Вообще-то я из хорошей интеллигентной семьи коренных ленинградцев, в роду которых были даже "лица приближённые" в своё время. Глядя на себя со стороны, на молодого человека, коренного жителя культурной столицы, с младых ногтей владевшего этикетом, правилами хорошего тона и приличия, знавшего наизусть весь Эрмитаж и Русский музей, прочитавшего половину книг из библиотеки на Садовой, да мало ли чем ещё способного наскучить в приличном обществе, я теперь всё думаю, как же со мной могла приключиться такая совершенно фантастическая история. А произошло всё так.
Большого выбора будущей профессии у меня не было. Мне светило стать либо врачом, впоследствии ослепшим и плешивым почтенным старичком, шамкающим вставными челюстями и любовно теребимым целым выводком внуков и правнуков, либо геологом- романтиком, вечным вольным ветром без семьи и пристанища, лучшей подругой которого была бы линялая гитара, либо профессором каких-нибудь "кислых щей", либо адвокатом или мировым судьёй (что уж навряд ли). Я пошёл на исторический. С одной стороны, меня всегда привлекало больше прошедшее, чем сегодняшняя жизнь, и уж тем более завтра, а с другой, я так решил, что в институте на историческом факультете мне будет куда гораздо проще, чем в медицинском или на юридическом. Мне надоело всему учиться и везде поспевать, так что этот вариант для меня был идеален. Родители меня поддержали (всё-таки, благородное преподавательское ремесло), а мне того было только и надо. Поступил я, прогуливаясь мимо, так сказать, легко и просто. Первый курс окончил играючи и весело. Я всегда был общительным, никогда не ходил пасмурным и важным, вокруг меня всегда было много народа - просто тьма и хоть пруд пруди. Дружил я со всем своим потоком, с парнями других факультетов, участвовал в самодеятельности, само собой, был звездой первокурсного капустника, через который нашёл протекцию некоторых парней старших курсов и даже выпускников. В общем, студенческая жизнь мне нравилась вполне, и я получал удовольствие. Я был молод, весел, светился и звенел. Я был самым счастливым юношей своего поколения.
После летней сессии на два последних созыва я отправлялся на педагогическую практику в пионерский лагерь вожатым. Вообще-то студентов отправляют на практику только после третьего курса и при хорошей успеваемости, но поскольку я был просто образцом для подражания в учёбе, дисциплине и общественно-культурной жизни, то уже после первого курса мне предложили влиться в стройные ряды рабочей молодёжи. Я, признаюсь, с радостью принял предложение. С одной стороны, я был уверен в себе. С другой, мне так вдруг захотелось вдохнуть воздух свободы, вырваться из-под родительского крыла, почувствовать себя взрослым. До этой поры меня вовсе не волновал вопрос самостоятельности. Мне уже стукнуло восемнадцать, и та жизнь, которой я жил до сих пор, меня вполне устраивала. Но вдруг я почувствовал, что хочу чего-то ещё, я не мог дать этому определения, но это желание выходило за рамки моих привычных интересов и занятий.
Надо сказать, что за первый год моего студенчества две- три девчонки с потока уделяли мне чуть больше внимания, чем просто сокурснику. Я это замечал, но меня это тогда вовсе не тяготило. Но не потому, что я такой вот истукан и тюфяк.
К своей внешности я тоже всегда относился более чем спокойно, хотя, как это впоследствии я осознал и прочувствовал, я был симпатичным и даже красивым. Ростом выше среднего, с тёмной, почти чёрной шевелюрой, ярко-синими глазами, немного смуглый, не поджарый, сложён атлетически, недаром же почти всю свою сознательную жизнь я занимался не только музыкой, литературой и прочими изящными искусствами, но и воспитывал культуру тела. Как видите, картинка получается просто атас! Идеальный юноша идеального семейства идеального общества. А как иначе. В Союзе по-другому быть не могло.
Пионерский лагерь "Искра" раскрыл передо мной свои литые чугунные ворота с монументальным изображением красного пламени на них где-то в вечно молодом и солнечном, пахнущим свободой и счастьем Крыму. Уж сейчас и не вспомню, где именно, но это точно был южный берег, где-то под вожделенной Ялтой, среди можжевеловых рощ и величественных сталинских кипарисов.
Я опоздал на два дня открытия смены. Внезапно на сто четвёртом году жизни померла моя двоюродная прабабушка. Случилось это так неожиданно, что никто сразу даже и не думал её хоронить. После констатации данного прискорбного факта участковым педиатром, Голдой Ицхаковной Руге, такой же ветхозаветной, но невероятно бодрой и жизнеутверждающей женщиной, мои взрослые родственники ещё какое-то время выглядели, как потерявшиеся: не знали, что делать дальше, с чего начать. В нашей семье так давно никто не умирал. На помощь пришла хрестоматийная радеющая соседка, Сима Кац, практичная домостроевская еврейская мама бесчисленного семейства.
