Эпизод первый: ДВОРЯНИН
Летом 1915 года Ерофей Аверьянович Жабрин уходил на войну. Потомственный дворянин, майор, человек храбрейший, честнейший и преданнейший Его Императорскому Величеству, а заодно Отечеству, он пожелал самолично приложить руку к посрамлению германского кайзера посредством применения личного мужества, стратегического мышления и славного российского оружия.
Но прежде состоялось трагическое, но полное оптимизма прощание в старинном имении Жабриных в живописной деревеньке Козьемордино, куда съехались друзья, соратники, родственники и давние сослуживцы. Приехала даже бывшая жена майора, хотя ее никто не приглашай. Ее здесь никто не любил за высокомерие, крайнюю распущенность и склочный характер. Все эти качества стали причиной развода, после которого Таисия Львовна укатила в собственное имение за сто с лишним верст от Козьемордина, прихватив всех бывших любовников: каретника Порфирия с громадным неоковырным членом, каковым дама любила побаловаться по утрам; бездомного ваятеля Варавву, виртуоза по части плотских утех с применением рук и языка личного банщика Вавилку, работавшего исключительно с задним проходом; бесхозного демократа-материалиста Феоктиста Купца, умевшего доводить Таисию Львовну до оргазма политическими речами с минимальным использованием ласк, а также еще с десяток всякого мужичья, кого любвеобильная дворянка еще не успела поиметь и собиралась заполнить сей пробел позже. Женщин, девок собственного сынишку Василия она великодушно оставила мужу, полагая, что Ерофею Аве-рьяновичу будет чрезвычайно трудно в жизни без родного отпрыска, в котором он видел будущего генерала. Дочерей Софью, Дашу и Елену она взяла с собой, однако, боясь, как бы девочки не набрались от нее того, о чем детям знать не полагается, вскоре определила их в небольшой пансионат, где царили чуть ли не монастырские законы. Теперь три юные красавицы, наконец вышли на свободу и также явились проводить давно позабытого папочку на войну. Они были великолепны, скромны, стеснительны и выглядели наивными, поскольку с мирской жизнью были почти незнакомы.
Впрочем, их родной брат Вася, хотя и знал три европейских языка, с виду тоже был хорош - как монах-отшельник, пугался каждого, кто вел себя чуть вольнее, нежели он сам. Жизнь его состояла из зубрежки религиозных, научных и военных книг; он усердно изучал английский, французский, немецкий и уже брался за китайский; проводил в маленькой лаборатории химические и физические опыты; музицировал и часами стоял за мольбертом, пытаясь создать этюд, достойный занять место в самом Лувре. В остальном Василий Жабрин или не разбирался вовсе, или имел понимание понаслышке.
Из всего вышесказанного можно сделать один не очень утешительный вывод: все четверо детей майора Жабрина и его жены-потаскухи были в общем-то умными, способными, но затурканными и малоприспособленными к жестоким реалиями жизни. Во всяком случае, так думал Ерофей Аверьянович, прозревший вдруг перед отъездом, а точнее, очнувшийся и покаявшийся в том, что не смог дать наследникам настоящего детства.
- Чего уж там, - говорил он, стоя на коленях пред иконой и прося, чтобы Всевышний помог его деткам не пропасть. - Они ж у меня не полные придурки, а просто глупенькие, беспомощные. И добрые. Авось, Господи, и у них все образуется. Ежели подмогнешь. А ты, брат, помоги. Бог молчал, и тогда майор, вздохнув, вернулся к компании. Народ пил, ел, танцевал, все лобзались, плакали и смеялись, матерились, угощали друг друга и прислугу, и к полуночи установилась удивительная идиллия. Со стороны могло показаться, что наступил, наконец, "золотой век", когда нет ни угнетенных, ни угнетателей. Совсем упившаяся Таисия Львовна распевала непристойные частушки, пребывая в объятиях конюха Митьки; извозчик Тимоха и граф Брагинский вдвоем уснули в репейнике так и не определившись, кто кого перепил; учитель Гусаков, в свое время фигурировавший в жизни бывшей хозяйки как естествоиспытатель нетрадиционных способов сношения, читал стихи Державина кухарке Зойке, держась за ее необъятный соблазнительно оттопыренный зад, а кухаркин муж Матвей старался вырваться из цепких рук совершенно наклюкавшейся учительницы, которая, потеряв чувство меры, нахально лезла мужику в штаны "посмотреть редисочку"...
