Латексное искушение селины главы 5-6

Глава 5. Lоvеs Lаbоurs Wоn

Когда я пришла в себя, в комнате было совсем темно. Я не могла поверить, что провела без сознания столько времени, ведь сейчас был разгар лета, и темнело не раньше десяти вечера. Я всё ещё сидела за столом, но почти не могла шевелиться. Я поняла, что меня каким-то образом связали, но не могла увидеть, каким именно; и мне было дурно, ибо корсет, вместо того, чтобы ослабить свою хватку, давил на меня, казалось, всё сильнее и сильнее.

Внезапно яркий луч света вынудил меня зажмуриться. Сквозь закрытые веки я чувствовала, что свет продолжает светить так же ярко, и комната вновь наполнилась теплом солнечных лучей. Подождав ещё какое-то время, я открыла глаза и заморгала, привыкая к яркому свету. Теперь я видела, что фрау Бакстер стоит между мной и окном, и что за окном действительно самый разгар дня.

— Очень хорошо, молодой человек, — услышала я её слова. — Герр Вассен встретит Вас у входа и рассчитается за проделанную работу.

Она разговаривала с кем-то по ту сторону окна, и только теперь я поняла, почему до этого здесь было так темно. Я очнулась в тот самый момент, когда к окну приладили новые ставни и испытали их в деле, лишив комнату света. Видимо, фрау Бакстер наняла специального человека, чтобы тот сменил старые, прогнившие деревянные створки на новые, прочные и толстые.

Я услышала за окном чей-то приглушённый ответ, и вскоре после этого от балкончика за окном с грохотом отодвинули лестницу. Со двора донеслись новые приглушённые голоса, и затем раздался шум удаляющейся машины.

Высунувшись из окна, фрау Бакстер убедилась, что с лёгкостью может открыть и закрыть ставни изнутри комнаты, и что в закрытом состоянии они не пропускают в комнату ни единого лучика света. Когда она открыла их вновь, у меня внезапно защекотало в носу, и я чихнула. Не без удовольствия я увидела, как она, испугавшись внезапного шума, вздрогнула.

— Ага, проснулась соня! — воскликнула она. — Жаль, что ты пропустила свой чай, Селин... хотя, с другой стороны, ты ничего и не пропустила, верно? — Шутка? Но в своём нынешнем положении и настроении мне было совсем не до шуток. — Твоему отцу, — продолжала она, — тоже стало немного дурно, когда он увидел, как ты падаешь в обморок... поэтому пришлось прибегнуть к кое-каким ухищрениям, чтобы удержать тебя в необходимом положении.

Продолжая говорить, она обошла меня сзади и принялась расстёгивать ремни, прижимавшие мои руки к телу и моё тело к скамье. Как только ремни упали на пол, фрау Бакстер снова вышла вперёд и продолжала:

— Скоро мы уложим тебя в постель, и там тебя ожидает очередной небольшой сюрприз. — Она жестом велела мне встать, и я с усилием подчинилась. — А теперь повернись-ка и стань лицом к стене, — скомандовала она, придерживая меня и не давая упасть.

Слыша за спиной какое-то металлическое позвякивание, я безропотно ждала своей участи. Воля к борьбе покинула меня; я не могла никуда деться ни от этой амазонки, ни от её далеко идущих планов. Сейчас я могла лишь смириться с происходящим, до тех пор, пока не подвернётся удобный случай сбежать. Наверняка в какой-то момент она ослабит свою бдительность, и я смогу этим воспользоваться. Я уже твёрдо решила, что раз мой отец не намерен меня выручать, то мне остаётся лишь сбежать из этого дома и из этого города, чтобы мирно жить вдалеке от всего этого безумия.

Я стояла неподвижно, лишь изредка косясь в зеркало на шкафу, когда фрау Бакстер положила мне на плечи две толстых резиновых лямки в цвет корсета. Это оказалось всего лишь началом, и вскоре целая паутина таких ремней опутала весь мой торс. Мою талию обвил широкий пояс, к которому она спереди и сзади пристегнула лямки у меня на плечах. Я почувствовала, как она стягивает лямки сзади ещё одним ремешком, после чего таким же ремешком она стянула их спереди, над грудью. К этому последнему ремешку она пристегнула ещё один ремень, пропустила его между моими грудями и прикрепила к ремню у меня на талии. Два новых, широких ремня крепко обхватили мои ляжки, пристёгнутые к моему поясному ремню четырьмя ремешками по уже. Все эти лямки и ремни скрепляли какие-то странные пряжки с зубчиками, туго затягивая меня в какую-то сбрую с неведомой мне покамест целью. Завершили всё это ещё два тонких ремешка, пропущенных у меня между ног и пристёгнутых к поясу у меня на талии. Из-за них пояс затянулся на мне ещё туже, словно бы ещё сильнее уменьшая мне талию! Упаковав меня в эту сбрую, фрау Бакстер обошла меня кругом, подтягивая и затягивая каждую пряжку до тех пор, пока моя упряжь не слилось в единое целое с корсетом.

Убедившись, что все ремни затянуты до отказа, фрау Бакстер вновь по очереди прикоснулась к каждой пряжке. Лишь когда она достигла застёжек у меня за спиной, на лопатках, я услышала еле заметный щелчок, и тут же поняла, что нечто вроде замка упрятано в каждую из них.

