Барин Василий Львович Дементьев был доволен. Во-первых, озимые зеленя удались, во-вторых, по яровым отсеялись удачно, без заморозков, в-третьих, он познакомился с графиней Стоцкой и ее юной воспитанницей институткой Сонечкой Курбатовой при весьма пикантных обстоятельствах. К тому же он был приглашен на торжество по поводу совершеннолетия этой самой Сонечки. А еще утром казалось, что день не задался...
И дернул же черт попробовать с утра новое зелье доктора Шульце! С утра и башка хуже варит, и глаза не так хорошо видят. Ошибся барин с дозировкой, накапал в стакан с бургундским не четыре капли, а сорок. Хорошо еще, что разделил порцию с Трифоном напополам. И образовался у них нескончаемый стояк, эдакий искусственный приапизм. Даже дебелая Анна не помогла, которую барин сладострастно раздел, сладострастно бросив на пол ее сарафан и рубаху, поставил раком и не менее сладострастно отодрал на пару с Трифоном. Но коляска с откидным верхом была заложена, и два конюха верхом беспокойно гарцевали во дворе. Барин со вздохом забрался в коляску, Трифон взлетел на козлы, и они тронулись в поля. И все бы ничего, погода радовала, но пару раз пришлось останавливаться, чтобы вздрочнуть и спустить. Русский человек не может спускать на дороге, ему обязательно нужно уединиться, но кустиков становилось все меньше, потому что к угодьям барина Василия Львовича добавились поля графини Стоцкой, и только узкой межой дорога посередине.
Наконец зелье отпустило, и барин ринулся отлить в хиленькие кустики. И только он спустил панталоны, как раздался конский топот, женские возгласы, и повеяло нежным ароматом дорогих духов. В кустики вошла женщина в черном траурном платье с белыми оборками и черной же изящной шляпке с вуалью и девушка в форме выпускницы Института благородных девиц, то есть, вся в белом и соломенной шляпке на прелестной головке с косой. А барин уже не мог остановиться, хотя женщина и барышня присели в опасной близости, задрав подолы, и принялись мочиться. Они отмахали верст двадцать в своем дормезе и тоже не могли остановиться, хотя молодая женщина в трауре давно заметила барина. Кустики-то малы для четверых!
Горничная подала им салфетки, они подтерли волоски, опустили подолы и лишь после этого старшая из них сказала:
— Ах, сударь, Вы нас обескуражили!
Барин запихнул неподатливый член в панталоны, снял мягкую шляпу и представился:
— Василий Львович Дементьев, помещик!
Женщины присели в реверансе, и та, что была в трауре, сказала:
— Графиня Стоцкая Анастасия Александровна, а это – моя племянница Соня Курбатова, институтка, увы, бывшая.
Сонечка еще раз очаровательно присела в реверансе.
Барин сделал шаг вперед, и женщины протянули ему руки в перчатках для поцелуя. Но Василий Львович приник к левым ручкам, сказав: «Левые – к сердцу ближе!». Не целовать же описанные перчатки, в самом деле!
— Ах, почему же бывшая? – удивился барин. – Вас, сударыня, выгнали?
— Нет, – ответила девушка, мило улыбаясь из-под соломенной шляпки. – Закончила полный курс, теперь пепиньерка, а буду классной дамой.
Барин помог им выбраться из кустов, усадил в дормез, они, вздымая пыль, укатили, а Василий Львович вернулся к своему экипажу. Трифон не преминул спросить:
— Ваша милость, это наши соседки?
— Да, мой верный Санта Панса, это они. Правда, они прелестны?
— Особенно горничная! – ответил Трифон, старательно утюжа усы. – Я бы ее...
— Я сегодня приглашен, – сказал барин. – Поедешь со мной за кучера. Семен все равно в запое. Вот там ее и...
Они еще немного покатались по окрестностям, вернулись в имение, и Василий Львович принялся осматривать свой небогатый гардероб. Фраков у него было три, два еще отца, совсем немодных, и пошитый совсем недавно из дивного сукнеца, темно-синего с искрой. К голубому жилету он добавил ослепительно белую рубашку с кружевным жабо и манжетами и крупную черненую серебряную брошь с фальшивым бриллиантом.
