Ромка сидел в кафе в ожидании друга. Они часто здесь встречались, чтобы просто поболтать или потом пойти куда-нибудь. Кафе было уютным, в подвальчике большого дома, с подсвеченными витражами вместо окон и тихой приятной музыкой.
До встречи с Антоном было ещё двадцать минут. Он пришёл пораньше от нечего делать и, сидя за столиком посередине зала, разглядывал посетителей. Здесь было несколько пар, компания каких-то говорливых девиц, в углу сидел парень, чуть старше его, довольно привлекательной внешности. Тот постоянно болтал с кем-то по видеофону, который поставил на стол, оперев его на красивую увесистую пепельницу. Он улыбался и курил, стряхивая пепел за аппаратом. Складывалось впечатление, что он делал это кому-то за шиворот, настолько его увлечённость разговором создавала иллюзию присутствия рядом какого-то мелкого собеседника.
Роман ухмыльнулся, представив себе такую картину. У него было хорошее настроение, поэтому интересные мысли рождались в голове сами собой. В их технический век можно было действительно не встречаться, а сидеть вот так вот в разных местах, курить, пить вино, кушать омаров и делиться последними новостями через экран, а то и тихо признаваться за ужином в любви. Лицо собеседника, нюансы его поведения донесут приборы - элементы живого общения всегда обеспечены. И лишь только если вам захочется обнять своего собеседника или сделать с ним что-нибудь более существенное, придётся вызывать такси или садиться в поезд.
Роман откусил воздушный круассан и глотнул кофе. Парень с видеофоном тоже стал жевать. Глядя на экран, он периодически кивал: видимо, слушал пространную речь. Потом вытер салфеткой рот, фыркнул и рассмеялся. Теперь он уже стал жестикулировать. Бармен за стойкой наблюдал за ним с не меньшим интересом, поскольку парень был скорее даже красив, чем просто привлекателен.
Неожиданно рядом с Романом возник какой-то здоровый мужик. Было совершенно непонятно, откуда он взялся: Роман не заметил, как он входил или вставал из-за стола. Парню бросились в глаза его толстые пальцы, в которых он покручивал сигарету, попросив небрежно прикурить. "Ну вот, начинается", - подумалось сразу. В последнее время к Роману довольно часто стали обращаться всякие немолодые и откровенно перезрелые мужики, проявляя скорее всего соответствующий их наклонностям интерес. Это происходило в самых разных местах и нередко в довольно навязчивой форме. Только он хотел сказать, что не курит, как откуда-то сзади громко, даже крикливо незнакомца позвал грубый голос, невольно заставив Романа обернуться. Ещё один крупный, солидного вида мужчина показывал приятелю зажигалку и приглашал его вернуться за столик, что тот и сделал, панибратски похлопав Романа по плечу, как бы извиняясь за то, что нарушил его покой.
Мужики эти, на которых до этого Роман не обращал особого внимания, сидели за соседним столиком. Вопреки его ожиданиям, они продолжали вести свой разговор довольно тихо, никак больше не обозначая свой открытый, живой темперамент. Будто выкрикнули что-то на людях и замерли в ожидании. "Этот не гей, - подумал Роман, - даже не выслушал ответа. Хотя смотрел на меня заинтересованно, это чувствовалось". Он обернулся. Эти двое пялились на него без смущения. "Надо было пойти в зал для некурящих. Интересно, что бы он спросил там для завязки разговора?" - подумал парень. Роман так бы и сделал, но Антон тоже иногда курил, особенно находясь под хмельком, и они встречались всегда именно здесь.
"Бывают ещё скрытые геи, вернее их даже значительно больше, чем явных, - думал Роман. - У старых пердунов, которые всю жизнь только поглядывали на юношей, но ни разу никого не пробовали, порой безумно прорывается инстинкт, и от осознания неполноценно прожитой жизни, неумолимо клонящейся к закату, они по-разному рефлектируют. Некоторые из них пытаются смешно заигрывать с парнями, а некоторые даже скатываются в уголовщину". Он читал об этом в какой-то книжке, которая начиналась интересным разбором однополых влечений и была посвящена анализу психики гомосексуалистов и лесбиянок. Всё это было описано так убедительно, будто у них на самом деле какая-то особая психика. Ничего толкового в книге, как и следовало ожидать, не было. Натужные попытки подвести в каждой из глав черту превращались в набор бредовых мыслей, ровным счётом ничего не обозначающих. Он это отчётливо понял, и ему стало как-то спокойнее на душе, когда он осознал, что ничуть не ущербнее других, а автор книги, этот многодумный профессор психологии, элементарно притягивает за уши к своей теме различные формулировки, дабы только оправдаться перед читателем, что он не зря когда-то сел писать данный труд. Однако некоторые ценные мысли из этого труда Роман всё же вынес.
Разговор сзади него между тем совсем стих. В перерыве между мелодиями, звучащими в зале, он специально прислушался, но голосов за спиной не услышал. Что-то ему в этих мужиках не понравилось, однако обернуться и ещё раз посмотреть на них он не решался. Он отпил кофе, желая теперь, чтобы Антон поскорее пришёл. Они пойдут сегодня в клуб, и задерживаться здесь, пожалуй, не имеет смысла. Поговорят и выпьют они уже там.
Внезапно у него закружилась голова, а к горлу подкатил ком. Тело как-то сразу обмякло, было трудно понять, что нужно сделать, чтобы пошевелить рукой. Он попытался встать, приподнявшись вполоборота и заметив напряжённые лица этих двух, впившихся в него глазами, словно в жертву, однако, не удержавшись на ногах, рухнул опять в кресло. Столы и стены поплыли куда-то в сторону, всё ускоряясь в своём неистовом круговороте. Он инстинктивно схватился за горло, на лбу мгновенно появилась испарина. Последнее, что он ощутил, - это то, как кто-то взял его под руку, то ли поддерживая, то ли специально роняя головой на стол, и далее он погрузился в кромешную тьму...
Когда-то ему было тепло. Он играл в детстве с мячиком, который без конца от него укатывался. Надо было всё время бежать, чтобы настичь игрушку, а мяч катился без остановки, не зная покоя. И лишь тронешь его ногой, готовясь прокричать ему: "Всё. Хватит", - как он стремглав улепётывал от тебя по ровной поверхности, будто за ним гонятся, чтобы сделать ему больно, хотя это было неправдой. Было обидно...
Барабанная дробь давила на перепонки. Она досаждала бессмысленным треском, которым скребла в голове, создавая постоянное беспокойство. С ним приходило отчаяние, боль, глубокое смятение. Впрочем, постепенно становилось ясно, что это не дробь, а частые отдельные удары чего-то, как будто и не похожие на безумный грохот. И уж совсем скоро можно было точно сказать, что где-то мерно, тихо и нудно просто капает вода, вовсе не разносясь по округе гулким эхом и не являясь причиной жёсткой головной боли.
Было сыровато. Роман очнулся в каком-то тёмном помещении, похожем на подвал. Источником света была единственная лампочка, горевшая где-то в отдалении сзади него и вырывавшая из мрака жуткие обшарпанные стены зала. Он сидел голый, привязанный к старому деревянному стулу. Кожаные ремни плотно обжимали запястья и щиколотки ног, а также притягивали его туловище к спинке. Вокруг не было ни души. Он находился посередине помещения. Мрачная атмосфера пустоты и пропитанных влагой стен - будто из какого-то шпионского боевика - навевала тревожные мысли.
