Заснул я, как провалился в яму. Разрядки мой организм не получил. Яички были полны после долгого времени, проведённого в возбуждении. Тянуло внизу живота. Слова Гаффара плавно утекли в сторону, и я оказался в родном городе. И из зимы вдруг оказался в лете.
Лежу в палисаднике на влажной траве. Голова гудит от выпитого накануне. Как я оказался около этой девятиэтажки гостиничного типа, которые мы называем инвалидным домом? Поднимаю голову, отрывая щеку от травы. Во рту противно. Какие-то сгустки на верхнем нёбе. И странный привкус на губах. Руки вывернуты назад. Ногам холодно. Бёдра в чем-то мокром. Пытаюсь перевернуться на левый бок. Ляжки холодит ещё сильнее. Подношу руку к лицу и пытаюсь понять, что у меня с руками. Белая рубашка с оборочками на резинке. Сроду не было таких рубашек у меня. А что самое странное, ногти длинные и накрашены ярко-алым лаком. Рукава вымазаны зелёным, будто я долго полз по траве и весь измарался. Холодею, вспоминая, что же было вчера?
А вчера был второй день свадьбы друга Витьки. Чуть проясняется в голове. Девчонки наряжали меня свидетельницей. Надели женские трусы танга чёрные, чулки, короткую юбку, почти прозрачную, белую, с крупным рисунком тюльпанов. Лифчик пуш-ап, чёрный, белую шёлковую блузку. Подружка Светка - бывшая Витьки и теперь спутница его мента-родственника - подогнала накладные ресницы, долго и с увлечением красила меня, часто цокая язычком, и приговаривала, какие у меня красивые глаза и удивительно женский взгляд. Аккуратный белый бантик с блёстками увенчал сооружённый на моей голове объект в виде волнистого каштанового парика с какой-то ниткой жемчуга. На мой тридцать восьмой размер ноги были подобраны белые туфли на каблуке. Разношенные и открывающие подъём ступни. Перед этим мент Дима менял на них набойки и ревниво трогал самодельные резиночки, убеждаясь, что они хорошо держатся. Потом Нинка, девушка Романа, водила меня по комнате и коридору, показывая, как надо ставить ногу и двигать бедро вперёд, поворачивая таз заодно с ходом ноги. Сначала у меня ничего не получалось, но мой небольшой вес и её талант будущего преподавателя русского языка и литературы пересилили все обстоятельства, и я пошёл. Колечки-недельки, клипсы-серёжки на уши в виде колечек в колечке и кулончик в виде кошечки перекочевали из шкатулки Светки на моё лицо и шею.
"Можешь взять себе в подарок, красавица", - Светка, игриво пощипывая меня за ушко, нацепляла клипсы. Её левая рука скользнула к моему бедру и юркнула под натянутую юбку. "Девица, молодица... - и, касаясь нежно губами, задела языком ушко, - штучка, дрючка". Я краснел и поглядывал на мента Димку, упитанного, розовощёкого и ревнивого. Как бы не словить в ухо после перехода трезвой границы в процессе праздника.
Светка подвела меня к зеркалу, покрутила меня и, шлёпнув по заднице, пожелала приятных приключений. Приятными приключениями она всегда считала удачный трах на стороне, причём хвасталась этим своим двум близким подружкам, с которыми у неё были очень личные отношения и соревнование, кто больше хуёв насобирает. Качество кобелей учитывалось. Особенно удачным считалось наставление рогов имеющемуся в данный момент у неё почитателю. Из Димки получился бы здоровый олень, или лось, как кому больше нравится с такой охотницей.
Только вот какой смысл её пожелание ко мне могло иметь отношение, ума не приложу.
