Когда мы были женаты том 4, ч. 3

ГЛАВА ВТОРАЯ: ИНОГДА ВЫ ПОЛУЧАЕТЕ ФОНТАН ИЗ СКВАЖИНЫ, А ИНОГДА... В 6:25 я заехал на стоянку «Последнего звонка». Несмотря на заверения Дебби, что в будние дни там никого не бывает, должно быть, в этот день там раздавали бесплатные напитки в «Счастливый час». На стоянке было разве что пара свободных места. Здесь у нас будет столько же уединения, сколько в комнате для допросов в полицейском участке. Я заметил темно-фиолетовую Тойоту Авалон Дебби 2004 года, припаркованную в задней части, и это означало, что она была здесь не так давно. Люди, как правило, парковались впереди и заполняли эти места, прежде чем сдвигаться в дальний тыл. По воле судьбы, а я был почти уверен, что это была судьба, одно из двух свободных мест было рядом с ее машиной. И ее, как и большинство вещей Дебби, было трудно не заметить. Я вошел в переполненный бар словно в канун Нового года. Люди были за каждым столиком, стояли в два ряда вдоль бара, а на приподнятой сцене трое парней, игравших что-то похожее на мексиканские танцевальные песни, глазели на полдюжины привлекательных молодых и не очень молодых женщин, с трудом втиснутых в обрывки ткани, которые могли играть роль бикини. – Принесите шампанское, – услышал я крики, и, вполне предсказуемо, по обе стороны очереди стояли два парня, встряхивая бутылки с шампанским, а затем поливая почти обнаженных участниц в этой версии профессионального, более старого конкурса мокрых футболок или мокрых бикини. Конечно, были визги и крики женщин, поливаемых холодным шампанским, и их демонстрация грудей приводила к большому количеству почти обнаженного тела, а в некоторых случаях и к откровенной наготе. Оторвав взгляд от конкурса – потому что некоторые из участниц, которым, должно быть, было за тридцать, были чертовски хороши для своего возраста, – я искал и довольно легко нашел Дебби. Это оказалось нетрудно. Она стояла в конце бара, почти скрытая четырьмя парнями, окружившими ее и пытавшимися купить ей напитки. Признаю, она прекрасно справлялась с этим и шутила со своими поклонниками, и ей не пришлось бить по рукам более чем нескольких, когда те забредали на запретную территорию. Я подошел к ней так близко, как только мог, когда один из парней повернулся, задев меня своим пивом и пролив немного. – Эй, здесь нет места, приятель. Найди себе другое. Я посмотрел на Дебби и спросил: – Спасать не требуется? – С чего бы это? Эти прекрасные джентльмены предлагают угостить меня выпивкой, сводить на три угарные вечеринки и снабдить неким великолепным белым волшебным порошком, который поднимет меня так высоко, что я не спущусь до субботы. Они сказали, что завтра утром в это время я даже не буду помнить, как меня зовут. – Заманчивое предложение, мисс. Любой из этих джентльменов на самом деле даст задний ход. Действительно ли у них есть снег? Здесь все еще немного тепло для снега. Самый большой из четверых наклонился ко мне и сказал: – Тебе и впрямь следует исчезнуть, Коротышка. Леди уже высказалась. – Ну, на самом деле я не слышал, как она это сказала, а обещать горячие вечеринки и прохладный снег, когда хвастаешься в баре, легко. Мне же не требуется обещать, потому что она знает, что я выполняю, что говорю. – Большой человек, – сказал он, полез в карман и вытащил серебряную коробочку с таблетками. Прежде чем он успел ее открыть, Дебби протянула руку и положила ее на коробочку. – Я бы не стала этого делать, Дейв. Он посмотрел на нее сверху вниз собственническим взглядом и сказал: – Он – просто маленький неудачник, Дебби. У меня же все настоящее, и тебе понравится та вечеринка, на которую я тебя отведу. Здесь – всего лишь небольшой образец. Да ладно, никто не обратит на это внимания. Я наклонился вперед, встав между ним и Дебби, и увидел, как он начал дымиться. Он был достаточно близко, чтобы касаться локтем нижней части мягких сисек Дебби и тереться о ее бедро, и я готов был поспорить на деньги, что он был достаточно тверд, чтобы раскалывать набухшим членом камни. Я знал, что в мыслях он уже был в темном месте с обнаженной Дебби. Сомневаюсь, что в его мозгу хватало крови, чтобы он смог понять, что происходит. Мне было почти жаль его. Женщины в основном превосходят мужчин в любой схватке. Тут нас подводят наши собственные предательские тела. Я сунул руку за пояс, вытащил значок, который держу там для удобства доступа, и махнул им перед парнем. Я стоял достаточно близко, чтобы мы могли слышать друг друга сквозь рев толпы. Он только на мгновение уставился на него, не уверенный в том, что видит. – Что это? Что-то из коробки с крекерами? Это же не полицейский значок. – Сосредоточься, Дейв. Прочти надпись. Там написано: «Прокуратура штата». Нам дают его, чтобы было легче убедить людей делать то, что им говорим мы. Я – не полицейский. Я – тот парень, что вызовет копа, если увидит, что ты открываешь коробку, а в ней есть нечто белое, и скажет ему, чтобы он