"Скоро сюда придут, и что-то будет, - подумал он. - Это они. Точно они, эти двое". Он ясно вспомнил последние секунды реальности перед тем, как отключился. Тот, первый, который подходил, наверняка что-нибудь бросил ему в чашку, когда он повернулся на оклик другого приятеля. Роману даже показалось, что тот быстро дёрнул рукой, но подумал он об этом только теперь, а в тот момент не придал проблескам своего моторного мышления никакого значения. То есть он попросту проигнорировал этот эпизод, как мы игнорируем, находясь в вагоне, проносящийся за окном встречный поезд.
Болела шея. Видно, он долго сидел с опущенной вниз головой. После того, как туман в глазах рассеялся, он обнаружил в тёмном углу зала единственную здесь дверь, железную, с большой поворотной ручкой, как в бомбоубежище. Снаружи не доносилось ни единого звука.
Понемногу у Романа стало проясняться в голове, а вместе с тем широкой волной на него стал накатывать страх. Почему он здесь? Кому это нужно? И что с ним будут теперь делать? Его пугало то, что его раздели, но, может быть, это просто мера устрашения? Уже давно ни с кем не конфликтуя, он терялся в догадках, кому мог помешать в его делах. Единственной тайной была его связь с руководителем администрации города, но с этой стороны он не видел для себя никаких проблем.
Он подёргал руками и ногами. Нет, освободиться нереально, чувствовалось, что его привязали качественно. Но даже если бы ему удалось это сделать, вряд ли ему позволили бы свободно уйти. По телу пробежал озноб, становилось жутковато.
Капли воды, падающие с потолка где-то за его спиной, стали булькать. "Хорошо, что не по голове", - подумал парень. Пишут, что раньше существовала такая пытка: голову плотно фиксировали, а вода постоянно капала строго в одно место - на темечко. После нескольких часов такой процедуры каждая капля для жертвы была сравнима с ударом молота, и человек просто сходил с ума от перевозбуждения, поскольку никаких ударов на самом деле не было.
Прошло ещё несколько минут, терзавших его ожиданием своей участи. Ему хотелось верить, что это лишь предупреждение, что его попугают и отпустят, но постоянно возникали неприятные мысли о том, что усадили его тут неспроста.
Где-то в отдалении вдруг послышались шаги - сначала глухие, еле уловимые, потом более чёткие. Роман напрягся всем телом, снова опробовав ремни на прочность. Руки были вытянуты вдоль тела и притянуты к задним ножкам стула. На фоне этих шагов он впервые ясно почувствовал свою незащищённость, разволновавшись до предела. Наконец, дверь с лязгом открылась, и в зал вошли те двое мужиков, которых он видел в кафе. Включив свет, они встали рядом друг с другом напротив него, всем своим видом давая понять парню, что шутить не собираются.
- Ну-с, молодой человек, - начал тот, что просил у Романа прикурить, - как самочувствие? Пришёл в себя?
Его лицо выражало спокойствие, говоря юноше о том, что относительно парня у них есть вполне определённый план, и они добьются от него всего, чего захотят. Впрочем, в положении Романа эта мысль была естественной.
- Ты принял довольно сильный и эффективный препарат. Если ещё трещит голова, то это скоро пройдёт, однако ждать мы не намерены. Отвечать сможешь?
После некоторой паузы последовал резкий удар в лицо. В голове зазвенели тысячи разбитых тарелок, а мозги тряхануло так, будто он с разбега врезался в столб. Моментально вспухла губа, Роман почувствовал, как из неё и из носа потекла тёплая и сладковатая на вкус кровь.
- Что вам нужно? - с оттенком обиды в голосе произнёс он.
- Надо же, заговорил, - будто удивился мужик.
Затем, взяв его за волосы и приблизив к нему своё расплывшееся от хороших харчей лицо, он процедил сквозь зубы:
- Не люблю, когда на меня смотрят волком. Думаю, не стоит тебе злить нас, хотя в любом случае тебе предстоит слегка поднапрячься. Нам надо кое-что выяснить.
Второй расставил ноги и стал эффектно щёлкать костяшками пальцев, перебирая их в руке один за другим.
- Видишь этого дядю? - продолжал первый, кивая на напарника. - Это настоящий палач. Если надо будет, он не пожалеет ни твоих костей, ни твоего прекрасного личика. Сделает тебе больно и даже глазом не моргнёт.
Он выпрямился. Их заряженность на интенсивный допрос внушала ужас.
- Но это так, преамбула, - вступил в разговор второй. - Чтобы ты понял серьёзность наших намерений. Теперь о главном.
Он тоже приблизился к Роме. Они возвышались над ним, как два демона.
- Что тебе рассказывал Антон про Президента?
"Всё ясно. Значит, это правда", - промелькнуло у парня в голове. Роман задумался на несколько секунд, и это было его ошибкой.
- Ничего. Я понятия не имею о будущем Антона. По-моему, он сам себе не очень хорошо его представляет.
- Не виляй. Тебя спрашивают о настоящем, и ты прекрасно понял, о чём я говорю.
Они от него так просто не отстанут. Вытряхнут из него всё, что им нужно и не нужно, истерзают его, а главное, хрен поймёшь, что их на самом деле устроит. Боже, что теперь будет!
Поначалу, когда Антон случайно как-то обмолвился о своём высоком патроне, Роман не очень ему поверил и быстро забыл тот эпизод. Но когда он чуть позже, словно мечтая, обрисовал ему картину некоей сказочной беззаботной жизни, которой можно жить, имея какого-нибудь богатого покровителя, Роман заподозрил, что Антон от него что-то скрывает и что у того есть какой-то отдельный, свой интерес. Возможно, он даже готов был открыть другу свои секреты, но Роман тогда увёл разговор в сторону, потому что испугался немного скользкой и неоднозначной темы, когда сам был втянут в тайные сношения с государственным человеком. А потом этой темы они уже не касались, если не считать его собственного признания Антону.
- Вы уже несколько раз болтали о своих сексуальных похождениях, и Антон вскользь упоминал Президента и его окружение, нам это известно. Нас интересует, что он конкретно говорил.
- Ничего конкретного. Мы действительно шутили на эту тему, но я не воспринимал это всерьёз. Всё это были глупости, на уровне сплетен.
- Так, ладно, - первый потёр в ладошке кулак. - Поставим вопрос по-другому. Он тебе говорил про бункер?
Роман был в смятении: запираться или начать рассказывать? Но если начать, можно наговорить слишком много - эти жлобы заставят, он не сомневался. Где граница между необходимой и безопасной правдой? Если он скажет больше, чем следует, его могут просто убить, и об этом никто не узнает. В этой стране в отношении спецслужб не проводилось никаких расследований, он слышал об этом неоднократно.
Последовал новый удар в лицо, одновременно раздался глухой шлепок (так эффектно его съездили по физиономии), брызнула кровь, а в глазах у него сверкнули сотни разноцветных искр.
- Будешь молчать, засранец, сделаю уродом, - прогорланил первый, склонившись над ним. - Посмотри на меня.
Роман, с трудом возвращаясь к действительности, уставился ему в глаза.
- Ты здесь сучонок, который должен только слушать и отвечать на вопросы. Соображать будешь потом. Если не хочешь себе плохого, пока только себе, - многозначительно сакцентировал он, - то быстро и точно говори о том, о чём тебя спрашивают. Понял?
- Да, - Роман не узнал свой голос.
- Ну, вот и отлично. Тогда давай по порядку. Про бункер Президента знаешь?
- Знаю.
