Эта история произошла не со мной. Ее мне рассказал мой приятель, когда мы коротали ночь на вокзале в ожидании поезда за бутылочкой сами знаете чего. Приятель мой тоже, как и я, по теме и история эта об его первом сексуальном опыте, который случился с ним, когда он служил в армии в незапамятные времена. Естественно, все фамилии я изменил, ну и, разумеется, придал этой истории некую законченную литературную форму. Итак…
Ведерникову крупно повезло со службой. Учебка, где не было никакого намека на дедовщину, так как все там были одного призыва, и, наконец, боевуха - боевая часть, из которой он прямиком угодил на точку. Точка эта собой представляла большой участок земли за взлетно-посадочной полосой, на котором располагались две станции, обслуживающие полеты тяжелой авиации, множество дизелей, питавших электричеством эти станции, симпатичный бревенчатый домик и сарайчик, переделанный местными умельцами под баню. Никакого намека на казарменный быт. И жили на этой точке постоянно всего-то два человека, одним из которых и оказался Ведерников. Второй был его погодок - Гоша Домрачевский, одного с ним призыва, но живший на точке больше на полгода. Не служба, а рай. Учитывая, что на точке они жили постоянно, и в казарму ходили лишь в наряды, за продуктами и на всякие там строевые смотры, о такой службе можно было только мечтать.
Командиром точки был старший лейтенант Полосухин - мужик высокий, видный с орлиным носом и пронзительным взглядом, немногословный и замкнутый. Впервые увидев его, Ведерников слегка растерялся - Полосухин молча, не моргая, в упор рассматривал его, наверное, с минуту. Тот сразу же залился краской и стоял, как вареный рак, пунцовый и растерянный. И чувствовал себя Ведерников так, как чувствуют себя, наверное, молодые бычки на ярмарке перед придирчивым покупателем. Рассмотрев его с головы до пяток, Полосухин молча мотнул головой, что, вероятно, означало, иди, мол, свободен. Ведерников поспешил удалиться. Что-то странное было во всем этом. Ни один офицер на него еще так не смотрел. Так оценивающе и одновременно равнодушно. Он поделился этим с Гошей, на что тот ответил, не бери, мол, в голову, у нас Полосухин со всеми так, он и меня также рассматривал. Чудак он какой-то.
То, что Полосухин чудак, Ведерников вскоре убедился сам, когда пошли обыкновенные будни на точке. Старлей приходил на точку утром, после развода, молча, не поздоровавшись, проходил в домик и долго заполнял какие-то там журналы-формуляры. Гоша с Ведерниковым старались в этот момент по-тихому слинять из домика на улицу. Впрочем, Полосухину было на них, по-видимому, глубоко плевать и он как будто бы и не замечал их отсутствия. После этого он шел внутрь станции и ковырялся там часами, а то и спал, как подсмотрел Ведерников. Солдаты были предоставлены сами себе. Конечно, такая халява была не всегда. Дизеля, бывало, ломались, аккумуляторы периодически садились, да и сама станция частенько давала сбои. Тогда день был заполнен до отказа работой и сам Полосухин наравне с ребятами вкалывал по черному. Но такое было не так уж и часто и, в основном, все-таки, дни проходили на редкость однообразно.
Но было в этом однообразии то, что немало тревожило и волновало Ведерникова. Это сам старлей. Ведерников уже давно заметил, что тот постоянно косится на него. Косится не так, типа, прошел и бросил взгляд. А косится исподтишка и все так же оценивающее. Надо сказать, что Ведерников хоть и считал себя геем, нет, скорее не геем, а бисексуалом, но никакого опыта еще не имел. С девкой он пробовал, но понравилось не особо. А вот с мужиком, хоть и хотелось, да боязно было, да и не с кем. И армия, считал Ведерников, предназначена совсем не для сексуального образования, поэтому прослужив уже почти год, Ведерников всячески давил в себе это свое желание. Но вот такие оценивающие взгляды украдкой он научился ловить моментально, так как сам частенько бросал их на симпатичных пацанов. И здесь, и на гражданке. Бывало так, что и на него так смотрели. И было, я скажу, на что смотреть. Ведерников парнем был статным. Широкие плечи, которые, впрочем, достались ему по наследству от отца (бывает же такое) многих вводили в заблуждение. Казалось, парень долго и упорно качался, хотя, на самом деле, Ведерников силой отнюдь не блистал, да и на турнике-то подтягивался от силы раз пять. Так вот. Широкие плечи, узкие бедра и очень крутая попка, на которой постоянно топорщилась гимнастерка. Еще вдобавок, Ведерников так ушил армейские галифе, что не то, что сидеть, в них-то и ходить трудно было. Но впечатление это производило. Вдобавок - миловидная мордашка, глубоко посаженные голубые глаза и светло-русый ежик волос дополняли картину. В армии такое встретишь не часто. А Ведерников тщательно следил за своим внешним видом и постоянно поддерживал его на высоте.