Трифона он тоже обрядил во фрак
К вечеру часов в шесть они подъезжали к богатому имению графини Стоцкой. В воздух то и дело взлетали разноцветные ракеты, а на площадке возле пруда сверкал огнями и дымился герб с переплетенными С и К – Софья Курбатова.
Торжество было в самом разгаре. Гости сидели на летней веранде и, то и дело, поднимали тосты в честь Сонечки Курбатовой и ее тетушки, которая хотя и была в черном платье, но не в таком строгом и архаичном, как днем. Какой-то ливрейный хотел взять барских коней под узцы, но страховидные конюхи, одетые казаками, то есть, в высоких шапках, черкесках и шароварах с сапогами, оттерли его лошадьми, а Трифон замахнулся плетью. Ливрейный уронил факел и убежал в дом.
Барин легко вышел из ландо и начал подниматься на веранду по белым мраморным ступеням. Навстречу ему спускалась хозяйка имения Анастасия Александровна Стоцкая с высоким бокалом в руке.
— Что это Ваши гайдуки моего Никиту обижают? И зачем Вам охрана?
Василий Львович припал к ручкам, надеясь, что они должным образом отмыты, и только после этого сказал:
— Так шалят! У помещика Валуева имение сожгли, у старого Шломы – шинок, а жену и дочку, извините, на кукан надели!
— Вот как? Я не знала! И в чем же причина?
— В случае с Валуевым не знаю, а Шлома водку водой разбавлял.
— Но это не повод, чтобы, как это, на кукан!
— Не повод, согласен. Но причина! Потому и охрана...
Они прошли на веранду, а Трифон спрятался за колонну и оттуда принялся зыркать глазами по сторонам. Из-за широкого кушака его грозно торчал пистолет Лепажа.
Пока искали стул для Василия Львовича, он вынул из кармана бархатный футляр.
— Скажите, Анастасия Александровна, как Сонечка сдала выпускные экзамены?
— Весьма прилично, но для шифра недостаточно.
— Тогда позвольте вручить!
Он открыл футляр, и графиня Стоцкая ахнула! На черном бархате лежал фрейлинский шифр – вензель императрицы, усыпанный бриллиантами.
— Это награда моей бабушки, – пояснил барин. – Получить-то она ее получила, но до фрейлинства не доехала.
— Разбойники?
— Чума-с. Дороги были перекрыты, а потом она замуж вышла за гусарского полковника. Так что позвольте вручить?
— Соня, Соня! – мелодично позвала графиня. – Подойди к нам!
Пока племянница Стоцкой выбиралась из-за стола, Василий Львович спросил:
— По какому поводу Ваш траур?
— Скоро год, как почил в бозе мой последний супруг.
— Последний? А сколько же их было?
— Пять или шесть. Все какие-то хилые попадались, поживут немного и отходят в мир иной. То хвороба приключится, то дуэль, то с лошади упадет. Последний, Александр Фомич держался дольше всех. Так и он в купальне утоп. Просто беда! Соня, ну иди же скорее!
Подбежала возбужденная покрасневшая Соня и, увидев шифр, тоже ахнула!
— Поскольку Ваши успехи были оценены институтским начальством явно недостаточно, я взял на себя смелость исправить это недоразумение. Это шифр времен императрицы Елизаветы.
— Исправляйте! – вскрикнула Соня.
— Вручайте! – громко сказала графиня.
Соня спрятала руки за спину и выпятила вперед маленькие грудки, едва прикрытые светлым шифоном. Барин сунул два пальца за корсаж и приподнял платье над левой грудью, ощутив свежесть и гладкость кожи. И как только он приколол вензель императрицы, оркестр на хорах грянул гимн Российской империи «Боже, царя храни». Все встали, а когда гимн закончился, оркестр заиграл вальс. Барин еще не ужинал, но танцевал старательно. После вальса он станцевал польку, затем кадриль и мазурку. Когда в конце бала наступила очередь котильона, и Василий Львович прошептал графине в розовое ушко:
— Я специально не ужинал, чтобы вкусить Ваших яств, и теперь близок к голодному обмороку!