Вообще-то, наш род - долгожители, здоровые и крепкие люди. А тут такое откровение! Кстати, справедливости ради, я должен сообщить, что именно вот эта почившая бабуля в своё время и настояла на определении меня в секцию бокса, за что, между прочим, я ей очень признателен и по сей день.
Проводив бабушку в последний путь, я отправился в Крым навстречу невероятным, неведомым приключениям.
До Ялты я добрался самостоятельно, а уж там меня встречала старшая пионервожатая, Елена Листопад, молодая женщина неопределённого возраста и дебелого телосложения. Вся её наружность просто кричала о том, что она именно старшая и очень ответственная комсомолка, пышущая здоровьем и пахнущая бодростью! Одета она была вполне и в духе времени, в лагерном (в пионерском смысле этого слова) стиле и по погоде. Достойные бронзовые ляжки обтягивали укороченные хлопчатобумажные шорты с заправленной в них белой блузой, облегающей пудовые перси, на которых алел членский значок. Густые ржаные волосы были подмяты под льняную панаму, через плечо, наперевес, такая же льняная походная сумка. С такими девушками не шутят.
- Ну, здравствуй, Аркадий! Меня зовут Елена Листопад, я старший пионервожатый. Ты готов заступить на пост? Тебе выпала большая честь и ответственность. Ты это уже осознал? Идём, за зданием автовокзала нас ожидает служебный автомобиль. Сперва заедем в несколько мест по нашим комсомольским делам - и в "Искру"!
Комсомолка Елена безотлагательно обрушила на меня столько вопросов, на которые, кстати, вовсе не ждала моих ответов, что я серьёзно задумался: "Готов ли я заступить и осознать?".
Протрясясь пару часов в новеньком "Москвиче" по крымским серпантинам, меня, наконец, доставили в место, где я должен был "оправдать надежды и выполнить свой долг советского молодого человека", - пионерский лагерь "Искра".
Меня как человека, скорее, северного, привыкшего к жизни в городе, перманентно окутанном туманами и сыростью, всегда влекло в тёплые, разукрашенные края. За свои неполные девятнадцать лет я пару раз отдыхал с родителями и сестрой в Сочи, однажды мы ездили в Пицунду, и раз пять был в Геленджике у родственников по отцу. И ни разу (подумать только!) я не был ни в пионерлагере, ни в Крыму.
Меня сразу же покорили крымские пейзажи, кристальное море и та атмосфера спокойствия, безмятежности и счастья, которую я не ощущал больше нигде и никогда.
В "Искру" мы приехали уже после обеда, в тихий час. По пути Елена меня основательно проинструктировала о правилах, распорядке и обязанностях, заочно познакомила со всеми сотрудниками лагеря, с моим третьим отрядом, а также предупредила, что моя характеристика в институт будет объективной. Уж кто бы сомневался.
Мне было плевать на характеристику, распорядки, правила и Елену. Я вступал в новую полосу своей жизни - взрослую, неизвестную, волнующую и бесконечно молодую. Я был уверен в себе, хотя никогда не имел опыта педагогики, был на самом деле счастлив, что мне выпал этот шанс, счастлив, что получу новый опыт, рад новым знакомствам, новому общению и той ответственности, которая меня ожидала. Я был к этому готов. Я не волновался за себя, не волновался, что подведу своих будущих товарищей, своих педагогов и своих родителей. В конце концов, всегда можно посоветоваться, попросить помощи и не стесняться себя.
В комнате старшего пионервожатого Елены всё соответствовало духу времени. Она здесь обитала с первого созыва и третье лето.
- Сейчас придут коллеги, я вас познакомлю, и ты отправишься в свой отряд. Завтра открытие - важный день. Семейные обстоятельства не позволили тебе принять активное участие в подготовке к этому дню, но, я надеюсь, ты наверстаешь упущенное и оправдаешь доверие, (опять!) оказанное тебе членами..., - она не успела уточнить, какими же именно членами или членами чего мне оказано доверие, как в штаб-комнату Елены ввалилось семеро молодых людей, горячо что-то обсуждая, смеясь и на ходу импровизируя какие-то сцены. Видимо, это были варианты предстоящего капустника.
В "Искре" было четыре пионерских отряда, по два вожатых и одному воспитателю на каждый. Итого восемь вожатых. Гм, значит, я восьмой, недостающий. Хорошо, сразу познакомлюсь со всеми своими коллегами. Среди них было четыре девушки и четыре парня. Логично и, в принципе, предсказуемо. Как я уже вам говорил, по пути Елена заочно познакомила меня с сотрудниками лагеря, в том числе и с вожатыми, и я, как только понял, что это именно они, начал копаться в памяти и идентифицировать.