- Какие они странные, когда напьются, хихикала Софья. -
То засыпают прямо за столом, то болтают глупости всяческие,
а то и вовсе творят непонятное...
Даша с Еленой давно уже спали, а Василий с Софьей сидели у окна и наблюдали. Конечно, им могли всыпать за такое, но они надеялись, что до них никому уже нет дела, тем более, что сам виновник торжества тоже хорошенько налакался и спал на полуголой груди дремлющей горничной Аглаи, которая вот уже шесть лет делила с майором барскую постель и считалась чуть ли не новой супругой Жабрина.
- Да уж... Занятно все, - буркнул Васятка, чтобы поддержать беседу с сестрой, которая ему очень понравилась своей простотой и обаянием. Они были примерно одного возраста, у них было много общего и в манерах, и в мыслях, оба располагали к откровению и потому как-то сразу сдружились.
- А папенька наш тоже матерится? - спросила вдруг Софья, вся красная оттого, что матушка как раз стала тереться о грудь конюха.
- Случается, - ответил юный Жабрин. - Когда злой или пьяный. А так - изредка...
- И частушки у них какие-то непонятные, - задумчиво протянула девушка. - Вот, слушай! Понял что-нибудь?
- Так я и не расслышал, как следует, - пожал печами Васька.
- Эх ты, тетеря глухая, - перейдя на шепот, засмеялась Софья. – “У миленка не стоит, потому миленок спит. Но не стану горевать – я могу и пожевать!” Об чем это, а, Вась?
- Леший их знает. Эзопов язык. Иносказание другими словами.
- Ну, тогда я не знаю, зачем такое иносказание, если другим невдомек, о чем песенка. Прямо злость берет!
- Меня тоже, - кивнул Жабрин-младший. – Стратегию массового сражения с неприятелем я понимаю, законы физики тоже, даже самые таинственные места в Библии подвластны моему разумению, а это… Да и на кой оно нам надо, а? Пошли спать. Сестра нехотя согласилась и собралась уж было идти в опочивальню, как вдруг ее внимание привлекла парочка, выбравшаяся из-за стола и направившаяся к гумну.
- Куда это они вдвоем? - озадачилась девушка, узнав свою тетку Ольгу Львовну и Федора Зазыбина, которого вроде бы прочили Софье в женихи лет через пять, когда он закончит университет и получит чин.
- До ветру, может, - предположил Васятка.
- Ага, до ветру. Вдвоем. Мужчина и женщина, - хихикнула Софья.
- Ну... тогда погулять. Луна... тепло... романтика.
- Хм... Похоже. Тогда давай и мы за ними, а? - заговорщицки предложила она. - Интересно так! Романтика вдвойне! Давай, Вась!
- Ежели недолго, то я не против. Только бы на глаза им не попасться. Папаня жутко не любит поздних гулек. В другое время я бы давно уже дрыхнул.
- А мы тихонечко, незаметненько, затаив дыхание, - с радостным жаром зашептала девушка. - Ой, пошли скорее, а то упустим!
Жабрин-младший поковырял в носу, почесал затылок, подумал и согласился. Честно говоря, ему самому не хотелось расставаться с Софьей. Она его жутко влекла, так приятно прижималась от натурального страха, так тревожила душу и еще что-то своим грудным голоском, что отказаться было невозможно.
Почти в обнимку, как влюбленная парочка, они последовали за беглецами и вскоре вместе с ними очутились в густом ивняке на берегу козьемординского пруда, где вовсю изливался у гнезда подруги соловей. В небе мерцала живописная луна, тихий ветерок приятно остужал отчего-то распаленное тело, такая райская благодать ниспадала на Васятку от всего этого, что он прямо таял.