Я лишь стояла там молча, в бессильном отчаянии, не сопротивляясь, пока она застёгивала браслеты аналогичного дизайна у меня на запястьях и щиколотках. Теперь я увидела, как она управляется с этими пряжками; сдавливая каждую с обеих сторон, она тем самым смыкала хватку зубчиков на ремнях. Я понятия не имела, как эти пряжки можно было расстегнуть; но когда она потянула за соединение в разные стороны, проверяя его на прочность, те не подались ни на миллиметр. Я искренне надеялась, что где-то есть ключ для всей этой упряжи, иначе мне пришлось бы ходить в ней вечно, вместе с упрятанным под нею корсетом и нательным бельём!

Затем она взяла в руки предмет, который наполнил меня безотчётным страхом. Это был ошейник. Не какой-то будничный собачий ошейник, но толстое, высокое, жёсткое устройство, точно по размеру человеческой шеи. Он был шести или семи сантиметров в высоту, и края его плавно закруглялись, чтобы плотно прилегать к голове и плечам; с него свисали два ремешка, на концах которых виднелись такие же пряжки, как на моей теперешней сбруе и браслетах. Ко всему этому на ошейнике покачивалось четыре толстых, крепких стальных кольца трёх сантиметров в диаметре: один спереди, один сзади и по одному на боках. Ошейник был чёрным, с красной каймой по краям, в тон моей сбруе. Глядя на то, как моя гувернантка приближается с ним ко мне, я не могла не содрогаться.

— Подыми-ка голову, Селин! Этот ошейник тебе ничем не повредит. Напротив, он специально сделан так, чтобы улучшить твою осанку и посадку головы; ну и, конечно же, содействовать мне в твоём воспитании.

— Прошу Вас, фрау Бакстер? Неужели мне так необходимо его носить? — пролепетала я, едва не плача при одной мысли об этом.

— Разумеется, необходимо, девочка моя! Ничего; наденешь, поносишь какое-то время, и скоро совсем про него забудешь. А теперь ну-ка делай как я говорю! — потребовала она.

Я неохотно подняла голову, и мгновение спустя ощутила на горле холодок жёсткой резины, легшей поверх высокого воротника моего костюма. Не тратя время понапрасну, фрау Бакстер быстро обернула его вокруг моей шеи и продела ремни в надлежащие застёжки. Отведя мои длинные светлые волосы в сторону, она давила ладонью на основание моего черепа до тех пор, пока верхний край ошейника не впился мне в горло и не начал душить. Едва лишь я сглотнула, издав горлом булькающий звук, как она тут же рывком затянула ремни. Жёсткий и высокий ошейник плотной хваткой обхватил моё горло, и я задохнулась от жутковатого, но эротичного ощущения, которое вызвала эта хватка; после чего застёжки тихонько щёлкнули, закрепляя предмет у меня на шее и лишая меня возможности снять его самостоятельно.

Однако, процесс надевания ошейника на этом не завершился, ибо с соседнего столика она взяла ещё два ремешка с такими же застёжками. Я почувствовала, как за моей спиной она пропускает его через кольцо на ошейнике, после чего пропускает сквозь такое же кольцо в верхней части корсета и пристёгивает к поясу у меня на талии со всё тем же щелчком зубчиков внутри крохотного замка! К моему ужасу и вящему дискомфорту ошейник словно бы ещё сильнее сдавил моё горло, заставив меня выгнуться назад. Задохнувшись, я взмахнула руками и издала стон ужаса.

— Тише, дурочка! — оборвала она меня, после чего обошла спереди и встала передо мной, держа в руках другой ремешок. — Стой смирно!

Поняв, что это безнадёжно, я прекратила свои трепыхания, желая оказаться где угодно, только не здесь. Тем временем фрау Бакстер пристегнула второй ремешок к кольцу в передней части моего ошейника

Вновь я не смогла удержаться от стонов причиняемого всем этим страдания.

— Ну вот! — сказала она торжествующее. — Этот ошейник быстро исправит тебе осанку! При его ношении, Селин, ты быстро обнаружишь, что не можешь повернуть головы влево или вправо больше чем на сантиметр. И, как ты уже сама обнаружила, он поддерживает твою голову в самом правильном положении, то есть идеально прямо! А теперь не шевелись.

Словно желая доконать меня окончательно, она взяла меня за руки, поднесла их к талии и соединила мои браслеты ещё одним коротким ремешком, продев их через кольца в передней части пояса и окончательно превратив меня в беспомощную пленницу. Только к щиколоткам она не стала ничего пристёгивать, и я даже испытала какое-то подобие глупой благодарности за эту крохотную толику свободы.

— А теперь пора ложиться в постель, Селин, — сказала моя надзирательница. Не знаю, сколько времени я провела без сознания, но, судя по яркому свету за окном, было ещё не позже пяти часов вечера.

— Но фрау Бакстер... ещё же слишком рано, чтобы ложиться в постель! — взмолилась я. — К тому же мне нужно сделать столько уроков, чтобы подготовиться к школьным экзаменам!

— С сегодняшнего дня я сама буду решать, когда тебе ложиться в постель, Селин; и, по крайней мере, на ближайшее время можешь забыть про все свои уроки.

Схватив меня своими сильными руками, она повернула меня лицом к моей обрезиненной постели, после чего нагнула вперёд, чтобы я смогла увидеть, где мне предстоить провести ночь. Не в силах повернуть головы, накрепко стиснутой в объятьях высокого ошейника, мне оставалось лишь смотреть перед собой. Белое покрывало и верхняя простыня были отвёрнуты в сторону; и, к своему ужасу, на чёрной резиновой поверхности кровати я увидела с полдюжины тяжёлых цепей, отливающих серебром и висячими замочками на конце каждой из них! Задохнувшись от ужаса, я содрогнулась и попыталась отвернуться от этого ужасного ложа; при мысли о том, что меня вот-вот обездвижат таким безжалостным образом, я заскулила в отчаянном страхе.