Рыжая рослая дылда в огромных очках и с надменно задранным носом должна была быть Рита Северин, сдобная хохотушка - Света Метёлкина, невзрачная брюнетка с двумя увесистыми косами и такими же грудями - Валя Смирнова, Катя Белкина была типичная ботанка, заучка, зубрила, аскет и педант. Мне показалось, она мечтала занять место Листопад, либо просто подражала её манере неслабо воображать и умничать. Дальше парни.
Астеничный, долговязый с воспалёнными глазами - Артём Стуров, спортивный, невысокого роста шатен - Ваня Рябцев, и он - парень, встреча с которым стала причиной пробуждения моей чувственности, сексуальности, первой любви и потери невинности - Костя Александров. Ударение на последний слог.
Когда вожатые вошли в комнату, Костя оказался в хвосте компании, но я сразу обратил на него внимание, потому что он был самым высоким из всех, даже выше рыжей стропилы. В отличие от остальных он казался очень спокойным, даже выдержанным, смотрел ровно и прямо и как-то немного оценивающе. Не могу сказать, что он был писаным красавцем, но от него просто веяло какой-то силой, напором и уверенностью. Сейчас бы сказали: "У него была харизма". И, о да, как я узнал позже, харизма у него была что надо.
Тёплые, ржаные волосы, стриженные под бокс, зелёный, даже изумрудный, пронзительный взгляд, высокие скулы и большой чувственный рот с мягкими и такими сладкими губами. Этот образ я пронёс через всю жизнь в своём сердце, а вкус его губ я чувствую до сих пор.
- Познакомьтесь, это Аркадий, студент истфака, активист, общественный деятель, энтузиаст, спортсмен, комсомолец и наш коллега, пионервожатый третьего отряда! Аркадий, знакомься, Маргарита, Валентина, Екатерина, Светлана, Константин, Иван, Артём - наш актив, пионервожатые "Искры". Знакомство состоялось, прошу всех занять свой пост, после обеда контрольный прогон. Аркадий, Светлана Метёлкина познакомит тебя с вашим отрядом после тихого часа.
Ну, эта Елена Листопад и крута! Круче, как говорят, только яйца. И с чего она взяла, что я энтузиаст? И при чём тут общественный деятель? Фантастическая девушка. Я уже понемногу начал привыкать к её манере говорить всегда торжественно и пламенно, как на партсобрании, словно перед ней верхушка политбюро. Интересно, как она себя ведёт в постели? Так же ответственно и триумфально? Кстати, любопытно, как сложилась её жизнь?
После короткой речи Елены все окружили меня, горячо жали руки, лично представлялись, хлопали по плечу и были очень милы и открыты. Даже рыжуха и красноглазый оказались мировыми. Внешность обманчива.
- Так, познакомитесь по пути и в процессе. Прошу вас, - Листопад была категорична и, как всегда, кратка.
Тут же мы все вывалили из её комнаты, причём Света, моя коллега по отряду, схватила меня за руку и буквально увлекала за собой, не отпуская, до самого нашего корпуса.
Хочу заметить, что во время знакомства у Елены Константин был самым немногословным и даже отстранённым. Он, как и все, пожал мне руку, представился, но всё это было как-то сухо, официально. Не так официально, как у Листопад, но как-то по-другому, формально. И меня это задело, огорчило. Я почему-то ожидал неформальности и приватности именно от него. Как оказалось, более тесное знакомство меня ожидало позже.
- Твоя койка в первой комнате, Аркуа. Ха-ха-ха! Можно, я тебя буду называть Аркуа? Я большая поклонница всего французского, а на французский манер твоё имя мне представляется именно так. В комнате восемь юношей, ты девятый. Твоя койка у окна. У нас третий отряд. Четвёртый отряд младше нас. Вожатые там Артём и Валя. Во втором отряде Ваня и Катя, ну, и у самых старших - Костя и Рита. Все вожатые - отличные! Ты вольёшься в наш коллектив, я в этом уверена, - при этих словах Света залилась звонким смехом и слегка ущипнула меня за плечо.
Конечно, так как я прожил всю сознательную жизнь в неприлично большой отдельной комнате такой же большой ленинградской квартиры, поначалу мне было как-то ново месяц провести в условиях казармы с восьмью соседями. Но, как ни странно, я быстро адаптировался и прекрасно существовал в условиях хаоса, постоянных криков, выяснения отношений и ночного храпа.
После тихого часа я познакомился со всеми членами своего отряда, мы сразу же нашли общий язык и дружно после полуденного кипячёного молока с печеньем отправились в актовый зал на генеральную репетицию завтрашнего концерта, посвящённого открытию смены.