Зазыбин и Ольга Львовна наконец остановились на открытой лужайки около мостика, о чем-то зашептались и вдруг обнялись.
- Ой! - со странной дрожью произнесла Сонечка, прижавшись к брату чрезвычайно плотно.
- Ну, так… Это, - невразумительно выдавил он.
Они стояли в тени всего в пяти шагах от тетки и Федора, и в ЛУННОМ свете те были как на ладони.
- Ой! - со странной дрожью произнесла Сонечка, прижавшись к брату чрезвычайно плотно.
- Ну, так Это, - невразумительно выдавил он.
Они стояли в тени всего в пяти шагах от тетки и Федора, и в ЛУННОМ свете те были как на ладони.
- О-ой! - снова вскинулась девушка, а ноги ее даже подкосились когда губы Ольги Львовны впились в рот Зазыбина.
- Ну-у… это... ну-у-у, - протянул Василий, вытаращившись и поддерживая Софью за хрупкую талию.
- Не, ну - со стоном вырвалось у нее, - а целуются. Наша тетка и мой Федька... Мерзавец... изменщик... подлое животное...
Она вдруг дернулась и замолчала. Да и Жабрин тоже молчал, вытянув шею, потому что Ольга Львовна неожиданно для них потянула лиф платья и вызволила наружу свои пышные белые груди с темными пятнышками острых сосков.
- Гу-у-уг! - громко выдохнул опешивший Зазыбин.
- Э... Э... О-о-о, - прошептал Василий, больно стиснув сестру.
- М-ма-а-а, - чуть слышно пискнула Сонечка и стыдливо спрятала загоревшееся личико у него на плече. Так они стояли минуты две, не глядя в сторону дамы и молодца и стараясь унять непонятною дрожь, напавшую на обоих. Особенно на Сонечку, которая теперь тихонечко повизгивала и жалась к брату и грудями, и животом, и вообще всем тугим низом тела, вызывая непреднамеренное набрякание плоти.
- О! Ого! Вась, а? - вдруг отпрянула Соня и глянула именно туда.
- Чего? – не сообразил он.
- У тебя там... что-то... жмет ведь... А мне страшно и опять прижаться надобно. Успокоиться хочу, разнервировал меня изменщик, раздосадовал, змей коварный. А оно давит, это, которое у тебя…
- Бывает... Но оно не это, не слушается. Само оно, - брякнул Василий, оттопыривая зад, чтобы сделать удобство сестре.
- Да? Правда, само? А почему? - удивилась она.
- А кто его знает. Набычится иногда, прямо удержу нет... и тоже нервирует, а угомонить ирода не умею, не научился… Ну да он сам часа через два… это самое… помягчеет.
- А-а-а... ну, ладно, я потерплю, - вздохнула Софья и снова прижалась, как будто даже плотнее, чем сначала, в свою очередь, нажимая на непослушную плоть животом.
Громкое сопение отрезвило их, отвлекло от темы, и они, повернувшись, увидели, что Федька Зазыбин жадно сосет и облизывает грудки Ольги Львовны, гладит широкой лапой ее поигрывающий зад, а другой рукой шарит где-то под платьем, хотя, ежели хорошо подумать, там ничего интересного нет. Разве что шелковые панталоны.
В этот момент то ли тетка оступилась, то ли у нее нога подвернулась, и она опустилась перед Зазыбиным на колени, крепко ухватившись за его штаны.
- Вот бы расшиблась... Так бы ей и надо было, - с жаром выпалила Сонечка. - Чтоб чужих женихов не отбивала. Любовники чертовы...
- Любовники - это как? - спросил Васька. Он в этих делах не разбирался.
- Это когда сердечные чувства, - пояснила Софья. - О! Ой! Гляди-ка, Вася! Че-чего это?
