Одна его рука прижала к постели скованные платьем мамины руки, другая вцепилась сведёнными судорогой пальцами в податливую грудь. Данила зарылся лицом куда-то в область между плечом и шеей, продолжая двигать бёдрами и надеясь, что ему удастся продержаться хоть сколько-то.
— Быстрее, — сорвалось с маминых губ, — пожалуйста, быстрее.
Юноша постарался ускориться, но тут же понял, что вот-вот взорвётся.
— Я... , — захрипел он, — я сейчас...
Ноги желанной женщины сковали тугими скобами его поясницу и мама сама начала двигаться навстречу любовнику, задавая свой собственный темп.
— Ах! — взвыл парень, — мам! Я... Ах!
Он уже ощущал, как распирает низ его живота, и удерживать семя внутри становится просто невозможно.
— Даня.
Понять интонацию и эмоции мамы было просто невозможно, столько всего смешалось в её возгласе. Блаженство и удивлённый испуг, восторженность и сокрушительное осознание, любовь и стыд. Её ноги разомкнулись, и юноша едва успел отпрянуть назад, покидая заветное лоно, когда пульсирующая головка щедро исторгла из себя первый залп. Одна за другой с неё срывались извивающиеся змейки густой белой жидкости, чтобы расчертить собой упругий живот и порозовевший лобок. Часть вылетала под таким давлением, что добиралась до груди, шеи и даже лица, но любимая не бросилась в сторону и не закрылась от этой атаки.
Парень задрал голову к потолку, мысленно бичуя себя за то, что не может сдержаться и продолжает кончать, испытывая неземное блаженство, как вдруг почувствовал, что его наэлектризованной плоти коснулись мягкие пальцы. Аккуратно и как-то робко, они сомкнулись на жарком стволе и легонько сжали его, прежде чем начать медленное движение вверх-вниз. И Данила понял, что новая волна уже рвётся наружу, а сдержать её просто невозможно.
Его головка тёрлась уздечкой о нежную кожу маминого запястья, а шаловливый мизинчик то и дело задевал край, чем-то отдалённо похожий на шляпку гриба и движение руки любимой начало постепенно ускоряться. Впрочем, долгой стимуляции не потребовалось. Десяток секунд, может немного дольше, и Данила задрожал, чувствуя, как по всему телу, а особенно в паху вспарывают нервы бритвенные лезвия исступления. Оно было не таким, как обычно. Болезненное, жестокое, сжимающее лёгкие грубыми пальцами, искрящееся словно сварка. Всепоглощающее и слишком сильное.
Парень вскрикнул, потом сжал зубы и согнулся пополам, стремясь закрыться от чрезмерных ощущений. Он рухнул на колени, закрывая естество руками, и уткнулся лицом между маминых ног, растерев по щеке смесь её сока и собственного семени. Юноша замер, силясь вновь вдохнуть, и начисто лишился разума.
Даниил вздрогнул и открыл глаза.
Он сидел на коленях, положив голову на тёплое и липкое одеяло. Плечи юноши упирались в край кровати, а руки безвольно висели вдоль тела. Несколько мгновений парень не мог понять, где он и что происходит, но потом из памяти постепенно начали всплывать события, слишком прекрасные, чтобы быть правдой.
Приложив определённое усилие, он оторвал голову от своего ложа и, щурясь от неожиданно яркого уличного света, огляделся.
Это была мамина комната. Мамина постель. Мамин силуэт, сжавшийся комочком у изголовья.
— Мам? — позвал Даня.
Силуэт вздрогнул.
— Мам? Ты в порядке?
Юноша попытался найти силы, чтобы подняться со своего места, но ватные мышцы слушались без всякой охоты.
— Мам?
Но ответа не было, лишь тихий всхлип. Он придал Дане сил и, преодолевая дрожь тела, юноша, наконец, заполз на взлохмаченную постель. Мама вздрогнула, почувствовав его движения, но не повернулась в сторону сына. Лишь ещё плотнее обхватила свои прижатые к груди колени и всхлипнула.
— Мам, не надо.
Данила подполз ближе и попробовал коснуться плеча любимой, но та лишь вздрогнула и отстранилась.
— Мам?
Женщина его мечты нервно уткнулась глазами в колени.
— Что мы наделали? — едва слышно пролепетала она, — что Я наделала?
Юноша уселся рядом с ней и, преодолевая сопротивление, крепко обнял за плечи.