Время пролетело незаметно, и после ужина нас ожидал вечер под знаменем Мойдодыра.
Вообще-то всеобщая лагерная помывка проходила раз в неделю, по пятницам. Но накануне знаменательных событий - открытие и закрытие созыва, родительский день - всеобщий повальный душ был в качестве дополнительного бонуса. Конечно, персонал мог совершать моцион хоть каждый день, главное, чтобы это было не в ущерб общей дисциплине, и завхоз Велира Ивановна соизволила пожаловать ключ от помывочной. Получить ключ днём было довольно проблематично, да и свободного времени вовсе не было, вечером очень сложно, практически невозможно, было уговорить крепко поддатую администраторшу отпереть "баню". Поддавала Велира каждый вечер, так что, сами понимаете, проблема личной гигиены была перманентной и оттого дико насущной. Но пионеры и комсомольцы довольно-таки предприимчивые и инициативные товарищи, энтузиасты (в этом мы точно оправдывали чаяния Елены Листопад). Несговорчивость нетрезвого завхоза компенсировалась её неповоротливостью и тотальной ленью в этом состоянии. Обходить свои владения она прекращала ровно тогда, когда начинались её вечерние посиделки в компании с шеф-поваром, красномордой лоснящейся Зиной, женщиной средних лет, такой же выпивохой и матерщинницей, подсобным рабочим Коляном и кастеляншей тётей Феней. К восьми вечера вся гоп-компания была уже в угаре, с постепенно притупляющейся бдительностью. Вожатые из созыва в созыв и, я так понимаю, из года в год передавали секрет проникновения в душевую, не привлекая особого внимания. Как правило, мылись по очереди и только после отбоя. Используя деревянную лестницу, из окна вынимали штапики, аккуратно доставали стекло и пробирались внутрь. Благо, устройство дверного замка позволяло открывать его изнутри без ключа, так что проявлять чудеса акробатики приходилось лишь первому, кто залазил в окно, и последнему, возвращающему стекло на место. Сторожа в лагере были все почтенного возраста и все жители ближайшей деревни Боровики. Если мне не изменяет память, их было то ли трое, то ли четверо. Дежурили они посменно и только по ночам, осуществляя свой дозор в сторожке у центральных ворот, преимущественно спя.
Мой третий отряд в очереди на помывку после четвёртого отряда. Сначала девочки со Светой, потом я с пацанами. Конечно, я думаю, вы и сами представляете, что такое оказаться в общем душе с пятнадцатью пацанами! День Нептуна в доме сумасшедших! Но я всё-таки кое-как справился с этой нелёгкой задачей и, довольный собой и чистый, был готов к дальнейшим подвигам.
Отряд уложили к десяти вечера, после чего все вожатые собрались в комнате отдыха в корпусе четвёртого отряда обсуждать предстоящий концерт, посвящённый открытию смены, делиться впечатлениями дня прошедшего и пить чай с вкусностями, которыми октябрята и пионеры снабжали вожатых в несметных количествах.
В первом часу ночи мы начали расходиться по своим отрядам. Света задержалась о чём-то договориться с остальными девчатами, я пожелал всем спокойной ночи и отправился в корпус без неё. Где-то на полпути меня остановил и, признаюсь, немного испугал голос Константина, видимо, догнавшего меня.
- Ну, как тебе первый день в "Искре"? - благожелательно и очень мягко спросил Костя.
Его голос был таким густым и тёплым, что, казалось, в нём можно было запросто увязнуть и утонуть, если бы он материализовался. Я очень удивился Костиному вопросу и тому, что он вообще интересуется моими делами. Мне он сразу представлялся каким-то очень уж серьёзным, даже слегка угрюмым. Но я отчего-то обрадовался ему.
- Мне кажется, я подружился со своим отрядом, и мы отлично поладили. Да и вы меня хорошо приняли, а то я, признаюсь, немного боялся. Всё-таки опоздал, вы уже успели познакомиться. Новичкам всегда сложнее, хотя я довольно легко нахожусь в незнакомых компаниях. Но, тем не менее, - слегка улыбнулся я и взглянул на Костю.
Он очень внимательно и как-то особенно смотрел на меня, пристально, даже пронзительно. Я немного смутился и отвернулся. Мы медленно шли по узкой мощёной тропинке, освещённой уличными фонарями. Сейчас я вспоминаю этот момент, и мне становится так тепло и уютно. Эта первая совместная прогулка, первый диалог наедине, первые касания телами (тропинка было действительно очень узкая).
