- Понял? Хуй с тобой, петушок, я тебя и пальцем не трону, живи, но, блядь... Понял? Да вали вообще, сука, и чтобы на глаза мне не попадался больше! И сумку эту свою забрал! А если возле моего компьютера я тебя увижу... Чушок ёбанный! Крышу он нашёл, пидарёнок, сука!
Я не смотрю в расквашенную, только начавшую подживать Эдькину харю, мне и смотреть не надо, чтобы почувствовать, что он сейчас чуть не ревёт! Мало. Но валить надо, а то, не дай бог, и точно разревётся, а тогда по-всякому может выйти. Боится он, крыса, но и со страху, с тоскливого страху, и ещё оттого, что разревётся передо мной, - крутой ведь братан, куда там! - может и кинуться. И я, прихватив с утра приготовленную сумку, выскакиваю из дома и, радостно улыбаясь, ну, не радостно, но довольно (так правильней) сбегаю по лестнице - у меня на первом этаже за почтовыми ящиками сигареты припрятаны... Во, ещё чего-то гаду надо! Не всё сказал, козёл.
- И чтобы домой сёдня не совался! Убью! И чтобы в подъезде я тебя не видел, хоть в канализации ночуй, где хочешь.
И тут меня прорывает!
- Да пошёл ты! Не волнуйся, не приду, сука! Завтра приду, но учти: не один приду! А вот тогда тебе же лучше, чтобы самого тебя нихуя дома не оказалось! Каз-зёл.
- Чо-о?! Да за "козла" на зоне топчут! Ну, с-сука-а...
- Давай, давай, иди сюда! Что, сконил? Ты, козлина, учти, что ты живой пока только потому, что я не захотел, чтобы мать снова ревела у нас. Но я и ведь могу и передумать!
- Убью-у-у!
А я уже на улице. Хуй ты меня догонишь, козёл! На прямой, по-честному - хуй тебе со мной гоняться, а если бы совсем по-честному, так и вообще. Ага, из подъезда-то и не выскочил. Воет он, скажите пожалуйста! Хм, "скажите пожалуйста" - это я совсем, как Ласочёвы! Да уж, Ласочёвы... Блин, надо же, чтобы так повезло мне! А вот повезло... Ах, ты ж! Сигареты. Падла, Эдька! Да и хуй с ней, с "Балканкой" этой, кислушкой.
Вон, парень какой-то идёт. Рискнуть?
- Извините, а у вас сигаретки не будет? Пожалуйста, если можно. Да нет... О, спасибо большое! Угу. Спасибо ещё раз!
О-о, "Винстон". Есть ведь нормальные парни, и почему у меня такой братан? Козлина. А может, прав Ил: нельзя решать такие дела наполовину? Прав, наверное, кому про это знать, как такие дела решаются, как не Илу. Эх... Брат - что тут сделаешь, некуда мне деваться.
Да ну, некуда! Как раз сейчас-то мне очень даже есть куда деваться. Ла-соч-чё-вы! Ласточка! Ил-два! На краю мы кач-чаемся, Ты и Я, Ты и Я, Фью-фью. На краю. Ноги свесили, чу-де-са. Чудеса... "Агата Кристи", моя любимая команда. Славян обещал мне все её альбомы в MP3 пережать, говорит, что на сборнике - этот, как его - да, битрейд отстойный, а он мне качественно пережмёт. Вообще, Ласточка - это...
Так, ну что, сколько щас там? Посмотрим - 16:38, то есть без двадцати пять. Ил сказал в пять ему позвонить. А интересно, у Славки Последний звонок закончился? Так. Записная книжка. "Ласточка" - вызов. Если ответят, что абонент недоступен или там вне... Ага, правильно, гудки - Ил же запрещает ему телефон просто так отключать, только на уроках. И мне тоже запретил...
- Славка! Ну, Славян, чо делаешь? Вау, самый остроумный! Со мной он разговаривает, скажите, пожалуйс... Если я не вовремя позвонил, так и скажи, и не хер мне... Всё, пока!
Псих, блядь. Зря я ему позвонил. Ну, и ладно, я тогда и Илу звонить не буду, подумаешь! Во, звонит. Точно. Не буду отвечать, на хрен.
- Да. Ну, а чо ты? Я ж нормально позвонил, а если тебе некогда... Ну и всё. Да я не дуюсь. Да, с квартала. Да пошёл он! Славян, прикинь, я ему всё сказал, козлу! Типа, кто он по жизни. Когда уходил. Ну, мать спит, ей сегодня в ночную. Да ну, Слав! Да? А когда он звонил? А у тебя уже этот Звонок твой кончился? А-а, с пацанами. Я слушаю, Славян, слушаю... Славка, да мне типа как бы "неуд". Ты не ори, да? Орёт! Знаешь, на кого... Да нет, давай знаешь тогда как замутим? Ты отцу сам позвони, чтобы он тебя забрал, а потом мне позвоните, вместе уж и подъезжайте. Ну, не знаю, давай на Ленинградской я буду, на перекрёстке. Возле "Спортивного"? Ладно. Да понял, понял. Ага, отбой.
Йе-ес-с! Я сегодня у Ласочёвых! А никто и не сомневался, но приятно. А Илу я всё-таки позвоню.
- Алло, Илья Иваныч? Ил, это вы, что ли? Что-то я вас не узнал - это вы богатым... Ладно, без ерунды (занятые все, скажите, пожалуйста! Ну, щас я тебя, "Ил-2"!). На вызове Всеволод Тверских! Звоню согласно приказу, жду дальнейших... Ха-ха-ха, И-ил! Да ну. Да, Славка уже сказал. Ну, звонил. Есть. Есть, говорю! А это, Ил, прикиньте, я Эдьке сегодня высказал! Ну, почти в лицо. Да я не нарываюсь, достал он меня, гад... Нет, я в школу заходил. Ну, потом поговорим, Ил, хорошо? Угу. Отбой.
Блин, подпортил настроение всё-таки! Незначительно. Школа. Херня.
Так, "Мир связи". Зайду, уже три дня собираюсь. Надо же узнать, сколько "Нокия" моя стоит, интересно же.
- Здрасьте. Девушка, а спросить можно, а где у вас "Нокии" лежат? В тех витринах? Спасибо. М-м, да я посмотреть. У меня есть N73, вот, а я такие же хочу посмотреть, и карты памяти скажите где. Всё, вижу, спасибо. А обязательно сумку в камеру хранения?
Так, слева "Нокии", аксессуары в витринах на входе... Мама, них-х, девятнадцать штук, мамочка моя! Ил чо там, ох... обалдел? Это Славяна замут, сто пудов. Ну, да: "Во, Севка, такая "Нокия" у меня была, жёсткий мобильник! Я, упырь, его в Банном утопил, прикинь, так чуть сам не утопился следом! И утопился бы, если бы не плавал так, исключительно-из-зю-юмительно! В натуре говорю, реально жёсткий аппарат, и карты памяти не то что у отцова "Эриксона" - там же у него только "соньковские" MS подходят, а тут..." и т.д., и т.п. В результате "Нокию" эту - охуеть, девятнадцать штук! - они мне с Илом и подарили. Знал бы, не взял! Да уж, не взял бы... А куда бы я делся? Ил же подарил! Ну, от Славяна я бы, может быть, если бы повезло очень, если бы повезло, то и отбился бы, а когда Ил... Ёб, тут ведь ещё круче есть - 9600-ая. Скоко?! Бр-р, пошли отсюда, Тверских, по-тихому, пока крыша не слетела.
- Девушка, спасибо!
"И в поисках крыши летает душа и в самый низ, и в самыеверха-али-гали-Кришна, хали-гали"... "Опиум", 95-ый год. Супер. Как там? "Люди тычут в спину, их пальцы горят, а в ботинки стекает дерьмо. Да только мне плевать, ведь это их дерьмо"... Эх, "Нокию" я не подзарядил... "И, задравши хвост, я лечу за тобой, я ужасно тупой, очень тупой, мда? Хорошая крыша летает сама и в самый низ, и в самые верха". Да, слети моя и без того... крыша, и стану я, как Славка, тогда, уподоблюсь ему, и тогда мне только один путь: на паркур. А Ил тогда нас с Ласточкой...
- Ой, извините! Да есть у меня глаза - вот, два. Спереди, а на затылке нету. Угу, разговариваю.
Есть же такие! Сама же, блин, чуть ногу мне не... чуть меня левой нижней конечности не лишила. И причём здесь мои глаза, скажите, пожалуйста? Надо было ей сказать: разговариваю и этим отличаюсь от вас. Нет, вот так: и этим в самую лучшую сторону отличаюсь от вас! И добавить: мадам. Ну, вот почему так? Всегда же я придумываю, что можно ответить, но после. А поезда уходят. Хм, а вот как раз с Ласочёвыми - ну, со Славкой, это ясно, с ним же слова не вставишь! - а вот с Илом я всегда, ну, почти всегда всё к месту и вовремя говорю. Да, в общем-то, всё мне ясно, почему...
- Севка, что ты слушаешь? "Второй фронт" - "Агата", разумеется? Севка, Славка, вопрос: почему Германия всегда проигрывала большие войны?
- Не знаю, Ил. А правда, почему, крутые же бойцы они?
- Ответ: потому что все большие, самые главные войны Германия вела на два фронта - это упрощённо, но это так.
- Смысл вопроса? Да, Ил, же! Славян, скажи отцу, чтобы...
- Пап, ну?
- Смысл, бойцы, следующий: не распыляйтесь. Не раскидывайтесь. В большом, в главном - непременно, но и в мелочах не стоит. Это упрощённо, но это так.
Ну, не знаю, смысл очень даже понятен мне тогда стал - что имел в виду Ил-2. Вообще, про жизнь, наверное, и про бой, и так, про всё остальное - это ясно, но мне особенно понятен стал смысл его слов. Ведь... Блядь, я его люблю! Как я его... По-настоящему, реально серьёзно - а с ним, с Илом, по-другому нельзя! Это мне Ласточка в первый же день сказал, а я это запомнил, и понимаю, что Ласточка был прав. И хули?! Хули мне с этого понимания?! Он же... Как так можно-то вообще. Блядь, пристрелит ведь. Хорошо бы - раз и... Угу, размечтался, будет Ил-2 на такого... Будет он на голубого! - да, на голубого! - пулю тратить! Так убьёт - презрением, наверное. А то и прогонит просто, а так ещё хуже... С-с-с, больно-то как! Что же это за Мир такой: любишь человека так, что больно становится.
Всё равно. Буду, всё равно. Тишком, сбоку, а буду! И похую! А если узнает Ил, то пусть хоть что делает. М-м, тихо, Тверских, тихо, люди же оглядываются. Всё. Я спокоен. Как всегда. По-другому тоже мне нельзя, только так: внешне спокойно. Сучий Мир!
Хм, а Славке по барабану - это я про тот разговор, ну, про "два фронта". Как горох об стенку! Суперный пацан, вообще, по жизни суперный! За всё сразу хватается, всем увлекается, и, главное дело, что всё у него получается! Почти. Ну-у, это если он себе шею не свернёт, тогда всё получится. И все у него друзья. И все, кого он знает, все самые классные - это его слова. "Славян, - говорю, - как же так, что же, козлов вокруг мало, что ли? Что ж ты всех... радуешься всем?" А он (не, ну такого ответа я не ожидал, это по-любому) мне такой: "Севка, вокруг не просто козлов много, вокруг есть такие, для которых и названия-то в человеческих языках не придумано. Но я их не вижу, в упор. Ну, это пока эта мразь не вздумает у меня... у нас на дороге встать. Вот тогда - другой базар тогда! А со мной только те, кто со мной. Говна со мной быть не может, я говно в упор не вижу! И больше - теперь - я никогда в жизни в говно не вляпаюсь - это про всех, кто со мной. Ты, Севка, самый-самый! И ты со мной в любом деле рядом встанешь, как тогда, в скверике, и я с тобой тоже встану - только так. И все рядом со мной такие, вот потому все, кто со мной... всем я и рад. Внятно?" "Вполне", - говорю, а у самого... И гордость. Ну, много чего ещё, но гордость - это впервые.