арестовал тебя и изъял белый порошок. А через несколько дней я буду тем, кто будет решать, отпустить ли тебя, погрозив пальцем, или поместить в систему за плохое поведение или – если я всего лишь буду в плохом настроении – с обвинением в преступлении третьей степени или намерением распространять наркотики. А я мог бы добавить и обвинение в уголовном преступлении за использование наркотиков, чтобы ввести женщину в состояние под кайфом и заняться с ней сексом. На самом деле, последнее было чушью собачьей. Если бы мы арестовывали каждого парня, что использовал кокаин или алкоголь... а также шоколад или цветы... чтобы уговорить женщину раздвинуть ноги, половина мужского населения была бы тюремными охранниками, наблюдающими, как другая его половина томится за решеткой. Но мне понравилось выражение его лица, когда он подумал об этой угрозе. Он посмотрел на Дебби. – Он серьезно? Ты знаешь этого парня? Она бросила на меня взгляд с полуулыбкой и сказала: – Да, к сожалению, знаю. Он – мой бывший, безумно ревнив и может сделать все то, что говорит. Он ненавидит любого парня, с которым заметит меня. Он посмотрел на нас обоих, но я заметил, что коробочка с таблетками исчезла. – Эй, ты же знаешь, что я просто... смошенничал с твоей девушкой, – сказал он, избегая смотреть на нее. – Там нет ничего, кроме особо сильного тайленола. – Я в этом уверен. Он повернулся к Дебби, но слов не последовало, и прежде чем я успел повернуться, чтобы посмотреть на других ее поклонников, вокруг нас образовалась пустота. – Ты всегда был кайфоломщиком, Билл. – Кажется, я помню несколько вечеров... – но я остановил себя. Это было то, чего я должен был опасаться. Было бы чертовски легко вернуться в мир, который я потерял. Я мог бы вернуться в него на несколько минут... может быть, на один вечер. Но всегда наступает утро. А я просто не знал, смогу ли выдержать такое пробуждение в следующий раз. – Я не уверен, что это – такая уж хорошая идея, Деб. Здесь не та атмосфера, которой я искал. – Я понятия не имела, что все будет именно так, Билл. Я была здесь всего несколько раз, в основном с Эвелин Кридер, доктором Эвелин Кридер, моим гинекологом и моей подругой. Думаю, ты ее помнишь. Мы сблизились из-за того, что мужчины никогда не смотрят нам в глаза. Но такого еще никогда не было. Я не планировала участвовать в стриптизе с шампанским, если только ты не согласишься меня спонсировать. Требуется, чтобы кто-то выложил сто долларов в качестве входной платы. – Это даже не смешно, Дебби. – Я пошутила, Билл. Ты же понимаешь, что сейчас – первый раз, когда мы встретились вне здания суда, с того вечера в твоем спортзале. О, я забыла, за исключением того утра, когда ты играл в семью с мисс Мартинез. Это... я думаю, я уже говорила тебе... это странно. Наверное, я просто пытаюсь снять напряжение. – Нет, но пригласил тебя я, поэтому прошу прощения за то, что был таким..

Я просто хочу поговорить с тобой несколько минут, если мы сможем найти место, где можно расслышать друг друга. – Я думаю, что могу с этим вам помочь, – услышал я позади себя и, обернувшись, увидел Армандо Гусмана, стоящего прямо позади меня. Он улыбнулся мне, и я заметил, что у него была теплая улыбка для Дебби, которую она отзеркалила. Интересно, сколько раз она была здесь и каким хорошим другом стал Армандо? Я наступил на эту мысль. Что бы ни произошло между ними, это не мое дело. И мне нравился Армандо. – Почему-то, – сказал я, указывая на хаос вокруг нас, – это совсем не похоже на бар по соседству, который я знал. Он огляделся и ухмыльнулся. – Понимаю, мистер Мейтленд. Мне нравится управлять заведением гораздо более высокого класса. Тихим, приватным. Но, к сожалению, бизнес требует притока новой крови. А нет ничего лучше для привлечения новой крови, чем голые женщины, демонстрирующие обнаженную грудь под душем из шампанского. Некоторые из них могут даже прийти еще раз, чтобы спокойно выпить и послушать несколько песен из бара с пианистом. – Сегодня вечером привело их определенно это, Армандо. А я надеялся в один из таких тихих вечеров поговорить с Деб – моей бывшей женой. – Нет ли возможности занять твой задний офис, Армандо, – спросила Дебби, протягивая руку, чтобы коснуться его руки. Я так сильно прикусил нижнюю губу, что испугался, как бы не хлынула кровь, но я НЕ собирался реагировать. Даже когда задался вопросом, как она узнала о заднем офисе. – Именно о нем я и подумал, миссис Мейтленд. Вы с мистером Мейтлендом следуйте за мной. Я сегодня довольно занят, очень занят, так что, могу оставить вас наедине. Хотите вина или чего-нибудь покрепче, мистер Мейтленд? – Нет, – я постарался, чтобы в моем голосе не было резкости. – Не могли бы мы просто выпить кофе? – Конечно. Следуйте за мной”. Мы проследовали за ним в другой конец бара, а потом за него, в довольно узкий проход, что открывался в довольно большой кабинет с телефоном, рабочим компьютером, наушниками и факсом на