- Ну, не опоздай ты на пару дней, всё равно был бы новеньким среди нас, - продолжил Костя так же мягко и улыбаясь, - мы уже давно знакомы. Мы все из одного иняза, скажу тебе больше, мы одногруппники. Ты должен был быть вожатым в соседнем "Стахановце", но наш Валя Батушанский внезапно свалился от ветрянки, его заменил ты.
- Ну надо же! - неподдельно и неслабо вырвалось у меня, - вот дела, вот так совпадение!
- Хм, чему ты так удивляешься? Ну да, изначально ты должен был работать не у нас, но так бывает, правда ведь? И в чём, кстати, совпадение? А ну, колись, что-то скрываешь, что за тайны, - Костя задорно засмеялся и принялся меня щекотать.
Я буквально опешил, но не столько от внезапной щекотки и порыва Кости, сколько от того, как он всё больше и больше поражал меня! Всё-таки внешность бывает обманчивой. Хотя, думаю, какого-нибудь Валю Батушанского он, навряд ли бы стал щекотать и обнимать. Я понял это позже.
- Да нет, ну что ты, - тушевался я, - никаких тайн, просто, мне кажется, вы отличные люди, и было бы обидно, обосновавшись в "Стахановце", не познакомиться.
- Да ладно, я же ведь шучу! А хочешь, покажу, где живёт огромная крымская белка? Не знаю, что это за вид, но она просто гигантская!
- Хочу, - послушно согласился я.
Тогда я словил себя на мысли, что с этой минуты я готов полностью подчиняться этому парню, выполнять все его желания и идти за ним хоть куда, хоть в Рим, хоть в Крым, хоть смотреть белку.
- Идём, - Костя решительно взял меня за руку и потащил за собой, - нам нужно спуститься к морю и там свернуть в можжевеловую рощу. Белка живёт там.
- Костя, завтра открытие, надо отдохнуть, соответствовать, - что за чушь я несу! Соответствовать! Соответствовать? Всё, я потерян для общества, я качусь в пропасть! Ах, какое же это приятное падение.
Мы свернули с тропинки, как-то заговорщицки ускорились и покинули территорию лагеря через дыру в металлическом заборе. Лагерь стоял как бы на возвышенности, и к морю нужно было спускаться метров четыреста. Эта была не проблема, но только тогда, когда ты идёшь по освещённой асфальтированной дороге или бетонным ступеням. Нам же, оказавшимся в полной темноте, пришлось пробираться сквозь многочисленные кусты и бесчисленные колючки.
- Сейчас направо, - почему-то шёпотом уточнил Костя и увлёк меня за собой.
Я понял, что он хорошо знал эту местность, потому что, несмотря на кромешную тьму, мы двигались в каком-то конкретном направлении, и окончательно в этом убедился, когда внезапно из колючих дебрей мы оказались на небольшой, освещённой лунным светом полянке. Луна как-то странно освещала именно этот пятачок, и вовсе её не было видно там, откуда мы только что вынырнули.
- Мы на месте, - зашептал Костя, - иди за мной.
Мы подошли к широкому, необъятных размеров, но невысокому, развесистому можжевельнику. На полянке стоял такой аромат, что воздух казался буквально хрустальным.
- Где белка? - так же шёпотом спросил я.
- Не знаю, спит, наверное, - спокойно негромко ответил Костя.
- Как, зачем мы в таком случае сюда пришли, Костя, это какая-то шутка? - я был удивлён и даже немного напуган.
Внезапно, проигнорировав мой вопрос, Костя, взяв меня за плечи, прислонил к стволу могучего дерева и поцеловал в губы. Это было какое-то безумие, какой-то анекдот, в одно мгновение меня словно поразил гром и ослепила молния! Я не успел опомниться, как Константин опустился на колени, резким движением стянул с меня брюки, и мой моментально вздыбившийся член погрузился во влажный тёплый рот пионервожатого Константина Александрова. Надо сказать, прибор у меня немаленький, но Костя так мастерски сосал, что заглатывал его полностью, крепко обхватив меня за ягодицы, как бы пытаясь протолкнуть член глубже в себя. Мои ноги стали натурально ватными, сердце билось, словно хотело вырваться из груди, дыхание сбивалось, и вдруг из глаз покатились слёзы. Вы когда-нибудь плакали, когда вам делают минет? Это удовольствие было таким ярким и глубоким, что напоминало какую-то сладкую боль, приближающийся приступ. Несмотря на то море эмоций, которые я испытал в те мгновения, сам процесс длился недолго, я так представляю, не больше минуты. Да, друзья, я кончил первый раз в жизни и прямо в рот парню, которого узнал только сегодня днём. Вы можете представить моё состояние? Спермы, видимо, было очень много, потому что Костя, как ни хотел её проглотить, всё же слегка подавился и взял передышку, вытащив мой, всё ещё в боевой готовности, член из своего рта. Сперма залила его подбородок и свисала крупными белоснежными каплями, напоминающими миниатюрные сталактиты. Глотнув воздуха и оставшуюся во рту сперму, Костя вновь погрузил мой член себе в глотку и жадно, как будто желая проглотить его совсем, принялся сосать. Я кончил второй раз и также обильно. На этот раз Костя, проглотив всё семя и даже облизавшись, принялся сосать мои яйца. О, это было новое открытие! Оказывается, как приятно, только что спустив, получить вдогонку отсос яиц.