Роль, полученная мной, требовала глубокого погружения по методу Станиславского. И я приступил к делу. Комплименты сыпались как из рога изобилия. В танцах я имела успех. В том числе в медленных. На белый танец мной был выбран Димка. Вскоре лапы этого уже довольно-таки пьяненького бычка-оленя тискали мою девственную жопку. Что надо мужикам в медленном танце? Мне, например, всегда нравилось мять ягодицы и лезть рукой под блузку или в юбку. Теперь я точно знал, что эти мысли у всех мужиков одинаковы. Соски мне из вредности истискали до такой степени, что, мне думалось, цвет их стал иссиня-фингальным по факту. А мысленно у меня всё было по поговорке: "Соски в тиски". За псевдоклитор, правда, меня подёргала только Юлька, подружка Светки, одна из двух доверенных её подруг. Елизавета, сучка Лиза - вторая её подруга, терпеть меня не могла. И плевалась ядом в мой фужер. Думается, для того, чтобы я сломал себе ногу, спьяну поскользнувшись на мраморном полу кафешки, двигая своим задом в быстром танце.
Юлька была высокой. У неё был официальный жених. Правда, он был в армии и ему оставалось пару месяцев до дембеля. Он часто бывал в увольнительных, служа недалеко от дома. Но в этот раз его не было. А Юлька отрывалась, как могла. Впрочем, она всегда отрывалась. Сунув руку мне в трусы и помяв влажный мягкий член, она обиженно фыркнула и вскоре потеряла ко мне интерес, переключившись на свободную кандидатуру. У неё были шикарные бёдра и задница, так что кандидатура была не против попасть в плен пьяненькой блондинки.
Сучка Лиза таки напоила меня. И в непотребном состоянии, когда я пытался вынуть кое-что из юбки и пописать в горшок с пальмой, совместными усилиями было решено отправить меня на такси домой. Все мои заслуги за утреннее дефиле по улице, приставание к прохожим и поднесение им рюмок на подносе, пение песен сдавленным голосом про остров и стрежень вместе со Стенькой Разиным, "бухгалтером, милым бухгалтером", "я люблю тебя, Дима" были забыты. То есть, все былые подвиги были смыты одним неловким движением руки.
Дальше - пробел. Вернее - провал в памяти...
Я лежу в палисаднике в трёхстах метрах от дома. Пьяный сисси, хоть утописи...
Так, пытаясь встать и поднять своё тело с земли, я корячусь. И вдруг чую, что сверху на меня что-то давит. Словно на меня опускают бетонную плиту массой тонн в пять. Меня прижимает к земле. Руки тянет назад и прижимает к бокам.
- Что за шлюха тут с голой жопой валяется? - задранная на жопе юбка начинает ещё выше задираться, поясницу придавливает чьё-то колено.
Второй голос:
- Это пидор. Гы-гы-гы. Это не шлюха, это голый пьяный шлюх.
Рука первого сдвигает на голове парик:
- Точно. Тьфу. Первый раза в нашем районе такое вижу. Клоун нарисовался.
Парик залезает мне на глаза, а трусы сползают вниз.
Почему-то я ничего не могу сказать, только мычу. Пытаясь объяснить, что они всё не так поняли. Но груз в пять тонн никуда не девается, а ноги неведомая сила разводит в стороны. И я чувствую жуткий страх от того, что не вижу тех, кто сзади, и не понимаю, почему ничего не могу сказать.
В очко что-то начинает неотвратимо вползать. Большое, горячее, твёрдое.
- Сейчас, сейчас, клоун. Расслабляй пизду и получай удовольствие.
Лежу, как кролик, зачарованный удавом. Обездвиженный. Прижатый. Распятый неведомым здоровым органом через заднюю дыру. По ощущениям размером со вход в метро. Чую, как поезд входит в этот туннель. И эта неотвратимость завораживает.
Кончаю. Толчки тугой струёй бьют, содрогают мои яйца. Я пытаюсь остановить это, но только чую, что становиться ужасно мокро на животе. Захлёстывает стыд и отвращение к себе. Наконец толчки прекращаются, мне неудобно. Мокро, противно...
Темнота, я в казарме. В кровати. Один. Сверху никого нет. Полны подштанники собственной кончины. Простыня мокрая. Матрац мокрый. Я обкончался во сне. Но слышу чей-то сдавленный смех.
Я бы сказал, что дальше был пробел - пауза.
А если не говорить этого, то я ещё долго лежал в этой луже, решая, идти мне подмываться или, делая вид, что сплю, ждать, пока всё впитается и подсохнет. В итоге просто заснул...
И наступит новый день.