Вот на такого лапочку - солдата и косился постоянно Полосухин. Ведерников это видел, но и сам вида не подавал. А в душе у него гнездилось недоумение - по всем его понятиям выходило, что Полосухин к нему не равнодушен, но как советский офицер мог быть геем - этого Ведерников решительно не понимал. По его твердому мнению, геями могли быть артисты, там писатели всякие, абсолютно все танцоры балета, вообщем люди тонких ремесел. Но чтоб советский офицер - да гомосексуалист! Такого быть не могло никогда. Поэтому Ведерников особо-то и не волновался, рассудив так, что ну смотрит, ну и пусть. А мне плевать, и все, что мне кажется, про его взгляды исподтишка - это бред.
Между тем этот бред становился со временем все настойчивее и уже не украдкой. Ведерников заметил одну вещь. Когда Гоша уходил в наряд в казарму на сутки, и они оставались на точке вдвоем с Полосухиным, тот вел себя совершенно иначе, нежели всегда. Он был заметно веселее, иногда даже что-то мурлыкал себе под нос. И что самое главное, находил постоянно такую работу на точке, на которой было необходимо присутствие Ведерникова. Одним словом, старался не отпускать его от себя. В эти моменты старлей часто не таясь рассматривал ладно скроенную фигуру Ведерникова, отчего последний заливался пунцовой краской и поспешно прятал глаза. А оставаясь наедине с собою долго размышлял о Полосухине, о его непонятном поведении и приходил постепенно к мысли, что старлей - самый что ни на есть настоящий гей, хоть и офицер, и что он, Ведерников, чем-то очень приглянулся ему. От этих мыслей холодело внизу живота, и приятная волна охватывала все тело. Можно было сказать, что Ведерников уже был готов, но чтоб самому, первому, подойти к Полосухину, и что-то там ему предложить - Боже упаси! Приходилось смотреть на Полосухина и ждать, что он предпримет, и главное, когда.
Случай вскоре и представился. Гоша в очередной раз был отправлен в наряд и ушел с точки с недовольным ворчанием. Утром, как обычно, пришел Полосухин. Естественно, он знал, что Гоша в наряде, поэтому его настроение было приподнятым, это без ошибки уже научился определять Ведерников. После заполнения всех журналов-формуляров, во время которого Ведерников терпеливо сидел рядом, старлей отложил ручку, с хрустом потянулся и с неожиданной улыбкой посмотрел на Ведерникова. "Ну что, дружок, займемся-ка мы сегодня дизелем. Сделаем ему небольшую профилактику. Так что давай, переодевайся в подменку и пошли". Ведерников с готовностью поднялся, взял подменную форму, так называемую "техничку" и пошел в спальню переодеваться. Полосухин, до этого сидевший за столом, поднялся и встал в дверях, наблюдая за Ведерниковым. Последний опять густо покраснел, повернулся спиной к старлею и стал переодеваться. И надо же было такому случится, что именно в эту неделю сука-прапорщик выдал Ведерникову трусы размера на два больше, чем надо. Ведерников собирался их поменять, но сегодня они были на нем, держась на поясе лишь благодаря хорошо ушитым галифе. Стягивая осторожно штаны, Ведерников, как этого не боялся, все-таки зацепил и трусы, и они поползли вниз, открывая взгляду Полосухина белую попку. Ведерников еще больше покраснел, быстро подернул трусы и также быстро стал натягивать "техничку". Все это время он физически ощущал на себе взгляд старлея, увидевшего такой непроизвольный стриптиз. Наконец, с переодеванием было покончено и они вышли на улицу. "Сегодня я буду тебя учить регулировать клапана", - торжественно провозгласил Полосухин. А надо сказать, что о дизелях Ведерников имел самые смутные представления.