Разрядившись дважды, под приятными ласками мой член наконец расслабился, устроившись на голове Кости. Тут я понемногу стал приходить в себя, и волна дикого смущения и неловкости начала накрывать меня вполне и серьёзно. Константин, видимо, почувствовав это, освободил мои яички, нежно поцеловав напоследок головку ещё мощно пульсирующего члена. Он всё так же стоял передо мной на коленях, слегка улыбался и как-то вопросительно смотрел мне прямо в глаза. Я быстро потупился и начал неловко натягивать штаны.
- Только не говори, что подобное у тебя впервые. Ты не дал мне даже как следует получить удовольствие, но ты, я вижу, вполне удовлетворён, - немного посмеиваясь, сказал Костя, поднимаясь с колен и отряхивая брюки от можжевеловой хвои.
- Ты прав, у меня такого раньше никогда не было. Прости, - всё ещё смотря в землю, промычал я.
В тот момент мне казалось, что я сделал с Костей что-то ужасное, оскорбил и даже унизил. Мне хотел просить у него прощения снова и снова, хотелось сделать что-то, чтобы загладить свою вину перед ним. И я уже начинал понимать, чего же именно я хотел.
- За что ты просишь прощения, глупенький! - как-то даже радовался Костя, - то, что ты так невинен, конечно, минус, но в этом есть своя прелесть и большие перспективы. Тем более с таким наследством, как у тебя.
- Каким наследством? - как же я был далёк тогда от взрослой жизни.
- Между ног, Аркадий, которое у тебя в штанах, - негромко расхохотался Костя.
Я в миг залился краской и даже слегка отвернулся.
- Ха-ха-ха, да ты и впрямь стесняешься меня! Ну, ничего, так бывает в первый раз.
- А будет и второй? - вдруг само собой вырвалось у меня, и я резко повернулся к Косте, но, тут же осознав, что я произнёс это совершенно вдруг и не подумав, осёкся и замолчал.
- Если ты только этого захочешь, - Константин взял меня за руку и повернул к себе.
Я ничего не ответил, но, думаю, он прочитал ответ в моих глазах.
- Ну, вот и хорошо. А теперь, действительно, пойдём отдыхать. Завтра ведь открытие, нужно соответствовать, - широко заулыбался Костя, обнял меня за плечи, и мы вернулись в лагерь.
С утра, когда я проснулся за полчаса до общего подъёма, первой мыслью, которая тут же завладела мною, была мысль о том, как я посмотрю в глаза Константину и что будет, если кто-нибудь узнает, что вчера произошло между нами? А вдруг он уже всё всем рассказал? Что скажут остальные и какие последствия могут быть за такое поведение? Как отреагирует Елена Листопад? Всё, моя характеристика в институт накрылась! Какой кошмар.
Но всё оказалось намного проще, и я даже удивился, что в атмосфере моего общения ничего не изменилось.
- Доброе утро, соня! - весело прошептала Света, заглянув в мою комнату, - побежали на пятиминутку, - она сделал призывный знак рукой и скрылась за дверь.
Каждое утро начиналось с пятиминутки, проводимой директором лагеря, с участием всего педагогического персонала - воспитателей, вожатых, физрука и плаврука.
- Друзья, сегодня очень важный и торжественный день - открытие второго созыва. Концерт, приуроченный к этому событию, я знаю, готов, и, надеюсь, будет не хуже, а даже лучше того, который ознаменовал начало предыдущей смены. Тем более, сегодня мы ожидаем уважаемых гостей из парткома и народных депутатов из братской БССР. По обмену, так сказать. Не подведите, и прошу соответствовать! На сегодня летучка закончена, все по местам! - торжественно завершил речь директор "Искры" - Валентина Фёдоровна Мыслицкая, Народный учитель СССР, женщина в годах с благородной копной седых волос, растрепавшихся во время сна и ещё не прибранных в обычную громоздкую халу, в цветастом фланелевом халате (на пятиминутку она всегда выходила, как только что из кровати) и обязательной, распухшей, видимо, от бесконечных планов, идей и задач, зелёной общей тетрадью.
Мы, как по команде, встали и отправились будить свои отряды.