Штаны Зазыбина как раз сползли до коленок, а перед носом Ольги Львовны возникло нечто толстое, длинное и белое.
- А-а Ну-у . Это оно, которое само бычится, - ответил Жабрин-младший. - Оно это... и у меня есть... такое же. Но вроде покрупнее будет...
- Да-а! - остолбенела Сонечка.
- Ну-у... а как же! У нас, у мужиков, у всех такое имеется.
- А не врешь?
- Зачем?
- Не знаю... Потому что у меня нету такого, которое бычится.
- Х-ха! - Василий ухмыльнулся. - Это уж точно враки. Это у всех есть: у меня, у бати, у Митьки. Ну, у баб тоже должно бить…
- А вот и нет! – рассердилась сестрица. – У меня нет! И у Дашки нет, и у Елены. Про мать не знаю, уверять не буду.
Тут они обмерли от удивления и в четыре глаза уставились на воркующую парочку, которая уже не целовалась и не обнималась. Ольга Львовна держала толстый предмет холеными пальчиками, подергивала его и энергично посылала себе в рот, сладенько посасывая и дразня языком.
- Чего это она? Зачем это она? - ошалело ахнула Софья.
Василий пожал плечами, не найдя пояснений.
- Сосет она! – дошло вдруг до сестренки. – Сосет! Это самое, которое и у тебя есть.
- Ага... вроде как... странное занятие. Никак в толк не возьму.
Федор Зазыбин тем временем начал покрякивать, егозить задом, а потом взял тетку за волосы и принялся сам посылать предмет ей аж в глотку, отчего Ольга Львовна замычала, захрюкала, но сосать тем не менее не прекратила. Ей опреде¬ленно нравилось происходящее, и она откровенно наслажда¬лась глубокими погружениями предмета в рот.
- Какой красавец! Какой вкусный! - переводя дыхание, вос¬кликнула она. - Кончай, Федюша! Кончай мне в рот! Я все... все сопью, рыцарь мой!
Василий и Софья недоуменно посмотрели друг на друга. Слова тетки были далеки от их понимания, но очень интриговали, поскольку хотя и было сказано "кончай", Зазыбин продолжал лупить Ольгу Львовну в горло, а она отсасывала все активнее, буквально стервенея и уже почти не выпуская предмет из губ.
- Если бы ближе, а, Вась? – зашептала девушка.
- Можно. Абы только не услышали, - кивнул Жабрин.
Держась за руки, они приблизились шага на два и затаились за кустом в рискованной близости от любовников. Теперь хорошо было виден предмет, и сосущие теткины губы, и обнаженная грудь.
- Ух, какое… Да только все равно толком не разглядеть, в каком именно месте оно выросло, - Сонечка вдруг посмотрела умоляющими глазками на брата. – Ты меня любишь, Васечка?
- Ну...
- Ты мне это покажешь?
- Так ведь... я это... не знаю, - смутился он
- А я тебе тоже покажу, что у меня этого нетуть! А Вась?! - настаивала она, нажимая животиком на дубово торчащий отросток.
- Сразу? – не в силах отказать сестренке, молвил он.
- Ага! И я - сразу! - она даже вспыхнула от радости и благо¬дарно чмокнула его в щеку теплыми губками.
Жабрин, слегка путаясь, расстегнул пуговицы, приспустил штаны, и здоровенная образина выбрыкнула наружу, заставив Софью отшатнуться.
- М-м-ма-а-а! - вырвалось у девушки. - Оно такое же! Набыченное!
- Тш-ш! - шикнул Василий. - Тихо ты, глупенькая! Теперь твоя очередь показывать.
Пока она возилась с платьем и бельем, с ее личика не сходи¬ла счастливая блаженная улыбка.
- Вот... на, гляди, - сказала наконец Сонечка, взяла Васькину руку и положила себе между ног.
- И-е-о-о! - опешил он. - Точно - нету! Только бугорок в шер¬стке, пупырышек какой-то и рассечка непонятная...
