Исповедь души неприкаянной

Зима тысяча девятьсот сорок второго выдалась холодной и голодной. Отца забрали на фронт ещё в июле сорок первого. Мать каждый день ждала весточки с фронта, но от отца не было ни писем, ни известий. Я тогда в семье остался за старшего. Вот так мы и жили вчетвером: я, две мои младшие сестрёнки да мать.

Немцы оккупировали наш городок практически без боёв, тогда наступление фашистской Германии было стремительным и победоносным. Полицаи забрали у нас последний мешок муки, и мы практически голодали. Я бегал по вечерам к немецкой офицерской столовой и собирал очистки от картошки, а если повезёт, то и объедки мясного. Мать пыталась варить навар из костей и в первую очередь кормила сестрёнок. Вот так я то иду за хворостом в лес, то под столовкой ошиваюсь в надежде найти что-то съедобное в баках для отходов.

Первое время мои вылазки к этой столовке никем не замечались, но один раз немцы гуляли как никогда: в столовой был накрыт праздничный стол, а на столе стояло столько всего вкусного, что слюни у меня текли сами собой. Забравшись на дерево, я голодными глазами разглядывал, как эти гады жрали и пили всё это. От голода и обиды я разревелся, хотя был уже достаточно взрослым. Через мои порванные валенки по телу вовсю гулял ветер, и от этого ноги у меня закоченели полностью.

Внезапно кто-то обратился ко мне на ломаном русском языке:

- О, юнош, шнель ко мне! Не бойся, я ест короший, шнель, шнель!

Я посмотрел вниз и увидел, как какой-то пьяный немец пытается отлить прямо под тем деревом, на котором я находился. Первым моим желанием было смыться отсюда, но ноги и руки у меня так замёрзли, что я просто рухнул на снег прямо перед немцем.

- Пойдём, юнош, со мной, я есть тебе дать покушать, - говорил немец и пьяно пошатывался на своих ногах, придерживаясь за ствол дерева.

Что мне оставалось делать? Я поплёлся за этим офицером в столовую. Когда мы вошли внутрь помещения, яркий свет резанул по моим глазам, и я невольно зажмурился. Вся столовая была убрана немецкими флагами, портретами Гитлера и цветными ленточками. Немцы уже так "погуляли", что некоторые спали прямо за столами. Я, уткнув взгляд в пол, неуверенно стал топтаться у двери.

- О, это есть русский юноша. Ты умеешь петь? Ты поёшь нам корошую песню, и я есть давать тебе шоколад, зер гуд?

Немного придя в себя, я начал понимать, что немцы решили немного развлечься, ну, а то, что мне может что-то перепасть с этого стола, сподвигло меня на то, что я готов был и петь, и плясать, лишь бы принести домой еду и накормить мать и сестёр.

- Шнель, ком, - опять обратился ко мне немец и налил рюмку водки.

Отказаться я не мог, боялся, что меня выгонят, и, протянув руку к рюмке, залпом выпил обжигающий напиток

Те из них, кто мог ещё хоть что-то произносить, заорали пьяными голосами, и я, прислушиваясь к ним, начал им подпевать.

Тот немец, что привёл меня в столовую, внимательно наблюдал за мной. От его пронизывающе оценивающего взгляда я весь съёживался, но мысль о еде заставляла меня смеяться и танцевать, подпевать немцам на их непонятном мне языке, в то время как я взглядом волчонка пялился на столы.

- Зер гуд, юнге! Шнель на кухня, там тебя будут кормит! - это подошёл ко мне тот, кто привёл меня сюда.

На кухне готовили тоже немцы, и, увидев, как я ем в углу, они дружно начали смеяться. Самое вкусное я оставил на тарелке, уже мечтая о том, как мать и сестрёнки обрадуются тому, что я им принёс, но мой немец ткнул в тарелку и приказным тоном добавил:

- Ешь всё! Я дам тебе с собой еды.

Я послушно доел всё, что мне насыпали, и уже хотел сказать "спасибо", но немец опять толкнул меня ногой и велел идти за ним.

Столовая располагалась в нашей школе. Немцы устроили из неё гостиницу для себя. В старых классах были расставлены кровати, и немцы там были повсюду. Школу я знал, как свои пять пальцев, и понимал, что немец ведёт меня в санчасть. Это была небольшая комнатка, я когда-то перед войной был в ней, когда заболел ветрянкой. Теперь в этой комнатке, наверное, жил этот фриц.

Немец молча закрыл дверь на замок и как ни в чём не бывало начал растапливать буржуйку, стоящую в дальнем углу комнаты. Когда дрова затрещали и отблески пламени забегали по комнате, немец опять уставился на меня.