— Ах, мой милый помещик! – отвечала раскрасневшаяся графиня. – Скоро гости разъедутся, я сниму этот надоевший траур, и мы, как следует, поужинаем! А потом пойдем купаться на озеро втроем – я, Вы и Соня. Как только часы пробьют полночь! И там у нас будет пикник при луне. И..
Действительно, танцы скоро кончились, Соня и Анастасия Александровна стали провожать гостей и мило им улыбаться на прощание, а барин поманил пальцем Трифона.
— Пойдем-ка поищем кухню. У меня кишка кишке кукиш кажет!
Они шли по мягким коврам, скрадывающим шаги, разглядывали темные картины, освещенные бесчисленными подсвечниками-бра, дивились многочисленной прислуге, сновавшей по коридору, а Трифон удивлялся и говорил:
— Это какие богатющие люди здесь живут!
И удивленно качал головой.
Толстая кухарка встретила их неласково.
— Ходют, ходют, а чего ходют? В залу идите, здесь готовят, а не едят!
— Ты, бабка, не шуми! – сказал Трифон. – Лучше садись с нами. У тебя вино и хлеб есть?
— Ну, есть.
— Вот и хорошо. От тебя хлеб, от нас – компания!
— Значит, вы, господа, хотите выпить со мной, простой крестьянкой?
— Хотим. А что? Все мы люди-человеки.
— Ладно уж...
Она, согнувшись в три погибели и кряхтя, открыла в полу кухни люк и забралась туда наполовину. Барин подмигнул Трифону, Трифон подмигнул барину и на цыпочках подкрался к старухе, находившейся в весьма пикантном положении. Она и выбраться из люка не успела, как камердинер барина закинул ей на спину подолы и мощно вошел в кухарку. Она охнула и замерла, а Трифон бешено забил тазом, словно забивал сваю.
Трифон долбил старуху, а барин онанировал вприглядку, как в юности, когда отец Лев Кириллович взял его на прогулку летним вечерком. Васеньке запомнилась ночь накануне Ивана Купалы, когда парни и девки жгли костры, искали цветы папоротника и купались нагишом. Баре, конечно, в этих обрядах не участвовали, но наблюдали с удовольствием. Именно тогда Васенькин петушок впервые встал, и он дрочил его как большой, в кулаке, и даже обмочил ладонь. Зрелище было впечатляющим. Толпа молодых крестьян прыгала голыми через костер, их члены и яйца прыгали, а тяжелые налитые груди тряслись и прыгали тоже, а потом парни и девки яростно совокуплялись на примятой траве и шли купаться. Луна светила вовсю, и Васенька ясно видел этот разгул плоти. Особенно запомнился молодой паренек, который опрокинул девушку на спину, задрал ее ноги повыше и пронзал ее членом сверху вниз, приседая. «Стоит? – тогда спросил отец, - Тогда делай как я». Тятенька приспустил панталоны и обнажил могучий член.
— Надо забрать его в кулак и обнажить головку, потом закрыть головку и тогда – хлоп-хлоп!
И, яростно ощеряясь, старый барин задвигал кулаком. Но это продолжалось недолго, так как одна из девиц прибежала в кусты, где скрывались наблюдатели, и присела помочиться. Радостно зажурчала струйка, она привстала, и тут тятенька напал на нее, обхватив сзади. Девушка не сопротивлялась, наоборот, она приподняла пышный зад, чтобы Льву Кирилловичу было удобней войти в нее. Барин с хлюпаньем воткнул член и задвигался, похрюкивая и повизгивая, как кабан при случке. Тут-то Васенька и кончил первый раз в жизни, испытав все прелести оргазма.
Барин подошел совсем близко, он смотрел на дряблый белый старушечий зад, и на то, как Трифон обливается потом и закатывает глаза от близкого оргазма. Член барина был готов лопнуть, он покраснел, и вены на нем вздулись. И когда Трифон изогнулся и захрипел, Василий Львович похлопал его по плечу.