— О, фрау Бакстер, умоляю Вас! Не надо заковывать меня в цепи, пожалуйста! —жалобно рыдала я, не в силах поверить, что мне не удастся избежать этой жуткой участи.

— Не валяй дурака, Селин! Ну-ка сядь на край постели и ляг, пожалуйста!

Я подчинилась; что ещё мне оставалось делать? Повернувшись, я села на край постели, после чего она подняла мои ноги и закинула их следом. Она подталкивала их вперёд, и я ёрзала на попе до тех пор, пока не переместилась в центре прорезиненного матраса, после чего откинулась на спину. Сокрушающая хватка корсета тут же снова дала о себе знать, когда я попыталась устроиться поудобнее; мне это не удалось, ибо мой ошейник по-прежнему держал мою голову в запрокинутом положении, и моя талия, тонюсенькая и совсем твёрдая, теперь даже не касалась поверхности матраса! Торс мой тут же принял самое неестественное положение, ибо, чтобы перенести центр тяжести, мне приходилось опираться на затылок, выпячивая саму себя вверх. Фрау Бакстер быстро поместила на кровать подушку, подложив её мне под шею вместо того, чтобы дать опору моей голове. Без этой опоры я наверняка бы задохнулась, ибо моё горло слишком плотно прижималось к жёсткому краю ошейника.

Взявшись за цепи в серединной части кровати, она продела их сквозь кольца по бокам моего пояса, после чего, затянув их обратно, пристегнула висячими замочками к самим себе. Мне было слышно, как сперва один, а потом другой замок негромко, но неумолимо защёлкиваются; и в каждом щелчке пружин, возвращавших язычки замка в исходное положение, слышалась твёрдая бесповоротность. Вслед за этим точно так же был закреплен мой ошейник; и, наконец, мои лодыжки были разведены широко в стороны и туго натянутыми цепями прикованы к противоположным углам кровати! Больше цепей на кровати не было, из чего я сделала вывод, что руки мои останутся где были: пристёгнутые к передней части пояса. Я оказалась права, ибо моя тюремщица закончила свою работу.

На протяжении всего этого я лежала неподвижно, ибо я понимала, что сопротивление бесполезно и приведёт лишь к ещё более суровым последствиям. Теперь же, когда фрау Бакстер выпрямилась, чтобы осмотреть дело рук своих, я начала ёрзать и извиваться, хоть как-то пытаясь облегчить сокрушающую хватку корсета, который, казалось, медленно выдавливал из меня саму жизнь. Лишь на пару сантиметров в одну или другую сторону мне удавалось двинуться, после чего цепи резко останавливали меня звяканьем своих туго натянутых звеньев. Страдальчески постанывая, я вглядывалась в суровое лицо своей надсмотрщицы, тщась увидеть там хоть толику сострадания.

Напрасно.

Без единого слова фрау Бакстер натянула на меня простыню и подоткнула мне под шею, после чего повернулась и включила ночник возле кровати. Затем она подошла к окну и снова затворила ставни. Хоть я и не могла повернуть головы, чтобы посмотреть, но я услышала щелчок ещё одного замка, приделанного к ставням; затем опустилась и занавеска.

— Спокойной ночи, Селин. Я буду внизу с твоим отцом, нам надо с ним многое обсудить насчёт тебя и твоего будущего. Наверняка к тому моменту, как я вернусь, ты уже будешь крепко спать. Я приведу твоего отца сюда, пока ты спишь, чтобы он осмотрел тебя и воочию убедился, что со мной ты находишься в полной безопасности.

Голос её смягчился, и можно было подумать, что ей и впрямь небезразлична моя участь. Может, это я сама нечаянно удалилась от реальности? Быть может, отсутствие рядом матери в столь важное время моего отрочества лишило меня чего-то важного? Быть может, я уже тогда стала какой-то не такой? Чепуха! Но на мгновение она заставила меня усомниться в себе. И потом она имела наглость заявить, что приведёт сюда моего отца, чтобы показать ему, как хорошо со мной обращается! Лёжа там, я окинула мысленным взором события минувшего дня: начиная с её прибытия и кончая собой, запакованной в резину и прикованной к резиновой постели! Но пытаясь понять, что же произошло, что же перевернуло всю мою жизнь с ног на голову, я почувствовала, как между ног у меня снова проступает эта чудесная влага сексуального возбуждения. По воле случая или же намеренно случилось так, что даже с пристёгнутыми к поясу запястьями я могла дотянуться до собственного влагалища кончиками пальцев? И каким же было моё удивление, когда в промежности своего резинового исподнего белья я обнаружила длинную тонкую прорезь! Я могла притронуться к своей собственной коже; отчего же мне тогда хотелось оставить между своим пальчиком и его заветной целью слой тонкой серой резины?

Никогда доселе не ощущала я себя так, как на протяжении последовавших часов. Осторожные касания уже не были лишь приятным спутником нарастающего возбуждения. Дважды до этого сексуальные ласки были прерваны самым грубым образом; но теперь, впервые за всё это время, я смогла освоить эти первые гамбиты и установить своеобразный ритм. Слегка медленный, затем быстрый; нарастающее крещендо, сменяющееся затем неизмеримо длинным моментом ожидания, навязанной самой себе передышки, после чего вновь возобновляющаяся ритмичная ласка. Указательным пальцем другой руки я нашла свой клитор, эту горошину наивысшего удовольствия; сперва я лишь дразнила его, но потом выманила из своего укромного капюшончика; уже не выпуская его из виду, сторожа его, как собака свою любимую кость. И вон меня настиг мой первый, с ума сводящий оргазм! Новые и новые волны наивысшего наслаждения накатывали на меня без конца.