- Ты есть умный юноша. Я наблюдал за тобой в столовой, - немец развалился на кресле, которое раньше стояло в кабинете директора.

Я внимательно смотрел на него и пытался понять, что ему от меня надо. Это был мужчина лет двадцати семи-тридцати. "Если бы не немец, то вполне нормальный человек", - подумал я тогда. Немец сделал паузу, закурил и продолжил:

- Ты будешь делат мне корошо, а я буду давать тебе еда! Ты не будешь делать мне корошо, я тебя убивать, зер гуд? - в этот момент он достал браунинг и положил его перед собой на маленький столик.

Медленно, не сводя с меня своих пронизывающих глаз, офицер начал расстёгивать ремень, а затем пуговицы на своих брюках. Поглаживая свой член через штаны, он указательным пальцем поманил меня к себе. Я стоял как вкопанный у двери и наблюдал за тем, как в его штанах подымается огромный бугор в районе его паха.

- Ты корошо подумал? - опять обратился ко мне немец и прицелился в мою голову.

Я на ватных ногах подошёл к нему, и немец ударил меня в живот. От боли я упал на колени, и моя голова оказалась на коленях немца.

- Будешь корошим, всё будет корошо! - продолжал немец и, достав свой член, приставил его к моим губам.

Никогда в жизни член не находился прямо перед моим ртом. Я, конечно, уже дрочил свой писюн, и не раз, но о сексе между парнями даже не слышал. Страх, даже ужас охватил мою душу

Больно сжав мне челюсть, он всё же заставил меня открыть рот, и я почувствовал вкус его члена в своём рту.

- Будешь кусать, будем выбивать зюбы, - услышал я его полушипящую фразу.

Сосать я, конечно, не умел и просто обхватил немецкий фаллос своими губами. Офицер тем временем взял меня за голову и, откинув свою при этом, начал трахать меня, издавая тихие стоны.

- О, это есть гуд! Давай-давай, - шептал он мне.

С непривычки губы у меня заболели. С каждым насаживанием моего рта на его член я испытывал позывы к рвоте, но немец сразу отпускал мою голову, и, когда член выскальзывал из моего рта, я пытался вдохнуть воздух. Плакать я перестал, понимая, что никто теперь меня не пристрелит. Прошло, наверное, минут двадцать, и я почувствовал, как немец вдруг крепко сжал мою шею и до упора насадил мой рот на свой член. Струи тёплой спермы начали бить, фонтанируя, в моё горло, и я подавился этой белой и неприятной жидкостью.

Наконец, немец отпустил мою голову и снова развалился в кресле.

- Ты есть короший баба! Я буду тебя иметь, ты будешь кушать.

Я ничего не понимал, что ещё немец хочет от меня, и молча сидел возле его ног, вытирая его сперму со своего лица. Немец протянул мне пакет и открыл окно своей каморки, сказав напоследок:

- Завтра ты будешь приходить к это окно и стучать, зер гуд?

- Зер гуд, - ответил я и, сжимая пакет в руках, выпрыгнул в окно.

Мать, увидев хлеб и картошку с салом, заплакала. Сегодня вечером она впервые позволила себе кусочек настоящего хлеба с салом. Радость от того, что я смог накормить свою семью, переполняла мою душу. Я всё пытался понять, что произошло со мной, и не знал, как ко всему этому относиться.

Когда все улеглись спать, я залез на печь и, укутавшись в одеяло, ещё долго пытался понять свои ощущения. Мысли мои путались, и сон, укрыв своим покрывалом, унёс меня далеко в довоенное время. Мне снился отец, он подхватывал меня на руки и подбрасывал высоко над головой.

Внезапно я увидел моего фрица, который манил меня к себе пальцем. От появления этого немца в моём сне я проснулся и понял, что мой член стоит колом. Я возбудился только от одного вида этого гада даже в моём сне. Руки мои сами потянулись к перевозбуждённому члену, и я начал яростно дрочить его. Теперь "мой" немец не казался мне таким уж и плохим. Я вспомнил его твёрдый член и вкус его спермы. Прошло всего пару минут, а мой живот уже был весь залит спермой. Я опять крепко уснул.

Утром я пошёл в лес за хворостом и всё думал о моём фрице. Я не знал, идти мне сегодня к нему или нет, но при мысли о том, что этот фриц опять что-то даст мне из еды, сомнения мои исчезли сами собой, и с наступлением темноты я постучал в заветное окошко санчасти. Окно отворилось, и я влез в комнату.

- Короший парень, я знал, ты придёшь вечером

"Ну, потерплю полчасика, зато мама и сёстры опять поедят нормальную еду, а не отходы с немецкого стола", - подумал я.