— Не надо, мам, всё хорошо, — принялся уговаривать он.
Но его любимая не воспринимала слов, может и вовсе их не слышала, погрузившись в состояние всеобъемлющей тоски.
— Мам, всё хорошо. Слышишь?
— Пожалуйста, не надо.
— Не плачь. Мам...
— Я люблю тебя.
Даня сильно-сильно сжал в объятьях единственную желанную в его жизни женщину и принялся шептать ей на ухо утешительные слова, надеясь успокоить и ободрить, но слышал в ответ лишь рвавшую душу мантру:
— Что я наделала?
Так они и сидели в полумраке комнаты. Он обнимал и успокаивал. Она всхлипывала и твердила себе под нос одну и ту же фразу.
Ночной мрак постепенно начал рассеиваться и чернильная темень за окном посерела, когда мама всё же обратила внимание на Даниила.
— Ты понимаешь, что мы натворили? — спросила она, явно обращаясь к сыну.
— Ничего, — ответил парень.
Глаза его любимой широко открылись, выражая недоумение.
— Ничего мы не наделали, — повторил юноша, стараясь придать своему голосу уверенности, — слышишь? Ничего! Мы взрослые люди и это вполне нормально для взрослых людей.
Мамино лицо исказилось гримасой.
— Ты мой сын. А я твоя мать! И это абсолютно ненормально!
Данила ловко сдвинулся со своего места и пересел так, чтобы плотно сжатые мамины лодыжки оказались между его обнажённых бёдер.
— И что? Я всегда хотел тебя, а сегодня и ты хотела меня. Мы не сделали ничего плохого.
Его любимая вздрогнула.
— Я не должна была... — начала она очередную тираду самобичевания, но вдруг сбилась и бросила на сына удивлённый взгляд, — ты всегда хотел?
— Конечно, мам, — Даня расплылся в широкой улыбке, надеясь скрыть за ней свой страх.
— Как это понимать?
Юноша моргнул.
— Так и понимать. Я всегда хотел тебя. Ты мой идеал. И я люблю тебя. И как маму. И как женщину, — отчеканил он.
— Я не понимаю.
В глазах мамы застыло недоумение притравленное испугом.
— Чего тут понимать? — Даня неожиданно ощутил, что, наконец, может избавиться от груза вины и сознаться в своей страсти.
Ему было страшно открыться маме, рассказать ей, как он столько времени пользовался её доверием и злоупотреблял наивностью, ведь спрогнозировать реакцию любимой на подобные известия было очень сложно. Но всё уже изменилось. Вернуть вчерашний день, и что-то изменить в нём было попросту невозможно, а значит, нужно было начинать строить нечто новое. И Даниле не хотелось, чтобы фундаментом этих отношений была ложь и недомолвки.
«Будь, что будет» — наконец решил парень.
— Я должен тебе кое в чём признаться, — нехотя произнёс он.
Говорить правду легко и приятно. Глупая фраза, которая не имеет никакого отношения к реальности. Юноша надеялся, что мама оценит его откровенность, проникнется пониманием и сочувствием к заветному желанию своего сына. Конечно, она уже никогда не будет видеть в нём своего маленького ребёнка, а возможно и вовсе прогонит прочь, но чем откровеннее становился его рассказ, тем очевиднее было, что иначе поступить парень просто не мог.
Он смущённо описывал то время, когда только начинал задумываться о сексе, приоткрывая для себя запретное знание. Он рассказывал, как начал смотреть на окружающих девочек и мечтать о том, что однажды кто-то из них позволит ему сначала поцеловать себя, а потом и пойдёт «до конца». Он поведал, как в какой-то момент неожиданно осознал, что желания его, это лишь общие мечты об интимной близости, никак не связанные с кем-то конкретно, потому что в каждой из доступных девушек он видел разные недостатки. Наконец, он признался, что однажды утром понял, что единственная женщина — идеал, это она — его собственная мама.
Дальше были хмурые вечера размышлений и бессонные ночи осмысления. Тяжёлая внутренняя борьба, иссушавшая нутро. Ведь парень прекрасно понимал, что общество не приемлет подобную близкородственную связь. И всё же однажды он отбросил наносную мораль. Сердцу не прикажешь. Что можно сделать, если твои мысли, раз за разом возвращаются к одной единственной? Как перебороть себя и убедить, что это лишь юношеская спермотоксикозная блажь?