Его стихией была станция, там он соображал, а дизелями на точке занимался Гоша Домрачевский. Ну конечно, Ведерников умел дизель завести, знал в какую там дырку заливается солярка, и, пожалуй, все. Как он работает, и что это за пресловутые клапана, которые надо регулировать, он и понятия не имел. Поэтому высказывание Полосухина пове ргло его в уныние и печаль. Но старлей, казалось, не замечал всего этого. Он извлек откуда-то блестящую штуковину, которую назвал "щуп" и стал с воодушевлением объяснять Ведерникову что к чему. Ведерников старался слушать внимательно, но мысли были далеко. А взгляд его вдруг неожиданно уперся в область ширинки Полосухинской "технички". Там бугрилось что-то очень приличное и, судя по всему, довольно таки неплохое. Ведерников оторвал взгляд, с опаской посмотрел на старлея, не заметил ли он. Но Полосухин увлеченно говорил о каких-то там зазорах и Ведерников опять осторожно опустил глаза вниз. Да-а, инструмент у Полосухина был что надо.
Так продолжалось несколько раз, наконец, старлей закончил свою тираду словами: "Ты все понял?" "Понял, товарищ старший лейтенант", - бодро отрапортовал Ведерников. "Тогда держи. И вперед", - Полосухин протянул Ведерникову щуп и посторонился, уступая место. Ведерников неуверенно взял непонятную ему железяку и, поскольку, кое-что он все таки запомнил, стал тыкать ею куда показывал старлей. Как ни странно, тыкал он в правильном направлении. Полосухин молчал. Решив, что вот на этом и заканчивается вся регулировка клапанов, Ведерников, уже бодрее, перешел к следующему клапану. Но над ухом прогремел неожиданно голос Полосухина: "Куда полез?" Ведерников молчал.
"Балда, - коротко резюмировал старлей. - Смотри как надо". На этих словах он зашел за спину Ведерникова, взял его руки в свои и стал показывать еще раз. При этом тело старлея прижималось плотно к Ведерникову, и тот своей оттопыренной попкой отчетливо почувствовал член Полосухина. Он как раз приходился ему меж ягодиц и Ведерников очень отчетливо ощущал его. Уже знакомый холодок поплыл внизу живота, приятная теплая волна начала расходится по телу, а член Ведерникова стал быстро увеличиваться в размерах. А Полосухин меж тем все еще держа его руки в своих, и все так же прижимаясь к Ведерникову, регулировал клапана, что-то попутно говоря. Но Ведерников его в этот раз с овершенно не слушал. Он замер. Он боялся пошевелиться. Он четко ощущал, как член Полосухина тоже заметно увеличился. Ведерников непроизвольно сжал ягодицы. Полосухин неожиданно замолчал, но не отстранился, а наоборот, еще крепче прижался к Ведерникову. Большой член старлея уже вовсю стоял и упирался в попку Ведерникова. А у последнего "техничка" спереди уже топорщилась давно. Но так долго продолжаться не могло. Первым нарушил тишину старлей: "Иди баню топи, горе. От тебя здесь никакого толку не будет, сам справлюсь. А опосля помыться не мешало бы". На этих словах Полосухин убрал свои руки с Ведерниковских и легонько отстранился. Ведерников же молча, повернувшись в обратную сторону, чтоб старлей не видел его пунцового лица, и не дай Бог, возбужденную плоть, рысью припустился по тропинке по направлению к бане.