большом письменном столе с тремя комфортабельными мягкими креслами, выстроившимися полукругом вокруг него. Между дверью и стульями устроился полупрозрачный стеклянный журнальный столик. За столом стояло офисное кресло. Когда я оглядел комнату, мой взгляд привлек большой портрет, висевший за креслом. У женщины были длинные черные волосы, спадавшие на плечи и далее почти до талии. Она смотрела на что-то справа. У нее были губы, как поется в старой песне, «краснее рубинов», и глаза, похожие на глубокие омуты. На ней было красное вечернее платье с открытыми плечами, закрывавшее большую часть ее тела, но делавшее намеки на то, что было под ним, еще более очаровательными. Интересно, кому она улыбается? – Это она сбежала? – спросил я Армандо, когда тот уставился на нее вместе со мной. Он кивнул, затем опустил глаза и отвернулся от портрета. – Она – женщина, любившая меня, но теперь она замужем за влиятельным промышленником в Мехико, и в последний раз, когда я узнавал – пять лет назад – у нее было от него двое детей, – он опять посмотрел на меня. – Я знаю, что мне следовало избавиться от картины, продать ее или поместить в хранилище. Нет абсолютно никаких причин держать ее здесь, чтобы каждый день напоминать мне о том, что я потерял. Но... – Некоторые вещи трудно оставить позади. – Вы понимаете, мистер Мейтленд. А теперь я оставлю вас наедине. Дебби выбрала стул в дальнем правом углу и грациозно опустилась на него. Она уставилась на меня. – Мы будем ждать кофе, Билл, или ты можешь удовлетворить мое любопытство? Зачем мы здесь? – Как я уже сказал, чтобы поговорить, Дебби. – Ради бога, поговорить о чем? Мы почти каждый день разговариваем в здании суда. Ты мог бы позвонить мне. Мы разговариваем сейчас. Почему ты такой чертовски загадочный? Ты умираешь? Ты устроился на другую работу в прокуратуру штата где-нибудь в другом месте? Ты сказал, что не женишься на этой корове, Майре. Она забеременела от тебя? Я понятия не имею, почему мы здесь, и это сводит меня с ума. Я сел напротив нее. – Мне очень жаль, Дебби. Я не пытаюсь быть загадочным. Я не... не пытаюсь тебя завести. Я... на самом деле, я пытаюсь понять, что хочу тебе сказать. Она посмотрела на меня с удивлением, отразившимся на ее лице. – У тебя никогда не было проблем с тем, чтобы сказать мне то, что ты хочешь, Билл. В дверь кабинета постучали, и через мгновение вошла одна из официанток в обтягивающем топе и юбке, более короткой, чем просто короткая, неся поднос с кувшином кофе, сливками и сахаром, а также различными подсластителями и несколькими ложками. Она поставила его на кофейный столик и ушла. Я налил себе кофе и взглянул на Дебби. Налил и ей чашку. – Ты помнишь, какими мы были? В начале. – Я все еще не понимаю... – Ты помнишь, как это было в те первые годы? А после того как мы поженились? А после того как я начал заниматься юридической практикой? Она помешала кофе и уставилась в него, явно не желая встречаться со мной взглядом. – Конечно, я помню те годы, Билл. Но это было очень давно. Все изменилось. – Да, все, Дебби. Кроме... Через мгновение я продолжил: – Кроме того, что я чувствую к тебе. Она закрыла глаза и поставила чашку с кофе. Затем закрыла лицо руками. – Не делай этого, Билл. Только не сейчас. Ты сказал, что не будешь... делать этого. Мы только что развелись. Я еще привыкаю жить без тебя. Я живу без тебя. Мы можем разговаривать почти как обычные люди. Ты любил меня, а потом не захотел иметь со мной ничего общего, а теперь ты... Я не хочу делать это Биллом. Я не хочу причинять тебе боль, но не могу этого делать. Она подняла лицо от своих рук и уставилась на меня. – Твоя беда, Дебби, состоит и всегда была в том, что каждый мужчина, который тебя видит, хочет тебя, а некоторые глупцы, такие как я, влюбляются в тебя. И ты не можешь представить, чтобы какой-нибудь мужчина хотел тебя по какой-то иной причине, кроме как трахать тебя, поклоняться тебе и падать к твоим ногам. Или можешь? – Я тебя не понимаю. – Может быть, в этом-то и проблема. Было время, когда ты на самом деле понимала меня, но мы слишком отдалились друг от друга, и ты думаешь обо мне так же, как и обо всех других парнях, которые гонялись за тобой всю твою жизнь. – Ты сказал, что все еще испытываешь ко мне те же чувства. Как я должна это воспринимать? – Как жена, которой ты была в течение двадцати лет. Как женщина, что была моим другом еще до того, как я прикоснулся к тебе. Как женщина, с которой я говорил о своих планах, проблемах и трудностях. Как женщина, которая всегда была рядом, чтобы поговорить со мной, когда я заканчивал юридический колледж, и те первые годы, прежде чем поступил в прокуратуру штата. Я протянул руку и взял ее за руку. Она поколебалась, но отдала ее мне, задрожав. – Ты была моей лучшей подругой, Дебби. Я всегда мог с тобой поговорить о чем угодно. И я всегда уважал твое мнение. Несмотря на внешность, у тебя есть голова на плечах, и ты никогда