Остановиться я уже не могла. Как ребёнок с новой игрушкой, я снова и снова принималась играть со своим телом; с каждым разом я всё лучше начинала понимать, как контролировать этот финальный, неописуемый взрыв блаженства; до тех пор, пока я не смогла наконец вознести себя на вершину этой горы и остаться там, отдыхая до поры, пока не ощущала в себе готовность совершить нисхождение во вспышке энергии, необходимой мне как сама жизнь. И всё это время меня окутывал всепроникающий запах, чудесный аромат резины подо мной и на всём моём теле, и от жара, охватившего всё моё тело, этот аромат казался ещё сильнее.

Наконец, после пятого такого путешествия в страну взрывающихся звёзд, я насытилась и провалилась в глубокий, чудесный сон. К тому времени я смогла признаться себе по крайней мере в одном: в этих прикосновениях вездесущей резины, иногда грубых, а иногда нежных, как бархат, я обрела верную спутницу; одновременно и госпожу, и любовницу. Я стала рабыней собственного возбуждения.

Царство резины успешно заманило ещё одну жертву в свои объятья

Новое пробуждение

Не помню, снилось ли мне что-нибудь в ту ночь, хотя смутно припоминаю фрау Бакстер, которая подходила к моей постели, перегибалась через меня и выключала ночник. Когда я действительно наконец проснулась, уже давно рассвело, и моя гувернантка уже ходила туда-сюда по комнате. Услышав, как она громко хлопнула в ладоши, я наконец открыла глаза. Она ещё какое-то время держала ладони сложенными вместе надо мной, словно в молитве, после чего сдёрнула с меня простыню.

— Я так и знала! — с негодованием воскликнула она. — Какая гадость!

Я тут же вспомнила свои вчерашние удовольствия. Конечно же, от всего этого должны были остаться следы.

— Итак, даже на одну-единственную ночь, — продолжала она, — твою первую ночь под моим присмотром, ты не смогла противостоять искушениям! Всё как и говорил твой отец. Ты превращаешься в дешёвую развратницу; и предоставь тебя самой себе, ты будешь годна разве что на роль всеобщей потаскухи!

Как она могла говорить так о цветке моей сексуальности, распустившемся вчера столь волшебным образом? Как ужасно она свела пробуждение моей женственности к столь низменным словам! Она же знала, что я всё ещё непорочна, что на самом деле я всё ещё ничем не замаранная девственница!

Пошевельнувшись на своём ложе, я ощутила боль во всём теле: не от переизбытка сексуальных наслаждений, но от непрестанного давления корсета. Фрау Бакстер тем временем звякала ключами, отмыкая приковывавшие меня к постели замки. При этом она говорила:

— Ничего, Селин. Ничего. Вчера вечером мы с твоим отцом имели долгую и плодотворную беседу, и сейчас он убеждён, что в одиночку он вряд ли сможет спасти твою погубленную жизнь. Он признал, что может рассчитывать в этом лишь на меня, и поэтому передал мне полные права опекунства над тобой и полную ответственность за твоё воспитание. Сняв с себя это бремя, он понял, что может наконец-то насладиться заслуженным отдыхом, и сей же час он уезжает в продолжительный отпуск.

Я не могла поверить своим ушам! Неужели эта женщина была колдуньей, раз так легко смогла уговорить моего отца избавиться от меня?! В страхе я поняла, что если останусь с ней наедине, то всё пропало. Последняя моя надежда оставалась на то, что я смогу застать отца перед отъездом, повалиться ему в ноги и упросить его избавить меня от покровительства этой женщины. Стараясь не думать о боли, я помогла ей повернуть своё тело набок, чтобы я смогла встать с кровати.

— А теперь марш в ванную, Селин! — скомандовала она, указывая на дверь. Я ожидала, что она пойдёт вслед за мной, чтобы избавить меня от моей резиновой сбруи и дать мне возможность принять душ, но она продолжала: — Душ я уже включила. Намокай как следует, а я скоро приду и проверю.

Неужели мне предстояло мыться, затянутой в резину?! Очередной новый опыт. Неужели силы воды хватит, чтобы проникнуть между моей плотью и её внешной оболочкой? Я сильно сомневалась, что вода сможет попасть под покрывавшую меня резину, и уж точно ни одна моя часть под стальной хваткой корсета не почувствует никакого мытья. Можете себе представить моё отчаяние, когда, достигнув наконец ванной комнаты, я обнаружила, что вода из душа еле течёт. Горячий кран был закрыт совсем, и оба крана находились вне предела досягаемости моих рук, всё ещё пристёгнутых к поясу. Кое-как я ухитрилась затащить в душевую кабинку стоящий в ванной стульчик, и уже взбиралась на него, чтобы отрегулировать воду, когда вновь услышала фрау Бакстер:

— Прощайте, герр Вассен, и ни о чём не волнуйтесь. Селин в хороших руках, и я гарантирую Вам, что больше она уже не оступится. Прощайте!

Я услышала, как хлопнула входная дверь, и внутри у меня всё оборвалось. Кое-как выбравшись из душевой кабинки, я побежала к лестнице, крича:

— Папа! Папа! Стой! Не уезжай! Я должна с тобой поговорить!

Но уже на бегу я поняла, что всё это напрасно: я услышала, как заводится машина, даже не добежав до лестницы. Фрау Бакстер уже стояла там, поджидая меня, уперев руки в боки и широко ухмыляясь. Я рухнула перед ней на колени, рыдая и тщетно взывая о помощи.