Баня, как я уже говорил, была переделана из небольшого сарайчика. Собственно, и баней-то ее можно было назвать с натяжкой - топилась она печкой-буржуйкой, которая находилась внутри "парной", но, как ни странно, тепла давала много и, что самое главное, стены довольно хорошо держали это тепло. Ведерников принялся с остервенением таскать воду, подготавливать дрова. В его мозгу каленым сверлом свербела только одна мысль - сегодня что-то должно произойти. Именно сегодня. И эта мысль доставляла ему необъяснимое волнение, волнение приятное и вместе с тем пугающее. Через час баня была готова. Ведерников посмотрел в ту сторону, где копался в дизеле Полосухин. Тот, казалось, не замечал ничего вокруг. Он собрался духом и осторожно подошел к старлею: "Товарищ старший лейтенант, готова баня". Тот повернулся к нему всем корпусом, внимательно осмотрел его с ног до головы и вытерев замасленной тряпкой руки вдруг неожиданно легко сказал: "Ну что ж, пошли, коли так". И первым направился в сторону бани. Ведерников шел за ним и мучительно размышлял, как ему поступать - заходить в баню вместе с Полосухиным или же ждать когда он помоется. Или же вообще туда не ходить. А вдруг все то, что произошло около дизеля - плод его больного воображения, и Полосухин вполне нормальный мужик, а он, Ведерников, сейчас с ним в баню попрется, как последняя шалава. Такие мысли проносились вихрем в его голове, пока он приближался к бане. Положение спас неожиданно сам Полосухин. На пороге бани он полуобернулся к Ведерникову и сказал: "Сходи в домик, там, на столе, в сумке в моей полотенце свернутое лежит. Принеси-ка его сюда". Ведерников с облегчением побежал в домик. Когда он вернулся, Полосухина в предбаннике уже не было. Его одежда аккуратной стопкой лежала на лавке, красные в цветочек семейные трусы висели на гвоздике. Ведерников повесил рядом полотенце и постояв минуты две неуверенно приблизился к двери в парную.
"Я полотенце принес, товарищ старший лейтенант", - сказал он, обращаясь к закрытой двери. "А-а, мол одец", - донеслось от туда. Что надо было делать дальше, Ведерников решительно не знал. Вероятно, следовало уйти, но все его существо решительно противилось этому. Так он и топтался в предбаннике минуты, наверное, три пока из-за закрытой двери опять не раздался зычный голос Полосухина: "Ведерников, ты еще здесь?". "Здесь, товарищ старший лейтенант", - скороговоркой выпалил Ведерников. "Ну а какого ты там телишься? Давай, заходи", - тут же повелительно приказал старлей. Вот оно. Наконец-то. Ведерников с волнением стал раздеваться, рисуя в мыслях то, что он там увидит, когда зайдет. Громадного размера трусы сами собой свалились с Ведерникова и он, переступив через них, с волнением подошел к двери и открыл ее. В лицо сразу же ударили клубы пара, пахнуло едким дымом. Ведерников закашлялся и не сразу заметил Полосухина. Тот сидел на полке, широко расставив волосатые ноги, а между ног… Ведерников, увидев это, не смог оторвать взгляд.
В обрамлении густой черной, как смоль, растительности покоился большой член старлея. У Ведерникова захватило дух. Еще бы. Член Полосухина в спокойном состоянии был едва ли не такой, как у самого Ведерникова, только в возбужденном. Большая открытая головка венчала это чудо. "Ну что ты, не робей, иди сюда", - неожиданно мягко сказал Полосухин. Ведерников, как зачарованный подошел ближе. "Нравится?", - спросил старлей, положив свою руку на член, и став легонько поглаживать его. Ведерников судорожно сглотнув слюну, молча кивнул. Его член между тем начал толчками подниматься вверх, но Ведерникова это не волновало. Он как зачарованный смотрел на Полосухинское орудие, которое начало медленно шевелиться. Старлей, между тем, не отрываясь смотрел на Ведерникова продолжая массировать свой и без того уже достигший больших размеров член. Ведерников вздрогнул и поднял робкий взгляд на Полосухина. "Ну что