Бедная моя, бедная

Моя родная, старшая сестра рано вышла замуж.

Было это в те далёкие, теперь почти немыслимые времена, когда ещё не было сотовых телефонов, да и стационарные были не в каждой квартире. Я вам даже больше скажу: ещё не было изобретено универсальное слово «трах — трахать — трахаться». Слова «пенис — фаллос — член» тоже как-то не очень были в ходу. И женские детородные органы в то время «кисками» не называли. И секс-шопов с фалло-имитаторами тоже не было. Но люди как-то жили и размножались, и плодились.

Паспорта в те времена заполнялись вручную, тушью и простой школьной ручкой с железным пером. А тушь, как известно, очень плохо впитывается в бумагу. Таким образом очень легко было тоненькой иголочкой отковырнуть кусочек туши и таким образом превратить цифру 5, в дате рождения в цифру 3, что и было филигранно сделано. Так моя 16 лентяя сестра вошла в ЗАГС 18 летней девушкой, готовой к замужеству, добавив к своему возрасту два лишних года. В то время она училась в хореографическом училище и её ножки, попочка, да и фигурка в целом не могла оставить равнодушным ни одного мужика.

И совратил её мужик на 12 лет старше. Так получилось, что он всего на 7 лет был младше наших родителей, от чего они были просто в ахуе! Но отговаривать или уговаривать её от такого безумного шага было совершенно бесполезно, и родители смирились, и благословили новобрачных. Несколько лет мы с ней и не встречались, и не виделись.

Вполне понятно, что почти тридцатилетнему мужику очень легко навешать лапши 16 летней девочке, да так, чтобы та безропотно, но страстно сняла перед ним трусики! Ровно через 9 месяцев сестра родила четырёхкилограммового бутуза, которого назвали Вовкой. Шли годы.

Её муж работал на крупном металлургическом заводе, а она по своей специальности — хореографом в одном крупном ДК, где занималась постановками танцев и режиссурой различных массовых мероприятий для трудящихся. Как и все работники культуры, она тоже работала, в основном, по вечерам, развлекая трудовой народ после их трудового дня.

Видимо, такой график её работы начал надоедать её мужу. И начались семейные раздоры, скандалы, ничем не обоснованные обвинения в изменах и блядстве, и начало доходить до рукоприкладства. Всё закончилось тем, к чему и шло — разводом. Квартиру поделили с разменом. И разъехались таким образом, что ей досталось две комнаты в трёхкомнатной коммунальной квартире трёхэтажного дома Сталинской постройки с высоченными потолками.

Третью комнату занимала очень древняя, щуплая, но очень шустрая и бойкая старушка более 80 лет от роду, с которой я бы на перегонки бегать не решился. В летнее время она на несколько месяцев, а то и более чем на полгода, уезжала к своим дочерям в солнечный Нальчик и не доставляла ни каких неудобств моей сестре. Вовка рос, сестра продолжала пропадать с вечера допоздна на работе, а ребёнок был предоставлен сам себе. Если, случайно, его не успевала накормить та самая бабулька, то он обходился и так.

Года через два Галя снова вышла замуж за какого-то татарина и родила ещё одного ребёнка. Но и там жизнь не сложилась, видимо, по той же причине, что и с первым, и он тоже ушёл, забрав с собой своего родного сына. Мизерной зарплаты работника культуры катастрофически не хватало на потребности постоянно растущего ребёнка, и они с Вовкой решили сдавать одну комнату в наём, прекрасно разместившись вдвоём во второй.

Квартиросъёмщиками были, как правило, либо студенты-старшекурсники, либо им подобные молодые люди. Конечно же они проявляли особые знаки внимания к своей стройной и ещё молодой хозяйке. Иногда она поддавалась на их провокации и, в силу собственного сексуального голода молодого женского организма, исчезала от Вовки в их комнате.

А Вовка, тем временем, тоже взрослел и начинал понемногу понимать, что это значит, «где какая рыба и почём», и чем, возможно, занимается его мамочка. Он становился дерзким, грубым и раздражительным. Стал по нескольку дней пропадать из дома, неизвестно где болтался, где ночевал и чем питался.