Эх, аккумулятор у меня подсажен. С Эдькой, с козлом, даже подзарядить его не смог. У Славки заряжу, от его зарядника, что после утопленной "Нокии" остался... Так, "Позорная Звезда". Суперальбом! У Самойловых говна по жизни нету, но этот... "Айлавью". "Знамёна нашей армии-и ещё дрожат за горизон-нтом"... Супер, воще! "Но те, кто видят впе-ре-ди, на кожу ловят алый отб-леск"... А Ил этот альбом не очень. Да он вообще "Агату" не очень, он Вэйтса своего... Я, как честный человек, признаю, конечно, но... Хотя, может, я ещё не дорос. А так-то Ил признаёт, что "Агата" самая - это уже он как честный человек... В России. Но он "Декаданс" больше у Самойловых уважает, а я его не понимаю. Нравится альбом, конечно, но тревожно что-то, как даже и от "Майн кайф" не тревожно. А "Позорная Звезда" - сколько здесь про меня! "Нас родила непонятная звезда, в нас оставил след холодный свет. Ночью луна, потаённая война, запрещённая мечта. Наша красота, подлая судьба, нас ещё погубит навсегда. Это не беда, не твоя вина, ты веди нас за собой, Позорная Звезда. Одинокие воины. Мы? Я..." Как красиво!
- Да вот же, я ж музыку слушаю! Блин, Славка, ты наушники-то видишь? Как же я...
- Так же. Надо видеть, если не слышишь! Всё! Не хочу я спорить, пошли в машину. Сигналим ему такие, сигналим. Всё! Сказал, всё. Севка, а чо это у тебя такое квадратное в сумке?
- Да так. Славян, я не понял: куда Ил-то делся?
- Вон он, за "Спрайтом" я его...
- Сам не мог?
- Ё, Севка, ты мне слово сказать дашь? Отца пока нет. Слово не могу сказать!
- Новости!
- Ты... Я тебя по-хорошему щас прошу, я тебя реально уговариваю: глохни! Вот. Так, главное: ты с этим кексом побазарил?
- Не хочу говорить о нём.
- Я... Погодь, почему это не хочешь?
- Чтоб не сглазить!
- Ты не тупи, да? Ты говори уже, да?
- Ну, побазарил.
- Ты... Всеволод, я чо из тебя, клещами должен?
- Ласточка, да всё по мазе, типа согласен он.
- Типа? Севыч, в смысле?
- Согласен, но...
- Бабки?
- Угу.
- Порешаем.
- Ил идёт.
- Угу, вижу. Севка, я с тобой, на заднее, там и договорим.
- До дому не дотерпишь?
- Можно подумать, там нам с тобой... Ну, поздоровались? Вольно, Севка, хи-хи. Пап! Он музыку слушал! "Агату" свою, не иначе. А чо ты "Спрайт" не купил? Ладно, и "Фанта" покатит. Севка, я с тобой, на заднее. Ил, береги затылок! Блин, пап, чо у тебя тута? Ящик этот свой... Севка, в багажное его, и сумку свою туда же. Ну, как хочешь, только если ты мне по коленке... Ил, кому сидим, трогай, милай! Я так думаю, что "Серебряный Дождь" свой ты мог бы и на "АвтоРадио" переключить... Севка, и скоко он просит? Ох-х, ё-о! Хотя, конечно... Ну, это да. Не, да порешаем. Чо, в натуре? Это жёстко, это он, красавец, кекс этот... Ну, если и цепь, и звёздочки в упаковке. Да ты говорил, что он из стока его в супер переделал, но дорого. "Ёлинс", Севка - это такая фирмочка специальная, это всё равно что... Не знаю, с чем сравнить. Лучшие они, я тебе дома почитать дам, есть у меня сайт их, там и английский, и итальянский разделы есть, переведу. Техническую байду перевести Ила попросим или Промт подгрузим.. Задний амортизатор, что ли? Знаешь, Севка, что я скажу? Я скажу, что ни х... ни шиша не дорого выходит, это даже мы с тобой его как бы кидаем, получается, если у него все "Ёлинсы" стоят, да ещё и демпфер - так это правильно называется, Севка, на руле. А это чтобы руль... Что?
- Через то! О чём шушукаетесь, спрашиваю. Если не секрет.
- А если секрет?
- Если секрет, то не говорите, переживу. Хотя, как сказать! Если у вас секреты завелись, то это мне...
- Это тебе хана. Слышали уже, пап! Ты скажи лучше, мы сегодня сауну запарим?
- Двух мнений быть не может.
- Йе-ес-с!
- Вячеслав, я тебе просил? Терпеть я этого не могу.
- А ты моги! Севка, я т-те толканусь, бль.
- Ласточка, не маши перед носом! Крылышками.
- Убью, на хрен.
- Ой!
- Ой! Пап, у него в сумке... нечто! Блин, Севыч, у тебя там что за... предмет? Синяк ведь ос-с-стан-нется. С-с-с, убь... Ха-ха, Севка, гад здоровый, ха-ха-ха! Ой-ёй-ёй! С-с-с!
- А ну! По башке мне сзади! Я разбирать не стану, кто сделал, обоих выпорю!
- Севыч, ты... Потом, да? У-у!
- Блин, Славка. Смотри, футболку мне...
- Ой, Севка! Блин, Сев, я ж не хотел.
- Что там у вас?
- Пустяки, Ил.
- Пап, я футболку Севычу...
- Поганец! Не напасёшься на тебя. Порвал, что ли?
- Типа.
- Пороть поганца.
- Да, Ил, да фигня.
- Севка, извини, а? Домой приедем, я тебе новую дам. Извини, а?
- Славян, ты чо, как олень, какое "извини"? Зашить - и покатит. Вообще-то её выкинуть давно пора. Блин, на горле!
- Так я ж и говорю! Севыч, выкинем! А дома я тебе новую дам. У меня такая, знаешь, есть, бериковская, с нахмуренным взглядом - супер тебе будет! Я и не одевал её. Не надевал! Чтоб тебя, Ил, с правилами твоими, только каникулы начинаются, а уже... Блин, Севыч, футболочка - супер, тебе воще по теме будет, серенькая, как раз тебе под цвет глаз, а горло и рукава синие, и на груди взгляд бериковский - прикинь, Мото-Джи-Пи! Эх, футболки есть, куртка даже у меня есть, "Спиди", а моца нету у меня, лохом живу.
- Куртка тебе большая, тебе её дядь Женя на вырост подарил.
- Да-а, пап, на вырост. Воще такие! Севка, прикинь: подрастёшь, мол, тогда и... А у самого, у дядь Жени, модельное агентство, и в производство он залез, а? И не мог племяннику(!) по размеру куртку (бу-бу-бу, зу-зу-зу). И на "Пьяджо" на своём... Беверли. За руль не пустил... зу-зу-зу.
- Ты что там, сзади буркаешь? За руль тебя! Там Италия, не Россия! Ты вспомни, на чём там менты рассекают! А карабинеры, дорожный спецотряд?
- Это да! Это в натуре, жёстко у них. Прикинь, Севка: "Дукати Мультистрады", а тачки - даже "Феррари"! Ч-чёрные! С мигалками, правда. А так - мигалки снять, и тема! 612-е, "Скальенти", две штуки, говорят, карабинерам на Милан дали.
- Кто говорит-то? Женька? "Феррари 612", надо же!
- Ванька говорит, представь себе!
- Кто?
- Ванька Джинори! Кто-кто...
- "Ванька"! Мама, чемпион Италии по стенду! Это ты его так, что ли?
- Дядь Женя его так! А чо, ему по теме: Джованни - Ванька. Он и русский учит, но дядь Женя мне не разрешил с ним, чтобы типа русский я ему, и как бы даже запретил, можно сказать, а Ванька ржёт, прикиньте... Севка, а футболку, ну, Берик, я и не одевал, у меня упаковка, три штуки! Точно! Сёдня и оденем.
- Слав, да я...
- Да ты глохни, да? Чо в сумке-то?! Молчит, гад!
- Приедем, увидишь.
- Ля-ля, фа-фа, какие все таинственные, куда, на хрь... куда там! М-м, па-ап!
- Что, Сла-ав?
- У меня днюха первого.
- М-м, у кого? У тебя? Врёшь, поди.
- Ил!
- М-м, точно, первого. Склероз - мой диагноз.
- Смешно. Укатайка. Короче, сегодня пятница, 25-е. Последний Звонок. Через неделю пятница, 1 Июня, День защиты мелких, мой день рожденья...
- Славка, да ты толком говори.
- Нет, пап, проехали. Потом, может быть.
- Ну, смотри.
- Да. Потом. Дэну позвонить, что ли? Ё! Он же со своими на приёме - прикиньте! - у мэра!
- Гордишься?
- Ил, я...
- Я бы гордился, Слав.
- Так я и горжусь, Ил. А что? Лучшие выпускники! Дэн лучший - горжусь. Пап, он сегодня к нам... тоже на ночь, по ходу.
- Общий сбор, значит... Слав, только не как в прошлый раз, чтобы мама его не искала! Молчать! Habaht! Я сказал, вы исполнили - субординация. Ruht, Славка, сам я ей позвоню, так вернее будет... Кстати, о школе. Сева?
- А? Что?
- Ой, не могу! Севка такой...
- Вячеслав, не можешь - не делай! Хихоньки ему! Сева тебе друг? Дальше объяснять?
- Зу-зу-бу-зу.
- Вот и чудно. Итак, Всеволод?
- Да был я там, вчера и сходил.
- И?
- Пап, он такой, из него клещами всё.
- Славка, да хорош. Ну, сходил. Я не знаю, Ил, чо вы ей говорили, но она... вежливая и не орёт, а это вообще! Чтобы директриса наша! Короче: сочинение перепишу, по английскому досдам, физику не надо, физичка мне ничего не предъявила, оказывается - и порядок! Спасибо вам, Ил, я не знаю, что бы... Нет, не пустяки! Я не считаю, что пустяки. Славян! Не трогай ты сумку, сказал же! Ну, и всё. Так вот, Ил, не пустяки. Спасибо.
- Мгр-р.
- Да, пап, это ты. Ладно, молчу. Севка, ну, ладно, обошлось всё, ты хоть теперь-то скажи, что ты там написал, в сочинении этом?
- Да ну. Славка, это же шутка была. А они... Ладно. Короче: свободная тема. Совсем свободная - прикинь, Ласточка, эксперимент, что ли, ну, а я утром анекдот услыхал, дурацкий анекдот, конечно, но прикольный как бы. Дай, думаю... Нет, раз совсем свободно можно писать, то можно же и пошутить как бы. Это я не проникся такой, это я с ними попал тупо, можно сказать. Дальше. Пишу, а и самому смешно, блин. Да, собственно, ничего особенного. Сидит, значит, наш трудовик дома - да, сказать же надо, что у него есть птички, канарейки там, попугайчики, так мы весь год одни клетки на трудах делали! Эх, зря я про него, хороший мужик, но ведь клетки эти... На кой чёрт столько? Это же, Ил, я точно говорю: в эти клетки, что мы ему наделали, можно ведь всё поголовье, не сражённое птичьим гриппом безвременно, - всех туда можно, стаями! Славка, да не щипайся ты - вот же, смешно ему. Ну, и мне тоже было смешно - пока писал...