не стеснялась говорить мне, что на самом деле думаешь о том, что я делаю. Мы начали терять это, когда я пришел в прокуратуру штата, и наши жизни начали развиваться в разных направлениях. Я сжал ее руку. – Боже, как я по тебе скучал. Не по сексу и близким отношениям – хотя скучал также и по ним, – но я скучал по разговорам с тобой. По использованию тебя в качестве хорошего слушателя. Использованию твоего мозга. И ты мне нужна... мне нужно это... сейчас. Она смотрела в ответ, и я видел в ее глазах сомнение. – Но можем ли мы это делать, Билл? Можем ли мы говорить как друзья... можем ли снова стать друзьями... не позволяя вмешиваться другому. Я... не хочу снова причинять тебе боль. А если ты начнешь думать, что есть что-то еще... – Это, возможно, потребуется всего один раз. И дело не в нас. Все дело во мне – Ты обеспечил нас финансово на всю оставшуюся жизнь, я знаю, что ты пытаешься наладить отношения с детьми, и ты пытался быть со мной вежливым. Я поговорю с тобой, Билл, но это... просто не похоже на тебя. У тебя не бывает таких сомнений. Ты решаешь, что будешь делать, и идешь вперед, что бы ни говорили другие. Я не помню, чтобы тебя мучила неуверенность или чтобы ты нуждался в чьем-то совете. – Может быть, это часть всего. Может быть, я действительно начал верить пресс-релизам обо мне. Может быть, мне действительно залезло в голову немного чепухи об Ангеле смерти, и я забыл, что я – всего лишь адвокат. Она молча смотрела на меня так, словно у меня вырос третий глаз. – Что случилось, Билл? Так что, я рассказал ей об убийстве Шейлы Саттон и ее нерожденного ребенка. Рассказал об обнаружении тела, и о пяти миллионах долларов, которые Уильям Саттон должен получить от ее смерти, и о том, что он был почти во всех сферах жизни абсолютным придурком. Вспыльчивым, мстительным, жадным, из тех парней, что трахаются тайком и, естественно, предполагают, что его жена – такая же. – Я знаю, что ты возбудил против него уголовное дело. Я знаю, что этот человек, Белл, был свидетелем против него, и мог доказать, что Саттон приезжал в Джексонвилл. Я знаю, что Белл мертв, но у тебя ведь записаны его показания. Я просто предполагаю... –.. .Что у нас были аргументы. Это то, что предполагает большинство людей. И даже те, кто знает больше, полагали, что я вытащу из шляпы кролика. Даллас знаком с этим делом достаточно, чтобы понять, насколько непрочным было оно, но он почувствовал, насколько важно оно для меня, и позволил мне им заняться. Она отпила из своей чашки, а я проглотил свою в два глотка и налил еще одну полную чашку. – Хотела бы я знать об этом побольше, Билл. У меня обо всем этом – смутное представление, но я... –.. .Но ты перестала интересоваться моими делами задолго до смерти миссис Саттон, не так ли? – Зачем ты задаешь вопрос, уже зная ответ? Чтобы заставить меня рассказать тебе то, что ты и так уже знаешь? Что я потеряла интерес почти ко всему, что ты делал? Что я потеряла интерес к тебе? – Мы оба это знаем, Дебби. Итак, теперь у тебя есть общее представление о деле против Саттона. Ты уже знаешь, насколько оно слабое. У нас нет свидетелей, видевших их вместе в тот вечер, когда исчезла миссис Саттон. У нас есть показания, что она говорила подругам, что собирается встретиться с ним, но никто не видел их вместе. Никто, кого мы смогли бы найти примерно за десять месяцев, не видел Саттона в Джексонвилле. Мы не смогли найти против Саттона никаких улик. Вообще никаких. У нас не было ничего... абсолютно ничего... против Саттона. Пока не появился Белл. Он покинул этот район еще до того, как было найдено тело жены Саттона. И был готов засвидетельствовать, что Саттон, ВМЕСТЕ с матерью Саттона солгали о том, что Саттон не покидал своего дома в Окале в ночь исчезновения его жены. – Что пробивает большую брешь в алиби Саттона, если присяжные поверили бы Беллу, – сказала она. – Маленькую дырочку. Мы могли бы заставить присяжных поверить, что Саттон уезжал в ту ночь, когда исчезла его жена, и солгал об этом. Но до того, чтобы доказать, что он поехал в Джексонвилл, убил свою жену и нерожденного сына и вернулся домой, еще миллион миль. – Итак... – Почему мы подали дело, в котором у нас нет ни малейшего шанса выиграть? – Ты никогда не отступал от вызова, Билл. Но почему ты подал дело? – Чтобы потрясти дерево. В течение десяти месяцев мы искали любые улики против него и пришли к нулю, к дуле с маком, к пустому месту. Я выдвинул обвинения, чтобы мы смогли его арестовать, притащить в суд, позволить ему провести немного времени за решеткой и дать пищу для размышлений. Я знал, что мы можем отказаться от дела в любое время, после того как соберем доказательства и установим механику. Если бы мы не нашли ничего, что могло бы прижать его задницу, то просто сказали бы, мол, «виноваты» и подождали лучшего времени. Я отхлебнул кофе и посмотрел на Дебби, пытаясь прочесть выражение ее лица. – Знаешь, Дебби, все это не должно