— Папа, папочка, не оставляй меня здесь! Умоляю тебя! Не бросай меня, умоляю!

Не говоря ни слова, полностью игнорируя моё отчаяние, она вернула меня обратно в ванную комнату, где моя так называемая помывка завершилась быстро и эффективно. Воды она так и не прибавила, и горячей воды не включила тоже. Однако же, она освободила меня от высокого ошейника, а также ослабила молнии моего костюма, чтобы холодная вода могла проникать между ним и плотью моих плеч и подмышек; после чего намылила и натёрла снаружи мою сбрую, костюм и корсет. До чего же странно было ощущать её скользкие руки на своей второй коже! Казалось, я чувствовала влагу текущей по мне воды, но я знала, что под непроницаемым слоем резины моя кожа остаётся сухой. Затем она оттянула резину, прилегавшую к моим интимным местам, и как следует мне там всё намыла. К тому времени я уже погрузилась в бездну отчаяния, не делая никаких попыток остановить её и лишь вяло подчиняясь всем её действиям, проявляя полное равнодушие к своей участи. Да, обтягивающая резина волновала меня; но сопутствующие ей оковы не приносили ни малейшей радости. Добавляла ли к этому волнению неослабная хватка корсета, или же ослабляла его, я пока ещё не могла понять; это мне ещё предстояло выяснить на протяжении следующих дней.

Она освободила мне запястья, и мне дозволено было совершить туалет самостоятельно; я была признательна ей за это. Если бы я только знала, что и эту свободу отнимут у меня в самом скором времени! Отведя меня обратно в комнату, она усадила меня на стул, стоявший посреди ковра; под ним был постелен серый резиновый плащ, который я носила после вчерашнего душа. На столик рядом со мной фрау Бакстер положила мой суровый ошейник, и впервые за это время я смогла разглядеть, как он выглядит изнутри. Я не удивилась, обнаружив, что внутри была прочная сталь, ибо при ношении в нём чувствовалась неподдающаяся жёсткость.

Вытерев меня досуха, фрау Бакстер затем нагнулась и подтёрла всё, что вытекло из-под моего резинового одеяния; после чего отошла в сторону, но тут же вернулась, принеся с собой ещё один стул и усевшись передо мной.

— Теперь слушай меня внимательно, Селин. Повторять не буду, ибо у нас много дел, и проволочек я не потерплю.

Я не сделала ни малейшей попытки возразить или задать вопрос.

— Твой отец уехал, и ты должна отныне смириться с тем фактом, что я целиком и полностью контролирую всё твоё дальнейшее будущее. С этой минуты можешь забыть о своей предыдущей жизни, ибо ты никогда к ней более не вернёшься. — Она помедлила, ожидая моей реакции, но я лишь смотрела на неё безучастно. — Ты больше не вернёшься в школу, и больше никогда не увидишь своего Михаэля.

Тут я закрыла глаза, ибо, хоть и подозревала уже, что моего возлюбленного мне больше не видать, но всё же надеялась, что мне дадут хотя бы закончить школу. Никаких академических успехов, судя по всему, мне тоже иметь уже не предстояло.

— Сегодняшний день, — продолжала фрау Бакстер, — ты проведёшь у себя в комнате. Этот дом сегодня посетит множество людей, и мне нужно многое с ними обсудить. Сегодняшнюю ночь я позволю тебе провести в том же положении, что и вчера, но с завтрашнего дня это изменится. Утром нас посетят некие господа, которые будут осматривать и оценивать тебя.

При этих словах что-то шевельнулось наконец в бездне моего отчаяния. Быть может, эти господа смогут помочь мне; или, быть может, я смогу передать им записку. Но кому же её адресовать? План уже складывался у меня в голове. Раз меня оставляли одну почти на весь день, то наверняка я смогла бы найти какие-нибудь письменные принадлежности. Я решила написать директору своей школы, но теперь мне предстояло обдумать свои слова, чтобы он наверняка на них отреагировал. Даже когда фрау Бакстер начала снова запихивать мне в горло резиновый шланг, мысли мои унеслись в будущее, где ей уже не было места.

Снова мою голову откинули назад, и снова мою шею заключили в высокий стальной ошейник, покрытый резиной, после чего ужасный шланг понемногу проник в моё горло. Я еле обращала внимание на это; как и на то, что к свободному концу она присоединила странного вида воронку, после чего наполнила её холодной супообразной жижей из только что открытой банки. Шланг противно заворочался в моём пищеводе, когда она повернула вентиль у основания воронки, и бесцветная, безвкусная жижа потекла мне в желудок

Как только кормление завершилось, и шланг был извлечён из моего рта, она велела мне идти за ней в соседнюю комнату, где начала рыться в одном из своих огромных чемоданов. Впервые за всё это время я увидела предмет одежды, способный прикрыть мою комбинацию и мою сбрую. Фрау Бакстер высоко подняла его, чтобы даже с приподнятой головой я смогла его разглядеть. Конечно же, это было очередное резиновое одеяние; ярко-голубое платье, но пахло оно немного иначе, чем вся моя остальная одежда: не так резко и чуть приятнее. От лифа отходили длинные рукава с буфами и высокий воротник, который легко бы скрыл мой ошейник; талия была узкой и без труда налезла бы на мой корсет. Я была уверена, что без этой основы из резины и стали оно ни за что не пришлось бы мне впору. В передней части длинной, воздушной юбки виднелся белый передничек, и всё одеяние напомнило мне иллюстрации из книжки про Алису в Стране Чудес. Я надеялась, что если уж мне придётся принимать гостей в таком виде, то мне дадут надеть это платье — хотя бы с тем, чтобы скрыть мои ошейник, сбрую, корсет и мою странную детскую комбинацию.