Ну, вот. Сидит, значит, наш трудовик - Иваныч тоже, кстати - сидит он такой дома. Вечереет, сгущаются сумерки, на город спускается чёрная-чёрная ночь. Бьёт полночь! Канарейки все в голос: "Ку-ка-ре-ку!" - из каждой клетки... Славян! Я тебя последний раз! От восторга он - скажите, пожалуйста... Ну, вот. И тут шаги. И в дверь - СТУК! Я так и написал, большими буквами. Ну, Иваныч наш, он мужик не трусливый, он человек напильника, станка и металла, идёт такой, дверь такой открывает. Славка! Вот, а там - Смерть... Ил! Велосипед!
- Блин, что он, идиот - поперёк дороги? Так, и не надо мне тогда рассказывать, а то... Да? Ладно.
- Вот, значит, Смерть. Ну, Иваныч такой: "Шо? Ты хто? До мэнэ?" Ну, он хохол у нас, ничо мужик такой, с юморком. Кстати, сам-то он моё сочинение очень даже оценил. Да, дальше. "Шо? До мэнэ?" И тут видит, что Смерть какая-то ма-аленькая, лохастая, только что коса настоящая, она, Смерть, её к косяку прислонила, а сама на её рукоятке сидит. Маленькая, короче. И клювик - прикиньте! - из-под капюшона торчит... Ил, я не буду дальше, мы так точно приедем. В столб! Ну, вот, другое дело, покурите, я дальше тогда. Славка, у меня рука вспотела. Да? Ну, ладно, держись, раз у тебя тоже. Ну, вот, Ил, а дальше неинтересно! Догадались ведь. Славян, ты не гони, тоже ведь догадался. Да я не ломаюсь! Слушайте... Короче, всё правильно, Смерть к Иванычу за канарейками-попугайчиками пришла. Ну, он такой: "Проходь, будь ласкова", - а куда деваться, Смерть всё-таки! А Смерть - ну, тут я, можно сказать, горжусь собой как литератором! - она такая и говорит, мол, типа косу мою прихвати в помещение, замудохалась... Ой! Ну, ладно, это же не матерное. Вот, умоталась я, говорит, Иваныч, косу прихвати. А он: "Чо коса-то такая, не по росту?" Ага! Смерть ему и отвечает: "Поголовье же у тебя! По размеру поголовья и косу выдали". Погодь, Слав, дальше вот ещё. "Это чо, - говорит Смерть, - вот одна коллега моя, вот у неё коса! Ей сегодня в Южный Китай на птицеферму очередь выпала идти, смена там у неё сёдня..." Ил, сгорим! Славка, да вон он, справа, вот же. Что ж бычки-то ронять! Ласточка, дай отцу "Фанту" глотнуть...
Ну, вот. В комнату они заходят, Иваныч косу тащит, а Смерть такая зашла и офигела как бы. "Иваныч, - говорит, - предупреждать надо! Тут сколько этажей у тебя? Небоскрёбы, блин, канарейкины! Мне на альпинистское снаряжение средств не выделяли! Снимай все клетки и на пол ставь, рядами. Готовь мне фронт работ". Ну, Иванычу как-то так. "А можэ, - говорит, - того?" А Смерть: "Чего - того? Снимай, сказала, а я пока косу поточу, выдают, блин, неточёные, а тут, понимаешь, целое поголовье!" "Приплыли!" - думает Иваныч, но за клетками полез, чтобы снять их. А Смерть такая: "Погодь, погодь, Иваныч, это что у тебя за вещь такая, эксклюзивная? Ну-кась, ну-кась, закажи, я заценю". "Та-а, - Иваныч говорит, - цэ ж у мэнэ такий Севка Тверских, цэ вин зробил". Смерть: "Отличник, разумеется?" Иваныч: "Та куды! Мда?" Смерть говорит: "Тверских, Тверских... не помню. А знаешь, Иваныч, ты мне эти апартаменты продай - из красного дерева, конечно? Ну, или махнёмся. А на шо? Ну-у, я у тебя тут дезинфекцию проведу, ну, пару канареек прихвачу, ну, попугайчика вон того, розовенького, гламурненького, для отчёта - и всё. Остальных не трону. Забились, типа? В смысле, по рукам? И учти, Иваныч, это сегодня на фирме специальное такое предложение, это у меня акция такая, это ты учти, это у меня редко. Это я в последний раз - дай чёрт памяти - лет шестьдесят назад, что ли, в бункере каком-то, в Берлине, что ли (склероз у меня, Иваныч)... А, точно! Попугай там был, "хайль" всё кричал! Так я с его хозяином - как его, с усиками такой - на пистолет забилась, с розочками золотыми. Где он тут у меня? Ща-а, покажу. Тоже, я тебе скажу, гламурная вещь - зырь! "Вальтер", "Шмальтер" - склероз". Иваныч, такой: "Ой, ё! Цэ ж..." Смерть: "Ну, он. Да хрен с ним, дай сюда, всё равно патроны кончились. Так что тебе сегодня повезло, можно сказать"... И-ил, я ж так сам смеяться начну, а тут серьёзно надо. Аж до слёз, надо же...
Ну, вот. Смерть: "По рукам?" Иваныч: "Базар!" Ну, всё, Смерть прихватила то, на что забилась, дохлых канареек на косу погрузила, усопшего розового попугайчика под ручку, и такая пистолетиком машет на прощанье: "Покеда, Иваныч, спи спокойно, дорогой товарищ! - ну, это так Смерть "до свиданья" говорит обычно. - Дела у меня ещё есть, ночь началась только. А за этой клеткой - ты смотри, чтобы ни царапинки! - попозже братана своего подошлю, он у меня размером побольше"... Что? Ну-у, да, Славка, Смерть - "она". Блин, точно, надо было "сестра" написать. М-м? Да перебил, понимаешь. Да... Ну, вот, короче, Смерть и говорит: "За ней, за клеткой этой, завтра ночью придут к тебе. Соразмерная Смерть придёт, а так покеда, спи спокойно, дорогой товарищ, и Севке своему Тверских привет передавай, а то у меня с ним ещё не скоро стрелка забита". Всё. А шуму было!
Ил вытирает последние слезинки, качает головой, мы трогаемся, Славка держит меня за руку, завидует, что не он такое сочинение написал, но так бы и ему в гимназии допуск на годовые тесты подрезали, а мне... Мне ещё никогда так не было! Много слов можно сказать про то, как мне сейчас, но я скажу так: мне никогда ещё ТАК не было. И рассказал я сейчас всё гораздо смешнее, чем написал. Это потому, что Ил сидел, обернувшись ко мне, слушал, хохотал, радовался. Ну, и Славка тоже, и ему я тоже рассказывал от души - это же Ласточка! Но Ил...
Как всё... Почему всё так, а? Мир сучий: любишь человека, счастлив, когда он смеётся, крылья растут, когда он на тебя с удовольствием смотрит, смеётся твоим шуткам, а сучий Мир... Блядь, курить так охота, что аж крутит...
- Ласточка, а чего сегодня Ил такой? Задумчивый, молчит почти всю дорогу.
Славка поворачивает меня лицом к себе, критически рассматривает футболку, довольно кивает, срезает леску с этикеткой, убирает свой ножик - тема! классный ножик, называется "хузба" - национальный абхазский нож, реально тема, - потом задумчиво теребит себя за пепельную прядь (манера у него такая) и отвечает:
- Сев, он уже неделю такой. Но я... Ты бы с ним поговорил, а?
- Про что? - удивляюсь я. - Про мотоцикл этот, который ты задумал? Нет, Славян, это ты сам должен, это я права не имею, да и вообще.
- Вообще-е! - злится чего-то Славка. - Два тупореза, вообще, ходят, блядь, об гантели в моей комнате спотыкаются, задумываются, вздыхают. Глупые!
- Кто? - ещё больше удивляюсь я.
- Я с Дэном! Бль. Ладно, проехали. До вечера. Вот Дэн придёт, и будет тогда разговор. Не, Севка, это я так, просто. Про моц разговор будет. Ты чего в сумке припёр? Тверских, если ты не скажешь, что ты в сумке припёр, у-у-у!
Ласточка трясёт сжатыми кулаками у себя перед носом, сожмурился от злости. Блин, обожаю! Я посмеиваюсь, а сам решаю, что, пожалуй, можно показать: всё равно, до первого июня, до Ласточкиной днюхи секрета не получилось.
- Ладно, Ласточка, тащи сюда сумку, только не подглядывай, я сам всё покажу! - вот, значит, сюрприза не вышло.
С Эдькой моим дома же не оставишь - сто пудов выкинет, если найдёт, а у Ласочёвых и подавно секрета не будет: Славка залезет, узнает. Хотя...
- Дай сюда, я сам, - хотя можно было с него слово взять, но мне и самому... - Щас, Славян, целлофан только снимем.
- Севка, погодь, отец пришёл со стоянки! Вот все и посмотрим. Ты доставай пока, а я...
И Славка мчится. М-м, "мчится" - хорошее слово. Он мчится встречать своего отца. Моего Ила. "Моего" - как же, размечтался! Сука, что ж так больно-то! Ладно, пока они там, так даже лучше, надо же мне мою композицию... Блядь, ну и бардак же у Славяна на столе! Куда бы... Только сюда, больше некуда. Вообще, кругом бардак, как так можно! И, главное дело, в комнате своей чёрти что творит, а на кухне - ни-ни! Чтобы, не дай бог, крошку со стола уронить или там полотенце не туда повесить - пена из ушей, дым, то есть... Всё, покатит, только надо вот так загородить - Славкины шорты для этого сойдут.
- Севка, ты что тут один, в этом... дворце Ужасов? Славка, как тебе не совестно - друзей у себя в этом Храме Хаоса одних бросать?
- Не смешно, между прочим! - рассеянно отзывается Ласточка, а сам пытается мне за спину заглянуть. А я согласен с ним: да, Ил что-то как-то не очень, и вид у него, у Ила, какой-то грустный. Сердце щемит!
- Не смешно, - грустно соглашается Ил-2 со Славкой - и со мной, я же тоже.
Хоть так с ним поговорить, без слов.
- Кхм. Славка, пару слов сперва. Короче, я тебе подарок приготовил на день рождения.
- Зря! Севка, был же базар, чтобы ты не тратился. Пап, он же, наверное...
- Слава, дай Севе сказать. Сева, Слава!
Да что с Илом? Вообще ничего не понимаю.
- Да. Вот. Я и не тратился ничего.
Ну-у... В общем, я ожидал. Ну, что вот так всё примерно и будет. Нет, всё-таки не так. Я думал, что Славян попрыгает, повосхищается, Ила потормошит, меня потискает - и успокоится. Он ведь загорается, как порох, и горит ярко, и свету от него много, и шуму, и стенки даже рушатся, и броня в щепки, а потом... Нет, он, конечно, Ласточка, всё до конца делает, с Илом по-другому нельзя, но мой подарок - да ну! Я думал, что сунет он его потом куда-нибудь, завалит постепенно всяким... всяким, одним словом, тут у него, в его комнате, именно "всякого" полно, и забудет о нём. А Славка сейчас - он молчит, но по глазам его видно, КАК он молчит, и понятно, что подарок мой он никуда совать не будет и не завалит его своим "всяким". Всё это по его зелёным глазам видно, и от этого у меня ещё сильней щемит сердце. Ласточку я обожаю! А Ила я люблю. Он сейчас к Славке подошёл, руку ему на плечо положил... И почему Ласточка не мой брат? А вот чтобы Ил был моим отцом, я не хочу! Я его по-другому люблю - по-другому. По-плохому? Разве Любовь может быть плохой? Сучий Мир!
