«Я хочу тебя» — шепчут ее припухшие губы...
«Я люблю тебя» — кричат ее распахнутые глаза...
Разве он может не откликнуться на ее зов?
Член легко входит внутрь скользя вдоль обильно смазанных стенок тоннеля, смазки много он почувствовал это еще когда ее губы и язык с усердием обрабатывали его напрягшийся член, а его пальцы раздвинув нижние губы проникли внутрь. Там было все так влажно и жарко... Его пальцы кружили танцуя под непрерывный аккомпанемент ее всхлипов и стонов.
Член легко входит в нее проникая все глубже и глубже, стремясь достигнуть самой ее женской сущности... Туда, где и зарождается жизнь... Обычно... У всех... Кроме нее... Она пустоцвет... За, что?... Почему?...
Марина вздрагивает от мощного толчка впиваясь ногтями в спину мужчины... Он боли не замечает... Ему все равно... Он берет то, что принадлежит ему по праву... То, что она с радостью готова отдать ему сама... Себя...
Он двигается все быстрее, с каким-то диким остервенением вколачивая себя в податливую плоть своей женщины... Он утверждает свое право на нее. Она ощущает переполняющую его ярость... Как же ей хочется погасить ее, принять в себя... Она заслужила его гнев... Сильнее еще сильнее... Не надо ее жалеть... Она виновата.
Он движется все быстрее. Ярость клокочет в нем. Ярость и Злость кипят в крови и гонят вперед.
Член подобно тарану раз за разом бьет в матку... Он не знает пощады... Ему хочется порвать, растерзать... Наказать эту суку...
— Сильнее... Еще... Порви меня... Дааа...
Он видит, как развалившиеся в стороны груди вздрагивают при каждом толчке, как скачут перед глазами набухшие ягоды сосков. Видит белые зубы закусившие нижнюю губу. Видит подернутые паволокой глаза.
И с каждым толчком его член все сильнее и сильнее стучится в ворота за которыми нет ничего... Только сейчас это уже не имеет ровно никакого значения...
Ярость бурлит внутри.
Ярость уже готова выплеснуться наружу...
— Сука — шепчут его губы...
Он чувствует, как ее женское естество крепко сжимает его член в своих объятиях. Ощущает ее прерывистое, жаркое дыхание на своих губах. Он пьет его, как мучимый жаждой путник пьет кристально-прозрачную, холодную до ломоты в зубах воду. Истомившейся путник. Он чувствует, как ее ногти впиваются в кожу спины оставляя на ней кровавые борозды. Но боли нет, точнее он просто не обращает на нее внимания. ЕЕ тело содрогается под ним... Его ярость и злость хлынули наружу неся облегчение... В нее...
До его слуха доносится полустон — полувсхлип «Макс» И он тонет в васильковых озерах...
Разбудил Макса настойчивый стук в окно. Кровать стояла спинкой к окну и Макс потерев руками лицо попытался отогнать остатки ночного морока.
Ну и сон. А трусы-то мокрые. Как пацан-малолетка. Стыдобища. Может прав Ерофеич, стоит ему к Люське в гости заглянуть... Хотя, теперь-уж чего, раньше надо было...
Какой же все-таки реалистичный сон. Как вживую, даже запахи... Запах возбужденной женщины... Его женщины, или уже не его... Как бы там ни было ЕЕ запах он не спутает ни с каким другим...
Взгляд Макса опять упал на темное, мокрое пятно на снова взбугрившихся трусах.
Стук повторился уже громче и настойчивее.
Распахнув настежь створки, он нос к носу столкнулся с любопытной мордочкой Веронички.
— Доброе утро дядь Макс. Уже встали? —
— Ага. — Кивнув головой ответил Макс.
— Можно войти? — Спросила Вероника и не дожидаясь ответа довольно-таки ловко перемахнула через широкий подоконник. Макс ничего даже сказать не успел, как пацанка уже спрыгнула на пол и уставилась на влажное пятно на трусах стоящего перед ней мужчины.
Макс по-идиотски прикрывшись руками начал было оглядываться в поисках хоть каких-нибудь штанов, но девчонка небрежно махнула рукой и бросила.