Надев платье мне через голову, она застегнула его на спине несколькими пуговицами, и оно плотно обтянуло всё моё тело. Вновь аромат свежей резины взбудоражил мои чувства, и я уже было отдалась ему на волю, как во входную дверь вдруг позвонили. Фрау Бакстер быстро отвела меня обратно в мою комнату и усадила за стол. Заведя мою левую руку под перекладину, а правую сверху, она скрепила оба моих наручных браслета висячим замочком.

— Скоро вернусь, — сказала она, после чего удалилась и закрыла за собой дверь, также заперев её на замок.

Вот он, мой шанс! Я помнила, что в ящике стола лежит бумага и ручка. Встав сначала, чтобы продвинуть скованные руки до конца перекладины, я затем вернулась к передней части стола, чтобы притянуть руки обратно к себе и таким образом приблизить их к ящику стола. Достать ручку и бумагу из ящика было задачей посложнее, но минут через пять я справилась и с этим. Скорчившись возле ящика, я принялась писать, стараясь выводить буквы как можно разборчивее. Я писала быстро, излагая суть своей беды в как можно меньшем количестве слов, и после подписи добавила, что если директору будет трудно поверить в мою историю, то пусть он хотя бы попросит полицейского постучаться к нам в дом и потребовать личной встречи со мной, чтобы воочию во всём убедиться. Конверта у меня не было, поэтому я просто сложила листок и надписала имя и адрес на обороте, после чего положила его обратно в стол, моля бога, чтобы мне выпал случай в скором времени его кому-нибудь передать.

Дальнейшие минут двадцать я провела в том же положении, в котором фрау Бакстер меня оставила. Чудовищное давление корсета не прекращалось ни на минуту, не давая мне даже кратчайшей передышки. Вскоре, однако, я поняла, что снова начинаю возбуждаться! В этот раз я не могла притронуться к фонтану своей стимуляции, но обнаружила, что, сидя на скамье и сокращая собственные ягодицы, я могу тем самым создать некое подобие трения между собственных бёдер. Резина, попавшая между моих девственных губок, была такой скользкой, что трение её быстро привело меня почти вплотную к оргазму; этому способствовал даже подол моего платья, тёршийся о мои голые ноги. Но полностью достичь этого желанного, чудесного состояния мне не удалось; пришлось довольствоваться и этим уровнем возбуждения, зная, что сегодня ночью я смогу повторить своё сексуальное пиршество, если фрау Бакстер сдержит своё слово.

Сидя там, прикованная к столу, я слышала множество шагов и шумов.

— Надеюсь, ты хорошо себя вела, Селин? — осведомилась фрау Бакстер, возвращаясь в комнату. — Прости, что я оставила тебя одну почти на весь день, но сегодня в доме будут вестись большие работы, и внизу будет очень хлопотно.

Казалось, она ожидала моей реакции, но я безмолвствовала.

— Внизу, в кабинете, необходимо сделать множество усовершенствований; как только все работы будут закончены, я переведу тебя вниз, и далее ты будешь жить там. — Подумав немного, она добавила: — Скорее всего, жить тебе там предстоит недолго: лишь до тех пор, пока не решится твоё будущее. После этого тебя переместят в другое место, более подобающее уровню дисциплины и воспитания, которое тебе так необходимо.

На это мне уже было, что сказать.

— А знает ли мой отец, что Вы задумали, фрау Бакстер? Знает ли он, что Вы хотите увезти меня отсюда? И какие это усовершенствования Вы производите с нашим домом? Это ведь и мой дом тоже! Что же Вы будете с ними делать потом?

— Я же ведь сказала тебе, девчонка, что твой отец передал тебя в мою полную власть! — Она явно начала злиться. — Это значит, что герр Вассен будет доволен любым моим решением касательно твоего будущего! Однажды, быть может, ты ещё и вернёшься сюда; но даже если нет, в этих комнатах будут жить другие девушки, которых, как и тебя, будет ожидать совершенно новая жизнь!

Но даже с этим новым знанием о моей дальнейшей судьбе я опасалась перечить этой женщине, помня о своём вчерашнем вечернем приключении. Судя по всему, у неё был полный карт-бланш во всём, что касалось моего будущего. К чему могли привести бесплодные пререкания? Уж лучше выждать и выиграть время.

— Я не хотела Вас огорчить, фрау Бакстер, — торопливо вставила я. — Просто меня так тревожит моё будущее.

— Я сама обо всём позабочусь, — сказала она, успокаиваясь. — Что будет, то будет.

Она расцепила мои скованные запястья, и на какое-то время я смогла вытянуть руки, но тут же она велела мне скрестить их на талии, обняв саму себя; в этом положении она пристегнула цепочку к одному из моих наручных браслетов и продела её сквозь кольца в задней части моего пояса. Вскоре мои запястья снова оказались скованы, очень неудобно стянутые у меня за спиной, заключив меня в моё собственное крепкое объятье. Может, это она так наказывала меня за сомнения в её авторитете? Мои плечи поникли, когда она откинула простыню с моей постели, после чего указала на неё. Снова мне пришлось возлечь на резиновые простыни, но в этот раз нечего было и думать о том, чтобы потрогать себя между ног. Сколько же времени мне предстоит пролежать в таком виде? Я надеялась, что моё поведение не заставило её передумать по поводу моей позы на грядующую ночь; но что если моя непокорность лишила меня права на вечернее удовольствие? Вновь шесть цепей оказались пристёгнуты к моей сбруе, моему ошейнику и моим ногам. Вновь я оказалась пленницей в своей собственной комнате, надеясь лишь, что это продлится не дольше нескольких часов. Я могла с этим смириться, если б знала наверняка, что впоследствии мои руки будут скованы точно так же, как и вчера вечером.