- Сева...
- Севыч. Я даже и не знаю, что сказать. Я эту вещь на стол себе.
- Сева, я теперь не знаю, что мне Славке на день рождения дарить.
Самое время Славке! Чтобы про моц, насчёт которого я с Арканом договорился. Но молчит он чо-то. Ладно, его дело.
- Папа, зырь! Мастерок, и на кирпиче. Севка, ты где взял-то его вообще? Надо же! Как ты его к кирпичу так. Супер! А рамка?
- Вот с рамкой труднее всего было, но, Славка, я тебе скажу, но только если ты... я уйду, понял?
- Ну. Уйдёшь! Чо за рамка-то?
- Слав, короче, дерева у меня не было ни фига, одна сосна, а это шняга, отвечаю. Вот, а тут смотрю: кто-то стул выкинул, ну-у, такой гнутый весь, ну, старинный типа, только покрашенный, старый, Ил, сто пудов! Гнутый весь, хитро как-то, и не фанера, а массив, дерево! Прикиньте. Я его по-быстрому в зубы и домой. Вот эта рамка из него, у него на спинке типа рейки такие - ну, я их... А стул Эдька выкинул, козлина!
- Пап.
- Нет, Слав, всё в порядке. Насколько может быть тут порядок.
- Да ладно, Ил, я привык как бы. Стул жалко, конечно. С него бы краску содрать, аккуратненько, шкуркой мелкой, например - супер! Гнутый такой массив. Вот только что это за дерево - я не знаю.
- Дай-ка, Слав. Бук. Это бук, Севка. Прочная, твёрдая древесина, под паром и на огне гнётся, не ломается, выдерживает большие нагрузки. Бук часто в хорошую мебель идёт, а стул этот, по-видимому, был "венским". Австрия, Остеррейх - там придумали, затейники.
- В тему подарочек.
- Ну, Слав! Я ж подумал такой, ты же на своей архитектуре... Короче, она тебя по-настоящему зацепила, архитектура, а с мастерка всё начинается, строят ведь, кирпичи там кладут, например, ведь мастерком.
- Подарок со смыслом, Севка.
- Севыч, смысл в том, что архитектура начинается с карандаша, а заканчивается строительством. Так что в этом подарке больше смысла, чем ты даже подумал. Да, пап?
- Пацаны. Севка, Славка... Нет, ничего. Погоди, Слав, я сяду. Всё, всё. Славка, да куда ты! Севка, куда он... Да какие таблетки, это нога! Какие тут таблетки, резать надо. Зимой в клинику лягу, осколок этот... О, Славка, коньяк! Чо-то ты мне много. Угу.
- Ил, - шепчу я, а самому страшно, ведь если что, то мне тогда только с крыши спрыгнуть! - Ил, а может, вам сейчас лечь, а? Славян, скажи ты отцу, а!
- Пап.
- Нет, пацаны, не надо. Это у меня - блин, я даже и не знаю, что это у меня. Даже Анатолий не знает, а уж он-то... Вообще, доктора чего-то. Осколок закапсулировался давно, не шевелится, он уже часть меня, можно сказать, а временами, ни с того, ни с сего... Это нервное что-то, память, наверное.
- Ой, пап, мобильник мой - я возьму, да? Дэн это, по ходу.
- По ходу. Так, я в кабинете побуду, мне нужно. Вы тут не резвитесь особо. Севка, что-то у меня...
- Какое, Ил! Мы тихо.
- Да я не про "тихо", я про мебель, её можно и по-тихому, Славян у нас спец в этом деле. Не смешно? Форму теряю. Ладно, я недолго.
Ил выходит. Нет, останавливается на пороге Славкиной комнаты, смотрит на меня, улыбается - мне! - и я улыбаюсь. Вышел.
Я устало опускаюсь на Славкину огроменную то ли кровать, то ли тахту, то ли я не знаю что. Что ж так больно-то! Почему я полюбил этого сильного, очень-очень сильного, очень красивого, молодого - моложе моего братца выглядит, да так и есть, дело не в годах - и верного человека - отца моего Ласточки, которого я обожаю, который должен был бы быть моим братом, а не урод этот, Эдька, и Ласточка становится моим братом, а моим лучшим другом он уже стал (за неделю!), а я люблю его отца - самого лучшего во всём этом сучьем Мире человека, и никому, особенно Славке, а особенно...
Ласточка подходит ко мне, садится рядом, в руке мобильник. Он поговорил с Дэном, пошептались они о чём-то, а чего шептаться, я ж и не слушаю, я слушаю то, как у меня в груди тоска воет. Славка откладывает мобильник в сторону, вздыхает почему-то.
- Севка, ты... Что ты такой? Ты бы... Блядь, Дэн! Через час сказал, а я без него.
- Славка, а как вы с ним подружились? С Дэном? Он же старше.
- И по хую! Старше! Я, может, и постарше его даже, ты же всего... Бль, язык мой! Нет, это я так... На паркуре, где ж ещё. Он мне там показал кое-что, я ему тоже. Разговорились, то-сё. Ты ж его видел, какой он? Ну, пусть и мельком, а всё-таки? Ну, это ты точно: Дэн супер! Вот. Потом, на другой день, мы уже с паркура вместе пошли, нам по дороге было. Ну, о всяком поболтали. А потом он на скейте! У-у, Севыч, это он жёстко! Жалко, у меня всё видео на том мобильнике накрылось. А там у нас один мудак есть... был, короче, его не видать больше чо-то, так он Дэну такой и говорить: чо, мол, на хрен ты с мелким гоношишься, мол, в мастера вышел, учениками обзаводишься? Или ты это из-за бати, что ли, Ласточкиного? Подмазываешься, мол? Призы, мол, и, если чо, с соревнованиями...
- А ты? Славка?
- Да меня не было тогда, в том-то и фишка! Ну, Дэн с ним поговорил. Пацаны говорят, что ни драки, ничего не было, но что-то мы больше этого Щедрого не видим! Его так звали - Щедрый, а почему, не знаю. Мудак, короче. Но он такой у нас один был, все ж пацаны у нас... Блин, зря вот ты не хочешь к нам, такие ведь пацаны! Да если хочешь знать, Севка... Чо ты?
Я молча вытаскиваю у себя из-под задницы - и как сидел-то! - какую-то... не знаю. Острая, короче. Славка, гад, ржать сразу! Поганец - правильно Ил говорит.
- Что это такое, вообще, Славян, что за байда?
А Славян:
- Сам, виноват, не хрен садиться, куда ни попадя, а в моей комнате особенно!
А тут у тебя, поганец белобр... нет, это я беру свои слова назад, не в настроении я с тобой сейчас биться! У тебя, Вячеслав, тут, в комнате, кругом "куда ни попадя"! Какого, спрашивается, ты шмотки кучей на эту свою... Вообще, что это у тебя, давно спросить хотел, - кровать или тахта?
- Ложе.
- Ах, ложе.
- А это? На что я сел?
- Это, Севка, - и Славян рассказывает мне о том, что такое пантограф, и почему он у него хреново юзал, и почему Славка его разобрал. - А вот эту хрень я потерял вчера, прикинь, Севыч, а ты нашёл. Это мой респект тебе и... И пойдём к отцу, Севка. Его, когда он в таком состоянии, тормошить надо, дёргать, веселить, и он сам тогда так прикалывать начнёт - держись! Да ты и сам знаешь, какой он. Вот я когда первый раз... Ты чо, Славян?
- Ничо. Так. Пошли, а? Пошли, Славка, тебе лучше знать.
- Так я ж и говорю! Что я всегда всё лучше знаю! Это вы, два тупореза, что один, что другой... Да блядь, кто, кто - я с Дэном, ёб...
- Илья Иванович, но ведь Фрэнк Ллойд Райт был гений, - вступается за Славку Дэн. - Ласточка же мне все уши прожужжал. - Славка, так ведь?
- Что? Так ведь - как ведь? Про уши или про то, что Райт гений? Уши я ему - скажите, пожалуйста! Дэн, ты за базаром-то следи, да?
- Тихо, Ласточка, я серьёзно.
И - о, чудо! - Славка смолкает и даже не обижается на Дэна, и всё так же в рот ему смотрит - и правда, есть на что посмотреть, если бы не Ил мой... А "мой" Ил, по ходу, вовсю развлекается! Но он всё-таки откладывает вилку, чокается с Денисом, выпивает глоток вина - эх, а нам со Славкой только по полбокала налили! - и говорит Дэну:
- Хорошо, Денис, серьёзно. Я ни ухом, ни рылом в архитектуре. У меня другие... преференции. Но в искусстве, смею надеяться, я...
- Пап! Надеется он! Скажите...
- Пожалуйста! - хором говорим Славке мы с Дэном, а Ил улыбается графину с клюквенным морсом - развлекается ведь человек.
- Вот. Пожалуйста. Я не берусь судить, хотя одно произведение Райта - мы со Славкой не знали, что это Райт, а в отеле не сказали - это Токио, двадцатые годы, как я из этой книги узнал. Я было думал, что это явным японцем построено, так как очень по-японски переосмыслена европейская архитектура и к Японии адаптирована, но, повторяю, не мне судить, да я и не об архитектуре говорю сейчас. Райт был плохой человек - без оговорок. Погоди, Слав! Мне плевать на условности; nihil nisi bene - а я не считаю, что о мёртвых можно "только хорошее". Эта книга, ты сам мне её подсунул, там ведь жизнь Райта увязана с творчеством, так что... И вообще, книга эта - это триллер какой-то! На ночь хорошо идёт, бр-р. Служанка эта его с топором - бр-р ещё раз! Ведь Кинг отдыхает! Как она там стояла, ждала, а гости по одному из столовой - тут ведь только "бр-р" и скажешь. А Райт? Одна забота: после пожара всё восстановить с удручающей меня доскональностью.
- Это был шедевр, пап, потому и дос... тональность эта. Ты что, думаешь, всем было бы легче, если бы дом пропал? Совсем? Ясно же всем, что это шедевр!
Славка всех нас оглядывает с ясностью во взгляде. Ему всё ясно. И мне ясно. Я не очень понимаю, про что сейчас говорится, я, понятное дело, книжку эту не читал (на английском она), но Славку обязательно спрошу о её содержании. Но мне и так всё ясно: Ил прав. Нам со Славкой всё ясно, но Славке ясно, что прав он. Славян - каждый при своём, и мы друзья. И становимся (всё сильней) братьями. А вот ни Дэну, ни Илу, по ходу, ни черта не ясно, но видно, что ни Ил, ни Дэн спорить сейчас не хотят. Ил-то с самого начала не хотел - это Славян всё, а сейчас и Дэну расхотелось. Почему - не знаю. Потому что он сначала за Славку был, а сейчас он Ила послушал... Не знаю - расхотелось, короче. Умный парень Дэн - это я, как честный человек... И красивый. Яркий только очень - Славке под стать! На мой вкус - яркий очень. Ил вот... а я урод, блядь, скотина и выродок.
- Ой!
- Севка!
- Севыч, ты чо?! Надо же.
- Сева! Дай-ка руку. Пустяки, ничего. Ты что это? Хм, вилку в штопор превратил.
- Извините, Ил.
- М-м, пустяки, Сева. Брата вспомнил?
- А...
- Славка, подай мне ещё бутылку, эта уже пуста. Нет, вон ту, с белой этикеткой. Штопор где? А. Так, бокалы.