— Да ладно, дядь Макс, не парьтесь. Чего я там не видела?
И то верно, он же совсем недавно перед ней голяком рассекал... Да нет, там же волчица была... Или все-таки не совсем волчица?
Это не укладывалось в голове. Его насквозь прагматичное сознание человека двадцать первого века обвешанного смартфонами и планшетами, не представляющего своей жизни без интернета, мессенджеров и социальных сетей никак не хотело признавать присутствие нездоровой мистики в таком привычном и казалось-бы до мельчайших деталей знакомом материальном мире.
— В холодильнике. — И поймав недоуменный взгляд Вероники пояснил. — Оливки. Я их вчера в холодильник поставил. Они, когда холодные гораздо вкуснее... Мне, так кажется.
Довольно взвизгнув девчонка опрометью рванула на кухню и Макс смог спокойно сменив трусы надеть штаны. Как бы там ни было, но Веронику он стеснялся...
Он уже привел себя в порядок, когда в комнату заявилась Вероничка с аппетитом уплетающая оливки и время от времени отхлебывающая рассол прямо из банки. Из карманов косухи торчала еще пара банок.
Да, такими темпами скоро опять в лабаз ехать придется.
— Дядь Макс-Девчонка лукаво прищурилась. Макса немного смущало такое обращение и хулиганка заметив это стала вставлять его где нужно и не нужно. — Вас дед зовет.
Взгляд девчонки погрустнел. Макс заметил, что настроение менялось у нее быстро и легко, как непоседливый летний ветерок. Вот Вероничка грустит и буквально через минуту уже заливисто смеется немудрящей шутке.
За то короткое время, что они были знакомы Макс уже прикипел к ней душой, как к родной. Ему казалось, что они знакомы уже давным-давно. Он даже не представлял себе, как дальше будет жить без этой бесцеремонной особы.
Но какое-то смутное предчувствие подсказывало ему, что по этому вопросу он может особо не беспокоиться.
Макс потер шею и пробормотал.
— Раз звал, тогда чего стоим? Кого ждем? Пошли, что ли.
Вероничка выловив двумя пальцами оливку из банки, закинула ее в рот и кивнула.
— Пошли дядь Макс.
Ерофеич стоял у калитки и попыхивая беломориной о чем-то неспешно беседовал с двумя незнакомыми Максу мужиками. Принадлежность одного из них, лет тридцати высокого коротко стриженного шатена к властным структурам установить особого труда не составляло, поскольку одет он был в новую «с иголочки» полицейскую форму.
Второй, мордатый мужик лет сорока «с хвостиком» был одет в турецкую кожаную куртку поверх серого, делового костюма и заляпанные грязью демисезонные «кондовые» ботинки на толстой, рифленой подошве.
— Здорово, Максим. — Помахал Максу рукой с зажатой между пальцами папиросой Ерофеич. — Хорошо, что зашел. — И уже обращаясь к «мордатому» — Это Максим Троянов, внук Егора Тимофеича покойного, земля ему пухом. Сосед он мой теперича стало быть. Сосед и наследник. Слышь, председатель?
— Глава администрации. Нет уже давно председателей.
— Да, по мне хоть глава, хоть жопа администрации... Один хрен. При немцах вас старостами кликали... Тока, когда наши пришли, перевешали всех на хер, кто с немчурой убечь не успел... Не боисся глава, шо и тебя на березку определят... Глава. А землю за речкой, кто басурманским купчинам мимо колхозной кассы продал? Не ты ли? Все тебе мироеду мало... Думаешь все тебе с рук сойдет? Как бы, не так. Не здесь, так за Кромкой за все ответ держать придется... Вот тогда и поймешь, что по чем... Ан поздно.
Ладно, до твоего посмертия мне дела нету, что заслужил получишь сполна... Не о том речь.
Все, что у меня есть ему вон, Максимке достанется. Бумаги, какие надо оформлены... А, ежели у парня через тебя или полицая тваво проблемы какие будут... Я ведь вас татей заугольных и с того света достану... Вы меня знаете. Слышь Лешка, душенка твоя вертухайская. Понял?