выйти за пределы этой комнаты. Она покачала головой. – Может, я и сделала с тобой нечто непристойное, но разве я когда-нибудь делала что-то такое, что заставило бы тебя думать, что я открою кому-либо наши личные секреты, Билл? – Нет. Мне не следовало этого говорить. Было время, когда я бы никогда этого не сделал. Но... Во всяком случае, все это дело было игрой в сжатие пружины с надеждой, что что-то сломается. – И, очевидно, ничего не сломалось. – Нет. – Ладно. Я поняла ситуацию. Но я все еще понятия не имею, почему ты хотел поговорить со мной. Я откинулся на спинку стула и закрыл глаза. В темноте разговаривать было легче. – Если бы я ничего не сделал, прошло бы время. Слишком много времени прошло. Не будет никаких неожиданных свидетелей. Мать Саттона никогда не отвернется от него, а он слишком умен, чтобы совершить ошибку, позволившую бы нам его распять. Я мог бы выждать свое время. Подождать, пока он облажается, что было бы не так уж трудно, если бы он стал слишком самоуверенным. Умный прокурор подождал бы, но я не смог. Я позволил своему гневу взять верх над здравым смыслом. Так что, я начал подготовку к процессу и сделал ключевым свидетелем Белла. А Саттон заставил вмешаться в его дела жуликоватого шерифа, а когда это не сработало, они с матерью умудрились убить Белла. Я мог бы воздержаться от предъявления обвинений. Мы могли бы записать показания Белла во время обычного расследования. Саттон знал бы, что у него есть достаточно времени, чтобы Белл мог умереть сам. Над ним бы не висела необходимость убить старика, поскольку суд бы мог быть не скоро. Но я настаивал на суде и насмехался над Саттоном. У Белла оставалось не так уж много времени. Я знал это. Но у него тогда было больше времени, чем осталось фактически. Из-за того, что я разозлился и вышел из себя, мне удалось убить старика раньше, чем это было необходимо. Я открыл глаза и не смог прочитать выражение ее лица. Было трудно вспомнить, что бывали времена, когда она была бы на моей стороне, несмотря ни на что. – Итак, почему я хотел поговорить с тобой, Дебби, это чтобы выяснить, действительно ли я такой большой мудак, как думаю сейчас. Неужели это я стал причиной смерти невинного старика только из-за своего характера и гордости? Она наклонилась ко мне и сказала: – Ты всегда был мудаком, Билл, или, во всяком случае, долгое время. Но не по той причине, что настаивал на суде над Саттоном, что отказался сидеть сложа руки и ждать лучшего дня. Ты знаешь, почему пошел за ним, почему не смог удержаться и не пойти за ним. Либо это была игра света, либо в ее глазах заблестели капли, когда она сказала: – Ты не дашь Саттону уйти. Ты поступишь правильно. Как и всегда. Ты сделаешь все что нужно, чтобы отправить его в Райфорд и в камеру смерти. Ты посадишь его за то, что он выбросил то, что у него было, а мы не смогли сохранить. Я снова нашел ее руку своей. – Мы потеряли нашего сына. Или его забрал Бог. А этот ублюдок убил своего сына. Ради денег. Ты не можешь его отпустить. Я этого не хочу. Я хочу думать о том, что он сидит в камере в Райфорде и годами ждет, когда его выведут и казнят. Сделай это, и сделаешь меня счастливой. Она не была юристом. Я был опытным прокурором. То, что она думала о моей кампании по осуждению Саттона, на самом деле не имело значения. За исключением того, что оно таки имело. – Спасибо, Дебби. – За что? – Нет никого в мире, кто мог бы мне это сказать, к кому бы я прислушался. Очень жаль, что между нами всегда будет что-то странное. Это разрушило нашу великую дружбу. Она улыбнулась. – Может быть, когда мы станем старыми и седыми... – И даже тогда. ГЛАВА ТРЕТЬЯ: НЕКОТОРЫЕ ВЕЩИ НИКОГДА НЕ МЕНЯЮТСЯ Мы сидели и смотрели друг на друга. Снаружи, очень слабо, я слышал смех, крики и музыку. – Это все, о чем ты хотел поговорить? – Да – Не мог бы ты поехать со мной в дом? – Зачем? – Помнишь, я говорила, что хочу с тобой кое о чем поговорить? Я бы хотела сделать это дома. – И ты не хочешь рассказать мне, в чем дело? – Позволь немного побыть загадочной. Мы вышли на улицу и увидели Армандо, присматривающего за баром. Шум в баре еще больше усилился, если это было возможно, и гости становились все разнузданней. Купающиеся в шампанском были еще ближе к тому, чтобы нарушить городские законы о наготе. Проходя мимо, я наклонился и прошептал Армандо на ухо: – Как ты это делаешь, что тебя не арестуют копы? Он указал на внешний край толпы, где я увидел мелькание синего цвета. Фигура в синем стояла очень близко с одной из бывших участниц конкурса шампанского, обнимаясь с ней. – Офицеры, патрулирующие этот участок, всегда возвращаются домой с одной или двумя бутылками хорошего шампанского. И... Он указал на мужчину в синем, получавшего очень глубокий поцелуй от рыжеволосой женщины, выглядевшей на сорок, но, несмотря на это, все еще бывшей милой. – Несколько месяцев назад во время нашего вечера с шампанским офицер Бейтс познакомился с мисс