Я сейчас только на Дэна могу посмотреть, и то вполглаза. А Дэн смотрит на меня... я бы сказал "нормально", если бы он смотрел нормально, но у него в глазах понимание, так что я даже дышать забываю, и жалость - но не жалость типа как уродов жалеют, у которых братья тоже уроды, нет; человеку жалко, что другому человеку плохо, - ай да Дэ-эн! А Ил, Славка и Дэн постепенно начинают оживлённо обсуждать то, как мы все поедем на следующей неделе на Банное, к деду Ивану, которого я ещё ни разу не видел, но Славка про него... Дэн расстраивается этому, так как у него выпускные. 29-го, во вторник у него ЕГЭ по русскому, и он лишь на денёк сможет приехать, и то...
Все трое смотрят на меня исподтишка. Да нормально всё у меня, вот же! Люди... Эти трое - люди, а не уроды. Урод - это я. Голубой урод с серыми глазами. Вот Славка - зеленоглазый. А каким ему ещё быть? Ил же его отец! Вот у Славки такие же, как у Ила, глаза. Зелёные, самые-самые у Ила они.
Я уже не хочу есть, но я ем. Пусть! Я ем, потому что Илу нравится, когда мы со Славкой едим, и я ем. Вкусно, наверное - не знаю. Наверное, вкусно. У Ласочёвых всё вкусно, всё так, как и должно быть у настоящих людей. Есть же семьи... И даже если без матери! Вот что, разве нужна Славке такая мать, как, например, моя? Плохо так говорить, думать даже так плохо, но... Нужна? Двух мнений тут быть не может. А отец?! Отец - это Ил. Всё, точка. Илья Иванович - Дэн только так к нему обращается, и мне приятно, что я к нему обращаюсь так, как он мне сам с самого начала сказал: Ил. Илья "Ил-2" Ласочёв, "мой" Ил. Такой отец, какой только и должен быть! Это у Ласточки. Я не хочу, мне даже страшно подумать о том, чтобы Ил был моим отцом! Я хочу совсем-совсем другого от этого красивого, самого на свете сильного... Ясно, в общем, каков этот широкоплечий, с тёмными волнистыми волосами и зелёными, Славкиными, глазами человек. А я урод, голубой, педик, и моя любовь грязная, она пачкает этого светлого человека. Как больно! Тихо, Тверских, тихо, ты же за столом... Но как, как же может быть любовь грязной, когда она Любовь?
Вокруг Ила все настоящие. Он сам такой, потому и вокруг него все такие же. Я не знаю, наверное, мне надо уходить. Не прямо сейчас, но надо. Ещё ведь отец Ила, Славкин дед Иван... Совсем всё будет плохо. Вон Дэн - умный, яркий очень, совсем Славке под стать, Илу нравится, хотя Ил с Дэном как-то - с уважением, как с равным, но... А Славка, он с Дэна глаз не спускает! А я урод, я хочу с Илом. Ладно. Я не знаю. Видно будет. Я не уверен в том, хватит ли у меня сил, чтобы уйти самому - от Ила, от Ласточки, от Дэна, который так смотрит на меня! Дэн, по ходу, именно настоящий, такие всегда с такими, как Ласочёвы. "Такие, с такими" - заговорился, "литератор", сочинитель дурацких сочинений!
- Всё, Славян, ты, что хочешь, можешь делать, но это я уже не съем.
- Да? Ну, ладно. Торт ведь ещё.
- Торт?
- Севка, а почему ты не хочешь к нам? - Дэн говорит про свою команду паркурщиков-райдеров-скейтеров. - Ласточка говорит, что дерёшься ты классно.
- А при чём здесь это? - удивляюсь я.
- Координация, Севыч! Чувак, координация. Да, Дэн? Эх, у меня... а вообще-то ничо, покатит. Я два с половиной Авербах делаю. В группировке. Правда, с вышки - с трамплина не делаю. Да и вообще, есть мнение, что я неперспективный.
Славка расстраивается - видно, что это у него больное место. А Ил смотрит на него так, что я бы на месте Славяна насрал три кучи на эту перспективу! А Дэну вообще по приколу это, по ходу. Он, стараясь не смеяться, объясняет мне ситуацию, ведь я же удивился, типа, как это так, неперспективный ты, Ласточка? Дэн говорит, что Ласточка рослый - в смысле, длинный, высокий. Короче, для своего возраста, для прыжков в воду, Славке хорошо бы пониже быть... Ил развлекается вовсю, и, по ходу, только я вижу, как ему это всё по приколу, ведь Славка на Дэна злится, что тот ему не сочувствует ни хрена, а Дэн огрызается, что, мол, "жалость унижает", и чо тебя жалеть, если ты лучше всех сальто делаешь, а вот он, Дэн, вчера так сделал, что чуть, блин...
- Координация... Да ну, к чёрту! Вот я. На вышке - ну, не супер, но нормально, прикиньте. А на трамплине - жопа.
- Вячеслав!
- Задница, пап, пусть будет задница. Но ведь жопа!
- Уходи в плавание, там рост в бонус.
- Ага, плавание - от стенки до стенки тупо и целый день. Севка, а ты занимался спортом?
- Биатлоном, Денис, но немного, всего пару лет.
- Да? - оживляется Ил. - И как стрелял? Ну, как бегал, не спрашиваю, уверен, что хорошо, а как стрелял?
Приятно мне! Не знаю даже как! Уверен Ил в том, что бегал я хорошо, - так и есть, кстати, и мне это так приятно, что я чуть не мурлыкаю. Нельзя!
- Да какое "стрелял", Ил! Мы винтовок и не видали - так, для груза на плечи вешали такие... не знаю, как сказать...
- Муляжи. Хм, хороший биатлон!
- А чего щас, Севыч?
- Секцию прикрыли, Дэн. Кому-то подвал наш понадобился. Бомжи там теперь, тихие такие, каждую неделю зимой по жмурику вытаскивали. Ничего смешного, Славян, между прочим. А бегал я... нормально бегал - и "классикой", и коньковым.
- У нас собаки на Банном! - ни к селу, ни к городу выдаёт Славка.
- В смысле? - инере-есно, про собак я первый раз слышу.
- В прямом. Севка, мы с тобой зимой на лыжах на них! Шлейка одна, чёрт. Буксировка, называется. А то Дэн собак... опасается. Ля-ля, фа-фа, такие все.
- Ласточка, ты лучше глохни.
- Ил! Правда, собаки? Славян, и ты, гад, молчал!
- Две. Два, то есть, кобели - доберман и среднеазиат. Добермана зовут Торнадо, а среднеазиата - Топуш. Прикинь, Севка, оба ростом - во! Но не дерутся. Топуш у нас старший, а Торик его как бы за вожака считает.
- Погоди, а почему там, Славка? Чего вы их там держите, Ил? Вот бы здесь - да, Дэн?
Дэн только с сомнением поджимает губы и нейтрально пожимает плечами, а Славка смотрит на него и прикалывается.
- Сева, Торнадо мы на зиму сюда, в город забираем, а Топуш... Ну, не городской он пёс. А летом они там, с дедом Иваном всё время.
- Ясно. Собаки, надо же, это ж...
Дэну весь этот разговор про собак явно не в тему! Что-то тут, какая-то тайна - кровавая. Это надо выяснить. Собаки, Дэн, ночь, полная луна, зубы, клыки такие...
- Севка, чо? Скажи, чо тебе смешно? Блин, Дэн, он сёдня нам с отцом про своё сочинение рассказал! Пересказал, в смысле! Улёт! Только, Севка, Севыч, я тебя как друга, я тебя по-настоящему прошу: можно я? Я Дэну расскажу, можно? На ноч-ч-чь. Чёр-рной ноч-чью-у!
- Не доживёш-шь до ноч-ч-чи, - и Дэн к Славкиному горлу тянется.
Кто тут мелкие, а? Мы с Илом развлекаемся до самозабвения...
- Да, Ил? Правильно?
- Почему это ты думаешь, что я бы впрягся? Скорее всего, Ласточка, я бы мимо прошёл, большинство бы мимо прошли. И ты бы прошёл. Трое сначала, пятеро потом, и все на одного - хреново, конечно, очень хреново, но вот именно поэтому, что очень хреново, все бы мимо и прошли. Слав, по-честному, а? Эх-хе-хе, жизнь...
- Пекова, - хмуро договариваю я за Дениса. - Славка, по-честному: я бы тоже прошёл мимо.
- Не прошёл же! - Славка злится, а чо тут злиться. - Ты помолчи, да? С тобой ясно всё, Севыч, я Дэна спрашиваю. Дэн, в натуре? Мимо бы прошёл?
- Я не знаю! Понял? Не знаю!
- Не ори.
- А ты не тупи! Он меня спрашивает! Я отвечаю, что не знаю. Ты себя спроси, Ласточка, и ответь по-честному, а ты бы сам? Ну? Славка, ты только помни, что ты нам сейчас отвечаешь, мне. И Севке. Ну?
Хочется, ах, как же хочется сейчас Славке... Но ведь... Да не при чём здесь то, что, мол, ему нам с Дэном надо ответить, ведь Славка честный человек. Без шуток типа "как честный человек" - просто честный. Но хочется Славке... Славка, Славка, я тебя обожаю!
- Ты-то чо лыбишься? - шипит он на меня. - Лыбится - скажите, пожалуйста! Дэн! Тоже, бль. Не знаю. Довольны? Жизнь пекова.
Расстроился Ласточка! А как ты хотел? Всё так, брат, жизнь пекова. Сказать, что ли? По-честному.
- Сла-ав, - Славка всё ещё сердито хмурит на меня свои прямые брови, - Славка, брось ты, в натуре. Вот послушай, вот я тогда..
Или не говорить? Нет уж, раз начал, да ведь по-честному, то я продолжаю:
- Во-первых, любой бы за друга впрягся, так что Дэн за тебя бы... Видишь? Вот, во-вторых, я - блин, как сказать-то? Короче, я тебя узнал тогда. Ну, я тебе уже говорил, что видел вас с Илом на "Тыл - Фронте", так что узнал. И я не за незнакомого впрягся, получается. И знаешь, как это получилось? Ты же книгу эту ещё на ходу листал, а я навстречу шёл, и сразу узнал тебя. Точно, Денис, его ни с кем не спутаешь! Вот, а потом думаю такой: подойти, что ли? Типа познакомиться. Но так как-то ведь... точно, не принято. Вот. Ты, значит, такой на лавочку сел, ну, и я покурить - тоже. Там, напротив. Тут эти козлы привалили, а потом уж я и не понял, как сам в байде этой оказался, - ну, в махаче, в смысле. Вот. Всё просто, как видишь. Ха, прикинь, так и познакомились! А чо? Тоже повод.
- Ну-у, Севыч! - Славка лыбится мне, и так лыбится, что... ясно, в общем. - Я-асно. Молодчина! А ты... - и Славка встает на Дениса в стойку.
- Ну, я, как честный человек, признаю: техничная у Славяна стойка, и вообще, техничный он пацан, и ногами чётко у него выходит, мне позавчера конкретно по башке - ну, чуть не попал. Вовремя я... Если бы Ласточка тогда с ними, с раклами этими - ну, по одному если, то очень даже может быть, что и... Впрячься, что ли? А у меня руки лучше, - блядь, Славян вообще ни хрена не соображает, как он Дэну щас. - Не, не буду впрягаться, ещё мне за Дэна надо, он чо-то... А-а-а, понеслась!
- Herstelt! Halt! Славка, поганец! Herstelt, сказал! Abtreten! Блин, на секунду стоит выйти, и тут такое. Ну?
- Э-эх, не вовремя. Ф-фух!
- Вячеслав!
- Ну, всё, всё. Это, как его, Zum Befochl, mein Kommandeur. Ф-у-ух-х! Воще! Любимое моё! Фух, по теме.
- Ну-у, Ласточка, знаешь!