Макс почему-то ни на секунду не усомнился в обещании Ерофеича. Достанет. Обязательно достанет и похоже он в своей уверенности был далеко не одинок. Мент судорожно закивал, а мордатый нервно сглотнув слегка подрагивающей рукой вытер со лба внезапно выступившую испарину.
— Ерофеич, да ты что... Как можно, даже в мыслях не было... — Забормотал он.
— Вот и ладно. — Кивнул Ерофеич. — Вот и ладно. На том и порешим. В лес, да на речку спокойно ходите... До поры.
Мужики облегченно вздохнули. А Ерофеича-то местные похоже опасаются, если не сказать побаиваются.
Сзади хихикнули. Макс оглянулся и успел заметить, как звучно клацнули ровненькие, беленькие зубки Веронички вслед удаляющимся и опасливо оглядывающимся мужикам. Макс не был уверен слышали ли они этот звук но шагу точно прибавили.
— Ладно паря, в дом пошли.
Они вошли в дом вдвоем, Вероничка тихой сапой растворилась где-то в зарослях сирени по пути к крыльцу.
К этим спонтанным исчезновениям пацанки Макс начал уже привыкать помаленьку. Хотя беспокойство за непоседливую девчонку не покидало.
— Не волнуйся за нее, паря. Лес ее дом.
В доме Ерофеич указал Максу на лавку рядом со столом и порывшись на полке достал какой-то продолговатый предмет завернутый в небольшую тряпицу. Отряхнув сверток старик протянул его Максу.
— Держи паря. Тебе точно пригодиться. Мандрагор то искать не раздумал? Вижу, что не раздумал. Ох бабы, бабы... Наворотят делов по дури своей бабьей, а ты опосля расхлебывай. И добро, ежели расхлебать удастся. А, коли нет? Тогда, что? Эх дуры, дуры... А, без них никак. Без Ладушки и жизнь не в радость... — Ерофеич бросил взгляд на портрет Марфы, вздохнул и тяжело опустился на лавку напротив Макса. Он, как будто сразу, вмиг постарел и осунулся.
Макс осторожно развернул тряпицу и перед ним предстал потемневший от времени, весь покрытый резной вязью таинственных рун деревянный нож.
Макс бережно, едва касаясь, провел пальцем по деревянному лезвию, на удивление теплому и как ему показалось даже живому. И острому.
Макс вздрогнул и отдернул ненароком порезанный палец. Правда видимо он сделал это не достаточно быстро или тому была иная причина, но несколько капель его алой крови все-таки упали на поверхность ножа и тут же впитались в темное дерево.
Макс засунул порезанный палец в рот и уставился на довольного Ерофеича.
— А чем ты мандрагор брать собираешься? Вот. Нож из дуба векового, в семи водах омытый, на семи ветрах высушенный. Сам делал. Ох и намаялся я с ним в свое время... Однако ж без него в нашем деле никак... Травы только им брать надо. Признал он тебя. Хорошо это.
— Вот про «в нашем» и про то, какие такие дела меня ждут, хотелось бы поподробнее... В деталях.
— Мне, что все тебе разжевать, да в рот положить? Не малой, сам разберешься. Одно запомни паря, моих держись крепко, они не предадут. Ладно, чего рассусоливать-то... Пора мне, мочи уже нет... Притомился я чегой-то сегодня. Дай-ка руку паря.
Макс протянул старику руку и тот крепко ухватился за нее.
Вспышка яркая, как тысяча солнц... И темнота.
Сердце замерло и волна леденящего холода сковала тело. И тут же схлынула неизвестно куда. Сердце вновь забилось в пусть и учащенном, но вполне привычном ритме.
Марина вытерла ладонью мгновенно выступившую холодную испарину со лба. Цифры на экране монитора расплывались и норовили покинуть свои законные места.
Что же за день то такой? Как с утра пошло все наперекосяк, так и сейчас...
Утром Марина проснулась в холодном поту, с колотящимся сердцем... А все этот сон...
Марина непроизвольно сунула руку себе между ног... Там все было мокро. Это сколько же из нее натекло?