- Ага! - едва слышно хихикнула она. - Это оно у меня надвое разделено и раскрывается. Там еще лепесточки есть и ды¬рочка.
Девушка опять смутилась, ткнулась носиком Василию в грудь, однако его руку не от¬толкнула, а еще и раскрыла, как положено, бугорок, потре¬пав братовым пальцем по мо¬крым лепесткам.
- Сыро чегой-то, - заметил он, волнуясь и ощущая, что отросток его вроде бы затвердел еще сильнее и удлинился.
- Ага, - хихикнула она сно¬ва. - Оно всегда так: как при¬коснусь - мокреет, как помну или потру - раскрывается... И не слушается... Вась, а, Вась? А мне пощупать можно?
- Само собой... ежели не брезгуешь, - согласился он, и аж выгнулся весь, когда обе маленькие ладошки Сонечки обхватили толстый прут.
Минуты две они увлеченно трогали друг друга, прижимались, забавно дрожали и молчали.
- У меня мурашки по коже, - призналась Софья, жадно сжимая предмет.
- А у меня кавардак в башке и… и чего-то счас бу-будет, - заплетающимся языком сообщил он.
- Что будет? Что? – прошептала она, задыхаясь.
- Не-не з-з-знаю…
Но тут их отвлекли.
- К-кончаю! Кончаю-у-у, Ольга Львовна... А-а-а, - зарычал вдруг Зазыбин. г Н-не удержуся, мать твою... не смо-гу-у-у...
- Угу-у-у... У-у-у-у... А-а-а, - призывно ответила женщина, полностью захватив ртом отросток Федора. - Авай... А-а-аа...
В следующий миг молодца начало выгибать, трясти, а в гор¬ле Ольги Львовны забулькало, и она принялась поспешно гло¬тать неведомо что.
- Ах, накончал как, ах, негодник мой сладенький! Упоил, укормил, забрызгал, воробушек несносный, - спустя минуту, когда отросток вылез изо рта, затараторила женщина.
Жабрин и Софья непонимающе переглянулись. Сия фраза тоже была далека от их понимания и разумения.
- А теперь трахни, голубочек! Хорошо так трахни! Чтоб прямо всю меня всмятку, вдребезги, на мелкие осколочки! - жарко застонала тетка, валя Зазыбина на себя.
- Так упал же, - расстроено произнес тот.
- Я подниму! Подниму! Как миленький встанет! Я его кусать буду! Засосу! Заласкаю!
Навалившись на Федьку грудью, Ольга Львовна вновь занялась уже знакомыми трудами с сопением, чмоканьем и повизгиванием. Зазыбин удовлетворенно урчал, лежа на спине и поглаживая теткины раздувающиеся щеки.
- Упал? Как это, Вась? – спохватилась Сонечка.
- Помягчел, уменьшился. Скуксился в общем до минимального размера, который ходить не мешает, нежели когда он набычен.
- А у тебя не скуксился! – радостно хихикнула девушка. – Пусть он такой и будет, его так руками держать приятнее. Вась!
- Чего?
- Ты тоже ляг... как Зазыбин.
- Для чего?
- Я, Васенька, это самое... это... ну, как она, - сказала, запи¬наясь сестра.
- Чего - ты, как она?
- Ну... так же... как тетка... Такой ты несмекалистый! Все бы объяснить тебе да растолковать. А я, может, стесняюсь...
Он опять ничего не понял, но послушно лег на траву. Член громадной пикой торчал вверх, а Сонечка с трепетом ласкала его, стараясь делать примерно то же, что и тетка.
- Оно, конечно, может, и несъедобное, но, должно, вкусно, а то бы Ольга Львовна к сему была бы равнодушна, - смущенно вздохнула девушка, мельком оглянувшись на родственницу, ко¬торая по-прежнему отсасывала тугой зазыбинский предмет.
- А ты что, есть его собралась? - струхнул Васька и попытал¬ся отобрать у Сонечки отросток, к которому она уже приблизи¬лась сочными губками.