- Знаю! Через годик, скажем, я вас обоих. М-м, даже раньше! Ладно. Пап, чо там сауна?
- Греется. Так, я тебя предупреждал, чтобы ты в своей комнате устраивал это, битвы эти? Пацаны, это всех касается: там у вас полигон, ей, комнате Славкиной, это уже не повредит, хуже там не станет, а в гостиной, в столовой или же в кабинете, того хлеще... В спальне моей тоже нель... Славян! Ну что такое! Пуговицы у Дениса! Вот же!
- Супер! Дэн! Всё. Так, теперь мы все втроём в одинаковых футболках будем! Ща-ас, где там? - и Славка растворяется в воздухе.
Это он к себе, за футболкой для Дениса - не, не помчался, говорю же, в воздухе растворился. М-м, а может, это он сквозь стену? Ага, уже тут. Ну, точно, сквозь стены он перемещается.
- Вот. После сауны, да? Супер, только все цветом разные. А так бы - отряд! Спец. М-м, "Sonderkommando" - хреноватое словечко, но звучит!
- Вячеслав, горе моё!
- Так ведь твоё же! Па-ап, ну чо там сауна?
- Да говорю же, греется. Тесновато будет всем.
- А я говорил! Говорил, пап? Говорил. Кто у нас архитектурой увлекается? Сразу же говорил, что маленькая сауна, а ты...
- Славка, отвяжись! Одно и тоже каждый раз. Говорил, говорил... Нормальная сауна, домашняя, на троих, вчетвером можно.
- Тесно.
- Ну, и идите втроём, а я после.
- Да? Ну, и так можно, конечно, - Славка задумчиво смотрит на меня, я это ухом чувствую, я же очень внимательно рассматриваю журнал какой-то, автомобильный, что ли, меня же этот разговор не касается, я же...
М-м, какая тачка, и впрямь автомобильный журнал... Я вообще против. И втроём против, и вчетвером, а если Славка предложит... Не дай бог! Я же с Илом не смогу, я же... Зачем вообще сауна эта?
- Ладно, Ил, иди, включай там всё, решится это как-нибудь.
- А вот теперь я тебя - как отец, как старший, как друг, я тебя, Слава, прошу, я тебе приказываю: ничего. Никаких решений! И никаких... Ты меня понял? Как отца?
- Как друга?
- Так. Я... Мне надо съездить в одно место. Денис, Сева, вы тут сами, Славка знает, как сауну приготовить, вы только потом всё... И спать ложитесь, не ждите меня, я поздно вернусь.
- Ил! - к чертям журнал!
- Пап!
- Илья Иванович!
- Славка, я не могу с тобой сейчас по-другому справиться. Всё, я пошёл в кабинет, такси вызову.
- Пап! Ил, я скотина. Я не буду больше. Всё, как ты скажешь. Или не скажешь. Па-ап!
- И-ил, ну, пожалуйста, ну вы чо, что же я. Что же мы тут, одни? Блин, Славян, я не пойму ничего, что ты тут затеял. Знаешь, я лучше уйду. Вообще. Так будет лучше.
- Ласточка! Я тебе говорил: не смей? Что ты лезешь?
- Дэ-эн!
- Денис, Ил, пока. Славка, Славка!
- Севыч.
- Сева, сядь. Всё. Успокоились все. Никто никуда... Всё, сказал! Ох, Славка.
- Я скоть... тина.
- Сла-ав?
- Славка, ты чо?
- Не, я в порядке. Я скотина. Я права не имею, а лезу, я скотина.
Да что тут происходит?! Вообще?! Почему Славка чуть не ревёт? Почему Денис чернее тучи? Почему Ил, "мой" Ил стоит растерянный? Я почему ещё здесь? Я же им мешаю, это же яснее ясного.
- Хорошо, Ил. Успокоились. Но выйди, а? Мне сказать надо кое-что - Севке. Денис пусть, он знает, а ты выйди, я при тебе не... А хотя стой, слушай, ПАПА. Ты же папа? Севка, мы с Илом не родные. Понял? Он меня... сначала подобрал, чуть ли не просто из-за моего имени, а потом усыновил - из-за меня самого.
Ил бессильно опускается на огромное кресло перед их домашним кинотеатром - это их со Славкой любимое кресло, одно на двоих любимое. Что Славка говорит? Я не слышу. Кресло ведь. Ил в нём. Дэн чего-то из гостиной вышел. Я сижу, что ли. Что Славка говорит? Ил никогда не плачет. Интересно, как можно никогда не плакать? Славка... Какая ещё Уфа? Уфа какая-то... Славка Сладкоежка? Горы. Сладкоежка - прикольно. Интересно, как это, когда осколок становится частью тебя. Ил смотрит - на меня, на Славку. Дэн пришёл, ко мне садится. Мучили Славку, покупали-продавали - это как можно вообще? Славка... А Дэн плачет - это настоящие могут, они могут ничего не стесняться. Ил... я плачу, что ли? Ил ушёл. Славка, Ласточка наш! Почему же Ил не пристрелил этого? Таких ведь только стрелять! Из-за Славки не пристрелил, чтобы он не видел, наверное. Дэн, ты знал? С самого начала, как только мы с Ласточкой... Славян, ты... нет, это не про тебя, ты же Ласочёв!
- Славка, ты Ласочёв! Это я не знаю даже как! ЧТО это значит? Это самые лучшие - вот что это значит. Ласочёвы. Дэн, скажи... Видишь, Славян, Дэн так же считает. Позови отца, Слав... Нет! Я к нему сам пойду, можно, Ласточка? Ты Славка "Ласточка" Ласочёв. Не знаю, я, наверное, и не подумал бы, вы ведь так похожи. Может, это тебе так заслужить надо было, чтобы стать Ласочёвым? Ты заслужил, Славка - но почему, почему не ты мой брат, а этот, Эдька? Я к отцу твоему пошёл, Славка. Мне ему сказать надо. Важное! Для меня важное, но я не знаю, что потом будет, но так, на всякий случай: я вас всех! Вы такие, какими все должны быть! Жизнь - сука пекова!
- Илюша, а вот прикол бы был, если бы я новое сочинение, которое мне переписывать придётся в понедельник, про нас написал. Про всех. Про эту вот неделю, про то, как мне было сначала хорошо у вас, а потом больно, сразу же, в первый вечер, ведь в первый же вечер я в тебя и влюбился! Вот, а потом мне больно было. И про то, как тебе всю неделю больно было, и про то, какой Славка гад и молодец, ведь так бы мы с тобой...
- И дальше?
- Вот, дальше. Мы бы... Да ну, я не смогу, и не потому, что не смогу, а потому, что всё тогда рухнет, а я не... я целоваться хочу!
- Сам же болтаешь. М-м, Севка!
- Ка-айф! Илюша, кайф какой, я и не представлял себе, какой это кайф - целоваться. Ещё давай.
И мы с Илюшкой целуемся. Всю ночь будем! И не только целоваться, мы уже два раза - нет, не трахнулись... Во-первых, словечко это пакостное; во-вторых, дело не в словечках, можно и так говорить, дело ведь в том, как к этому относиться! И главное, когда говорят "трахаться", имеют в виду... Блядь, меня же Ил не трахнул! Я не против... М-м-м, какой это кайф - целоваться! Я не против, но он говорит, что это успеется, первый же раз у меня. Да. И целуюсь я впервые. С Катькой не считается - я и не хотел тогда. Всё у меня впервые сейчас, и это так. Нет, так-то я как бы... Блядь, да я уже два года "как бы"! Дрочил - и что? Все же дрочат. Последнюю неделю я, когда дрочил, думал только об Илюше. Когда я впервые увидал Славку, я пару раз, когда дрочил, думал о нём, но потом, когда ближе познакомились - ни разу. Он брат, и точка. А сейчас я целуюсь.
Ну, два раза-то мы уже - как же сказать-то - любили друг друга по-настоящему. Я Илюшу и в рот, и в попу он мне дал, а я отсосал у него - тоже ведь впервые, и, оказывается, это будто для меня придумано! Но это с ним. Ведь это Илюша! Теперь Илюша. Илюшка. Можно Илюха, наверное, можно - когда-нибудь, когда поругаемся. Это обязательно. Во-первых. Да к чёрту счёты эти! Просто - это обязательно, потом ведь можно и помириться. А это так, наверное, здорово - мириться после того, как из-за какого-нибудь пустяка поругаемся до скандала. И всегда мы будем оба правы, и оба виноваты. Здорово, это и есть Любовь! Вот, Илья - это когда что-нибудь серьёзное, типа как со школой моей. Ну, ещё как-нибудь можно. Илюшенька мне не нравится: какой же Ил "Илюшенька"! Ну, я придумаю что-нибудь ещё. "Ил-2" - на это я, наверное, права не имею. Пока. Потом я заслужу его. М-м, класс! А интересно всё-таки...
- Ил, а интересно, что можно сказать вместо "трахаться"? Трах.
- Боги! И ты об этом вот сейчас думаешь?
- Не только. Но и об этом тоже. А ты о чём?
- Вообще ни о чём - счастье. О чём можно думать, когда снова счастье!
- Так, понятно. А кто говорил, что не думать ему сложно? Если совсем не думать?
- Так ведь... М-м, разве я такое говорил? Выходит, что именно тогда я... М-м! Блин, как впервые. М-м, Сев, хорошо-то как!
- Да, и, оказывается, ничего сложного. Трах, трах. Трах-трах-тиби-диби-дах! Дибидах! Дибидахаться мы будем. Нормально?
- Вот уж как раз - дибидахаться? - это как раз ненормально. Севка, не смей, то есть, я хотел сказать, погоди, мне же надо...
- Передохнуть?
- Ну-у, и передохнуть, и осмыслить, и... Дибидахнемся? Давай?
- Базар. Дибидахнемся.
- Это ж надо - "дибидахнемся"! Всякое я слыхал...
- Это из "Агаты Кристи" - трах, трах-тиби-диби-дах. "Опиум". М-м! Здор... М-м, фух!
Я выдуваю воздух Илюшке в рот. Хорошо целоваться, но дибидахаться - это... это слов нет. Это как дибидахаться. Это побольше у него, чем у меня - по-любому. Хотя у меня, наверное, вообще не очень большой. Не знаю, да и откуда мне знать, только ведь в порнухе и видал. Тьфу, вспоминать не хочу! Красивый он у Ильи. А что у него некрасивое? Как бы мне так... Вот, так удобно. М-м, а вкус-то я и не пойму. Да нет тут особого вкуса, вкус не во рту, вкус в голове. Вон как выгибает его, колотит. Это я так умею, и, оказывается, всегда умел так сосать. Илье. Только он не всегда был со мной. А теперь всегда, и навсегда!
М-м, здорово. И бёдра его, и не волосатый Илюшка совсем... в меру. А на груди вообще нет волос. Это самая красивая грудь, которую я видел. И я могу эту грудь целовать, гладить. Шрам этот, его даже Сладкоежка не мог целовать и гладить, после Сладкоежки этот шрам появился как память, а я могу. Нет, так я не могу, так мне неудобно. Ему удобно. Ещё бы, на спине лежит, в плечо мне одной рукой вцепился, другой волосы мои перебирает, тянет. Пусть тянет, не больно ведь. Пореже буду стричься - ему так больше нравится, чтобы подлинней волосы. Нет, мне так...
- Фух, Илья, давай ты сам? Давай так, я вот так. Погоди, на подушку, повыше. А ты...
- Погоди, Севка, так?
- Ну...
- Хорошо. Севка, я глубоко не буду, постараюсь. Чтобы ты не поперх... О-о-о!