А я, к тому времени, уже отслужил три года на флоте, поступил в техникум и припеваючи проживал в общаге, иногда, по ночам, разгружая вагоны на базах, иногда подрабатывая то сторожем, то дворником, чтобы как-то прокормиться. И, скажу я вам, в купе со стипендией, хватало на походы в рестораны и кафе в ценах 70-х годов!

Сейчас уже не помню на каких, но на каких-то радостях, и в кое-то веки я решил навестить свою родную сестрёнку — видимо, лишние денежки появились у студента... Себе я набрал, как водится, море пива, ну а сестре, как женщине, хорошего, красного вина. Встретила она меня с огромной радостью и с распростёртыми объятьями.

— Ой, братик, мой любимый братик, я так соскучилась... Ты где же так долго пропадал... — и прочие все эти женские муси-пуси, сю-сюси, полные женских слюней и соплей. Она была в лёгком, шёлковом халатике без пуговиц, чуть выше колен, с неглубоким запахом, подвязанным всё время развязывающимся и спадающим пояском.

Бабульки в квартире не было, Вовки тоже. Мы расположились на маленькой, коммунальной кухоньке. За воспоминаниями своего детства, юности и непростой, настоящей действительностью, сложившейся в её жизни, время летело незаметно. Я пил своё пиво, иногда, куря в форточку, а Галя маленькими глоточками потягивала своё вино.

— Вот почему так, — спрашивала она меня захмелевшим голосом и посоловевшими глазами, — вот почему так, почему у меня нет нормальной жизни, нормальной семьи, нормального мужика.

А я же живой человек, я же женщина, братик... Стоит кого-нибудь пригласить к себе, так Вовка закатывает такие скандалы — чуть ли не до битья посуды... а что я могу сделать? Все мои друзья, которые приходили ко мне ночевать и с которыми я планировала жить, видя такое, после второго — третьего раза исчезали навсегда! А мне-то как быть? Я же тоже хочу быть любимой и любить — но Вовка, теперь уже прям с порога всех отшивает и вышвыривает — представь?! И как мне быть, братик? Что делать то?

— Не знаю, Галя — ответил я искренне — не знаю...

Галя всё больше хмелела, расслаблялась и откровенничала. Пододвинув свою табуретку с боку от меня и вплотную придвинув её к моей, она положила голову мне на плечо, положив руку мне на грудь и на второе плечо. Выпитое вино делало своё дело.

Она уже не обращала внимания на то, что распахнутый халатик являл моему взору её упругие как мячики сисички и, практически, без целлюлитные ляжки, заканчивающиеся где-то под белоснежными трусиками. А она всё что-то лепетала про свою тяжёлую, несусветную жизнь, про свою трудную, женскую долю. При этом мелкие слёзы непрерывно катились из её глаз.

Она швыркала носом, утирая сопли полотенцем. Вечер медленно склонялся к ночи. Уже стало совсем поздно. Я засобирался домой, в свою родную общагу. Проводив меня до двери, она обвила руками мою шею, положила на грудь свою мокрую от слёз и соплей щёку, и почти шёпотом, начала с безысходной тоской в голосе говорить:

— Ну вот, братик, и ты тоже, мой самый близкий человек, который у меня в этой жизни есть, ты тоже уходишь. И я снова останусь одна... Оставайся... Куда ты сейчас пойдёшь? Поздно уже. Трамваи уже не ходят. Вовкина комната свободная. Оставайся, а утром, с первым трамваем, поедешь на занятия.

Она снова всхлипнула и шмыгнула носом. Я нежно обнял её обеими руками, поцеловал по-братски в щёчку, провёл ладонями по спине и остановился на её упругой, круглой попочке. Галя ни как на это не отреагировала и, мне показалось, что она уже совершенно пьяная и держится на ногах только за счёт того, что висит у меня на шее. И даже мой, в миг окаменевший хуй, который к тому моменту через штаны уже упирался в её оголённый животик не производил на неё совершенно никакого впечатления.

— Пойдём, — сказала она, — я покажу тебе Вовкину комнату и диван где сможешь переночевать. Вовки всё равно уже три дня нету и неизвестно, когда появится. Так что можешь ложиться.

Войдя в комнату она рукой указала на диван и спросила:

...