- Антон говорил тебе о том, что бывал там?
- Да, говорил. Но без подробностей.
- А сколько раз он там был, говорил?
- Насколько я понял, только один раз.
- Как он туда попал и что там делал? Что он сказал об этом?
- Говорил, что это был сбор кадетов, им показывали апартаменты главы государства и правительства. Водили по разным помещениям. Там всё солидно, оборудовано по последнему слову техники. Много уютных комнат для отдыха, бассейны, тренажёрные залы, кинозалы, залы для конференций. А все рабочие и совещательные комнаты находятся на сорок первом этаже под землёй.
Мужики переглянулись. Впервые за время допроса они взяли паузу, чтобы оценить слова юноши.
- И это всё? - спросил второй.
- Всё.
Первый заложил руки за спину и прошёлся перед креслом взад-вперёд, недоверчиво глядя на Романа. Затем он снова встал перед ним, точно следователь перед уголовником:
- Где вы были с Антоном в среду?
- В парке за городом. Если я не путаю... Да, в среду мы были в парке.
- А почему вы сначала поехали в центр города?
- Посмотреть электронику.
- За вами следили наши службы.
- Зачем?
- Здесь вопросы задаём мы, - он ударил парня наотмашь и был чуть ли не раздосадован оставшимся на его руке кровавым следом.
Недовольно стряхнув на пол кровь и вытерев руку платком, он продолжал:
- За вами следили, но вы довольно удачно затёрлись в толпе и быстро смылись. Мы вас нашли позже, часа через три, - он снова склонился над Романом. - О чём вы тогда говорили?
"А вот это уже беда, - подумал Роман. - Если они слышали тот разговор, то это очень плохо. И для меня, и для Антона". Он почувствовал, что у него вспотели ладони. "Вот, начинается. Только сейчас начинается настоящий допрос, и мне придётся им всё рассказать. А что будет потом?" Словно в подтверждение его догадки, первый поставил свой здоровый, начищенный до блеска ботинок на кресло между ног Романа, настойчиво глядя юноше в глаза.
- О чём же вы тогда говорили? Вспомни поподробней.
Мужик знал, что это кульминационный момент, он к нему вёл, почти уверенный в точности своих предположений относительно парня.
- Ты нам должен рассказать всё, что ты знаешь. Ты ведь не хочешь, чтобы мы причинили тебе боль?
С этими словами он оторвал от кресла подошву и положил её сверху на гениталии юноши, слегка надавливая на них и следя за его реакцией. Роман так же безотрывно следил за ступнёй мучителя. Как только давление на яйца стало довольно ощутимым, он поднял голову, испуганно, почти умоляюще уставившись на первого, и взволнованным голосом выпалил:
- Нет, не надо, прошу вас. Я же не собираюсь врать, я всё расскажу. Как на исповеди.
Первый отставил ногу:
- Ну, что ж. Я рад, что ты нас понимаешь. Ни к чему доводить дело до пыток, мне бы этого не хотелось, - он по-дружески потрепал парня по голове. - Не хотелось бы портить такую милую натуру... Так о чём вы тогда говорили?
Роман протяжно вздохнул, будто готовился сделать важное заявление.
- Антон рассказал, что в тот раз его попросили остаться в одном из помещений бункера, а потом там появился какой-то человек, похоже, очень важный. Кроме них, там больше никого не было.
Первый опять переглянулся со своим напарником, который, будто ожидая отмашки, всё время разминал пальцы.
- Тот предложил Антону оказать ему интимную услугу, - продолжал юноша. - Короче, он отымел Антона по полной.
- Антон его, конечно, не знает.
- Нет.
- Сколько время длилась их встреча?
- Часа два.
- Какие подробности он рассказывал?
- Никаких.
Мужик сильно сжал пальцами его щёки, сведя губы трубочкой:
- Не верю. Сказать о главном и не поделиться впечатлениями о столь неординарном событии?
Сквозь серую дымку и звон в ушах Роман огромным усилием воли пытался дозировать информацию, чтобы, не дай бог, не брякнуть то самое страшное, что, вероятнее всего, погубит не только его одного, но и всех его друзей и близких.
- Антон сказал только, что этот человек заприметил его во время экскурсии кадетов и что он попросил его изобразить ему стриптиз, а потом Антон долго сосал его член и принял его в зад. В целом Антону это не очень понравилось.
Первый выдержал паузу. В тишине опять послышалось неприятное капание воды за спиной. Мужики молча изучали его с минуту, потом первый снова поставил ногу на край кресла.
- Всё?
Он буравил его взглядом, отчего юноша ещё больше волновался.
- Да, это всё.
- Я специально дал тебе время на размышление. Ты хорошо подумал?
Роман отвёл взгляд в сторону:
- Больше я ничего не знаю.
Достав из кармана маленькое устройство, что-то вроде портативного диктофона, мужик, который вёл допрос, включил воспроизведение и бросил аппарат между ног парня. Затем он закурил и, пока Роман слушал запись, безотрывно дымил на него, очевидно, истосковавшись по давно не бывавшей во рту сигарете.
Из диктофона доносились искажённые помехами, но довольно различимые голоса их с Антоном дружеской беседы, когда они встречались в тот день, о котором его спрашивали. Роман понял это сразу, по первым же словам записи. Это было уже в конце встречи, очевидно, то, что успели зафиксировать службы. Из беззаботного и весёлого их разговора явно следовало, что речь идёт о третьем лице, причём о достаточно солидном Антохином клиенте, которому ему приходится доставлять удовольствие. Правда, никаких имён, никаких даже обозначений, намекающих на принадлежность клиента к каким-либо кругам, в разговоре не упоминалось. Об этом можно было бы догадаться чуть раньше, до момента начала записи, когда Антон не очень открыто, но кое-что выложил ему о своих приключениях в бункере. К счастью, из приведённого куска разговора ничего понять было невозможно. Далее они просто шутили и веселились на абстрактную тему пристрастий какого-нибудь старого пижона к сексуальным изыскам, и как с этим следует в кавычках бороться. Впрочем, если некоторые моменты шуток невольно смахивали на правду, о чём Роман мог и не знать, то основания для дальнейших расспросов были налицо.
Первый остановил запись и, убрав диктофон в карман, продолжал наседать на парня:
- Кто это был? Кого вы там обсуждали?
- Я не знаю. Антон не называл мне ни имени, ни должности, ни каких-либо его особенностей.
Мужик скривил рот:
- Видишь ли, я не очень склонен тебе верить. Советую тебе вспомнить каждое слово твоего друга, иначе нам придётся заняться тобой как следует.
Роман промолчал, не сообразив, что сказать. Мужик устало опустил голову и выпрямился, отойдя в сторону. В тот же момент к Роману приблизился второй:
- Сколько раз Антон встречался с этим человеком? Один, два, несколько, много? Сколько?
- Точно не могу сказать...
Последовал новый удар в лицо. Роману отбросило голову назад, кровь потекла сильнее, заливая подбородок и капая ему на грудь.
- Ну?
Переведя дыхание, шаркая носом, он с трудом промямлил:
- Несколько раз.
- Кто это был?
- Не знаю. Честное слово, не знаю.
- Врёшь. Парень говорил, к кому ходит. Это ясно из вашего разговора. Ещё раз повторяю: кто это был?
Ромка собрался с духом:
- Мне нечего добавить.
Второй обернулся и на вопрошающий взгляд получил в ответ кивок первого.
- Ладно. Сейчас ты будешь более сговорчивым.