Ну, так-то лучше. Илья качает сам, я держу ладонью его бедро - правой, сзади, я так ритмом управляю, а левой - да, по животу. Он у него то как каменный, а то... Классно, короче, и так до груди я могу дотянуться. Да уж, ритм! Куда там, какой там ритм, вон как Илюшку... А ведь кончит он сейчас! Нет, так ему неудобно будет. Вот, вот так, легонько на бок его, и чтобы ритм не терять, теперь-то я и сам могу по-настоящему. Вот так, головой, и мне хорошо, и ему лучше, ведь на руки ему не надо опираться, и он меня гладит по плечам, по волосам, руки мне вверх поднимает. Ух ты, ладонь мне целует! Бля, и ещё. Ничо себе, три раза глотать пришлось! Здорово. Блин, опять вкуса не понял. Говорят, полезно очень...
- Илюш, а правда, что ли, что сперма полезная?
- Глупости. Погоди, я отдышусь. Севка, если бы ты не зашёл ко мне, если бы не разревелся, если бы ты не решился... Я ведь трус, оказывается.
- Ты дурак просто, как и положено взрослому, а так-то ты не трус.
- И на том спасибо.
- И что? Нет, я про "спасибо" понял, я не понял, что бы случилось, если бы я не зашёл к тебе, если бы я не разревелся, в грудь тебе вот в эту вот самую-самую... Зашибись! Илья, ты качался, да?
- Нет. То есть... Севка, дрянь, отпусти сосок мой, я ж... Аж мороз по коже, надо же так, у меня так и не было никогда. Надо же, думал, что всё знаю... Умер бы я, если бы ты ко мне не зашёл. Севка, я умирал, всю эту неделю я был на грани. Это Смерть болела, а никакой не осколок. Я умирал и понимал это, я же очень близко с ней знаком, со смертью, просто не узнал её на этот раз.
- А со Сладкоежкой? Я не про смерть - мне плакать снова хочется, когда я о нём думаю, о вас с ним. Нет, я про то... Неужели тебе так с ним не было? Вот как щас со мной?
- Так не было. Всё по-другому было. Ярче - это оттого, что рядом была Смерть, легче - потому что не приходилось ни на кого оглядываться, труднее - потому что Сладкоежка мой...
- Что?
- Он был... С ним всегда у нас было как в бою. Он... Не знаю я, как это объяснить. Он ничего не боялся. Смерти ведь не было для нас с ним, она стояла за плечами, впереди, вокруг, дышала нам в губы, а Сладкоежка улыбался ей в губы, он любил, но не в этом дело. Он должен был умереть - это я сейчас понимаю. То, что он задержался со мной - это была просто задержка, ведь Смерть иногда любит помешкать. И ещё. Он должен был умереть вот так, как он умер: ради меня, рядом со мной. И ради вас - ради Ласточки, ради тебя... Блядь, я больше не хочу об этом! Я хочу, чтобы ты меня - как это? - диби...
- Дибидахнул! Что сложного, не понимаю! Такое слово простое, ясное. Главное, что это моё слово, и твоё, конечно, тоже. Дибидахнуть... Я тебя дибидахну. А как?
- А как тебе хочется?
- А тебе?
- А мне хочется так же, как тебе. Бль, Севка! Ну что такое, в самом деле. Ой! Дрянь ты моя сероглазая!
- Ну, может, и дрянь, это пережить можно, если я для тебя дрянь, но только если я сероглазая дрянь... Погоди. Всё-о-о! Ха-ха-ха, всё-о-о, И-ил! Кто дрянь-то ещё... зеленоглазая?! Так. Погодь, я думаю. Так. Да. Я хочу, дибидахнуть тебя хочу. В попу хочу.
- Вперёд! Хм, вперёд.
- Вот-вот, кто ещё дрянь-то! Ой, ну, всё... Погоди, Илья, а давай так, давай я тебя сперва...
- Дибидахнешь?
- Да. Во-от, а потом всё-таки ты меня. Тоже в попу. Ну, не сразу там, перекурим. Кстати, я курить хочу.
- Да кури, чёрт с тобой, можешь и при мне курить.
- Вот. Ещё одна маленькая победа. Я победитель. Твой. Тебя, в смысле. В смысле, я над тобой, - ржёт, дрянь зеленоглазая. - Ну, Илья, я серьёзно: давай ты меня тоже потом в попу.
- Больно будет, Севка. Первое время всегда больно.
- Очень?
- Не знаю, у всех по-разному, у меня в первый раз... Да нет, кстати, мне первый раз не очень больно было, но всё же больно. Терпимо, в общем.
- Ну, вот видишь! Я вообще не понимаю, ты что, не хочешь? Ну и всё. Потом, значит, и сделаем. Сделаешь, в смысле. Илья, не спорь, а?! Ты пойми, у меня же с тобой сейчас всё впервые, и так вот сразу всё по-настоящему. Я хочу, понимаешь?!
- Хорошо. Всё, как ты хочешь, - таков закон.
- Вот. Умный мой! Погодь, отстань, я же... Ну, хорош, Ил! Вот же... Погоди, я ещё спрошу, а потом дибидахну тебя, потом мы перекурим, а потом ты меня...
- Дибидахну?
- Ну. Так, у меня вопрос, Ил Ласочёв: я красивый?
- Боги! Вы что, сговорились со Славкой? Тот тоже вечно пристаёт.
- Ну, правильно, надо же знать! Ты ответь, да? Красивый?
- Ну, хорошо, поднимись-ка. Вот так, выпрямись, теперь чуть боком. Урод. Страшный, самый-самый мой...
Илья хватает меня в охапку - мне смешно, он же так хватает, пальцами, гад, да ещё по рёбрам! - тянет к себе, я ему в грудь лицом вжимаюсь, хихикаю, голову в плечи втягиваю, локтями его ладони себе к бокам прижимаю, сам щиплю эту широченную, самую красивую на свете грудь (у Славки такая же будет, ведь он сын Ильи, по-любому сын!), и у меня встаёт. Надо же! Удивительно, с чего бы это?!
- Илюш, погоди, у меня встал.
- Да ну? Как это так?
- Сам удивляюсь! Но вот ведь...
- Чувствую, как такое не почувствовать! Так, погоди, я... давай вот так, я на спине буду, я тебя видеть хочу, ты же самый некрасивый, я же не могу от такого зрелища...
- Илюха, блин! Помолчи, да? Так? Так, что ли, сверху я, да?
- Молчу.
- Ну, Илю-уш!
- Вот ведь. Так, постой, я немного слюны... Всё-таки у тебя приличный размер, Севка, а у меня уже давненько, года три, наверное, ни с кем этого...
- Зашибись! Ил! Классно, что давненько не было, но ты учти, что больше у тебя вообще ни с кем не будет. Только со мной. Такой закон! Постой, а что, у меня, и правда, что ли, не маленький?! Член?
- Вру, конечно, для твоего удовольствия.
Я, нависнув над Ильёй - моим уже Ильёй! - и поджав губы, со всем возможным сомнением смотрю в его глаза. Врёт. Или не врёт? Дрянь! И я не выдерживаю, я хихикаю, а потом вдруг замираю, потому что у меня в груди что-то... нет, не взрывается, не рвётся, не ломается, просто в груди у меня вдруг поднимается волна, которая будет теперь всю жизнь нести меня на своём гребне. Это я понимаю. Это навсегда. Илюшины глаза, его такой полный любви взгляд, его плечи, грудь, его руки, на которые я сейчас опираюсь своей грудью. Ладно. Дибидах.
- Так? Так, Ил? Во-от.
Я упираюсь головкой Илье в его... ну, пусть дырочку (слова, слова!), замираю, снова возвращаюсь взглядом к глазам Ильи и... нет, не резко, не плавно, а я не знаю, как... Я сейчас ничего не знаю и не понимаю, я сейчас люблю Илью - не медленно, не быстро, а так, как надо. Ритм... Блин, не могу я больше ему в глаза смотреть, кончу ведь, а подольше хочется. Надо же, ведь первый раз это у меня, и всё так по-настоящему! И с кем? С Ильёй, с самым любимым на свете человеком.
Сладкоежка, спасибо тебе! Это ты ради меня ушёл, и я уверен, что ты ушёл не в пустоту, тебя встречают там, куда ты ушёл, и я даже знаю, кто. Илья "Ил-2" Ласочёв. Ты имеешь право его так называть - "Ил-2", ведь через столь многое вы с ним прошли в ТЕХ горах. У вас там, куда ты ушёл, Сладкоежка, новая жизнь, и кто знает - лишь Боги, наверное, - а вдруг я тоже там вас встречу, я же теперь с вами!
Нет, и на грудь Илье я не могу смотреть. Могу то есть, но такая она у него... Даже когда лежит Илья, она у него рельефная, и твёрдая, и мягкая, и капельки пота... В глаза ему... Сейчас... Нет, медленней... Да по фигу, всё равно! А-а-а! М-м-м! А-а-а! О-ох-х-х, И-ил! Вау! Нет, Илюха не любит, когда "вау" или "йес". Ух, ты-ы! Ух, ты! Ха, а интересно, как мой член сам выскользнул? Прикольно так и приятно... Вау! И всё-таки "вау"!
- Илюша, кайф, вау!
- Вау! Вай мэ, вау!
- Ну, а что? Ведь если "вау"?!
- Тогда "вау". Но я терпеть не...
- Илья, а вот скажи, ты как вот думаешь, мы ругаться будем? Ну, мы с тобой?
- Вау! Ещё как! Вау и вау! До самозабвения, до драки, а Славян встревать будет всю дорогу, разнимать нас и получать при этом по запару, а потом мы мириться будем, раны друг дружке все втроём зашивать будем, хм, дырки штопать, но ткань любви эти заплатки только украшают. Хм, снова: love patchwork.
- Ля-ля, фа-фа, все такие полиглоты, я погляжу, все такие... За-ши-бись! Воще, супер, это такой кайф, это же супертема! Знаешь, Ил, я ведь так человеком вырасту, а не уродом каким-нибудь зашуганным, потому что Любовь в себе задавил, как грязное что-то, как крысу. Я с тобой вырасту человеком, Ил! А вот ещё скажи, а вот если покурить мне, то тоже до драки? А ты чем меня тогда бить будешь, шомполом? Я за то, чтобы подушки использовать.
- Ха-ха. И ещё раз "ха". Шомпол, надо же! Курить хочешь? Давай! Пусти меня, я сигареты достану. Вместе и покурим.
- Так! Первая моя победа! И заметь, Илюшка - без шомполов обошлось, без подушек даже... Это кто, а?
- Ох, ты ж! Славка, не иначе.
Ну, а кто ж ещё-то! Скребётся в дверь к нам в спальню, поганец. Так, одеяло, ч-чёрт. Так, и голову под него засуну. Вот ведь поганец, неймётся ему!
Илья открывает дверь спальни, шипит чего-то на Славяна в щелочку, а я сам из-под одеяла смотрю на всё на это - в щёлочку. И смешно мне - не могу! Вот ведь Ласточка, вот ведь неугомонный! А всё-таки неудобно. Поганец, одно слово!
Пацаны - Славка и Севка - на цыпочках, похихикивая шёпотком, пружинно подскакивая на длинных прямых стройных, точно у чистокровных жеребят, ножках, оглядываясь в полусумраке холла, толкаясь и щиплясь, мимо гостиной и столовой лёгкими тенями древних Богов Удовольствия и Шкодливости скользят в кухню. Почему же на цыпочках, почему же шёпотом они хихикают, никто же им не мешает? Ил сидит у себя в спальне, дым у него из ушей идёт от злости на сына, который стырил у Ила Севку - убить его, поганца! Дэн, которому завтра рано вставать на консультацию по русскому, спит, умаявшись с неугомонным Ласточкой, кончив с ним дважды и дав кончить дважды Славке. Больше в доме никого нет - чего же шёпотом-то и на цыпочках?