— Ну вот, братик, здесь тебе нормально будет?

— Да, конечно, нормально! — ответил я нежно. — а теперь давай я тебя провожу до твоей кроватки и будем укладываться спать уже.

Всё так же обнявшись мы побрели в её комнату. Ничего не значащий поясок её халата уже давно распустился, халатик распахнулся, так что из одежды на ней были только беленькие трусы.

— Посиди со мной немножко, братик, — сказала она, присаживаясь на кровать и держась за меня.

— Ну почему я такая не счастливая, а? Почему все мужики сбегают от меня? Сколько у меня их было? Ты знаешь? Всякие ведь были! И молодые, и постарше. Поживут немного, месяца два-три, поспят со мной и исчезают. Почему? А я ведь красивая, стройная, образованная баба! Не пью, не курю, не матерюсь, умею ухаживать за собой!

После училища я закончила институт культуры, ты же знаешь! Чё ещё мужикам надо? Ну да, я понимаю, что Вовке это не нравится, это он всех их выгонял и не давал им житья! Но обо мне-то он почему ни разу не подумал?!

Мне ведь тоже полноценной жизнью жить хочется, а не от случая к случаю. Как же меня задолбала уже эта культура! Уже хочется побыть такой же как все! Хочется послать всё и всех матом, а я от слова «жопа» краснею, когда все вокруг совершенно свободно кроют друг дуга и хуями, и пиздами и ни чего... А я вся в культуре — мне нельзя... А может я тоже, как все, по-русски, хочу ебаться, а не заниматься любовью — но не могу этого сказать. Не могу, когда надо, сказать слово «хуй» почему?!

— Да ладно ты, Галя, не расстраивайся, — сказал я тихим, нежным, вкрадчивым голосом, положа руку ей на бедро и поглаживая от коленки до трусиков — вот вырастет Вовка и у тебя всё наладится, и всё будет хорошо.

При этом я несколько раз чмокнул её в щёчку, потом, почему-то в лобик, потом поцеловал её мокрые от слёз глазки, носик и, наконец, губы. Она не стала отворачиваться и замерла в таком положении, закрыв глаза, явно подставляя мне губы для дальнейших поцелуев. Выпитая целая бутылка вина за неспешными разговорами полностью расслабило её и отключило её самоконтроль над собственным телом и языком. Её состояние уже было на грани полной отключки.

В этот момент во мне проснулся животный самец. Для меня уже было совершенно не важно кто передо мной. Передо мной была самка — женщина со всеми её ароматами, запахами и прелестями. Я начал целовать её жарко и страстно, в засос, одной рукой держа её за плечи, а другой мял её прелестные титьки.

Потом опускал руку между её ляжек и страстно мял её пиздёнку через трусы, которые были уже совсем влажными. Я целовал её шею, сосочки её упругих титичек и играл с ними своим язычком, засунув ладонь в её трусы. Её пьяная пизда текла почти ручьём. Ножки безвольно, слегка раздвинулись, таз подался вперёд под мою ладонь, а спина чуть отклонилась назад и мои два пальца уже трахали эту горячую, мокрую дырочку.

— Ой, как хорошо, ой как хорошо — стонала моя сестрёнка.

Вдруг, будто электрический разряд встряхнул её тело, она как бы опомнилась и вернулась из небытия в реальность.

— Братик, Витя, что это? Что мы делаем? Как же это? Нельзя же так! Мы же родные! — говорила она заплетающемся почти не членораздельным языком.

— Тебе разве плохо? Тебе разве не нравится это?

— Нет, наоборот, мне уже очень давно не было так хорошо, но ведь я твоя родная, старшая сестра!

— Да ладно тебе... Кто об этом узнает-то? И чё тут такого? Помнишь, как в детстве вы с Зойкой, лёжа на кровати, показывали мне свои раздвинутые письки?

— Ой, ну ты и вспомнил... ! Помню, конечно... Ты ведь тогда ещё даже в первый класс не ходил. Мы-то с Зойкой тогда уже во втором или в третьем классе учились... Нам всё это тогда интересно было! А сейчас-то уже почти тридцать лет прошло!

— А что сейчас, уже не интересно стало?