Надо сказать, я был в полном замешательстве. Во время утренней летучки Костя ни разу даже не посмотрел в мою сторону, держался ровно, как будто этой ночью ничего и не было. Только когда мы начали расходится, он слегка улыбнулся мне и что-то начал обсуждать с Ритой и воспитателем их отряда.
"Очень странно, и даже обидно, - блуждал я в своих мыслях. - С одной стороны, хорошо, что всё сохранилось в тайне, но ведь мы были так близки, ближе некуда, почему же Константин ведёт себя так обыденно?"
К полудню во мне произошёл такой мощный перелом, такой груз и грусть обуяли мою душу, что мне было в тягость вся эта предконцертная суета и всеобщая торжественность. Я понял, что мне не хватало его, я не хотел ничьего внимания и общества. Я желал видеть, слышать и чувствовать только его, ощущать его в себе. Я влюбился.
Целый день до вечернего концерта я видел Костю всего несколько раз - в столовой, на репетициях и один раз издалека на улице, когда он вместе с директором лагеря, старшим воспитателем и Еленой Листопад встречал почётных гостей.
Меня грело лишь ожидание вечера в актовом зале, где с Костей мы должны были сидеть в одном ряду и я смог бы быть так близко к нему. Тогда я ещё и не предполагал, что в это вечер мы будем намного ближе, чем я на то рассчитывал.
Концерт прошёл на ура, все были довольны и счастливы. Пели песни, танцевали, показывали художественную пирамиду и комические сценки из лагерной жизни. Не забыли передать привет всем братским республикам, Артеку и детям Африки.
Мы, вожатые, тоже принимали участие в некоторых номерах, а в заключение вместе спели гимн "Искры".
После отбоя (возбуждённых праздником пионеров укладывать спать гораздо сложнее, скажу вам) все вожатые собрались вместе, опять-таки в корпусе первого отряда, отпраздновать, так сказать, открытие смены, немного выдохнув и расслабившись от сопутствующего этому дню напряжения. Отчего-то традиции собираться всем вместе, воспитателям и вожатым, в лагере не было. У нас были разные компании, и мне это нравилось. Всё же воспитатели смотрели на нас, вожатых, немного свысока, хотя внешне общались ровно и доброжелательно. Однако, уверен, самомнение у них перед нами зашкаливало. Потом меня всегда мучал вопрос: "С кем же проводила тёплые летние вечера Елена Листопад? С воспитателями она не водилась, с нами тоже. Наверное, спала".
Несмотря на всеобщее возбуждение и бодрое, приподнятое настроение, я всё ещё тяготился своим влечением к Косте и хотел уединения. При этом мы общались просто как старые приятели, шутили и балагурили. Но, уверен, Константин прекрасно замечал в моих глазах, что мне надо больше.
Мы накрыли в комнате отдыха большой праздничный сладкий стол, как вдруг худосочный Артём с возгласом "Алле, оп!" извлёк из-под стола две бутылки "Агдама".
- Сегодня чай отменяется, отметим по-настоящему! - оповестил Артём.
- Ты что, вино?! Ни в коем случае, Артём! - буквально испугалась Катя Белкина.
- Наливай, чтобы мы без тебя делали! - весело приказала рыжая Рита.
Тут же чайные чашки наполнились портвейном, и я по примеру остальных поднял одну из них. Катя Белкина, несмотря на свой первоначальный протест, одна из первых схватила чашку и уже готова была поднять тост за состоявшееся открытие.
"Ничего себе, - подумал я. - Они удивляют меня с каждой минутой".
Хотя ничего удивительного в нашем тогдашнем поведении не было. Последующим поколениям всегда кажется, что их предки жили скучно, были не такими раскрепощёнными и современными, не умели веселиться, не пили вино, не влюблялись, не были молодыми. В этом и есть заблуждение потомков, в этом-то и состоит вечный конфликт поколений. Просто мы, сегодняшние, уже начали забывать, какими беззаботными и открытыми были сами, как весело умели проводить время, какие безрассудства нам были присущи, и как много нового и интересного мы ждали от жизни.
Время пролетело незаметно, и мы, возбуждённые молодостью, крымской ночью и "Агдамом", начали собираться. Точно не знаю, сколько было времени, но уже начало светать, и южные пейзажи понемногу просыпались, разливая свои краски вокруг.
Мы со Светой, весёлые и захмелевшие, пытаясь говорить и смеяться как можно тише, семенили, прижимаясь друг к другу от утренней свежести, по вымощенной тропинке к своему корпусу.
И хотя я и сожалел, что мне так и не удалось в этот прекрасный вечер побыть с Костей наедине, всё же мне было хорошо. Мы с ним много общались за столом, шутили, и он даже пару раз недвусмысленно хватал меня в свои объятия, как бы пытаясь повалить и побороть.