С этими словами он зашёл куда-то за спину Роману и выкатил из дальнего угла тележку, на которой стоял металлический ящик с индикаторами и несколькими ручками управления. Это был какой-то аппарат, похоже, электрический, потому что из его чрева вылезали два длинных изолированных провода. Провода’ заканчивались зажимами в форме прищепок с плоскими губками, один вид которых вызывал неприятные ассоциации. Второй щёлкнул выключателем, на одном из индикаторов дёрнулась стрелка, аппарат тихо загудел.
- Это наш генератор правды, - ухмыльнулся он. - Когда вот эта круглая ручка на нуле, он не опасен. Но стоит только повернуть её в плюс, как правда начинает литься из человека рекой и тем интенсивнее, чем больший уровень мы отмеряем на шкале.
Мужик повернул ручку на несколько делений. Потом он взял в руки зажимы и два раза коснулся ими друг друга. В момент прикосновений они щёлкали, высекая мелкие искры.
- Впечатляет?
В груди у парня бешено застучало сердце. О чём-то вроде этого Роман уже думал, однако мужик не дал ему время, для того чтобы опомниться. Он присел рядом с ним и быстро притронулся зажимами к большому и безымянному пальцу его левой ноги. Ступню прострелила жгучая судорога. Роман интенсивно дёрнулся, сжав зубы. Это длилось доли секунды. Он громко вскрикнул, когда электрическое воздействие уже закончилось, всё ещё ощущая последствия разряда, точно ему в ногу вцепилось хищное животное, продолжая её терзать.
- Вижу, тебе не очень понравилось. Но пора уже поговорить с тобой по-серьёзному. Ты слишком зажимаешься, и мы поможем тебе освободиться от излишней информации. Не стоит носить в себе то, что касается интересов государства. Рано или поздно мы всё равно обо всём узнаем.
- Нет, не надо! Я же уже всё рассказал. Клянусь!
Роман умоляюще уставился на второго, но того, похоже, состояние юноши никак не волновало. Совершенно спокойно, практически безучастно он коснулся электродами пальцев его второй ноги. Парень дёрнулся, натянув до предела ремни и покраснев от напряжения. Вместе со стоном он пару раз хныкнул, теряя самообладание, поскольку не мог спастись от этой пытки, вызывающей в нём панический страх. Его глаза увлажнились: отчаянное положение непроизвольно стало пробивать у него слезу. Второй поднялся, повернув ручку регулятора тока до нуля. Со своими прищепками он был безумно страшен.
- Это всего лишь десять миллиампер, но трясёт уже довольно болезненно, не так ли? Когда мы дадим тебе сорок, тебе это покажется адом. Причём пока я только притрагивался к тебе электродами, но если увеличить время воздействия, это может привести к травматическому и посттравматическому синдрому. Иными словами, за последствия я не отвечаю, меня это мало интересует. А ты решай. Время пока есть, однако его осталось очень мало.
К Роману вновь придвинулся первый, до этого стоявший чуть в стороне:
- Итак, ещё раз. С кем Антон встречался в бункере?
Ромка молчал. Ему стоило огромных трудов сдерживать себя, но пока он молчал. Два изверга нависли над ним со своим безжалостно-коварным видом. Им не доставляло удовольствие мучить его, они просто относились к этому как к своей работе, и данное обстоятельство ужасало больше всего, поскольку они не думали о степени его мучений, об их дозировании. Им нужно было только расколоть его, вытянув из него всё, о чём он слышал или что он подозревает.
- Последний раз спрашиваю: с кем он встречался?
- Я не знаю. Это правда, поверьте, - у Романа дрогнул голос.
- Не испытывай наше терпение. Ты всё равно всё нам расскажешь!
- Я бы рассказал, честное слово, но вы меня спрашиваете о том, что мне неизвестно.
- Врёшь, сучонок! Говори, пока цел и невредим! Потом будет поздно.
- Пожалейте меня. Прошу вас!
- Так, всё.
Видимо, устав от пустословия, они взяли каждый по электроду и встали по бокам от парня. Склонившись, первый запустил руку к половым органам юноши, приподнял пальцами его член и защемил на нём прищепку фазового проводника. Второй точно так же поставил прищепку другого проводника ему на яйца. Провода они пустили в разные стороны, так что прищепки не касались друг друга, растягивая гениталии парня по бокам.
Поняв, какая участь его ожидает, Ромка взмолился:
- Не хочу. Пожалуйста! Я ничего не скрываю!
- Сейчас мы это узнаем.
Второй склонился над аппаратом, поглядывая на юношу и взявшись за регулятор подачи тока. Парень глазами, полными ужаса, вцепился в его руку:
- Умоляю вас, не надо! Нет!
В следующий момент мужик повернул ручку вдоль шкалы с делениями, и Ромка, зажмурив глаза, безумно напрягся. Он уже готов был выдать им губительные для него сведения...
Но ничего не произошло. Ему не оторвало яйца, не пронзило дикой болью промежность, его хозяйство всё так же спокойно лежало, распластанное на ляжках с прицепленными к нему металлическими зажимами. Поначалу он подумал, что у них что-то не сработало, но, увидев спокойствие на лицах мужиков, он понял, что они просто выключили перед этим аппарат. Они стояли некоторое время неподвижно, безмолвно рассматривая его, пока он, онемев от ужаса, переводил дыхание. Первый закурил, а второй отцепил от него прищепки и смотал провода на аппарате, потом укатил его назад в угол.
- Ладно, пока мы тебе верим. Верим, что тебе ничего больше неизвестно. Но разговор в любой момент может быть продолжен. Надеюсь, ты это понимаешь.
Ромка облегчённо кивнул.
- Впрочем, теперь ты наверняка будешь вдвойне осторожным. Мой совет: держись от пагубной информации подальше. За тобой будут следить. Постоянно. Имей это в виду.
Он чуть было не сломался, но всё-таки не сказал им главного: он знает, что Антон постоянно встречается с Президентом на сексуальной почве и что их Президент - элементарный развратник. Теперь он чувствовал огромную усталость, однако его испытания на этом не закончились. Первый мужик, который был главным, завершив допрос, похоже, намеревался получить настоящее удовольствие. Во всяком случае, он недвусмысленно дал Роману понять, что раздели парня не зря, и то, что он остался способен реагировать на сексуальные действия, мужиков только радует.
Они отвязали его, по очереди заставили парня отсосать у них, а затем, наклонив, стоя отымели его в зад. Причём у второго была чрезвычайно здоровая палка, так что Ромка выдержал его напор с большим трудом. Пока первый держал его, обхватив за шею, этот изверг, не обращая внимания на тугое вхождение, резко задвинул свой член парню до упора и посчитал, наверное, огромным счастьем слышать его громкие стоны и кряхтение, когда уродовал его очко, лихо и размашисто долбя ляжками ему в зад. В этом эпизоде он был по-садистски откровенным. Ромка действительно посчитал это насилие всё той же пыткой, впервые столкнувшись со столь жёстким трахом. Когда его мучитель, отменно поработав, вынул из него свой член, он почувствовал сзади неприятную влагу: очко кровоточило.
Мужики бросили его на пол на живот, первый поставил ему на спину ногу. Склонившись над ним и приподняв ему за волосы голову, он сказал:
- А сейчас слушай внимательно, - он сунул ему в лицо фотографию, на которой был изображён счастливый, улыбающийся Антон. - С этим парнем ты встречаться больше не будешь. И не только встречаться. Ты не будешь с ним ни разговаривать, ни писать ему электронные послания, ни узнавать о нём что-либо. Ты вообще должен о нём забыть. Его для тебя больше нет, понял? С этого дня ваша любовь останется только в воспоминаниях.