— Ну, Вить, сейчас-то мы уже совсем другие люди! Сейчас-то мы уже взрослые!

— Да какие, на хрен, взрослые? А помнишь, как мы материться учились у наших родителей? Помнишь?

— Помню, конечно!

— А сейчас ты вся такая из себя с высшим образованием, с институтом культуры вся! А, по-сути, ты, как и любая баба на этом свете, с самым что ни на есть наивысшем образованием, попросту хочет ебаться! Простое, русское и всем понятное слово «ебаться»!

— А ведь в чём-то ты прав, братик! Если б ты знал, как, иногда, хочется избавится от всей этой наносной напыщенности, от всей этой изящной, витиеватой словесности, а попросту взять, да и послать всех на хуй прямым текстом! Но то должность не позволяет, то образование обязывает...

— Да ладно тебе... не заморачивайся! Тебе сейчас было хорошо? — Хорошо! Так и чё стесняться своих чувств и желаний, и накручивать себя какими-то там моральными-аморальными принципами, если тебя уже сколько лет подряд никто, по-человечески, не сношает, а жизнь проходит! Когда тебя в последний раз по-настоящему ебали? Помнишь?

При этом я начал снимать с себя рубаху и стягивать штаны вместе с трусами.

— Ой, Вить, но ведь неправильно же это, не может же брат сношать родную сестру!

— Лапочка моя, девочка моя нежная, сестричка моя любимая, ты же ведь не можешь найти себе постоянного мужика, который бы регулярно ласкал твою волосатую письку, и вряд ли это скоро случится... Верно я говорю?

Тем временем, ничего не отвечая, Галя взяла в ладонь мой стоячий член и начала его слегка подрачивать, приближая к своим губам.

— А в детстве он у тебя был такой малюсенький... улыбнулась она кривой и пьяной улыбкой, — Братик, если б ты знал, как мне надоело быть цивильной и гламурной, как хочется вернуться в простое и понятное детство...

Подняв на меня свои совершенно пьяные глаза, она слегка улыбалась такой же кривой и совершенно бессмысленной, пьяной улыбкой. Вытянув вперёд губы, она прикоснулась ими к головке моего члена, потом слизнула с него капельку предсеменной жидкости и медленно, и нежно начала надеваться на него ртом. Положив ладонь на её затылок и подаваясь тазом вперёд, я давал понять, что хочу, как можно глубже войти в её ротик и не просто дать ей пососать, а именно трахать её в рот.

В какой-то момент мне показалось, что мы поняли друг друга. От такого наслаждения я слегка прикрыл глаза и продолжал двигать тазом. Очень скоро Галя выпустила мой член и отстранилась от этого. Видимо ей это не очень нравилось, потому, что в те годы такой вид секса был не очень распространён и не очень популярен. Она обессилевши откинулась на спину и была готова заснуть.

Со мной творилось что-то невообразимое! Я набросился на неё как лев на антилопу, но не для того, чтобы сожрать её, а для того, чтобы проткнуть её в самую матку! Я страстно целовал её губы, её лицо, шею, грудь, сползая всё ниже и ниже. Мне хотелось расцеловать её пиздёнку. Ту маленькую, розовую пиздёнку, которую помнил ещё из далёкого детства, когда однажды с нашей двоюродной сестрой они, смущаясь и смеясь, показывали мне, дошкольнику, свои письки, раздвигая их пальчиками.

Без особого труда я стянул трусы с этой пьяной женщины. И вот теперь она у самого моего лица, совсем близко! Эта поросшая редкими волосами пизда! Эти волоски, созданные природой для сохранения запаха самки. Запаха смеси женской мочи и влагалищных выделений для привлечения самцов. Я даже чувствую её запах! Ах, что это за запах! Он пьянит, манит и дурманит! С остервенелой жадностью я стал вылизывать этот запах, эту сладкую влажность, этот нектар женской плоти!

Сестра выгнула спину и руками прижала мою голову к своей промежности. Из её груди стали доноситься стоны наслаждения, а я мог только урчать как счастливый, довольный кот, вылизывая досуха, до блеска самое любимое и вкусное лакомство.

— Братик, мой братик... м-м-м-м... как хорошо, братик... Что ты там делаешь? Я не вижу! Нельзя же так! Там нельзя лизать... Ох, как хорошо... хорошо...