— Пока в доме находятся посторонние, Селин, я не могу позволить тебе издавать какие-либо звуки! Придётся прибегнуть к помощи дополнительных приспособлений, чтобы лишить тебя речи.

— О, фрау Бакстер, прошу Вас! — взмолилась я после этих слов. — Я не издам ни единого звука! Пожалуйста, прошу Вас, не нужно никаких кляпов!

— Я не могу тебе доверять, Селин, — открыто заявила она. — А ну-ка открывай рот пошире!

Сбруя из резиновых ремней в её руках не нуждалась ни в каких пояснениях. Толстый резиновый мешочек, свисавший с самого широкого из этих ремней, короткой трубкой соединялся с грушей на другом конце; и, хотя я никогда раньше не видела ничего подобного, было ясно, что это самый настоящий кляп. Я пыталась было стиснуть зубы, но фрау Бакстер лишь защемила мне нос меж большим и указательным пальцем, и я вынуждена была раскрыть рот, чтобы глотнуть немного воздуха. Едва лишь губы мои разомкнулись, она тут же запихала резиновый мешочек прямо мне в рот! Какое-то время я бешено извивалась, дёргаясь в своих цепях и пытаясь выплюнуть чужеродный предмет, но всего через несколько секунд сдалась и, лёжа неподвижно, в страхе глядела на суровое лицо своей гувернантки.

Очередной новый опыт! Где-то в глубине души я знала, что этот вкус мне знаком. Мой язык уже касался такой резины когда-то в прошлом; но где, и когда? Впрочем, неважно: сейчас всё было по-другому. Вновь по всему моему телу пробежала сладкая дрожь, и, несмотря на свой страх, я обнаружила, что упиваюсь этим новым вкусом

Внезапно осознав всю основательность её действий, я запаниковала и забилась в своих путах, пока она накрепко затягивала все ремни; затем содрогнулась от ужаса, когда она стала накачивать грушу, и резиновый мешок у меня во рту начал раздуваться, заполняя каждый уголок моего рта. Сперва я перестала чувствовать его, когда он надавил мне на нёбо и прижал язык к челюсти; но несмотря на это, я могла немного шевелить им туда-сюда, и вскоре приятная щекотка во всём теле вернулась обратно.

— Что такое, Селин? — Фрау Бакстер заметила непроизвольные движения моих бёдер. — Тебе нужно в туалет, девочка моя? — спросила она. Я покачала головой, и тут её губы искривились в странной ухмылке. — Ну так что же мне с тобой делать, распутница ты моя?

Только теперь я начала понимать, что на уме у фрау Бакстер; у женщины, которая забрала мою жизнь под свой контроль из-за того, как мой отец понял пробуждение моей сексуальности. Она прекрасно знала, что эта резина делает со мной! Она знала, что вместо того, чтобы укрощать мои желания, она лишь распаляет их! Порицая меня за все попытки исследовать своё собственное тело, она на самом деле давала мне в этом полную свободу, но уготованный мне для этого путь разительно отличался от пути большинства девушек. Меня приучали к новой страсти, которой суждено было изменить всю мою жизнь; хотя тогда мне лишь ещё предстояло выяснить, насколько глубоким будет её влияние.

Меня обуревали противоречивые чувства. Да, мне надо было бежать из дома и восстановить утраченную свободу; но, быть может, моё теперешнее положение способно научить меня чему-то ещё? В любом случае, я не имела никакой возможности повлиять на первое, и была вынуждена испытывать второе.

Мой кляп, хоть и был неудобен, но возбуждал меня сексуально, и я могла с ним смириться; но то, что произошло далее, разом заставило меня позабыть всё возбуждение и придти в самый настоящий ужас. Оставив меня одну ненадолго, фрау Бакстер затем вернулась с предметом, который я часто видела в теперешней послевоенной Европе – противогаз — но непохожий на все противогазы, виденные мною ранее. На этом не было никаких ремней, чтобы закреплять их на голове владельца, потому что он был частью шлема, закрывавшего собой всю голову без остатка! Я попыталась было отвернуться, когда она поднесла его к моему лицу, и тут же почуяла слабый запах резины; но когда холодная материя коснулась моей кожи, меня обуял ужас. Я поняла, что круглые стёклышки напротив глаз не были предназначены для того, чтобы я что-то видела: вовсе даже наоборот! Снаружи стекло казалось прозрачным, но изнутри было полностью зазеркалено! На краткое мгновение я увидела отражение ужаса в собственных глазах, после чего тугой шлем из толстой резины натянули мне на голову, и он плотно обтянул моё лицо, а вместе с ним — и мой кляп со всей его сбруей! Я запаниковала, в ужасе визжа сквозь свой кляп и забившись в своих путах. Конечно же, фрау Бакстер знала, что я отреагирую именно так.

— Спокойнее, Селин! Дыши глубже и ровнее! Сосредоточься на дыхании, и скоро твой страх пройдёт. — Она взяла мою правую руку и начала массировать её, чтобы я лучше ощутила её присутствие. Затем она продолжала: — Я знаю, как страшно может быть в такой маске, Селин. Как я уже и сказала, чем раньше ты успокоишься, тем раньше пройдёт страх. Я ведь уже говорила, что не нанесу тебе никакого... непоправимого вреда.