- Мы даже не сможем попрощаться? - Ромке вдруг стало тяжело и горько, это был страшный удар для него, просто ужасный.
- Нет. Слушай сюда, - первый ещё сильнее запрокинул парню голову. - Про нас и про то, что с тобой произошло, ты, разумеется, должен молчать. Если ты хоть полслова кому-нибудь о нас скажешь, в следующий раз мы засунем электрод тебе в задницу и будем поджаривать тебя током до посинения яиц. А потом ты просто исчезнешь, и ни одна живая душа не узнает, в каком направлении тебя искать.
В этот момент около Ромки появился второй изверг. В руке он держал шприц, наполненный бесцветной жидкостью. Он пустил из него вверх тоненькую струйку, затем присел возле попы Ромки.
- Очнёшься ты в том парке, где вы гуляли с Антоном. Всем будешь говорить, что тебя избили хулиганы, отобрали у тебя мобильник и деньги. Лиц ты не запомнил, потому что они напали сзади и сразу стали бить. Всё понял?
Роман утвердительно промычал:
- Да, - после чего мужик отпустил его голову.
Потом юноша почувствовал лёгкий укол в ягодицу и через несколько секунд отключился.
Дружба не есть нечто возвышенное, это лишь способ получше узнать себя. Мы не дружим с кем попало, а стало быть, сами изначально претенциозны к окружению. Но лишь когда и нас отмеряют той же меркой, когда и в нём всё подходит под определённые кем-то нравы, тогда только возникают условия для этой самой крепкой дружбы. Дружба - это всегда акт взаимовыгодный. Мы склонны думать, что легко сходимся с людьми, что она возникает быстро, но обычно так же стремительно и исчезает. И если ваш друг неожиданно от вас отворачивается, не надо думать, что он предал ваши с ним великие отношения. Просто не надо об этом думать. Не надо его за это презирать. Кто знает, в какие передряги он, может быть, попал и сколько сделал для того, чтобы оставить для вас нетронутым хотя бы то, что было.
Последние дни Антон жил в тоске. Он был в недоумении, почему Ромка вдруг перестал отвечать на его звонки и слишком откровенно всячески его избегал. Его не позвали, когда Антон заходил к нему домой, потому что он мылся в ванной. Он вдруг свернул с дороги и куда-то испарился, когда увидел Антона издали на улице. Его видеопочта была заблокирована, а в довершение всего Антону передали, что он не хочет с ним встречаться.
Нет, наверное, это было неспроста, кто-то за этим стоял, Антон это чувствовал. Однако в первую очередь его донимали мысли о вполне банальной обиде друга на него, о коварной и злой клевете на Антона, дошедшей до Ромки от кого-то из их врагов и враз переломившей его отношение к другу, к любимому другу, как Антон давно уже представлял себя в его чувствах. Не раз вспоминая по рассказам взрослых, насколько искусную подлянку могли сварганить в их обществе в отношении любого из его членов, он тем не менее не мог себе представить, что и они с Ромкой попали в поле зрения каких-то тёмных сил, заставив их сработать против себя. Конечно, он сразу подумал о Президенте, о его слежке за ними, о его ревности, но всё же надеялся на обычное недоразумение, какую-нибудь низкую ложь, приведшую к тому, что он стал сильно неприятен Ромке. Тогда бы всё разъяснилось очень быстро (Антон не сомневался в этом), и их дружба возобновилась бы с прежней крепостью.
Однако время шло, но ничего не прояснялось. Для этого в первую очередь необходимо было поговорить с Ромкой, но он ни в какую не шёл на контакт, словно данный шаг с его стороны был связан для них обоих со смертельной опасностью.
Да, он точно чего-то боялся. Антон однозначно пришёл к такому выводу после того, как в его учебное пособие неизвестно каким образом оказалась вложена короткая записка: "Извини, я просто не могу с тобой общаться, Рома". В конце текста перед подписью "Рома" вместо точки стояла запятая. Это был малозаметный условный знак, о котором они договорились заранее, на всякий случай, чтобы можно было точно идентифицировать руку автора, снижая до минимума вероятность подделки сообщения. Чтобы передать записку, Ромка, скорее всего, договорился об этом с третьим лицом, а может быть, были ещё посредники, которые через цепочку случайностей, сумев незаметно сунуть бумажку в его книгу, наконец-то донесли до него те несколько дорогих слов, означающих безусловную неизменность к нему Ромкиных чувств.
С одной стороны, Антон был рад, что между ними всё осталось как прежде, и виной всему однозначно был какой-то внешний фактор. С другой, это сообщение никак не проясняло сложившуюся ситуацию, а раз Ромка молчал о её причинах, значит с ним случилось что-то серьёзное, действительно вмешавшееся в их жизнь неспроста.
"Неужели это всё?" - одолевали его подозрения. Антон уже не раз думал об их возможном вынужденном расставании, но теперь, при столь неожиданном повороте событий, оно представлялось ему просто трагичным. "Я его люблю, это правда. Мне бы хотелось сказать ему это, но теперь уже нет возможности. Почему момент прозрения, когда всё ясно и однозначно хочется высказаться, наступает всегда слишком поздно? И оттого эта незавершённость столь болезненно ранит сердце, что всю оставшуюся жизнь будешь терзаться мыслью о самых дорогих своих утратах".
Ромке запретили с ним общаться, и скорее всего данный запрет исходил от Президента или его прихвостней. А посему, что бы там ни было, действовать надо через него - больше ничего не остаётся.
Однако и встречи с Президентом неожиданно прекратились. Больше месяца Антон не получал приглашений посетить бункер, озадаченный навалившейся на него свободой. Он вполне допускал то, что туда уже ходит кто-то другой, но зачем понадобилось ломать его отношения с Ромкой, даже если он и является тем тайным сексуальным другом главы государства? До сих пор их любовь его высокому патрону никак не мешала. Наоборот, тот вроде бы даже поощрял её, находя и для себя какие-то прелести в юношеском счастье. Казалось, такие отношения в их треугольнике его вполне устраивают, но, видимо, конфигурация оказалась всё же неудачной, так что он готов был без сожаления её сломать.
Антон нервничал от бездействия. Он ничего не мог придумать, чтобы повлиять на ход событий, не вступая в явное противоречие с навязанным им обоим запретом. Это был знак. Слишком глубоко он проник в сущность Президента, чтобы не уловить его могущественного влияния. Часто его посещала беспредельная тоска. Он мастурбировал, представляя рядом с собой Ромку, и даже стал видеть его в своих снах, где ему отводились главные роли.
Один раз Антон долго сидел в кафе на втором этаже огромного павильона. Он ждал, когда Роман пройдёт мимо по улице, зная, когда тот возвращается с тренировки. И он дождался. С какой радостью он наблюдал за своим любимым, в тяжёлой задумчивости шагающим по тротуару домой! Ему захотелось немедленно броситься к нему, чтобы объясниться, чтобы рассказать ему о такой же своей печали, не дающей теперь ему покоя ни днём, ни ночью, но что-то его сдерживало. Это что-то словно железными цепями приковало его к сиденью, когда он вдруг ощутил ту невыносимую власть обстоятельств, мешающую им проявить очевидные чувства. Вытянув шею, Антон провожал Ромку взглядом до тех пор, пока тот совсем не скрылся из виду. И даже после этого он всё ещё ощущал противоречивый внутренний тормоз, боясь пошевелиться, чтобы не побежать вслед за любимым.