Она то приподнималась на постели, выгибая спину, то опускалась, приподнимая попку ... и прижимая пиздёнку к моим губам. Вот уже руками она мнёт свои упругие груди, продолжая нежно постанывать и вертит головой из стороны в сторону, как бы пытаясь захватить побольше воздуха. Я снова поднялся наверх, поцелуем захватил её губы и рукой начал пристраивать свой член к её дырочке.

— Только тихонечко, братик, не торопись... помедленнее... ох, как мне хорошо, выдохнула она, когда головка проскользнула внутрь.

— Какая она у тебя горячая и мокрая, просто обжигает..

— Какая у тебя сладенькая писичка, какая маленькая и миленькая пиздёночка...

— Ой, как возбуждают меня эти твои такие слова. Ой, братик, ты знаешь, как давно уже она ни с кем не сношалась... Как давно уже она этого хочет. Я даже, иногда, плачу по ночам.

— Ну, что ж ты так, моя родная сестричка... Зачем же плакать-то, — шептал я ей нежно на ушко.

— Ну, что мне делать? Я же живая и ещё молодая. А Вовка этого не понимает. Из-за этого и квартирантов перестали брать.

Тем временем мой член уже упёрся в шейку матки, сестра тихо ойкнула, и я подал чуть-чуть назад.

— Ещё! — прошептала она, — ещё!

Я начал ритмично надавливать на эту твёрдую, упругую мышцу.

— Ещё, братик, ещё! Ещё сильней... глубже!

Я начал наращивать темп и силу толчков. Мы обои входили в раж, обои начали покрываться потом. Сестра всё громче стонала и кричала. И вдруг у неё словно сорвало крышу. Она начала кричать матерные слова, которые всегда для неё были величайшим табу! Но и мне было уже всё равно, и этот её мат только больше возбуждал меня, да и сама она, как я заметил, начала распаляться от своей такой раскрепощённости и свободы. Где-то в глубине души она поняла, что родного брата, с которым выросли в одной семье, в которой родители матерились очень часто, не стоит так стесняться в выражениях своих чувств и что это никак не сможет повлиять на её реноме работника культуры.

— Еби меня, братик, еби! Выеби сильней мою ненасытную пизду! Как же она соскучилась по-настоящему, горячему хую!

После этих своих слов она вдруг задрожала, затряслась всем телом, потом на мгновение замерла и начала бурно и обильно кончать, туго сжимая влагалищными мышцами мой член, от чего так же бурно кончил и я, заполнив спермой всю её пизду. Полежав на ней ещё некоторое время и нежно целуя её губы, я дождался пока мой член совсем обмякнет, вынул его и откинулся на спину рядом с тяжело дышащей сестрой. Несколько минут мы лежали молча. Она нежно рукой ласкала мой опавший, мокрый член, то зажимая его в кулачок и слегка подрачивая, то просто поглаживая ладонью.

— Как же мне было хорошо, братик — тихо и нежно сказала она. Как же хорошо ты меня выебал! Я так давно хотела хотя бы с кем-нибудь, хоть с самым завалящим мужичком, а тут такой молодой и крепкий... никогда и ни за что не поверила бы, что буду ебаться с родным братом! Даже близко никогда не было такой мысли! Даже в страшном сне! Это всё твоё вино виновато! Я же сделалась совсем пьяной, вот и сорвало крышу! Я же совсем не пью, ты же знаешь... Если только раз в год пол бокала шампанского, а тут целую бутылку вина вытянула! Прости меня, братик, если сможешь!

— Да ладно тебе! Перестань! Что ты начинаешь ерундой заниматься тут со своими извинениями! Тебе что разве плохо было? Я тоже давно уже никого не ебал с таким наслаждением! Хотя всю жизнь мечтал о твоей пиздёночке, с самого детства, с того самого момента, когда вы с Зойкой показали мне свои письки! А чтоб ты знала: — Зойку-то я всё-таки выебал, когда ещё в восьмом классе учился! Вернее, она сама меня на себя затащила! Она мне тогда сказала, что тоже начала с восьмого класса ебаться. Ей целку сломал какой-то десятиклассник и с тех пор она начала давать всем подряд. Короче стала опытной блядью. Сначала для старшеклассников, а потом и для всех подряд. А теперь, как ни в чём не бывало, вышла замуж и ни чего себе, живёт!