Тем временем немец встал и пошёл к кровати. Он развалился на ней, сняв с себя китель и сапоги. Я медленно подошёл к нему вплотную. На лице фрица играла довольная улыбка. Я дрожащими от волнения руками начал расстёгивать пуговицы на его штанах. Его член уже возбудился и мешал мне справиться с ними. Дотронувшись до его перевозбуждённого члена через ткань брюк, я почувствовал, как мой член тоже начинает приподниматься в штанах. Немец заметил это и, протянув руку, погладил мой писюн. Я достал немецкий "фаустпатрон" и втянул его в свой рот. Вспоминая вчерашний урок, я пытался водить своим ртом по его горячему члену. Немец был явно доволен этим и гладил мою голову, при этом что-то бормоча на немецком. Теперь мне даже нравилось облизывать этот большой и твёрдый агрегат. Там временем немец достал мой "корешок" и заскользил по нему своими худыми пальцами. Мне стало так приятно, что когда упругая струя немецкой спермы ударила мне в горло, я стал с жадностью глотать её.

Как ни странно, член у немца не падал. Он одним движением поднял меня с колен и положил рядом с собой. Моя задница оказалась развёрнутой к немцу, и что-то твёрдое упёрлось в неё. Я не понимал, чего он от меня ещё хочет, но желание разрядиться самому было настолько сильным, а его прикосновения к моему члену были так нежны, что я не сопротивлялся мужчине. Немец тем временем выдавил из какого-то тюбика прозрачную жидкость и начал пальцем растирать её в моей дырочке. Я напряг мышцы.

- О, это корошо! Гуд, гуд! - и он пошлёпал меня своим членом по моим половинкам.

Внезапно резкая боль прошила моё тело. В попу мне будто вогнали кол. От боли я вскрикнул, но немец плотно зажал мой рот рукой. Я, наверное, потерял сознание. Когда я потихоньку начал приходить в себя и понимать, что происходит, то увидел моего фрица прямо над собой. Он, обняв моё хрупкое тельце, с силой вгонял мне в зад свой член. При каждом его движении там всё хлюпало и шлёпало. Боли не было, но и удовольствия я тоже никакого не испытывал. Внезапно немец выгнулся в дугу, зарычал, и его член запульсировал внутри меня. Я почувствовал, как струи спермы забили ручейками в моей жопе.

Потом, залитый спермой, как своей, так и "немецкой", я сидел на кровати рядом с моим фрицем.

- Ты корош баба, я буду тебе давать картошка, мноко картошка. Там, бери.

Я посмотрел в ту сторону, куда указал немец. В углу комнаты стояло ведро с картошкой. Я не верил своим глазам. Взяв его и опять выпрыгнув через окно, я направился домой. Попа моя болела неимоверно, но я нёс домой ведро картошки и сегодня, как и вчера, думал о том, что теперь мама и сёстры спать голодными уже не лягут.

Вот так каждый вечер я начал навещать моего Ганса. Ему нравилось моё тело, а я, отдавая ему себя, мог теперь кормить семью. Маме я говорил, что по вечерам убираю у Ганса в комнате, что именно за это он даёт мне еду в качестве оплаты, и мать верила мне. Через полгода я уже с нетерпением ждал очередного вечера, и секс с Гансом теперь превратился для меня в радость. Иногда он дрочил мне, и это доставляло мне неописуемое удовольствие.

Так прошло несколько лет. Когда немцы угоняли молодёжь в Германию, Ганс спас меня. А когда наши, развернув наступление на всех фронтах, начали освобождать нас, я, наверное, был единственным, кто этому не радовался. Ганс хотел забрать меня с собой, но я не мог оставить маму и сестрёнок одних. Вот таким он и сохранился в моей памяти, мой немец Ганс.

Прошло много лет, у меня выросли сыновья и внуки, но только сейчас я осмелился рассказать вам правду. Не судите старика строго!

P.S. История этого рассказа очень необычна и интересна, на мой взгляд. Я уже говорил, что веду бурную переписку со многими читателями нашего сайта. И вот неделю назад мне по "электронке" пришло письмо от молодого парня. Он рассказал, что несколько лет назад похоронил своего деда, которого очень любил, а в этом году, делая в его квартире ремонт и развалив стену, нашёл тайник, а нём старую и пожелтевшую тетрадь своего деда. Из неё он и узнал эту историю. Если дед решил написать про своё сокровенное, может, он хотел поделиться этим с кем-то? Вот внук и рассказал мне историю о своём дедушке, попросив, чтобы я донёс её до вас. Об этом покойный дед попросил внука во сне.

Впервые в жизни я выполняю просьбу того, кто уже покинул наш бренный мир! Надеюсь, что справился с этим, а судить, конечно, вам, уважаемые читатели. Хотя не суди, и не судимым будешь...