— Кончил?
— Да, Ваша милость, кончил! Ох, какая сладость!
— Теперь я!
Трифон встал, выдавил из обмякшего члена последние капли, а барин пристроился к широкому старушечьему заду. Ну, бабка, держись крепче, подумал Василий Львович, входя в раздолбанное Трифоном кухаркино влагалище. Там было тепло и влажно, как в остывающей бане.
Увлеченно тараня кухаркино нутро, он и думать забыл о Соне, ее тетке в черном, и о том, что они искали кухню, чтобы поужинать, И только смешав свое семя с молофьей Трифона, он повел вокруг мутным взглядом и увидел совсем рядом что-то розовое и белое. Это были графиня и ее племянница!
— Ах, вот Вы где? Я думала, они чревоугодничают, а они кухарок портят? Негодники!
Она уже была не в черном траурном платье, а в розовом пеньюаре и спальном чепце с лентами. Также, изготовилась ко сну и Соня, но она была во всем белом
— Ну, если Вы всё, то пойдемте в малую столовую, – невозмутимо сказала графиня. – Там накрыто на четверых.
Обильно увлажненная кухарка сочла за благо сползти в подвал вниз головой, а гости и хозяйки торжества отправились в другую, малую столовую. Барин посмотрел на маленький столик и скривился. На столе на серебряном блюде лежал французский пирог, маленькие булочки и графинчик с вином. И все! Теперь понятно, отчего ее мужья загибались, подумал барин.
Трифону (невиданный либерализм!) накрыли в этой же столовой, в тени, но горничная подала ему еду попроще: поросенка с хреном и запотевший графинчик. Горничная, молодая, румяная, в теле, ставила еду на столик, а Трифон, словно между делом, гладил ее под подолом полосатого платья по гладкой, словно полированной ляжке.
Графиня услала млевшую горничную и сама нарезала французский пирог на три части, положила барину, потом Соне, а потом уже себе.
— От обильной еды на ночь я полнею, – пояснила графиня, наливая всем настойки. – И плохо сплю.
— У меня есть замечательное средство от бессонницы! – воскликнул Василий Львович, выхватывая из кармашка белоснежного жилета заветный пузырек синего стекла. – Потом спишь как убитый!
— Потом? После чего? – подняла брови графиня Стоцкая.
— После того, как примешь. Надо принимать с вином.
— А что там?
Графиня вытянула нежный пальчик по направлению к пузырьку.
— Не знаю, – честно признался барин. – Но мой доктор Шульце – большой дока по части химии, и я ему верю.
— А я верю Вам! – тонко улыбнулась графиня. – Вы умеете к себе расположить, не говоря изысканных комплементов. И еще я люблю смотреть, как едят сильные мужчины.
Она подняла свою рюмку, и Соня подняла свою, и барин – тоже.
Настойка немного горчила, и Василий Львович быстро расправился со своей порцией пирога.
— Я сама ее делаю! – пояснила графиня, кивая на полупустой графинчик. – На скорлупе грецких орехов. Сейчас мы покушаем, и я покажу Вашу спальню. Вы ведь не оставите двух бедных женщин без защиты?
— Никогда! – пылко заверил барин. – Готов прикрыть своим телом!
И добавил:
— А снотворное? Вы забыли про снотворное!
Он сноровисто капнул несколько капель Соне и Стоцкой и покосился на Трифона. Тот криво ухмыльнулся, доедая поросенка.
— А себе? – спросила Анастасия Александровна, пробуя капли на вкус.
— В последнее время я сплю очень хорошо! – сказал Василий Львович, разбавляя зелье настойкой на скорлупе грецких орехов. – Чего и Вам желаю.
А Трифон все ухмылялся...
— Быстро действует Ваше снадобье? – осведомилась графиня, бесшумно ступая по толстым коврам коридора.
Впереди шел ливрейный со свечей, и та бросала на ковры неверный трепещущий круг света.