Ну, во-первых, ночь всё-таки. Дэн дрыхнет всё-таки - это во-вторых. Ну, а в-третьих... Они пацаны - это в-третьих, в-пятых и в-десятых. Вот оттого и на цыпочках, и шёпотком, оттого и хихикают, и толкаются, и щиплются, и Севке прикольно больше, нежели жаль, что Ласточка оторвал его от Ильи, - пусть тот позлится, полезно, но недолго! И позлится Ил пусть недолго, и сам Севка тоже с Ласточкой долго не намерен вошкаться, и вообще, что за дела такие у поганца? На кухне, среди ночи?! Интересно. Вот, а Илья пусть позлится - полезно, полезно! И кайф ведь: Славян скажет, чего хотел - и сразу обратно Севка! К своему навсегда - злому, шипящему, с дымом из ушей, - к Илье, и под одеяло, и, хихикая (жарко ведь!), тут же наружу, и... И они дибидахнутся! Теперь уж совсем до конца, чтобы и Илья Севку тоже.
И ведь как красивы эти два пацана, Славка и Севка. Оба тонкие, в меру рослые - пока одного роста, но ясно, что совсем скоро Славка Севку перегонит, - длинноногие, резкие, тонкие, гибкие. Славка ярче всё-таки, а Севкина красота помягче, это красота лёгкого майского дня в горах - в ЭТИХ горах, мирных, спокойных, древних, не очень любящих яркость, и ещё это красота степи, седого ковыля, качающегося волнами по степи под мудрым древним ветром, напитавшимся мудрости над могилами родителей и соплеменников самого Заратустры. А Славка... Его красота - резкая, яркая, броская, аж до боли в глазах - это красота зари в ТЕХ горах, сильных, молодых, с вечными снегами на своих вершинах, с запахами молодого вина и цитрусовых в долинах, с громом своих лавин, треском камнепадов, с ливнями и грозами, повидав которые, не забыть их. И затем вспоминать лишь с ясной, яркой радостью, что это всё есть в ТЕХ горах, и очень многое там осталось, очень - но главное всегда впереди!
Но вот они на кухне, оба, и Севке уже не терпится назад, в спальню к Илу, а Славка почему-то вдруг делается тихим-тихим и смотрит на Севку. Так младшие братья, обожающие своих старших, смотрят на них. Младший брат обожающе и просяще смотрит на обожаемого старшего брата, которого сейчас будет просить о чём-то ВАЖНОМ.
- Ну? Славян, только я тебя предупреждаю, я тебя совсем по-настоящему, совсем серьёзно предупреждаю! Если ты какую-нибудь байду замутил, если тебе просто делать нехуй, например...
- Смолк? Дашь мне сказать? Или в челюсть тебе?
- Так. Вячеслав!
- Севка, я тебя... Севочка-а! Вот помолчи ты у меня - у нас, то есть. Это ты умничка, Севка! Вот ты сказал, что почему, мол, не мы... блядь, заговариваюсь. Короче, Севыч, ты в натуре жалеешь, что мы не братья? Без гонева?
- Больной, да? Славян, я же не дешёвка, стал бы я гнать тебе! Да я вообще такие слова просто так в жизни бы не сказал! Я же...
- Вот! Я ж и не сомневался!
- Всё? Можно мне в спальню к Илье, к отцу твоему? Теперь?
- Да успеешь! Всё вы с ним успеете. Смотри.
Славка отходит в сторону от обеденного стола, а там на красивом, древнем, наверное (да нет, Славка просто старое, но, и правда, очень красивое блюдо - Ил его на другом конце света купил, тоже, кстати, в горах, те горы помнят слонов Ганнибала, но про это в другой раз) и в общем-то редком серебряном блюде лежит Ласточкин нож-хузба, тоже старый, совсем уж редкий, потому что в ТЕХ горах очень ценился булат, и сломанные шашки и сабли-шамширы - ведь не сваришь наново! - расходились на ножи. И это именно такой, не дамассковый даже, а настоящего серого булата нож, выделанный из шамшира, сломанного в яростном горячем бою в ущелье, которое потом, после того, случившегося давным-давно и памятного доныне и навсегда в ТЕХ горах боя переименовали даже - в память о павших там воинах за свободу "Страны души"...
- Это мне его дядя Олег подарил, этот ножик. Олег "Дед" Задирако. Он вместе с отцом воевал, плечом к плечу, он же Ила и вынес на базу после... После, короче. Из-за такого вот ножика Славка Сладкоежка умер. Погиб. И дядя Олег Сладкоежку похоронил, а отца вынес, а этот пацан, Славка, в ТЕХ горах навсегда остался. Замечтался пацан, гранату не заметил на растяжке... О таком вот ноже Сладкоежка мечтал. Красивый ножик, правда?
- Правда. Старый.
- Ну. И серебро, и это вот, рукоять - это рог тура, быка такого, в лесах они на Кавказе... Вот, Сева, я хочу...
- Что, Слав? Всё, что хочешь! Только я нож не возьму, ладно? А так - всё, что хочешь.
- Правильно. Я вот что... Мы братья? У меня и родителей-то не было, а теперь есть и отец, и дед Иван, и дядя Женя, и ещё его девушка. Ну, я думаю, что они поженятся всё-таки, а значит, тётя будет. И племянники будут тогда у меня - здорово, да? А вот брата...
- А мы станем. Славка, я тоже ведь хочу, чтобы мы братьями стали, - вот и станем!
- Да я так думаю, что мы уже... Но надо нам... я не знаю - знак какой-то, действие какое-то совершить, чтобы навсегда это закрепить. Понял?
- По-онял. Побрататься, да? Суп-пер, Ласточка! Супер воще - этим ножом, да? Суп-пер! Славян, ты гений. Гениальный у меня брат. Вау! Что тут скажешь, только "вау" и скажешь!
- Бль. Может, тебя просто замочить тут - ножом этим? Расчленить, и в холодильник... Я ж серьёзно, гад ты!
- Славка! Да ты чо? Вот же, обиделся! Я же тоже серьёзно. Погоди, вот. Я тебя видишь, как серьёзно. Я тебя люблю, как брата, обожаю и поцеловал, как брата. Давай... Погоди. А Ил? Он же ругаться будет, наверное.
- Наверное! Знаешь, как он разорётся! Хоть из дому беги! Прикинь - да? Эт-то такой кайф, тема такая. Это он, может, даже и выпорет меня, наконец - хотя, конечно, вряд ли. М-м, дождёшься, как же! Хи-хи! Кайф, короче - да? А потом остынет, конечно... Ха, Севыч, а ведь знаешь, ему ведь точно хана. Это же если мы с тобой вдвоём, два брата... Один сын - это я, значит, и он меня любит, ну, как сына, больше всего на свете, а у сына брат - это вот ты теперь, и тебя он ЛЮБИТ, ну, не как сына, - это ему кранты!
- Ни хрена не понял, но понял, что за-ши-бись! Но, Ласточ... Вячеслав! Я тебе, как старший брат, говорю, я тебе по-настоящему говорю: ты бы русским языком занялся бы, что ли, поплотнее. Вон у Дэна... Всё! Вот же, слова ему... Ля-ля, фа-фа, какие нервные все, все критику не переносят. Молчу, сказал, тише ты, Дэна разбудишь, или Ил примчится на вопли твои боевые! Ладно, ладно, никто не вопил. Так, Славка... Погодь, а как? Руку типа? Ну, резать?
- Ну, типа руку. Севыч, по-моему, руку. Нет! Севка, давай знаешь как? Так, давай на груди, ты слева, и я слева, где сердце типа, и прижмёмся. Хи-хи, роста ведь одного мы.
- Хи-хи, типа да. Хи-хи, пока одного. Так, Славян, всё, серьёзно давай, это, по натуре, серьёзное дело. Ты только не тыкай, понял, а то глубоко будет, а у тебя и так шрамы вон... от тех сучар. Лезвием так, аккуратненько. Дай я первый, что ли. Вячеслав, горе ты моё.
- Твоё, твоё. Ваше. Сева-а, но ты всё же... Ну, чтобы шрамик остался, это же навсегда, чтобы... понимаешь? Ну?
- С-с-с.
- Больно, что ли?
- Дурак, что ли? Фигня, Славян. Да, чтобы навсегда. Это у нас у всех навсегда, я так понимаю. Держи.
- Давай. Та-ак, тут, типа... Так. С-с-с... Нормально! Ну, нормально. Когда любишь кого, то и не больно ни шиша.
- Сто пудов! Я так же думаю, Славка!
- Севка.
- Давай, прижимайся ко мне.
- Сердце к сердцу, брат.
- Брат...
Всё. Оставим всех этих настоящих людей наедине. Оставим этих двух стоящих на кухне пацанов прямо посредине спокойной кухонной стерильности, которую так бережёт разгильдяй во всём остальном Славка, двух юношей, волею Богов ставших братьями, прижавшихся сейчас своими сердцами друг к другу. Оставим Илью Ласочёва, за тридцать три года своей жизни столько повидавшего и навидавшегося, понявшего, что не остаётся, никогда не остаётся в горах самое главное в жизни, даже если это и ТЕ горы. Оставим его, нетерпеливо дожидающегося в своей спальне Севку. И ведь как заявили Славка с Севкой, поганцы: мол, не лезь к нам на кухню, дело у нас есть важное, мы, мол, по-быстрому! - вот Ил и не лезет к ним, и нетерпеливо ждёт, и думает, что пора, наконец, уже Славку выпороть всё-таки, что ли. Да куда там: и раньше не собрался - нет, всё-таки надо было! - а теперь Севка за Славку горой, а на Банном дед Иван, который за Славку горой был всегда, изначально, и какое тут "выпороть", ладно бы самого не выпороли, пацаны мои любимые, зелёно-сероглазые.
И Дениса оставим, спящего в Славкиной комнате, на этом самом... а, да, на ложе. Ведь ему снится тоже про важное - про то, что это он спасает маленького Ласточку от тех уродов, которые его в Уфе... Пока лишь снится, но если придёт его черёд - нет, конечно, Боги такого не допустят! - но если... Он тогда... И он не будет, как Илья Иванович, не будет рассуждать, что, мол, нехорошо при парнишке убивать людей, даже если эти... люди? - нелюди! - даже если они, нелюди эти, этого парнишку мучили. Денис рассуждать не станет, ведь это будут ЕГО горы, это его парнишки. Денис готов за Ласточку, за всех Ласточек, Сладкоежек и тысяч других, чуть лучших и худших самую малость, чтобы никто их не мучил, на куски рвать всяких... "всяких". И при чём здесь то, смотрит ли на это парнишка? Ведь именно парнишки всё понимают, и они судят, и пусть суд их тяжёл, но только суд Ласточек и Сладкоежек справедлив...
Оставим этих настоящих людей, им хорошо сейчас. Создать свой Мир - это ли не дело для настоящих людей? Это ли не... Мир. Да, у каждого свой Мир, и каждый при очередном переходе, именуемом смертью, попадает в тот Мир, который он выбрал. Или в который поверил. Или... Разумеется, что и это не ново, как и сами Миры, и тот, кто создал свой Мир, свой, подходящий для тысяч и миллионов Севок, Славок, Денисок, Егорок, Пашек - для всех, кто рад такому Миру, кто сочтёт его справедливым... Для Илюшек, конечно же. Но это потом. А здесь и сейчас? Что делать вот с этим Миром? А это уж здесь и сейчас и решать - Илье Ласочёву, Денису Байкову, Севке, Славке... и нам, если мы с этими людьми. Я с ними. А вы?