Лоуренс. Он вернулся сюда после дежурства, чтобы подвезти ее домой, во избежание каких-либо неприятностей. Полагаю, они поладили. Им обоим за сорок, они разведены и у них есть дети. По-моему, они уже помолвлены. Дебби остановилась, повернулась назад и прислушивалась к нашему разговору. Она наклонилась мимо меня, чтобы поцеловать Армандо в щеку. – Ты – просто большой романтик, Армандо. Он потер щеку, слегка пожал плечами и сказал: – Не совсем. Это просто хороший бизнес. И не повредит иметь на своей стороне всех офицеров в этой части города. Я продолжил движение, когда он взял меня за руку. – Мистер Мейтленд, миссис Мейт... Баскомб, я знаю, что вы не можете участвовать в праздновании, но возьмите себе бутылку шампанского в подарок от меня. Пожалуйста, я настаиваю. Я собирался отрицательно покачать головой, когда Дебби протянула руку мимо меня и взяла бутылку. – Спасибо, Армандо. Никогда не знаешь, когда пригодится шампанское. Мы шли к выходу и когда проходили мимо Бейтса, он отодвинул от себя свою подругу. – Меня сегодня здесь не было, Бейтс. Просто помните, что вы и ваша партнерша должны быть осторожны перед закрытием. – Мы всегда осторожны, мистер Мейтленд, Я служу уже восемнадцать лет, и не собираюсь все испортить сейчас. Уходя, я услышал, вопрос его рыжеволосой: – Кто это был? Провожая Дебби до машины, я не удержался и спросил: – Бесплатное шампанское? Он должен быть для тебя хорошим другом. – Совсем как для тебя. Я остановился у ее машины, когда она скользнула в нее, и спросил: – Ты не хочешь рассказать мне, что происходит? – Нет, тебе придется заставить себя вернуться в твой дом на несколько минут. – Все по честному. Ты пришла ради меня. Увидимся там через несколько минут. Я свернул на подъездную дорожку следом за ней. Было почти десять часов ночи. Многие окна в соседних домах все еще светились. Я мог слышать звуки дорожного движения на шоссе номер 13 в нескольких кварталах отсюда, но в окрестностях было тихо. Люди здесь не работали в ночную смену, и не было никаких круглосуточных магазинов или заправочных станций, чтобы привлечь к ним движение. Большинство людей работало в офисах, и уже вернулось домой, готовясь к вечеру. Я постоял с минуту, вслушиваясь в тишину. Это был мой мир, хотя множество раз я был последним, кто возвращался с работы. В то время я не осознавал, но это делало меня посторонним, даже после того, как мы прожили здесь много лет. Дебби ждала меня у двери. Она вошла впереди меня. Сверху доносилась музыка, говорившая, что Би Джей дома. Когда я вошел, она пропустила меня и заперла дверь. Затем подошла к подножию лестницы и крикнула: – Би-Джей. Би-Джей, спустись. Музыка играла еще несколько секунд, пока она шла на кухню и ставила шампанское в холодильник. Сверху послышался мужской голос: – Чего ты хочешь, мама? Она возвратилась в кабинет, когда я уставился на нее. Кто, черт возьми, там, наверху? Она положила руку на перила лестницы и сказала: – Здесь внизу твой отец, Би-Джей. Я хочу, чтобы ты спустился и поговорил с ним. Снова наступило молчание. – Мама? Ты позвала папу? Почему? – Потому что он – твой отец. – Это глупо. – Ты спустишься, или я просто позволю ему подняться и встретиться с тобой там. Я узнал этот голос. Это был Би-Джей. Но в то же время... Он медленно спускался по лестнице. За последние несколько месяцев я видел его несколько раз, но слишком редко. Я не мог избавиться от ощущения, что наблюдаю за незнакомцем, идущим вниз по лестнице. Когда он ступил на нижнюю ступеньку, мне пришлось встряхнуться, чтобы избавиться от ощущения нереальности происходящего. Он же был слегка ниже меня ростом. Когда, черт возьми, он стал выше? Когда у почти пятнадцатилетнего подростка, имевшего лицо мальчика, появились первые линии мужских скул? Когда его мальчишеский голос превратился в рычание подростка, оказавшегося на полпути между детством и зрелостью. И кто так его избил? Синяк под глазом, синяки на правой скуле, разбитая в двух местах губа были довольно очевидными признаками того, что он с кем-то поссорился и сцепился. – Что все это значит? Ты подрался с медведем? Он не смотрел мне в глаза. – Ничего страшного. Всякое случается. Я ввязался в спор с парнем после школы и опростоволосился. Я посмотрел на Дебби, и она сказала: – Он вернулся домой этим вечером, умоляя меня не звонить тебе и не поднимать шума в школе. Когда сегодня утром ты вошел в мой офис, я собиралась с тобой поговорить. Нам надо что-то сделать. – Нет, тебе не нужно ничего делать. Я шагнул к нему и похлопал его по боку открытой ладонью. Он поморщился и схватился за бок, отталкивая меня свободной рукой. Дебби посмотрела на меня так, словно я сошел с ума. – Завтра утром тебе нужно отвезти его в кабинет доктора Кэрролл. В течение последних пяти лет Кэрролл была нашим семейным врачом и практикующим педиатром. – У него сломано одно или два ребра. Я не знаю, что можно сделать с ребрами, кроме как замотать