Повернувшись на бок лицом к сестре, я положил ладонь на её мокрую, волосатую, липкую пиздёнку, вставил в неё средний палец, нежно поцеловал в губы, потом, по очереди, пососал оба сосочка её титичек и снова засосал её губы.

— А ты знаешь, братик, я ведь, по сути, тоже, можно сказать, блядью стала! Ну, что — замуж выскочила в шестнадцать лет! Девочкой была ещё совсем, ни о чём таком даже и думать не могла! А тут такой мужчина: взрослый, красивый, спортивный, с высшим образованием, рисовал красивую жизнь если выйду за него замуж! Навешал мне лапши на уши, ну я и сняла трусы, и раздвинула ноги! Ну в семнадцать родила Вовку! Через пять лет он другую нашёл, а я только во вкус вошла! А теперь этот Вовка ни одного мужика ко мне не подпускает! А мне ведь только тридцать! Вот и хотелось дать хоть кому-нибудь! Хоть с кем-нибудь посношаться!

Я повернул её на бок к себе лицом, положил свою ногу на её и рукой за попочку сильно прижал к себе. От такого тесного контакта и от ощущения упругой попочки в своей ладони мой член снова зашевелился.

— А, по-моему, ты просто, по сути, несчастная женщина, несчастная баба, которой просто не повезло по жизни!

Своим тазом я начал делать недвусмысленные движения навстречу её лобку одновременно за попочку ритмично прижимать к себе. От этого мой член начал твердеть ещё быстрее. Она, конечно же, сразу почувствовала это и, еле заметно, начала делать ответные, встречные движения.

— Ты ещё раз хочешь меня? — тихо спросила она и чмокнула меня в губы.

— А может даже и не один раз, — загадочно прошептал я ей на ушко. — меня так возбуждает твоя упругая, круглая попочка, я так хочу к ней прижаться!

Сказав это, я легко перелез через сестру, лежащую на боку, положил её голову себе на руку и прижал свой затвердевший член между её холодных булочек. Она просунула свою ладонь между нашими телами, обхватила пальчиками мой инструмент, потом взяла его в кулачок, несколькими движениями подрочила

Той рукой, на которой лежала её голова, я стал мять её титички, а второй водить вдоль щелочки от дырочки до клитора.

Галя начала глубоко дышать, прогнула спину так, чтобы попка могла плотнее прижиматься к моему члену. Слегка приподняв одну ногу, она запустила туда свою руку стараясь направить бессмысленно тыкающийся член в полную спермой дырочку. И вот уже головка нырнула в созданную природой для этого дырочку. Сестрёнка с наслаждением выдохнула и начала старательно насаживаться на неё. Не вынимая головки, я повернул сестру на живот, лег на неё сверху и начал ебать с бешенной скоростью с силой ударяясь об её ягодицы! Галя начала прерывисто мычать в так с моими ударами.

— О, братик, давай, давай, еби меня, еби мою пизду, порви её своим мощным хуем! Ой, блядь, как мне охуенно приятно!

Её пизда снова стала горячей. Взяв её за бедра, и поставив на колени, уткнул головой в подушку. В такой позе мой хуй мог входить на максимальную глубину, и я почувствовал, что теперь он с наибольшей силой долбит её матку! Сестра дико кричала и выла, но толщина стен сталинских домов словно специально была сделана для таких случаев. Я схватил её за титьки и ебал как заведённый! Она кончила уже несколько раз, а я всё ещё не мог ни кончить, ни остановиться. Я решил немного сбавить темп, чтобы можно было и ебать, и разговаривать, не вынимая хуя.

— Кончай братик, кончай в меня, залей снова всю мою голодную пизду! Она так давно хотела и просила поебаться! Ох, блядь, как же это здорово, когда её так ебут!

— Вот бы не подумал, что моя культурная сестричка может так классно ебаться!

— Да, я блядь! Еби меня как хочешь! Я просто истосковалась без хорошего хуя! Я уже даже стала забывать, как это сладко!