Даниил честно пытался влюбиться в кого-то ещё, но не преуспел в этом. А потерпев фиаско, понял, что у него просто нет выбора. И с тех пор он искал способы, как открыть своё сердце любимой. Как добиться её благосклонности. Как реализовать свою мечту.
Мама слушала сына молча. Лишь эмоции на её лице сменяли друг друга, а глаза то расширялись от удивления, то опасно прищуривались.
— Ты всё это продумал с самого начала? — спросила она сквозь сжатые зубы, когда Даня закончил.
Парень потупился.
— Ну, не всё, — промямлил он.
— Ты столько времени врал мне, чтобы банально трахнуть?
Юноша не мог разобрать, чего в этой фразе было больше: удивления, обиды, разочарования или горя.
— Не чтобы... — он замялся, — трахнуть. Как ты не понимаешь?! Я люблю тебя!
Мама вздрогнула и отстранилась.
— Любишь? И поэтому напоил, чтобы грязно воспользоваться, пока я себя не осознавала?
Даниил дёрнулся, как от тяжёлой пощёчины и поперхнулся словами. Лихорадочные мысли забились в голове, словно растревоженный рой. Безумные голоса наперебой орали что-то своё, и разобрать собственные мысли в их гвалте было решительно невозможно. Юноша схватился руками за голову и сжался в комок у ног любимой, силясь отыскать хоть какую-то ниточку. Рацио. Строгое рацио. В любой ситуации нужно уметь брать себя в руки и усмирять эмоции. Он всегда умел это делать, всегда сохранял рассудительность и взвешенность. Где-то там, за стеною крика и не оформившихся в слова бесноватых мыслей оставался оплот его строгого разума.
— Я тебя не напаивал, — тихо пробормотал парень и моргнул, вдруг осознав эту мысль, — я тебя не напаивал.
Данила поднял голову и встретился взглядом с мамой.
— Я тебя не напаивал и не пользовался.
Его любимая хотела что-то гневно ответить, но слова замерли у неё на языке.
— Ты знаешь, что это правда!
Ведь это действительно было правдой! Ещё тогда, когда юноша предложил маме составить ему компанию в клубе, он заметил, что эта идея привлекает любимую. Она могла скрывать это, обманывать даже саму себя, но он-то это ощущал — не просто ощущал, был уверен, что знает. И так оно на самом деле и было, ведь никто не заставлял маму отправляться в пляшущую толпу и там практически отдаваться в танце первому встречному.
— А ещё... , — Даня внезапно захлебнулся словом, — ... ещё я не пользовался тобой.
Мамины брови гневно сошлись.
— Если бы ты не хотела этого, ты не дала бы себя раздевать...
— ... и целовать...
— ... и обнимать...
С каждым словом, сознание Данилы прояснялось и словно откровение, в голову приходили очевидные мысли.
— Если бы ты не хотела этого, то надела бы под платье трусики! Да и вместо этого платья надела бы что-то другое! Вообще не стала бы его покупать.
Он хотел ещё что-то добавить, но осёкся, видя ошарашенный взгляд любимой и то, как часто-часто моргают её чарующие глаза, в уголках которых появилась влага.
— Прости.
— Господи, какая же я дура, — всхлипнула мама.
— Не надо...
Женщина его мечты уткнулась лицом в сложенные на коленях руки и всхлипнула ещё раз. Потом ещё. И ещё. Её обнажённые плечи вздрагивали от плача.
— Мам...
— Мам, прости меня.
— Пожалуйста, не надо.
Данила прижался к маме, обнял её, хотя она и попыталась скинуть его руки со своих плеч.
— Не плачь...
— ... мам...
— Пожалуйста! Я не хотел тебя обидеть. Честно.
— Я люблю тебя!
Он гладил любимую по спине, пытался успокоить, шептал простые, но искренние слова и в какой-то момент ощутил, что это действует. Всхлипы стали реже, а потом и вовсе прекратились. Плечи больше не сотрясались, и юноша отыскал в себе смелость, чтобы нежно дотронуться до маминой головы. Его ладони ощутили влажную от слёз кожу милых щёк и мягко, но настойчиво заставили любимую поднять глаза.
В них была печаль.
— Не отталкивай меня, мам. Я люблю тебя.
Она шмыгнула носом.
— Обещаю, я сделаю всё, что ты захочешь. Скажешь, что не хочешь меня больше видеть, я уйду. Скажешь, чтобы я больше никогда не появлялся рядом...