их, но всегда есть вероятность внутренних повреждений. Его необходимо осмотреть. – Сломанные ребра? Внутренние повреждения? Би-Джей, что, черт возьми, происходит? А теперь давай, говори. Он попятился от нас обоих. – Ничего страшного, черт возьми. Я просто ввязался в драку. Это не так уж и важно. Мне уже не восемь лет. Я могу о себе позаботиться. – Если ты не провел пару раундов с профи, то предполагаю, что их было, по крайней мере, двое или трое, двое тебя держали, а оставшийся бил. Глаза Дебби расширились. – На тебя напали два или три мальчика, Би-Джей? Почему ты ничего не сказал? Когда он не ответил, она повернулась ко мне. – Я хочу, чтобы ты отвез его в офис шерифа и подал заявление в полицию. И, Би-Джей, я хочу, чтобы ты выдвинул обвинения против этих ублюдков. – Мама... – Дай мне с ним поговорить, Дебби. Дай нам минуту. Она отвернулась и ушла на кухню. Я стоял напротив него, глядя на незнакомца, которым он стал за несколько месяцев. – Хорошо, Би-Джей. Расскажи, что случилось. – Ничего страшного. Забудь. – Либо ты расскажешь мне об этом здесь и сейчас, наедине, либо завтра я приду в старшую школу Мандарина со следователями и несколькими полицейскими и скажу директору провести собрание в школьном зале, чтобы поговорить о нападениях и избиениях учеников, о которых не сообщалось властям. Прежде чем мы закончим, каждый ученик в школе... сколько вас сейчас там, две с половиной тысячи, или около того... будет точно знать, что произошло. И это, вероятно, получит освещение по телевидению. Они всегда любят истории о насилии в школах. Твое лицо будет показано по всему округу как самая заметная жертва года. – Ты этого не сделаешь. – Я бы не хотел этого делать. Но кто-то обработал тебя, и я готов поспорить, что ты прячешь синяки на животе и груди, которые ты бы не хотел, чтобы увидела твоя мать. Я не сделаю ничего. или постараюсь не делать ничего такого, что могло бы тебя слишком скомпрометировать. И хоть был старшеклассником давным-давно, я помню, каково это. Но мы заслуживаем того, чтобы знать, что происходит. – Ты не сделаешь ничего, ведь правда? – Не могу этого обещать. Просто рассказывай. Я позвал Дебби, и она вернулась. Прежде чем он начал, я сказал ему: – Сними футболку. После минутного колебания, с множеством гримас и небольшой помощью с моей стороны, чтобы стянуть футболку через голову, мы оба уставились на пятна синяков на его груди, животе и боках. Дебби протянула руку, чтобы коснуться их, и он попятился. – Итак, говори. – Есть один парень, он из предпоследнего класса. Джейсон Фромм. Он здоровый и думает, что крутой. Ему нравится задирать всех, особенно таких первокурсников как я. У нас было несколько стычек, но ничего серьезного, пока со мной не начала тусоваться Анджела Болл. Она мне вроде как нравится, а Джейсон вроде как думал, что она – его девушка. Пока она не сказала ему, что нет. Он не очень хорошо это воспринял. – И у него есть друзья? – Пара других из предпоследнего класса, которые почти такие же здоровые, но не такие злобные. Они поддерживают его. Они поймали меня за спортзалом, когда я выходил из школы. – Я хочу, чтобы ты арестовал этих маленьких ублюдков, Билл. Ты можешь забрать их завтра из школы. Я не хочу, чтобы они опять подняли руку на нашего сына. – Не могу. Она повернулась ко мне, и я увидел, как в ее глазах поднимается прежняя ярость. – Значит, ты можешь выбросить наш брак, бросить своих сына и дочь, разрушить наши жизни ради защиты других семей, других детей? Но и пальцем не пошевелишь, чтобы защитить свою плоть и кровь? Она глубоко вздохнула, и я был почти уверен, что она изо всех сил сдерживала слова, которые не хотела произносить в присутствии Би-Джея. – Мне хотелось думать, что я ошибалась, что, возможно, я тебя недооценила, но ты именно такой дерьмовый отец, каким я всегда тебя считала. Почему бы тебе не убраться ко всем чертям и не вернуться в здание суда на свою замечательную работу, а я сама позабочусь о защите нашего сына и завтра же отправлюсь туда, чтобы предъявить обвинения. Я посмотрел на Би-Джея. – Объясни ей. – Это не зависит от него, мама. Школа ничего не будет делать. Там будет лишь мое слово против слов Фромма и его друзей. Они скажут, что это я набросился на него и получил пинок под зад. И расскажут всем, что я – маленькая киска, упросившая МАМУ прийти в школу, чтобы меня защитить. Я никогда не смогу там показаться вновь. И, возможно, смогу получить свидание где-нибудь в 2009 году. Большинство девочек не слишком интересуются парнями, которым для защиты в школе требуются мамочки и папочки. Если что-нибудь сделаешь ты или что-нибудь сделает папа, будет только хуже. Она уставилась на него, а затем перевела взгляд на меня. – Мы должны что-то делать, Билл. Мы не можем позволить этим головорезам использовать его в качестве боксерской груши. – Есть кое-что, что мы можем сделать, и завтра я начну над этим работать. Но сегодня вечером его требуется