Шли дни, но Антон по-прежнему боялся проявить инициативу. Он надеялся на то, что, может быть, всё образуется само собой. Или ему удастся договориться с Президентом, или произойдёт что-либо экстраординарное, что поможет юношам переломить страх за последствия запретных действий. Однако судьба никогда не идёт на поводу у желаний, к ним обязательно нужно добавить свою волю.
Через несколько недель разлуки, во время которых Антон мучился и продумывал разные планы действий, Ромка исчез окончательно. Однажды он вышел из дома и больше в него не вернулся. Его нигде не видели, никто из свидетелей не мог указать на то, что встретил его менее чем за несколько часов до пропажи. С исчезновением Ромки растворились в пространстве его планы, потерялась нить его перемещений по городу, словно с какого-то мгновения он стал абсолютно прозрачным, не обременяя никого из прохожих своим присутствием. В довершение всего Антона тоже допросили как важного свидетеля, при этом подозрительно допытываясь, чего это он так долго не общался со своим лучшим другом, ставя скрытые причины сего в ряд с какими-то глупыми умозаключениями.
На следующее утро после этого допроса Антон проснулся с огромной тяжестью на сердце. Он чуть не плакал. Ему невыносимы были дом, родители, вся обстановка его комнаты. Он вдруг ощутил, насколько одиноким остался в этом мире, со сколь большим осадком грусти ему теперь предстоит жить. Ему были противны и непонятны любые разговоры. Когда родители стали интересоваться его здоровьем, он просто убежал из дома.
Он нигде теперь долго не задерживался, успокаиваясь только в тот момент, когда оставался один, односложно отвечая на вопросы, внушая людям определённые опасения за его самочувствие. Но что он мог чувствовать? Ему действительно было плохо. Для него это было впервые. Первая горячая любовь, настоящая, со жгучим привкусом ревности, мечтаний, наслаждений. Первые ссоры и примирения на почве своих незыблемых чувств. И первая боль утраты, утраты того, что ещё вчера казалось ему вечным, по крайней мере реальным и ощутимым, готовым ублажать его изысканность беспредельно. Второго такого Ромку ему не найти! Да второй ему и не нужен!
От Ромки Антону остались только несколько видео и фоток, которые парень в порыве отчаяния поглаживал иногда пальцами, погружаясь в свою печаль по вечерам. Он с трудом возвращался к обыденной жизни. Ему не с кем было поделиться своими трудностями, хотя, наверное, стоило бы. А иногда его разбирал жуткий сарказм: может, и эта трагедия была спланированной акцией? Может, он актёр в чужой игре? Чего здесь только не бывает!
Но вот однажды его опять тайно вызвали на встречу с Президентом, и по прошествии нескольких месяцев он опять стоял голый перед его "светлыми" очами. Президент был не в форме, это чувствовалось. Он хрипел и запинался, как больной, точно он действительно до этого лежал пластом с повышенной температурой. Так можно было бы подумать, имей Президент хоть какое-то отношение к человеческому роду, кроме наличия извилин в его разветвлённых мозгах. Но вся его жизнь была программой, где даже кашлянуть предписывалось оператором-строкой, и всё, что он бутафорил, в первую очередь вызывало недоверие. По-видимому, таким способом он вновь пытался вызвать у парня расположение к себе, рассчитывая на его мягкость и дружелюбную натуру.
- Ты самый лучший, - сходу заявил он, не вдаваясь в подробности. - Я бы хотел продолжить наши с тобой игры.
Антон думал о другом. Впервые за всё время пребывания в подземелье его охватило полнейшее безразличие к происходящему.
- Как скажешь.
"Что толку спрашивать его о Ромке? Отбрехается, и глазом не моргнёт. Мол, система работает самостоятельно, без его участия, отрегулирована, как часы. Во всём, что происходит в стране, должны соблюдаться государственные интересы. И как тут поспоришь?" - подумал парень. Он стоял посреди бездны. Сине-фиолетовая мгла окутывала его со всех сторон. Она не содержала в себе ни одного силуэта, никаких пятен сгущения или других оттенков - это была только ровная тёмная дымка, будто туман, спустившийся на бескрайнюю долину. И лишь несколько пучков света непонятного происхождения пересекались перед ним в пространстве, отражаясь от поверхности мнимого пола. Всё это уже много раз было, оставалось только ждать неведомого гостя или того момента, когда его подхватит волшебная сила, чтобы устроить с ним бездушный акт совокупления.
- Я знаю, чем ты расстроен, - произнёс Президент мягким баритоном. - Утрата любимых - это всегда тяжело. Тяжело для простых людей, но твоё предназначение в другом, и скоро ты сам поймёшь это. Конечно, ты не можешь сейчас осмыслить мои слова, но просто поверь мне: его пропажа была тебе во благо.
Верх цинизма! Антон тупо смотрел в пустоту, практически не воспринимая гнетущей и угрожающей атмосферы, окружавшей его. Ему мерещились тёплые объятия друга, его сладкие поцелуи и смех, и всё это перечёркивала свербящая в голове мысль о том, что смерть Ромки не простое несчастье, а результат действий вполне конкретного субъекта. Сейчас он ненавидел Президента.
- Ты не должен относиться ко мне с предубеждением. Поверь, всё, что я делаю касаемо тебя, - это необходимость. Мир устроен так, что кто-то обязательно должен выигрывать, а кто-то проигрывать, иначе не бывает. В твоей судьбе я принимаю огромное участие. Ты победитель. Ты мне веришь?
Вопрос был провокационным. На самом деле Антон ни черта ему не верил, чувствуя, что приближается момент, когда он не выдержит и взорвётся. Парень уже собрался с духом, чтобы открыто спросить Президента: "Ты его убил?" - но вдруг у него за спиной послышалось лёгкое шевеление. Он обернулся и в первые мгновения онемел от неожиданности.
В метре от него стоял вполне естественный, живой парень, имеющий до мельчайших подробностей такие милые его сердцу черты. Юноша был так же обнажённым, и все нюансы его тела, чёткие детали естества ни на секунду не давали усомниться в их подлинности. Антон чуть не задохнулся от счастья:
- Ромка!
Он протянул вперёд руку в надежде прикоснуться к любимому, но там, где стоял юноша, ничего не было. Рука Антона, как сквозь масло, прошла через зримый образ, не наткнувшись ни на что, способное порождать осязательную реакцию. Это была подделка. Эффектная, создающая иллюзию твёрдого тела, живого организма, двигающего отдельными мышцами и конечностями, но подделка - словно сошедшая с экрана компьютера 3D-модель.
Парень улыбался, но на него было больно смотреть. Антон почувствовал, как к горлу подступает ком. Ещё мгновение - и он заплакал бы, когда юноша так же протянул ему руку, словно говоря: "На, держись за меня! Что же ты отступился, когда я рядом, хоть и не совсем такой, как тот, прежний Ромка?" В довершение ко всему тот сделал шаг навстречу Антону, заключив его в свои неуловимые объятия, прижавшись к нему, - абсолютно зримый, но совершенно не ощущаемый. Ни теплоты, ни запахов, одна картинка, способная довести, однако, до верха безумия. Антон закрыл глаза, будто ощутив его крепкую грудь, готовый, кажется, отдать всё на свете только за то, чтобы видение ожило по-настоящему.