Но она не отдала, быстро зашептав:
- Что ты, что ты, Васечка! Как можно! Я и не думала об том! Я только подержу его да поцмакаю, как тетушка. Авось, нам обо¬им и понравится. Можно уже брать, а, родненький?
- Ну... оно, конечно, да... но, чур, не кусаться. Мне он в жизни еще пригодится ведь, сама пойми...
- Ага, ага, ага, - засияла девушка и, жеманно зажмурившись, запихнула шишку члена в рот. И тут же выпустила, стыдливо прикрыв губы и глаза руками. - Ой, Васечка, чегой-то мне стыд¬но стало, будто я нехорошее делаю. А с другой стороны, забав¬но так, еще забавнее, нежели рукой трогать, и... и... приятно. - Она снова вспыхнула. - Не смотри на меня так, Васечка, не надо, а то я аж горю вся.
- Дык… это… и я, как в огне… И тоже чертовски приятно.
- Правда?! Ой, Васечка, как я благодарна, что ты это сказал! Аж камень с души спал и радостнее стало. Ну, тогда я буду снова, да?
Не дождавшись согласия, Софья обхватила подрагивающий ствол губами и принялась посасывать, искоса наблюдая за Ольгой Львовной, чтобы в точности повторять ее движения и ртом, и губами. В общем-то, все получалось, кроме тех моментов, когда она пробовала принять член на всю глубину. У тетки с этим проблем не возникало, зато Сонечка долго не могла приспособиться.
- Вот же бедонька, - огорчилась девушка, делая передышку. - И как он у нее аж в горле помещается! Мне ни в какую не осилить. Или у тетушки глотка поздоровее моей будет, или штуковина Федькина покороче твоей, а? Как думаешь, Вася?
- Кто его знает... я об том не думаю вовсе... не до того мне.
- Это как же?! Я для него стараюсь, из кожи лезу, чтоб заглот¬нуть-таки, а он не думает! - наигранно возмутилась Софья. - Ну, Васечка, негодник!
Хохотнув, девушка вновь пригубила жилистое орудие и нако¬нец одолела его, захватив почти целиком.
- Счас опять... это самое... дурею... И будет чегой-то, - сев¬шим голосом предупредил Жабрин-сын.
- Что будет? - уточнила она, довольная достижением. I знаю...
- Что-то... Уж больно шикарно у тебя получается.
- Тогда я еще и еще, да, Васенька? Я для тебя все, что хо¬чешь, от всего сердца и без жадности.
Он быстро обцеловала весь член и привычным уже движением задвинула в рот поглубже, начав диковинный по силе и красоте отсос.
И тут с Василием произошло нечто невообразимое, сжавшее его в сплошной комок. Он выпучился, лишившись речи, в глазах засверкали разноцветные искры, а по раздувшимся жилам члена будто огонь прошел и взбесившаяся плоть яростно запульсировала, выплескивая из себя в теплый ротик сестры некую жидкую субстанцию, которая, тем не менее, была не мочой.
Поскольку отплевываться напуганная Софья не решалась, ибо могла привлечь внимание тетки и Зазыбина, то использо¬вала единственно возможное средство - разинула наполнен¬ный рот, наклонилась и стала ждать, когда все это вытечет
- Не хотел я, ей богу, - виновато шептал Васька, вглядываясь в странное, ошарашенное лицо Сонечки. - Прости умоляю бес попутал, сил не стало. Удовольствие большое ты мне сделала вот и случилось. Не серчай, а? Я для тебя тоже все, что хошь" только прости.
- Ладно уж, не кайся, горемыка ты мой, - наконец произнесла она, утеревшись платочком. - Чему быть, того не миновать. А ведь это и в самом деле не моча, Вася. Другое что-то. На вкус ни на что не похоже, сметанистое и... есть можно. Я даже первую струю глотнула от неожиданности. А тебе и впрямь приятно бы¬ло?
- Ну так хорошо, что дух забило! Чтоб мне с места не сойти, ежели вру! - Жабрин перекрестился. - Кабы не жидкость эта, я бы еще раз сто сих чувств испробовать пожелал.