Её увещевания действительно меня успокоили, но от моего слуха не ускользнула секундная пауза, прежде чем слово «непоправимого» слетело с её губ. Воздух, проникавший ко мне сквозь маску, был пыльным и застоявшимся, и его поток регулировался медленным сопением слоёв, скрытых в фильтре. Да, мне хватало воздуха, чтобы не задохнуться, но мне теперь с усилием давались каждый выдох и вдох! Дыхание уже не было чем-то для меня естественным, и давление корсета нисколечко не помогало! В уши мои настойчиво врывались тихие щелчки открывавшихся и закрывавшихся клапанов.

Теперь меня обуяло новое страдание: неутолённое возбуждение посреди кромешной черноты! Я снова была пленницей своих резиновых одеяний, но не могла найти в себе страсти, которая превратила бы плен в удовольствие; и корсет, казалось, обхватил меня ещё туже, причиняя мне ещё большее неудобство. Я слышала, как она открывает окно, после чего крепко затворяет ставни и запирает их на замок. Я очутилась в непроницаемой тьме, неспособная издать ни звука, не в силах поднять тревогу. Начался мой первый день полного одиночества; и, хотя тогда я об этом ещё не подозревала, это было лишь самое начало моего воспитания, призванного научить меня жить в изоляции. Изоляции, лишь изредка прерываемой прихотью и милосердием тех, кто обретёт контроль над моей жизнью.

На протяжении бессчётных часов до меня доносились еле слышимые шаги и топот рабочих, шум их машин, и я слушала лязг и перестук их инструментов, слаженной музыкой своей работы отзывавшийся на мановения дирижёрской палочки фрау Бакстер. У меня теперь была масса времени, чтобы обдумать своё положение; но, сколько бы я ни задавала себе многочисленные вопросы, разрешения своей дилеммы я найти не могла!

В полдень фрау Бакстер вернулась и освободила меня от моих цепей, шлема и кляпа. Но это была лишь краткая передышка, ибо сразу вслед за этим в моём горле очутился шланг, и мне скормили положенную порцию пищи. Каким же образом я должна была себя вести, чтобы заслужить право есть самостоятельно, как и раньше? По окончании кормления меня вернули на моё ложе к моим цепям, снова надев на меня кляп и шлем, которого я до сих пор продолжала бояться. Ближе к вечеру оркестр молотков и ножовок уменьшился и превратился лишь в трио; к тому времени я обильно вспотела под своим резиновым коконом, и неподдельно обрадовалась приближающимся к моей комнате шагам.

— Надеюсь, тебе было не слишком неудобно, Селин? — осведомилась фрау Бакстер, снимая с меня простыни. Я, разумеется, не могла ей ответить, поэтому она пересекла комнату и открыла ставни, после чего вернулась и сняла ненавистную маску с моей головы. Я глубоко и часто задышала носом; застоялый, но чистый воздух моей комнаты был счастьем по сравнению с тем, что попадало ко мне сквозь фильтры противогаза. После этого она наконец сняла с меня кляп. Он уже не возбуждал меня, как раньше, и был лишь бременем, которое необходимо было терпеть.

— Готова пойти в туалет, Селин? — спросила она.

Внезапно я поняла, что шум полуденной работы вокруг стих совершенно.

— Рабочие уже ушли? — еле вымолвила я пересохшими губами.

— Завтра вернутся, но на сегодня да, они ушли.

Говоря со мной, фрау Бакстер расстегнула мои цепи, после чего помогла мне подняться с постели, но не стала расковывать мне запястья. Я проследовала за ней из комнаты в ванную и обнаружила, что могу самостоятельно сесть на унитаз и сделать всё необходимое через прорезь у себя между ног, не пользуясь руками и не прибегая к её помощи; правда, подтереться я уже не могла. Фрау Бакстер, казалось, не испытывала ни малейшего смущения, помогая мне с этим, и по возвращении в комнату снова достала резиновый шланг для кормления.

— Фрау Бакстер, ну неужели меня и правда нужно кормить таким образом? — взмолилась я.

— Я считаю, что ты по-прежнему ещё не готова принимать свою пищу каким-либо иным способом на данный момент, Селин. — последовал ответ. — Открывай рот!

Кормление завершилось быстро. Помню, как я удивилась, осознав, что, хоть у меня во рту не было ни кусочка на протяжении двух дней, я совершенно не была голодна. Разумеется, о моём желудке заботились, и можно было не опасаться голодных судорог, но всё равно это было как-то странно. Перебирая руками, фрау Бакстер вытащила шланг из моего горла.

— Я хочу обсудить с тобой наши завтрашние визиты, Селин. — При этих её словах я оживилась. — Тебя необходимо будет уложить пораньше, и я разбужу тебя раньше с тем, чтобы приготовить тебя. — Видимо, она заметила во мне оживление, поэтому поторопилась охладить мой пыл. — Не думай, что это будет увеселительной поездкой, девочка! Там, куда мы направимся, тебя не ждёт никаких послаблений. — Услышав это, я нахмурилась. Она продолжала: — Ты отправишься в этом же платье, но с кое-какими дополнениями. Цель этого визита состоит в том, чтобы тебя оценили. Будет решаться вопрос о твоём дальнейшем будущем, поэтому необходимо, чтобы ты вела себя образцово. — Она сделала паузу, изучая мою реакцию на эти слова, после чего продолжала: — Тебя будут щупать, будут трогать, будут требовать показать себя с разных углов, но во всём этом ты не будешь иметь никакого права голоса. Ясно?

Я лишь слабо кивнула. Я боялась не столько осмотров, сколько их возможных последствий. И какие же «дополнения» ожидают мой резиновый плен? Я поняла, что мой шанс на побег во время поездки испарился бесследно.