Но Ромка вдруг исчез так же неожиданно, как и появился, заставив Антона инстинктивно водить ладонями в пустоте, будто поглаживая его упругое тело. Когда он хотел было "тронуть" его лицо, рядом уже никого не было. Иллюзия пропала.
Заиграла музыка в стиле торжественной фуги Баха. В тот же миг неведомая сила принудила его сильно наклониться вперёд, разведя руки парня в стороны. На ноги ему будто надели деревянные колодки. Его недвусмысленная поза трактовалась как прыжок в иррациональный мир. Являясь частью чужого замысла, Антон впадал в этот странный летаргический сон, каждый раз переживая своё участие в сценах насилия ярко и насыщенно. Но сегодня ощущения были совсем иные.
Всё так же появился сзади солидный "партнёр" - теперь уже, наоборот, хорошо чувствуемый, но абсолютно невидимый. Всё так же ему вставили в зад крепкую палку, тёплую и живую, словно эрегированный пенис качка. Однако азарт и вдохновение, с которыми он отдавался ранее во власть сексуального чудо-маньяка, теперь напрочь отсутствовали. Его имели как служанку - в тёмном чулане, вдали от посторонних глаз, бесцеремонно и напористо, разве что под громкую музыку, как в большом храме, символизируя тем безумный акт всеобщего грехопадения. Частый долбёж, которым его потчевали в лучших традициях "политического секса", заставлял парня дёргаться и стонать, будто под ударами строгого экзекутора. Фуга глушила стоны, он держался, как мог, ассоциируя это почти с изнасилованием.
Но вот, открыв глаза, Антон увидел перед собой странную картину. Словно на экране телевизора, перед ним возникло изображение, практически в точности воспроизводящее то, что с ним происходило, где он стоит в той же позе, синхронно дёргается под натиском актива и где в полный рост во всей красе присутствует его партнёр. Он видел свой же секс со стороны, будто снимаемый на камеру и воспроизводимый перед ним в прямом эфире. Однако главное, что заставило его заворожённо наблюдать эту сцену, был Ромка, который увлечённо долбил его сзади. Вернее, это было его изображение, но настолько точно попадающее в такт воздействия, что происходящее невольно сопоставлялось с его присутствием. Антон даже повернул голову, желая удостовериться в невозможном, обнаружить хотя бы незначительные признаки правдоподобия - и в сотый раз ничего не увидел. Сзади него что-то было, а что это - оставалось только предполагать.
Теперь Антон, уже не отвлекаясь, смотрел этот фильм, в котором он был одним из главных героев. Он представлял, как в него проникает Ромкин член, как Ромка держит его за бока, на которых действительно лежали чьи-то руки. Ему чудился его запах, его голос, тихое постанывание, лирично выделяющееся на фоне органного соло. Ему казалось, что оно так и есть, что Ромка пропал лишь на время, по какому-то недоразумению, и сейчас появится воочию, и они сольются в сладком поцелуе и больше не расстанутся вовек. Ему хотелось верить в то, что это изображение действительно наполнено содержанием, что красивое упругое тело Ромки действительно существует, что оно здесь, рядом, стукает ляжками в Антонову попу, упирается пальцами в его кости, давит массой на задние поверхности бёдер. Но это был обман, достойная имитация любимого человека. Наглядное пособие по предпочтению классного ровесника грубой сексуально ориентированной машине.
Во рту у парня появилась горечь, из его глаз невольно полились слёзы. Антон ещё сдерживал себя несколько минут, но после целиком отдался во власть эмоций. Его непрерывно трахали, перед ним сжималась в напряге Ромкина попка, а он плакал, представляя себе его весёлость, страсть, волшебное олицетворение в нём своей собственной безумной сексуальности. Он слышал лишь одну, сказанную им в порыве сумасшедшей пылкости фразу: "Люблю тебя!" - и повторенную потом им ещё несколько раз. Теперь эти слова звучали для Антона как гимн. В них было всё, что он пережил за эти последние несколько месяцев. "Я тоже люблю тебя, Ромка! И никогда тебя не забуду", - подумал Антон, сглатывая слёзы...
Существо кончило прямо в него. Он это почувствовал, когда с натугой из его попы вылезла елда: вся его задница была заполнена жирной тёплой жидкостью, которая неприятно хлюпала при шевелениях. Она стекала вниз по ногам, и тут же мягкий отросток, словно язык, начал слизывать выделения, вычищая парню ягодицы и нежно теребя его очко. Однако никакого кайфа Антон не испытывал, ему было не до этого.
Он распрямился, но Президент его не отпускал, держа за ноги и за руки, поднятые вверх и разведённые в стороны. Как распятый, он стоял перед дьяволом, вглядываясь в чёрную пустоту.
- Антон, ты великолепен! - красиво и чувственно произнёс Президент, который не обращал внимания на расстройство юноши, будто его это не касалось. - С тобой я был счастлив, с тобой я впервые испытал удовлетворение, похожее на оргазм. И, наверное, ты мог бы доставлять мне радость ещё долгое время...
Поначалу Антон не придал значения этим словам.
- Я хочу сказать тебе самое главное, а ты попробуй меня понять, - Президент выдержал солидную паузу, как классный чтец перед аудиторией. - Важнее всего для нас то, к чему мы постоянно стремимся. Даже переживая какие-то значимые события в своей жизни, мы не теряем цели: она только меняет статус и направление, а устремлённость остаётся всё той же или ещё более страстной. Я говорю "мы", подразумевая и людей, и себя, поскольку я тоже в некоторой степени создание божественное и синтезирован наполовину из человеческого материала.
Президент опять умолк на несколько секунд, и Антон услышал, как он тяжело задышал. Во всяком случае это очень сильно было похоже на дыхание.
- Ты подарил мне чувства, которые я интуитивно угадываю со дня нашей первой встречи, но до сих пор не могу понять. Я пытался экспериментировать, чем и был вызван перерыв в наших с тобой отношениях, но без тебя мне всё равно не обойтись. Мне нужно знать механизм этого чувства - сейчас это моя главная задача. Ни один парень не смог взволновать меня так сильно и ни один из них не смог заставить меня корректировать свои установки. Теперь ты активно вливаешься в сферу моих интересов. Моя цель - это ты.
Антону вдруг стало страшно. До него дошло наконец, что Президент собирается с ним что-то сделать.
- Не пугайся. Ты не испытаешь сильных потрясений. В тебе притупятся некоторые эмоции, но жизнь покажется тебе более выразительной и многообразной - это я тебе обещаю. Со стороны представляется, что такой способ существования сродни божественному. Ты будешь властелином мира!
- Что ты задумал? - выдавил из себя Антон, испытывая приступ отчаяния.
- Я забираю тебя к себе. Вернее не так: ты будешь мной, ты будешь неотъемлемой моей частью.
- А как же мама? - бешено паникуя, вспомнил парень.
- Извини, её мы никак не сможем предупредить. Ни сейчас, ни тем более потом.
Антон готов был снова расплакаться. Он стоял, ошарашенный, представив, как она будет страдать из-за его пропажи, но более всего он был потрясён спокойным тоном Президента, который уточнил:
- Ничего, ещё несколько минут - и ты её забудешь.
Урод, натуральный урод! Для него не было ничего святого.