- Ага, хитренький, - хихикнула девушка и вдруг замерла, гля¬дя на резвящихся за кустом любовников. - Мамочки! Святая угодница, спаси и помилуй! Глянькась, Васечка, чем мой не¬верный воздыхатель тешится!
А посмотреть действительно было на что. Ольга Львовна сто¬яла на четвереньках, выпятив большой аппетитный зад, а Фе¬дор Зазыбин, крепко обхватив этот зад руками, размеренными движениями всаживал свой орган в пушистую теткину плоть.
- Ну и ну, - прошептал Василий. - В жизни такого не видывал! Неужто там всамделишная дырка имеется, а?
Он глянул на Софью, щупавшую себя между ног.
- Есть, Васечка, но малюсенькая, крохотная совсем. На, потрогай, - взяв брата за руку, она направила его палец во влажные, отдающие трепетом и теплом закрома.
- Угу, микроскопическая, - кивнул он, осторожно погружая перст дальше. - Не больно?
- Не-а, - успокоила она его. - И даже приятственно.
- А ведь расширяется, - внезапно обнаружил Жабрин-младший, ощутив, как под легким нажатием пальца нежные стеночки раздались вширь.
- Ну? – не поверила она.
- Точно! Полпальца влезло!
- Ай! - вздрогнула в тот же миг Сонечка и быстро сдернулась с братового перста. - Заболело немного, Вася. Не очень, конечно, но все равно. А до того так интересно было!
Зазыбин все еще трудился возле теткиного зада. Оба стона¬ли а Ольга Львовна даже повизгивала, вертя ягодицами и са¬молично насаживаясь на Федькин член. Зрелище было, что на¬до!
Попросив Василия, чтобы он еще немножко потыкал пальцем в теснине плоти, Софья приняла удобное для обоих положение, завладела превосходно торчащим отростком, и они стали на¬блюдать, как долго будет продолжаться невероятная забава любовников и чем все это закончится.
Благо, дом был далеко, услышать не могли, поэтому Ольга Львовна эмоций не сдерживала:
- Сокол мой ясный! Гладиатор! Дрючь меня! Умори, как сучку несытую! Глубже, сильнее, Федя! Не жалей плюшку мою сдоб¬ную! Засандаль, золотце... засандаль... кончать буду... кон¬чать... не один раз и долго... И выть буду, Федюша... А! А! О! О-о! А-а-о-о!
Слушая эти вскрики, Сонечка задышала учащеннее, ее рука все сильнее сжимала и теребила Васькин отросток, а он, вновь ощущая огонь в жилах члена, инстинктивно долбил в сильно промокшую расщелину.
- Ах...ох... У-у-ух, Федя-а-а,- завывала Ольга Львовна, вскидывая зад. Хорошо-токак-а-ак... Хорошо-о-о... А кабы вас двое... о-о!
- Зачем? – спросил Зазыбин.
- Чтобы и в рот меня, Федю¬ша… А! А! О-о-о-о!.. И малофеечки испить … сладенькой… побольше… погуще… А-а-а-о-о!
- Теперь тетку трясло, лихорадило, она то блеяла, то визжала, то вдруг начинала всхлипывать, как дитя.
- Ой, хорошо ей, впрямь хорошо, - зашептала Сонечка, сильно стиснув член.- Так притвориться невозможно. Хорошо ей... ой, как хорошо. Попробовать надо.
- Болело же, - напомнил Жабрин-сын. – Рискованное дело. Тетка - баба битая, тренированная, а мы с тобой не то что таким не занимались, а даже и не видели подобного.
- Хочу, Васечка. Интересно мне... и не страшно ни капельки. Ведь сам видишь, звенит она вся от радости и наслаждения. Может, и мне так будет? Давай, а, Вась?
Взвинченная, раззадоренная теткиными возгласами, Софья забросила платье на плечи, повернулась к Василию кругленьким задиком и подергала его за рукав:
- Ну, что же ты... не медли, пока охотно мне и страху нет. Кабы только вставить его правильно, а то еще не туда направим. Уж ты постарайся, родненький.
