выпивает гранёный стакан водки, смахивает одинокую слезу, наливает ещё и ставит стопку на могилу. Кусок чёрного хлеба поверх завершает скорбную картину.

Он с трудом поднимается, чавкает по грязи к выходу с кладбища, поскальзываясь и шлёпая грузными бахилами, семенит к своему дому.

Я смотрю ему вслед, стряхиваю с волос капли дождя, что без устали секут с каждым порывом ветра, пропитывают свинцом одежду и скорбно ведут тихий разговор с усопшими. Только сейчас, в одиночестве, я оборачиваюсь на свежую могилу за спиной. Дрожащей рукой провожу по перекладине временного креста, сквозь едкие слёзы вчитываюсь в начертанные буквы на дощечке: "Климов Семён Андреевич 16.02.1975 - 22.09.2018".

Я иду следом за дядей Митей бесцельно, бессмысленно и отрешённо. Впереди чернеет частокол мокрых крыш и одинокая фигура соседа. Вслед облегчённо каркают вороны, которых, наконец, оставили в покое. Я бреду по дороге и мысленно её проклинаю. Ведь это она навсегда разлучила нас с любимыми две недели назад, свернувшись в коварном повороте, лишив возможности вовремя затормозить. Опрокинула в смертельный кювет красный спорткар. Это она - злодейка окропила поздние ромашки алой кровью раненых в жуткой аварии. Она задержала помощь остановившихся свидетелей и врачей скорой помощи. И это она принесла горькую весть в наши с дядей Митей дома, убив мечту о счастье.

Папу похоронили рядом с бабой Нюрой. Никита нашёл покой на Ваганьково. А мы, живые участники этой истории, навсегда разошлись, чтобы сосуществовать в одной деревне, ходить по одним улицам, скорбеть, вспоминать ушедшее лето и безрезультатно искать смысл в годах или днях, что отпустит провидение.

"Любодей... любодеи... прелюбодеи..." - слышится в завывании ветра...

Я наказан...

Но мне безразлично...

Струна моей жизни лопнула...

Я опустошён...

Я раздавлен...

Я одинок...