— Стремительно, – сказал барин, решительно беря ее под руку. – Женщины так и падают!
— Тогда надо скорее лечь! Вот Ваша спальня. Ваша и Вашего человека. Вы с ним очень близки?
— Он служил еще моему отцу. Он мой камердинер, очень преданный камердинер, и ничего более. А где спальня Вашей сиятельства?
— Напротив Вашей. Сейчас горничные нас освежат, и мы с Соней отойдем ко сну.
Если зелье сработает правильно, вам с Соней будет не до сна, подумал Василий Львович, но спокойной ночи все же пожелал.
Трифон лежал на железной кровати и после поросенка с хреном дремал. Барин, напротив, был немного возбужден. Он лежал под балдахином на широкой кровати, откинув в сторону пуховое одеяло. Он теребил свой член, не допуская извержения, и ему было жарко.
— Я вот думаю, слышь, Трифон, почему это женщины любят так мыться?
— Это потому, Ваша милость, – отвечал Трифон, зевая и мелко крестя рот. – Это все потому, что из них все время текёт. Вот из людей мужского сословия текёт в особых случаях, а у них все время. Я как-то сошелся с одной бабой, из нее совсем не текло, так за один раз на нее полфунта деревянного масла уходило. Я ей туды прям из сулеи заливал. Сплошной убыток!
Он еще раз зевнул и засопел. В этот момент дверь отворилась, и из темного коридора повеяло лавандой.
— Вы тоже не спите, Василий Львович? – раздался нежный голос графини Стоцкой. – Что-то Ваше зелье не действует
Графиня уже стояла со свечой в руке, а рядом с ней, прильнув к большой мягкой груди, стояла Соня и, исподлобья, наблюдала за подрагивающим членом барина.
— Она хочет посмотреть, как у вас, мужчин это происходит! – с придыханием сказала графиня.
— Так пусть сделает это сама, – ответил барин, резко открывая головку. – И посмотрит, и потрогает.
Барин сел, а графиня подтолкнула Соню поближе.
— Ты же сама хотела посмотреть. Так иди же!
Та покраснела, но подошла. Барин дернул членом.
— Барышня, Вы прелестны! Вам кто-нибудь говорил, что Вы прелестны?
— Никто, – пискнула Соня. – Вы первый.
— И никогда не видели голого мужчину? Ни разу?
— Ни разу. Когда мне было шесть лет, меня отдали в Институт благородных девиц, потом мои родители умерли, и тетя Настя взяла надо мной покровительство...
Она торопливо говорила, краснея и смущаясь, рассказывала про свою жизнь в Институте, а сама неотрывно глядела на баринов стоячий член. Потом замолкла и, протянув руку, дотронулась до головки.
— Упругая! – удивилась Соня. – И на сливу похожа!
— А ниже? – сказал барин. – Ты потрогай ниже.
Она нерешительно потрогала и удивилась еще больше.
— А ниже как камень!
Она погладила пальцем вздувшиеся вены.
— Как веревки!
— А еще ниже? Видишь там кожаный мешочек?
— Да, вижу.
— Потрогай его. Пожми, – предложил Соне Василий Львович. – Только осторожней. У мужчин это самое больное место.
— Ой, в нем что-то лежит внутри! Похоже на куриные яйца!
— Это так и называется – мужские яйца. А вокруг волосы, волосы! Как у тебя.
— У меня – мягкие, а у Вас – жесткие, как проволока!
— Покажи мне свои волосы, – попросил барин. – Я днем толком не разглядел.
Соня охотно распахнула белый пеньюарчик.
— О, какие дивные волосики! – закричал барин. – Они такие нежные, Ваша правда!
Трифон в сердцах плюнул и отвернулся к стенке, а графиня, ласково улыбаясь, вспоминала свой ранний опыт...
В то утро ее брат вскочил с постели первым. «Смотри, Настя, каков кол!». – прошептал Саша, приподнимая подол ночной рубашки. – «Хочешь потрогать?». Настя испуганно огляделась. Было еще рано, и их большой дом еще спал. Спала и старая нянька Егоровна. Настя опасливо протянула руку и потрогала его членик.