Данила осёкся. Как он сможет это сделать?
— Глупый, — на лице мамы впервые с момента пробуждения сына появилась заботы, — что ты такое говоришь?
— Я не знаю.
— Данечка, ты мой сын, — со знакомой материнской интонацией сказала она, — куда я тебя прогоню?
Это было так трогательно. Так искренне.
Чтобы не случилось, мама любила его. Может и не так, как любил её он, но всё равно любила. На какое-то мгновение юноша вновь стал маленьким мальчиком и в порыве детской любви качнулся вперёд, ища успокаивающих и одобрительных объятий. И мама не смогла отказать ему в этом. Пусть поза и была неловкой, но она прижала голову сына к груди, а он по-детски обнял её. И так они сидели, легонько покачиваясь из стороны в сторону и абсолютно потерявшись в бездумном очаровании момента.
Даниил открыл глаза.
Утренний свет за окном ещё не озарился солнцем, но небо уже почти приобрело свой естественный голубой цвет. Юноша ощущал, как его висок прижимается к двум небольшим косточкам ключиц в центре маминой груди. Всё так же обнажённой маминой груди. Поза была неудобной и от неё давно уже затекли и ноги, и спина, но менять что-то решительно не хотелось. Мама практически сидела на его бёдрах, разведя ноги по бокам, так что поднятые колени оказались прямо за плечами сына. Её левая рука обнимала спину парня, а права поддерживала голову за затылок, чуть теребя пальцами волосы. Словно он был ещё совсем-совсем маленьким. Может и был всё это время.
Но теперь он вновь стал мужчиной.
Данила оторвал голову от маминой груди и посмотрел в её заботливые глаза.
— Я люблю тебя.
Мама улыбнулась.
— Я тебя тоже.
— Правда?
— Правда.
Юноша легонько качнулся вперёд и поцеловал любимую в губы. Она отшатнулась.
— Что ты делаешь?
Теперь уже улыбнулся Даня.
— Ничего не будет как прежде, мам.
— О чём ты?
Юноша крепко обнял маму и выпрямился, притягивая её точёное тело к себе. Может быть, она и хотела избежать этого, но неожиданно оказалась сидящей на бёдрах сына и плотно прижатой к его телу.
— Сынок!
Но Данила уже изменился. Его левая рука скользнула вниз по обнажённой спине и замерла на упругой ягодице, а правая крепко обхватила спину, не позволяя любимой отклониться или извернуться.
— Данил!
Губы юноши принялись целовать верхнюю часть груди, порхая по ней из стороны в сторону.
— Что ты делаешь?!
Мама попыталась извернуться, но неожиданно сильные руки держали крепко.
— Я хочу тебя, — признался парень.
Его любимая вздрогнула.
— Нам нельзя.
— Можно, — отрезал он и продолжил свои ласки.
— Нельзя, сынок... , — пролепетала она, чувствуя, как снизу сокровенного места коснулась наливающаяся плоть.
— Пожалуйста, давай не будем.
Данила прервал свои поцелуи и вновь посмотрел в глаза любимой.
— Я не могу.
— Нам нужно остановиться.
Парень пристально посмотрел в обожаемые глаза.
— Ты этого хочешь?
Мама замерла, приоткрыв рот, но очевидный ответ застрял в горле.
— Я так и думал, — улыбнулся юноша и продолжил целовать её грудь, постепенно спускаясь к самым чувствительным местам.
— Остановись, — взмолилась женщина его мечты, — пожалуйста.
— Я не могу.
— Ты меня изнасилуешь?
Слова окатили Даню обижающим холодом ледяной воды. Он поднял оторопевший взгляд и уставился в мамины глаза.
— Я люблю тебя, — в который уже раз повторил юноша.
— Я тебя тоже, — пролепетала мама.
— Скажи мне... , скажи, что ты не хочешь. Скажи, чтобы я выметался вон...
— Данечка...
— Скажи мне, чтобы я остановился. Скажи и, обещаю, я остановлюсь.
— Сынок.
Парень вгляделся в мамины глаза.
— Скажи.
— Милый...
Даниил качнулся вперёд и поцеловал обожаемые губы. Раз. Потом ещё. И ещё. Мама встрепенулась, попыталась отстраниться, уперлась ладонями в широкие плечи сына. Задрожала. И...