же ты стоишь в дверях, чудик, иди сюда", - ласково позвал его Полосухин. Как сомнамбула Ведерников приблизился к Полосухину и опять опустил свои глаза вниз. Член старлея, уже во всю напряженный, покачива лся в воздухе. "Хоче шь?", - спросил он, кивнув головой вниз. Ведерников не соображая, что делает, вместо ответа встал коленками на приступку, на которую опирался Полосухин и медленно-медленно приблизил свое разгоряченное лицо к Полосухинскому великолепию. Тот также медленно опять взял свой член в руку и не спеша провел по лицу Ведерникова слегка касаясь его. Солдат с шумом втягивал в себя этот запах - запах пота, разгоряченной плоти и еще чего-то непонятного, непонятного и в то же время сладко волнующего. Ведерников зажмурился. И теперь он каждой клеточкой пылающего лица ощущал это движение по своей коже. Не отдавая себе отчета, что он делает и повинуясь необузданному желанию, он открыл рот и плавно и в то же время настойчиво обхватил губами головку члена. Полосухин шумно вздохнул и замер. А Ведерников уже во всю отдался этому желанию, этому неизведанному ранее ощущению - приятному и пугающему одновременно. Он старался как мог, как умел, то засасывая в себя член, то откидываясь назад. Его руки лежали на Полосухинских бедрах, а голова энергично двигалась между ними. Старлей положил свои широкие ладошки на коротко стриженый затылок Ведерникова и тихонько надавливал в такт движениям головы солдата. Но даже при всем старании Ведерников не смог заглотить целиком член Полосухина.
Он был огромен и не помещался во рту. Один раз Ведерников попытался было это сделать, но тут же поперхнулся и закашлялся. "Ну-ну, не надо торопиться", - сказал с усмешкой Полосухин и опять легонько надавил на затылок Ведерникова. Тот послушно продолжил прерванный было процесс. Полосухин меж тем дышал все громче и громче и уже начал легонько шевелить бедрами в такт движениям. Ведерников инстинктивно почувствовав приближение разрядки, еще энергичнее заработал головой, хотя с непривычки шея отчаянно болела, да и тело тоже затекло от неудобной позы. Но тут старлей неожиданно резким движением оторвал Ведерникова от себя и легко, как пушинку поставил на земляной пол. Ведерников посмотрел прямо в лицо Полосухина. Оно было бледным как мел, и пот катил ся с него градом. В сегда пронзительные темные глаза полузакрыты. На шее бешено пульсировала синяя жилка. Вот Полосухин открыл глаза и остро взглянул на Ведерникова. "Ну как, солдат?", - хрипло спросил он. "Товарищ старший лейтенант…да я…да мне… вы просто…это здорово!", - наконец-то нашелся и выпалил Ведерников, в это же мгновение отчетливо понимая, что сейчас произойдет. Полосухин с не свойственной ему казалось легкостью, соскочил с полка и встал рядом с Ведерниковым. Он возвышался над ним на целую голову, но Ведерников, всегда терявшийся в подобных ситуациях сейчас чувствовал лишь сладостное томление по всему телу. Старлей между тем положил свою руку на плечо Ведерникову и медленно провел по прямой как струнка, гладкой спине вниз и потом опять вверх. Ведерников прогнулся. Ладонь старлея была грубая, шершавая и это самое движение доставляло Ведерникову волнующее удовольствие. Полосухин опять не спеша прошелся по спине Ведерникова и когда его рука оказалась снова на плече солдата, легко, и в то же время властно надавил на него. Ведерников послушно нагнулся. Он уже понял, что сейчас произойдет, понял он еще тогда, когда Полосухин оторвал его от себя минуту назад. Не сказать, что Ведерников этого не хотел. Страх был, как и у нас всех перед чем-то неизведанным. Но это был легкий страх - так обычно боится ребенок, боится и одновременно нет, так как рядом находится взрослый, который в любую минуту защитит его. Так и Ведерников. Только к его страху примешивалось еще одно чувство - он не мог его описать, оно таилось там, в глубине его горячей души, готовое вот-вот вырваться наружу.