Опять заиграла мрачная торжественная музыка. Звуки органа разносились будто в храме, отражаясь где-то высоко от невидимых сводов и наполняя пространство масштабной какофонией. Завибрировали стены и потолок. Через какое-то время Антон увидел, как на него надвигается со всех сторон стена живой колыхающейся жидкости, той безграничной субстанции, с которой он уже не раз имел дело - но до сих пор это было лишь своеобразным средством развлечения. У Антона бешено заколотилось сердце. "Всё, это конец. Он меня утопит", - пронеслось у него в голове.
Музыка усилилась, подтверждая его мысли о главном. Вокруг разнеслось громогласным эхом:
- Мир величайших открытий, разящей красоты, сильных душевных переживаний с одной стороны и мир безволия, глупости и жестокости с другой - всё это покажется тебе мелкими забавами несмыслёнышей, развлекающихся с игрушками в песочнице, - вещал Президент. - Ты будешь сильным властителем, оберегающим покой потомков, и будешь владеть огромного масштаба информацией, которая позволит тебе во много сотен раз расширить пределы своих познаний. Ты обнаружишь в себе вселенские чувства и межгалактические эмоции. Простой перечень, простая гамма ощущений, присущих человеческому роду, расширятся в тебе на несколько порядков и возведут твою сущность на высший пьедестал, с которого ты будешь наблюдать за людьми, как взрослый за грудными младенцами. Ты не будешь человеком, однако ты поймёшь, что тебе это совершенно не нужно.
Стена "воды" меж тем подошла к юноше вплотную. Антон невольно напрягся, втянув живот и боясь прикосновения к себе пугающей субстанции.
- Я вижу, что ты трепещешь. Не бойся! Лучше расслабься, будет легче, ты же знаешь.
Стена жидкости остановилась у Антона перед носом, оставив узкий прямоугольный колодец, на дне которого он стоял. Парень вдруг почувствовал, как быстро стал нагреваться пол, терпеть прикосновение к которому очень скоро ему стало невмоготу.
- Поначалу это будет немного болезненно, но потом шок пройдёт, - произнёс Президент.
Антон глянул вниз. Жгучая, словно раскалённая лава, "вода" стала подниматься, покрыв его ступни и щиколотки. Ноги пронзила невыносимая боль. Парень задёргался, задрав к небу голову, и что есть силы заорал. Тысячи звуков и разноцветных пятен слились воедино, затрещав у него в мозгу, по которому словно водили грубым напильником. Ему показалось, что он стоит на раскалённой докрасна сковороде.
- Всё-всё, сейчас пройдёт. Ещё мгновение.
И действительно, боль стала отступать, притупляясь и отдавая в теле только постепенно затухающим нытьём.
Поверхность жидкости медленно поднималась, поглощая юношу сантиметр за сантиметром. Поглощая в прямом смысле слова. Антон опустил голову и широко открытыми глазами наблюдал ужасную картину. Подсвеченная снизу жидкость была абсолютно прозрачной, но под её поверхностью, в том месте, где должны были находиться его ноги, ничего не было. Он не чувствовал своего тела ниже пояса, оно будто окаменело и по мере того, как уровень жидкости поднимался, бесследно исчезало в её толще, не преломляясь в свете ни под каким углом.
Поначалу Антон подумал, что это обман зрения, но его тело продолжало неметь вместе с погружением в бездну, а жидкость уже подобралась к его животу. Теряя самообладание, Антон задёргался из последних сил и взмолился:
- Не убивай меня! Я не хочу умирать! Что я тебе сделал?
Смерть надвигалась на Антона, поглотив его уже по пояс. С воздетыми к небу руками он был похож на уходящий под воду памятник. Он мог только крутить головой и отчасти шевелить локтями.
Антон вспомнил разом всё, даже самое ненужное и второстепенное, что когда-то оставило след в его памяти. Ему было жалко родителей, расставания с друзьями, жалко отдельные кусочки своей жизни, так интересно представлявшиеся ему в отдельные моменты. Он хотел многое сделать, исправить, только ещё ощутив по-настоящему радость бытия, возможность свершений. И теперь вот так просто, нелепо приходится всё это терять, по чьей-то злой прихоти расставаться с самым любимым и дорогим, что у него есть на свете, во имя неизвестных целей, во имя никаких идей, во имя ничего.
Заупокойная месса безжалостно тиранила его слух. Жидкость поднялась уже по грудь Антону, и ниже её поверхности ничего не было. Он исчезал.
- Я в тебя верю, поэтому воссоединяюсь с тобой в единое целое, - бесстрастно вещал Президент. - Все твои чувства и порывы теперь будут нашими общими. Не плачь! Тебе выпала великая миссия, и ты об этом не пожалеешь!
Антон его не слушал. Инстинктивно сопротивляясь смерти, ещё не веря до конца в происходящее с ним, он задрал кверху голову, широко открыв рот, когда жидкость уже подступила к подбородку, и уставился в бесконечную даль. Издевательски медленно гладкая поверхность подбиралась к губам Антона, щекоча кожу лица, пока он с усилием вытягивал шею, надеясь на то, что всё это дьявольская игра, которая вот-вот должна закончиться. В последний момент, когда над поверхностью влаги ещё выступали его нос и губы, Антон успел издать истошный вопль - и жидкость с напором хлынула ему в глотку...
Через несколько секунд от него уже ничего не осталось: ни пыли, ни волосинки. "Жидкость" быстро опустилась до уровня пола и отступила в стороны, исчезнув в никуда. Чёрные просторы подземелья приобрели свой прежний вид. Мрачные залы и закоулки сорок первого этажа уходили вдаль пугающей пустотой в ожидании какого-нибудь нового посетителя. Вокруг воцарилась полнейшая тишина.
***
...Будто возвращаясь из глубокого сна, я постепенно вникаю в детали нового мира - ещё не понятные мне до конца, туманные, имеющие довольно странные очертания. Они как будто проявляются в бездне, с большим трудом складываясь в цельную картину. Но уже ясно окончательно - этот мир совершенно новый, зримый, слышимый со всех сторон одновременно.
Триллионы видимых образов, наложенных друг на друга, как прозрачные кальки, составляют суть его изображения. Триллионы звуков от едва слышимого писка до громовых раскатов насыщают его шумовую составляющую. Я имею возможность выделять из них любой на выбор, конкретизируя ситуацию по своему усмотрению и временно абстрагируясь от всего остального. Я путешествую в этом мире, присутствуя везде одновременно и только удивляясь, как это я могу обрабатывать такое огромное количество информации сразу.
У меня нет рук и ног, я не умею что-либо трогать, я представляю собой один голый разум, управляющий моими верными помощниками, которые делают так, как мне нужно, а я лишь думаю, мыслю, существую.
Вот милые юноши славно целуются, лёжа на диване, наслаждаясь интимом любовной встречи и не опасаясь чужих глаз, - но я их вижу. Вот скорбная сказка прощания девушки и парня, поскольку он отправляется на службу. Слышны их ласковые слова, уверения в любви, и даже грустная слеза грозится вот-вот скатиться по щеке возлюбленной. А вот славный паренёк, так сильно похожий на Ромку (такой же нежный и симпатичный), сейчас мило дрочит свой член перед компьютером. Но самого Ромки нигде нет: он будто даёт позывные, однако потерялся где-то в глубинах моего сознания. Надо будет разобраться.
У меня теперь много времени на то, чтобы анализировать, искать, выделять события и принимать в них участие. Мои действия должны носить ответственный характер, я теперь главный в этой субординации жизни. Мне подвластны чужие переживания, а угадывать ход событий и поступки людей я могу за несколько шагов вперёд.
Я могу очень многое, для меня не существует тайн. Я всесилен. Я велик. Я - Президент.