Две недели Лёхиного пребывания в госпитале пролетели незаметно. Желание трахаться победило в томском пацанчике стыд, и боец каждую ночь сигал через забор, всегда готовый к труду и никогда не готовый к обороне. Но всё хорошее рано или поздно заканчивается. В последнюю нашу ночь, уже привычным движением дав в рот любимому "салажёнку", я вдруг почувствовал, как мой пах стал влажным - и не от пота.
- Ты чё, ревёшь? - удивился я.
- Да, блин, прикипел я к тебе, Серёга. И потом: кто меня теперь трахать будет?
Забегая вперёд, скажу, что первого своего "проектного" пацанчика я потом ещё не раз трахал в Москве - знакомство со мной даром для Лёхи не прошло, и из своей глухомани он всё-таки вырвался. Нет, геем не стал, но выучился, нашёл работу, женился... В последний раз я видел его где-то лет пять назад на Тверской - Лёха шёл куда-то с сыном, необыкновенно похожим на него двадцатилетнего. И, заметив тот оценивающий взгляд, которым я проводил его сына, он внезапно покраснел, как пацан.
- И мы такими молодыми были, Серый. Ну, бывай!..
Но всё это будет потом. А пока Лёха отправляется в часть, а я иду вдоль госпитального забора в надежде найти нового героя своего амбициозного проекта. И вдруг вижу его - невысокого, но очень гармонично сложенного, смуглого, миловидного паренька.
- Сигарет есть?
Разговорились. Он из маленького аула в узбекской глуши. Называет себя Шуриком, но, конечно, никакой он не Шурик - Шараф. За решётку смотрит испуганно, как маленький - вообще никогда не был в большом городе.
- А увидеть хотел бы?
- Одежда нет, ботынка нет.
Обещаю, что всё принесу.
На следующий вечер он перелазит через забор и оказывается вместе со мной в городе. Ходит изумлённый: большие проспекты, универмаги, троллейбусы - это для него что-то совершенно запредельное. Ловлю себя на мысли, что с Лёхой во время таких прогулок можно было хотя бы поговорить. Но Шараф плохо говорит по-русски, да и сама прогулка производит на него ошарашивающее впечатление - будто пыльным мешком по голове ударили.
Пытаюсь его разговорить. Рассказывает о своём ауле, о семье - три брата, четыре сестры, об уборке хлопка... Но тут же отвлекается и продолжает водить по сторонам своими чёрными глазёнками:
- Это кто такая?
- Трамвай.
- Только в учебник видел.
Наконец, мы добираемся до дому. В квартире Шарафа многое тоже удивляет, но уже не так сильно. Начинаю думать, что при такой наивности трахнуть его можно будет без особых проблем. Отправляю его в душ, и через несколько минут он возвращается в одних длинных солдатских трусах. Теперь могу рассмотреть его в подробностях. Сложен неплохо, не зря я его выбрал - мускулистый, крепкий, красивые ноги, бронзовое тело. К сожалению, трусы скрывали то, что я этим вечером хотел бы получить более всего, но у меня почему-то не было сомнений в том, что я это увижу и получу. Смазку для Шарафа я уже предварительно подготовил, всё равно он вряд ли мог бы понять, что гель предназначен для его задницы. Оставалось только уложить его в постель.
- Пойдём посидим, телевизор посмотрим, - позвал я его в гостиную.
- Я на ковер сяду. На ковер удобнее, - улыбнулся Шараф.
- Подрочить не хочешь?
- Это что значит? - удивился он.
Тут уже пришёл черёд удивляться мне.
- Ты что, не дрочил никогда?
- Может, я не понимаю по-русский. Что такое дрочил?
- Ну, хуй не дрочил?
Он опять покачал головой.
Я снял трусы, сел голый рядом с ним на ковёр и стал надрачивать себе.
- Сними трусы и делай то же самое!
- А зачем?
- Будет хорошо.
Он разделся догола и несмело взялся за свой не очень большой отросток. Я не выдержал, взял его в руку и стал надрачивать. И вдруг я увидел, что Шараф "поплыл" - очевидно было, что таких эмоций он никогда не испытывал.
- Уху! Уху! Серёга, ещё!
"Главное - не дать ему кончить", - понял я и, перестав надрачивать член, стал ласкать обмякшее, устремившееся навстречу мне тело нового любовника. В какой-то момент голова Шарафа с полуоткрытым ртом оказалась на уровне моего члена, и мне не составило никакого труда просунуть его за щеку парня. Он понял - будто всю свою недолгую жизнь принимал хуи - и стал сосать, неловко касаясь головки пересохшими губами.
Я встал, чтобы чётко обозначить позиции и психологически подготовить Шарафа к тому, что произойдёт дальше. Зрелище было неплохое, как из восточной сказки: маленький смуглый парень, скрестив ноги, делал свой первый в жизни миньет, а высокий сильный ровесник, готовящийся лишить его невинности, методично натягивал юношу за уши, усиливая тем самым удовлетворение от процесса. Но этого удовлетворения мне явно не хватало.
Я попросил Шарафа лечь на живот и стал ласкать и массировать его спину, постепенно, чтобы не испугать парня, доходя до упругой маленькой задницы. Осторожно засунул в отверстие один палец, два. Шараф подо мной не дышал, не шевелился. Я аккуратно смазал его попку. Можно было приступать к ебле.
Я лёг на Шарафа, вошёл в разработанное, но всё ещё очень тугое отверстие.
- Тебе не больно, Шурик?
- Нет, я нормально.
- Я сейчас буду в тебе двигаться, а ты мне помогай попкой. Будет очень хорошо. Понял?
Шараф только покачал головой в знак согласия.
С первых минут ебли я понял, сколько радости может доставить эта крепкая попка и как приятно отдавшееся мне маленькое сильное тело. Шараф уже не кричал, он только тихо постанывал что-то своё и надрачивал член. Этой ночью я оттрахал его ещё два раза - раком, по-солдатски, и на спине, лицом к себе, чтобы запомнить эти изумлённые от кайфа чёрные глаза. Перед тем, как мне идти провожать его в госпиталь, он сделал мне последний миньет, уже не стесняясь и весело смеясь над происходящим.
- Кайф, Серёга. Настоящий кайф.
Отдавая мне гражданку, он сказал:
- Спасибо, что научил. Теперь сам дрочить буду. А может, кому за щеку присуну.
Больше я его не видел.