Ведерников послушно нагнулся и оперся руками об полок. Полосухин неторопливо возился сзади, устраиваясь поудобнее. Вот Ведерников почувствовал как горячий палец старлея медленно коснулся его дырочки и не спеша прошелся вокруг нее. Он обернулся через плечо на Полосухина. Тот ободряюще подмигнул ему и легонько похлопал по попе. "Ты, главное, не бойся. Будет больно. Но это будет вначале..", - голос Полосухина был отрывист и хрип. Он убрал палец и тут Ведерников почувствовал как нечто горячее и толстое настойчиво давит ему на дырочку. Он закрыл глаза и приготовился терпеть. Член Полосухина меж тем давил все сильнее и сильнее. Боль, возникнув откуда-то изнутри, все нарастающей волной стала накрывать Ведерникова. Он стиснул зубы и крепче закрыл глаза. Полосухин хранил гробовое молчание. Обеими руками он держал Ведерникова за попку, все крепче и крепче насаживая его на себя. Боль стала не выносимой. "Товарищ старший лейтенант, не надо, пожалуйста, хватит, ну не надо…", - в беспамятстве шептал Ведерников, но вряд ли его слова достигали ушей старлея. Неожиданно он почувствовал, что движение внутрь его прекратилось, и скорее догадался, чем понял, что Полосухин вошел в него.
Старлей стоял не двигаясь, легонько поглаживая белую попку Ведерникова. Боль постепенно уходила. Постояв так минуты две, Полосухин возобновил свои движения, сначала тихонько, а потом все энергичнее. Ведерникову стало опять больно. Но это была не такая боль, как вначале. К ней примешивалось острое ощущение чего-то. Чего-то нового, непонятного и приятного одновременно, того, что находилось у него внутри. Но вот и боль отступила совсем. У Ведерникова кружилась голова и сладко ныло внизу живота. Совершенно неосознанно он стал подмахивать своим крутым задом, одновременно то сжимая, то отпуская его. Полосухину это заметно нравилось, его движения стали более отрывистыми, и задышал он более энергично. Ведерников убрал одну из своих рук, на которую он опирался и, положив себе на член, ста л легонько подрачивать его, ускоряя наступление и так нед алекого оргазма. Полосухин меж тем приближался к развязке. Он уже не дышал, а отчетливо стонал, не прекращая движений. Ведерников не отставал от него. Это великолепное чувство, волной захлестнувшее его, словно заставило воспарить Ведерникова. Было легко и одновременно так приятно, что хотелось кричать. Не важно что, лишь бы во всю глотку, лишь бы дать выход переполнявшим его эмоциям наружу. И вот оно.… Уже близко. Полосухин неожиданно остановился в нем, отстранился немного. Ведерников подался назад, не хотя терять его из себя.
Оргазм уже подкатывал, и его первые волны захлестнули Ведерникова. И тут. И тут острая, как нож, нестерпимая боль пронзила его полностью и острым клинком ворвалась в мозг. Полосухин вошел в него полностью, по самое великолепие своего 20-тисантиметрового члена. Вошел и остановился, изрыгая потоки спермы в горячее лоно парнишки. Но Ведерников этого не чувствовал. Не отдавая себе отчета, он закричал от переполнявшей его боли. От боли и, возможно, накатившего холодным всепоглощающем прибоем, оргазма. Закричал и потерял сознание…
Пришел в себя Ведерников уже в домике, лежа на кровати, в своих синих гигантских трусах. Одежда его покоилась рядом, на табуретке, сложенная аккуратной стопочкой. На кровати Гоши Домрачевского сидел Полосухин и внимательно смотрел на Ведерникова. "Ну как ты?", - был его первый вопрос. В сознании Ведерникова вихрем пронеслись события последнего часа и ему вдруг стало мучительно стыдно за все произошедшее. Видимо, это все достаточно красноречиво отразилось у него на лице, так как старлей ободряюще улыбнулся и, встав с кровати, легонько потрепал Ведерникова по плечу: "Ну-ну, не расстраивайся, все было просто здорово. А в остальном - это я виноват. - Добавил он через паузу. - Я тебе там ватку положил, а то кровь потекла", - сказал он чуть смущенно, хотя представить Полосухина когда-либо смущенным было довольно трудно. И только тут Ведерников обратил внимание на боль, идущую откуда-то изнутри и молнией пронзавшей его