осмотреть. На всякий случай, вдруг эти удары вызвали серьезные внутренние повреждения. Я позвонил по домашнему телефону доктору Гэри Уэллсу, заведующему отделением неотложной помощи в Университете Шандса, и, к счастью, он не был на дежурстве. Когда я объяснил ситуацию, мне не пришлось просить его приехать к нам домой. – Не хотите никаких официальных бумаг. Понимаю. Я буду у вас через тридцать минут, мистер Мейтленд. *** Он потрогал, постукал, нашел, где болит больше всего, внимательно прослушал стетоскопом сердце и живот Би-Джея. – Ты можешь дышать, когда я делаю ТАК? – спросил он, надавливая на ребро. – Ок, но это больно, не так ли? Когда он закончил, и Би-Джей сидел в одних брюках, доктор Уэллс сказал: – Я почти уверен, что повреждения на его лице только косметические. Признаков сотрясения мозга нет. У него определенно сломано одно и, возможно, два ребра. Судя по тому, что я вижу и слышу, внутреннего кровотечения нет, селезенка не повреждена. Он обратил свое внимание на Дебби. – Вы можете привести его в отделение неотложной помощи или в любую клинику, которую знаете, и сделать несколько рентгеновских снимков и, возможно, МРТ, чтобы подтвердить это, но признаки довольно ясные. Единственное серьезное повреждение – сломанные ребра, а единственное, что можно для них сделать, – перевязать их как можно туже. Это должно помочь ему дышать и уменьшить боль. Я могу прописать ему какое-нибудь легкое обезболивающее, но ничего серьезного ему не требуется. К тому времени как он перевязал ребра Би-Джея и дал несколько обезболивающих таблеток, был уже почти час ночи. Я поблагодарил его, и он ушел. Би-Джей уже почти вырубался, особенно после приема обезболивающего, и Дебби собиралась отправить его наверх. – Если завтра пойдешь в школу, просто скажи, что упал и повредил ребра, и у тебя будет справка от доктора Уэллса об освобождении от любых физических нагрузок. – Папа, что ты собираешься делать? – Пока ничего радикального, ничего, что могло бы тебе повредить. Скоро выходные, и ты уедешь на половину следующей недели на праздники в честь Дня Благодарения. Просто держись подальше от этого мудака и его друзей и сделай так, чтобы твои учителя и тренер по физкультуре – у тебя ведь еще есть физкультура, верно? – знали, что ты болен. Если только этот парень не полный идиот, у него хватит ума не делать чего-нибудь, что школа не сможет проигнорировать. До Рождества с тобой должно быть все в порядке, а я посмотрю, что мы сможем сделать. – Папа! – Я не собираюсь приходить с копами и арестовывать их или делать что-то, что заставит тебя потерять лицо перед своими друзьями. А теперь иди наверх и немного поспи. Пока твое тело исцеляется, тебе нужно как можно больше отдыхать. Если я и ожидал объятий или сердечного рукопожатия, то не дождался. Он молча кивнул, повернулся и пошел наверх. Какого черта. Ему было почти пятнадцать лет. – Я рад, что ты привезла меня сюда, Деб. – Я тоже. Боже, я даже и не подумала о том, чтобы проверить его на наличие синяков, и не могу сказать тебе, когда в последний раз видела его без одежды. Ты же знаешь, каковы мальчики-подростки. Я бы никогда себе не простила, если бы у него оказались внутренние повреждения. Как ты узнал? – Ты забываешь, что я уже почти год тренируюсь в спортзале Карлоса. Там многому учишься. Он шел так, словно получил несколько хороших ударов в корпус. Тебе все равно нужно отвезти его куда-нибудь утром и проверить. Уэллс – это хорошо, но лучше перестраховаться, чем потом жалеть. Возможно, тебе удастся договориться о посещении школы на полдня. Если нет, то он может позволить себе пропустить день, не так ли? – Не совсем, но нам придется так и сделать. Я не думаю, что могу даже спросить, нет ли какого-нибудь способа, чтобы ты мог... – Нет, мне очень жаль, Деб. Правда. Но у меня есть коп, который приезжает с крайнего юга, и есть шанс, что он может очень сильно повлиять на дело Саттона. Она пожала плечами. – К чему я вообще спрашиваю, когда уже знаю ответ. – Мне очень жаль, Деб. Правда. Если еще не было установлено... – Не объясняй и не извиняйся, Билл. Я слышала это миллион раз. На этот раз я все понимаю. Она посмотрела мне в глаза, затем обвела взглядом комнату. Мне удалось зайти не дальше прихожей. Казалось, ничего не изменилось. – Забавно, как все на самом деле никогда не меняется, не так ли? То, как ты выглядишь, с кем мы спим, вся оставшаяся жизнь. Все это меняется. Но основа, кто есть ты и я, никогда не меняется. Она указала на дверь. – Я благодарна тебе за то, что ты сделал, Билл. И знаю, что тебе нужно вернуться домой, чтобы хорошенько выспаться. Так что... спокойной ночи. Я уже выходил за дверь, когда она похлопала меня по плечу. – Я сожалею о том, что сорвалась на тебя, что ты якобы не помогаешь Би-Джею. Я знаю, что это было несправедливо. Я не хотела этого говорить. – Но имела в виду. – Так было раньше. Уже нет. – Ты была права. Но я стараюсь стать лучше.