— Действительно, твердый! – прошептала Настя. – Как палец!
— Таким пальцем взрослые рожают детишек, – поделился сокровенным знанием брат. – Его надо воткнуть и родить. Мне Колька, кухаркин сын рассказывал.
— И куда же воткнуть?
— Тебе воткнуть, к примеру.
— Мне? Куда же?
— В твою «раковинку». И через девять месяцев у тебя будет живая кукла.
— Я бы хотела новую куклу, – вздохнула Настя. – У Мими голова отвалилась. А mаmаn ругается, говорит, играй так, без головы! А разве бывают детишки без головы?
Нянька Егоровна проснулась и сказала:
— Тише вы, неугомонные! Рано еще, спите!
— И что же, зачем эта штука мужчинам? – нерешительно спросила Соня. – Писать?
— С помощью этой штуки его милость полдеревни детишков сделал! –сказал Трифон в стену.
— В этом случае мой камердинер прав, – вздохнул барин. – Сидишь зимой целыми днями в усадьбе, кругом снег, метель, ну и...
— Ох, полдеревни! И как же?
— Да очень просто! Ее, штуку эту, надо вставить туда, где волосики, немного поерзать, и при удачном стечении обстоятельств через девять месяцев у вас в Ревизской сказке появляется живая душа. И совершенно бесплатно! А как подрастет – в поля, пахать, сеять, боронить!
— Я хочу попробовать! – выдохнула Соня. – Я так хочу туда...!
Наконец зелье подействовало, обрадовался барин, надо в другой раз увеличить порцию.
А Соня вошла в раж. Она металась по спальне, тянула себя за соски, терла щель и пыталась засунуть пальцы в глубину. Графиня Стоцкая пыталась ее урезонить, но вскоре присоединилась к ее метаниям...
...Ах, как славно было лежать и дремать между двух женщин, совсем юной и зрелой, опытной! Барин смотрел на них, разметавшихся на широкой постели, бесшумно одеваясь с помощью Трифона, и уезжать домой ему совсем не хотелось... <
KROT1 пишет:
ИСФИСФЕЙ АЛЕБАСТРОВИЧ СИНЕМЯТАЧКИН ТАМ БЫЛ И ВЫПОРОЛ ЕЁ ОН ПОРОЛ, ОНА СМЕЯЛАСЬ ПОТОМ ВСТАЛА И ОБЕЩАЛА ХОРОШО СЕБЯ ВЕСТИqwerty пишет:
крутоhabibhon пишет:
Хороший не забываемий рассказArevuare пишет:
Кажется, я впервые влюбился в автора.. Хочу тобой также владеть, где бы ты ни была!Серж пишет:
Просто волшебноЛеушин пишет:
Немного сумбурная, как жизнь, история о Любви, почему то запавшая в душу..Максим пишет:
Отличный, чувственный и романтичный рассказ о сильной любви(которая, уверен, пройдёт любые испытания)! Я хотел бы такие отношения с моей мамой и девушкой - стать их верным куколдомКунимэн пишет:
Лучше бы бабка не пердела )))Илья пишет:
Спасибо за рассказ!Получил удовольствие и воспоминания нахлынули…Олег пишет:
Ну зачем самоедство? Ну переспал, ну доставил ей удовольствие! А совесть должна спать.Monika09 пишет:
Я была в шокеРаФАэЛь 145 пишет:
фуу!! из-за того, что сестра и парни издевались над парнем, которым им жопы лизал - этот рассказ получает худшую оценку! ненавижу такие рассказы! особенно, когда лижут волосатые грязные пацанские жопы! фу! та и сестра хороша, тупорылая! ей лишь бы потрахаться, дура конченая!PetraSissy пишет:
Классный рассказ.Хотелось бы и мне такDen пишет:
С нетерпением жду продолжения больше извращения и лесбийской любви принуждения.ВладО пишет:
Жили на первом этаже, а другие в подвале жили? Жаль в рассказе правды нет.