при каждом неловком движении. Он поднялся и сел на кровати, сморщившись от этой боли, и потянулся за одеждой. "Ты бы полежал пока. - Хмуро глядя на него сказал Полосухин. - Тебе пока лежать надо. Боль пройдет. - И через паузу. - Со временем. А пока лежи, отдыхай. Домрачевский часа через два придет, так что время пока еще есть. Ну а мне пора в казарму", - произнеся эту тираду Полосухин прошелся по комнате, хрустнул широкими плечами и не оглядываясь вышел. Через мгновение хлопнула входная дверь. Ведерников, забыв про все, соскочил с кровати и метнулся было к окну, посмотреть в какую сторону направился Полосухин, да сделав один только шаг застонал от нестерпимой боли и, схватившись за спинку кровати, медленно опустился обратно. Он физически ощутил, как из дырочки пошла кровь. Вот тут только Ведерников испугался по-настоящему. Он лег на живот, посмотрел на часы (до прихода Гоши время еще было) и аккуратно стянув трусы начал исследовать ранку. Положенная туда Полосухиным ватка была мокрой от крови. На трусах и, что самое главное, на про стыне, кровь была тоже. Надо было что-то срочно предприни мать. Кое-как поднявшись и проковыляв до аптечки, держась за стены и широко расставляя ноги, Ведерников взял там ваты, мазь Вишневского, и так же медленно, голым, поковылял в баню. В бане он сел на приступку, налил в тазик теплой воды и тут события последнего часа вихрем пронеслись перед ним.
Мощная волосатая фигура Полосухина, окутанная клубами пара, его могучая грудь и главное… Главное - его просто-таки огромный толстый завораживающий член с синими прожилками в обрамлении густой, черной как смоль растительности. Ведерников отчетливо вдруг ощутил соленый привкус этого члена и то восхитительное состояние, которое он испытал, держа его во рту и работая изо всех сил. А это незабываемое состояние чего-то нового, непонятного внутри тебя. Непонятного, и в то же время доставляющего громадное удовольствие своим движением в тебе. Ведерников откинулся назад, рука его, до сих пор лежавшая на бедре, оказалась на члене. Он стал легонько массировать его, одновременно в подробностях смакуя все детали произошедшего…. Оргазм был бурным и продолжительным. Ведерников так не кончал никогда. Прогнувшись назад и замерев, он долго фонтанировал густыми белыми струями, заливавшими ему грудь, живот и медленно стекавшими вниз.
Вскоре после этого Ведерников, произведя необходимые процедуры с мазью Вишневского, дошел до домика, оделся, заправил кровать, прилег на нее, и сам того не заметив, быстро и сладко заснул…
Вот такая история. Что еще сказать? Это был первый и, как ни странно, последний сексуальный опыт Ведерникова в армии. Опыт, о котором он будет вспоминать всю жизнь. После этого Полосухин по-прежнему не обращал на него, да и не только на него, внимание. Дни текли по заведенному распорядку. И хотя еще было пару раз случаи, когда они оставались на точке вдвоем с Полосухиным, тот никакого интереса к Ведерникову не проявлял. Да и сам Ведерников, здраво рассудив, что хорошего в жизни должно быть мало, иначе это самое хорошее перестает быть таковым, к старлею особо не стремился, и даже наоборот, старался избегать его. Наверное, Полосухин это видел и все понимал. Все-таки мужик он был взрослый, и, по-видимому, неплохой психолог.
Вскоре Ведерникова отправили в длительную командировку в другую часть по обмену опытом. Прослужил он там без проишевствий еще полгода. А потом вышел спасительный для многих указ Президента о досрочной демобилизации студентов. Домой Ведерников уехал с той самой памятной точки, напоследок закатив с Гошей небывалый гульбан. Полосухина он так и не увидел - тот в это время был на больничном.
Уже находясь дома, Ведерников переписывался с Гошей Домрачевским около года. Он-то и рассказал ему в письме о том, какая "оказия" приключилась с Полосухиным. Тот был вынужден уволиться из армии. Так как изнасилованный им пацанчик-татарчонок, прослуживший чуть меньше полугода, молчать не стал, а побежал напрямую к командиру. Скандал удалось замять, но и из армии уйти тоже…
Глупые люди.