- Кончаю, м-мада-а-м! - проржал за кустом Зазыбин. - Й-ю-у-у-у!
- И я-а-а-а! А-а-а-у-у! - заголосила Ольга Львовна, насадившись на член до упора и уткнувшись лицом в траву.
- Ну! Ну! - уже сердито потребовала Сонечка, окончательно убедившись, что удовольствие от сих упражнений истинно не¬виданное.
Васька с минуту пристраивался между плотными, пышными губьями сестриной плоти, наконец, ощутил, что попал, куда на¬до, по примеру ушлого Зазыбина взялся за волнующие Софьины ягодицы и подался вперед.
Его удивлению не было границ, когда твердый ствол с легким похрустыванием легко проник в самые глубины расщелины.
- И-е-о-о-о! - ошалело выдохнул он, очутившись на гребне
дикого наслаждения, быстро накатывавшего на него.
В момент проникновения Сонечка вела себя спокойно. Она лишь раз сдержанно ахнула, а затем издала чуть слышный вздох облегчения.
- Васенька-а-а... Вася-а-а, - прошелестел ее нежный голо¬сок. Ой, похорошело мне, Вася-а-а-а... Ой, будет что-то и со мной... Как с тобой было.
Внутренняя дрожь девушки передалась Василию, и он остервенело заработал своим рычагом, аж мошонка зашлепала по тугим девичьим телесам.
- Ва... ся... сей... час... Ва-а-а-ся-а-а, - ахну¬ла Софья.
Их взорвало одновременно - то самое, неизведанное ранее чувство, каким, оказывается, может утешаться человек. Точнее, два человека - мужчина и женщина, поскольку каждый имеет необходимую для данного вида забав архитектуру.
- А-а-а-а! - заорал Жабрин-младший, выплескивая в недра сестры потоки влаги.
- О-о-о-и-и-и! - визжала она тоненько, но пронзительно, отвечая встречными ударами толчками, благодаря которым наслаждение утраивалось и не¬сло ее на волнах невесть куда.
Они не слышали, как в ужасе завопила Ольга Львовна, как за¬матерился Федька Зазыбин, предположивший, что их засекли; не видели, увлеченные собой, как эта распутная парочка, на хо¬ду поправляя одежды и не разбирая дороги, без оглядки рвану¬ла прочь через заросли...
Полчаса спустя, утомленные соитием, но счастливые и бла¬годарные друг другу, так и не понявшие, кстати, что же все-та¬ки произошло и как это называется, Василий и Софья замерли в объятиях. Им надо было успокоиться и набраться сил, чтобы поскорее вернуться незамеченными домой. По правде говоря, им хотелось проделать замечательный фокус еще раз или два, но отросток реагировал на Сонечкины ласки вяло, да и дыроч¬ка припухла, причиняя девушке некоторую боль.
- Завтра... Пусть завтра, - пылко говорила она, целуя Ваську в губы. - Обязательно... непременно, потому как я теперь это¬го очень хочу и буду хотеть всегда... С тобой...
Но на следующий день рано утром Ольга Львовна и Таисия Львовна вдруг засобирались домой. Зазыбины вообще поче¬му-то уехали ночью.
Василий поверить не мог, что мать способна на такую под¬лость забрать у него Сонечку, с которой у него только-только устроилось. Он мысленно проклинал ее, но высказать вслух все, что думал, не осмелился. Все-таки она ему мать, хоть и плохая.
Софья всплакнула у Васьки на плече, всех здорово удивив, поцеловала его и уехала.
В десять утра на сверкающем лимузине укатил на войну отец, поблагодарив всех и попросив прощения у тех, кого, возможно, обижал.
Так закончился первый интересный эпизод в жизни Василия Жабрина. Смутно закончился, неважно - огорчением и обидой судьбу. Однако плохое не бывает вечным. Васька об этом знал...