Ей срочно надо к Максу, ведь недаром ей сменно он приснился, а не Олег.
Она помнила каждое его прикосновение, каждое движение. И даже это его «Сука» плевком брошенное ей в лицо завело ее еще больше. Он имеет полное право называть ее так. Потому, что она сука и есть.
Ей надо к нему. Он должен, ее выслушать. Потом пусть сам решает, что с ней делать... Это его право, дать ей шанс все исправить или нет, но выслушать ее это его обязанность.
Жаль, что в тот день это не получилось... А может и наоборот, хорошо, что не получилось, сгоряча могли и дров наломать.
В памяти опять всплыл ТОТ день.
Когда Олег ушел Марина еще долго пыталась дозвониться мужу. Она засыпала его СМСками и все безрезультатно. Молчание. Телефон Макса был либо выключен, либо он попросту не брал трубку. И тогда, отчаявшись достать его самостоятельно она позвонила Наташке. Та сразу поняла, в чем дело и обещала помочь если получиться...
Получилось. Скоро Наташка перезвонила и сообщила, что дело выгорело и Макс с Данькой сидят на кухне и бухают по-черному и как только Данька доведет Макса до необходимой кондиции Наташка уложит его баинки. А вот уже завтра Марина сможет спокойно приехать и забрать своего мучимого тяжким похмельем благоверного.
Вот тогда-то Марину немного и попустило. Наташкин план показался ей вполне разумным и правильным. Она даже почти успокоилась, в душе поселилась уверенность, что все скоро наладиться, что она сможет объяснить мужу, что она конечно же виновата но ведь ничего непоправимого не произошло. Главное, что она по-прежнему любит его, Макса, что никто другой ей больше не нужен. И Макс ее тоже любит... А значит вместе они смогут пережить и это испытание.
Она не собиралась ждать до утра, она прекрасно подождала бы на кухне у Лапиных, пока этот алкаш проспится и уж тогда бы она взяла его в оборот тепленького и страдающего от похмелья...
План был хорош... Но, не выгорело. Скоро Наташка перезвонила и извиняющемся голосом сообщила, что ее охламон ляпнул Максу что-то не то и тот взбрыкнув ушел, куда глаза глядят...
И опять началось томительное ожидание.
Марина сидела в темноте, когда пилюкнувший телефон сообщил что абонент Макс снова в сети.
Наконец-то. Соизволил... Уши ему оборвать, гамадрилу. Разве можно, так над женой измываться? Уж лучше бы глаз подбил. Синяк и тоналкой замазать можно. Главное, чтобы вернулся.
Она набрала номер и подошла к окну.
В их машине, которую Макс любовно называл «Ласточка» зажегся свет.
Сообразив, что это значит, Марина как была в одном халате на голое тело и тапочках со всех ног бросилась к двери. Он был здесь. Совсем рядом... Только бы успеть, пока этот козел опять не сбежал...
Лифт как назло все не ехал, где-то высоко громыхая дверями.
Марина не стала ждать, пока он с самой верхотуры доберется до их четвертого этажа и выскочила на лестницу.
Держась за перила она бежала вниз по ступеням спеша не опоздать... Опоздала...
Когда она, выбегая из подъезда и путаясь в длинных полах махрового халата упала споткнувшись о порог разбив при этом о грязный асфальт руки в кровь и рассадив колени, машина уже отъехала довольно далеко и вот-вот должна была повернув за угол выехать со двора.
Марина не обращая внимания на боль в ободранных руках и сбитых коленях поднялась и, что было сил припустила за уезжающей машиной.
Она бежала разбрызгивая холодные, весенние лужи босыми ногами, тапочки соскочили при падении и теперь сиротливо мокли в большой, грязной луже.
И опять она не успела. Да и где ей было угнаться за машиной...
Запыхавшаяся Марина добежав до поворота за которым скрылась ее прошлая жизнь, остановилась и вытерла дрожащей, грязной рукой слезы льющиеся по щекам.
А слезы продолжали бежать из глаз смывая с нее грязь щедро смешанную ее кровью