— А когда у тебя был мужик в последний раз?

— Уже даже не помню: может год, а может два года прошло...

— А сколько же их до этого перебывало в твоей пизде?

— После того как второй муж ушёл — думала всё, больше никому и ни с кем! А сама-то молодая ещё. Во сне, по ночам, каждую ночь с кем-нибудь еблась и не по одному разу, а утром просыпалась — все трусы мокрые и пизда мокрая!

— А почему не дрочила пиздёночку-то? Легче было бы! Хоть десять раз кончай, пальцы же не изотрутся!

— Да дрочила поначалу постоянно. Даже ебать себя пробовала то морковкой большой, то большим огурцом, но они холодные. Вот деревянной толкушкой, которой пюре из картошки делают, хорошо было! Потом квартирантов стала пускать. Они все чуть ли ни с первого же дня начинали меня ебать. Вернее, я сама им начинала давать. Мне очень хотелось и не терпелось.

Иногда по двое жили. Ебали по очереди. Пока один ебёт — второй сидит, дрочит. Потом менялись местами. Бывало и один всю ночь напролёт, если студент молодой попадался. У молодых круглосуточно хуй стоять может. Пока Вовка не догадывался. Потом приходилось менять жильцов и всё сначала начинать. А потом Вовка совсем никого не стал пускать. Вот с тех пор и не ебёт никто. И на работе одни бабы. Они пожилые уже все. Так они хоть с электриком, хоть с сантехником готовы. А те все пьяные всё время, вонючие. А я так не могу. Вот так и осталась и живу теперь.

От такого рассказа я снова ускорил темп. Ускорилась с подмахиванием и она.

— Я сейчас кончу, — закричал я, упираясь головкой в шейку матки.

— Давай милый, давай мой любимый братик, кончай, кончай мой хороший! Я тоже сейчас ещё раз кончу!

И мы в ту же минуту, с дикими криками, одновременно, кончили! Я снова залил ей спермы через край. Обессилившие мы повалились навзничь. Когда дыхание успокоилось я положил её голову себе на руку, свободной рукой стал поглаживать её титички, играя с сосочками, животик, ножки... Под жопой у неё была уже целая лужа моей спермы и она всё ещё продолжала вытекать из влагалища. Я засунул в него два пальца, а потом дал ей их обсосать. Мне показалось, что ей очень понравился этот вкус. Она сунула туда же свой пальчик и тоже с удовольствием обсосала.

— Никогда не думала, что это так вкусно! — сказала сестра — никогда не пробовала сперму на вкус!

Она развернулась, взяла в рот мой мокрый ещё член и с наслаждением, причмокивая начала его сосать.

За окном уже занималось утро. Из депо со скрежетом начинали выползать первые трамваи, и я начал собираться к себе в общагу, да и на занятия уже было нужно. Сестра, не надевая трусов, набросив на плечи халатик, вышла в прихожую проводить меня до двери. Она повисла у меня на шее и страстно засосала мои губы.

— Спасибо тебе, мой любимый младший братик. Чё я дура раньше не могла даже представить себе такое, что с родным братом можно так... так...

— Что так? — недоумевал я.

— Так здорово можно ебаться! У меня до сих пор вся пизда огнём горит, вся распухла, и всё ещё из неё не всё вытекло! А тебе понравилось меня ебать? Как я тебе? Как тебе моя как ты говоришь «пиздёночка»? Понравилась?

— Ну что ты спрашиваешь, Галя! Я просто охуел от такой узенькой пизды, которая при этом еще и родила двоих пацанов и с такой силой обхватывает член. Не каждая первокурсница может похвастаться такой пиздёнкой!

Я опустил руку, нащупал её мокрую дырочку и всунул в неё два пальца. Она всё ещё хлюпала! Галя чуть присела, насаживаясь на пальцы, сжала их внутренними мышцами и начала привставать. Пальцы были плотно зажаты.

— Приходи почаще, — тихо сказала она, — не теряйся так на долго. Я этой ночи никогда не забуду! Ты же мой самый родной человек! Приходи, когда захочешь. Теперь я буду скучать по тебе по-особенному!

— Конечно, приду, — сказал я и закрыл за собой дверь. <