- Аркадий, - вполсилы окликнул меня мужской голос, - погодите.
Это был Костя. Мы со Светой остановились, чтобы его подождать. Он трусцой подбежал к нам.
- Свет, мы с Аркадием тебя сейчас проводим, и мне нужна его небольшая помощь. Ты не против, я его долго не задержу. Да и всё равно, сейчас самый сон. Все спят как сурки.
- Ох, парни, - давясь со смеху, протараторила Света, - знаю я вашу помощь, небось припрятали за "баней" ещё немного "чайку".
- Ну, Света, ты же знаешь, мы люди ответственные. С утра на пост, как штык, - с поддельной серьёзностью произнёс Костя.
- Да, ладно, ладно. Аркуа, ох и не завидую я тебе. Я сейчас как завалюсь в постельку, а тебе ещё нашему ответственному Константину помогать. Идём, проводите меня, и я вас отпускаю, - так же задорно прощебетала Света, и мы отправились дальше.
Тот хмель, который так расслабил и веселил, мгновенно исчез, и меня охватили такое волнение и озноб, что я прямо на месте начал чувствовать, как весь буквально затрясся. Холодный пот выступил на лбу. Что же, что на этот раз со мной сделает мой возлюбленный пионервожатый первого отряда?
Мы подсадили Свету на балкон, через который она проникла в комнату (двери корпуса, само собой, на ночь запирались, и мы, если после отбоя покидали свои отряды, а это было каждую ночь, возвращались исключительно через намеренно оставленные открытыми балконные двери), после чего Костя жестом руки позвал меня за собой. Через несколько мгновений мы оказались, действительно, возле "бани".
"Неужели мы, и в самом деле, будем продолжать пить портвейн", - немного с досадой подумал я.
- Подожди, я сейчас, - вдруг Костя отбежал немного в сторону, и через несколько секунд вернулся с той самой стремянкой, благодаря которой мы имели неограниченный доступ к водным процедурам.
- Костя, мы будем принимать душ? Сейчас, когда уже светает? - прошептал я.
- Да, а ты против? - заулыбался он и уже вынимал стекло, - Держи, смотри не урони, поставь здесь, возле стремянки.
Я послушно принял от него штапики со стеклом и прислонил их к стене "бани".
- Я залезу, ты за мной. Я там тебя поддержу, вперёд!
Как только я оказался внутри, Костя прижал меня к стене и принялся жадно целовать. Да! Я так ждал его губы, так хотел ещё раз почувствовать теплоту его тела, его крепкие руки, его неповторимый аромат!
- Раздевайся.
- Что?
- Снимай одежду, я же тебе обещал пионерскую помывку, - так же деланно серьёзно, как несколько минут назад Свете, Костя ответил мне.
Когда я, наконец, полностью разоблачился, он был уже абсолютно обнажён и включил душ в одной из кабинок.
- Иди ко мне, не бойся.
- Я и не боюсь, с чего ты взял?
- Вот и здорово, поцелуй меня, - Костя крепко прижал меня к себе, и наши тела окатила мощная струя горячей воды.
Мы начали страстно целовать друг друга, ласкать, скользя руками от намокших волос к упругим ягодицам. Костя был просто отлично сложён, каждый мускул его молодого тела был очерчен так, словно сам Микеланджело приложил к его созданию свою руку.
Наши члены уже были в полной боевой готовности, и мы упирались ими в животы друг друга. Член Кости не уступал моему, он был даже больше. Ну, толще, если быть точнее.
Константин слегка отодвинул меня за плечи и очень сосредоточенно посмотрел прямо в глаза. Я вдруг (никто меня этому не учил, вот забавно) всё понял и медленно опустился на колени, обхватил, по вчерашнему примеру, его ягодицы и взял в рот. Сладкая, горячая и нежная плоть заполнила меня изнутри. Как я, оказывается, этого хотел, наверное, всю жизнь я мечтал об этом, но не имел понятия, что это будет так сказочно и волшебно. С каждым движением я старался заглотить глубже, добраться до мощных яиц, проткнуть себя, взорваться от восторга. В своём порыве я неслабо ускорился, начал давиться, но мне это нравилось.
- Не спеши, ты всё делаешь правильно, главное, не торопись, - с придыханием сказал Костя.
- Я хочу, - задыхаясь, настаивал я.
- Ну, тогда вперёд, комсомолец, - улыбнулся он.
Я со всем комсомольским рвением и нерастраченным темпераментом продолжил. Наверное, можно сказать, что в те минуты я так разработал свой рот, что весь грандиозный член Константина уже полностью умещался во мне так, что я подбородком касался его яиц, а носом упирался в лобок. Глаза слезились, из носа текло, а глотку распирала жидкость, напоминающая сперму. Но это была ещё не она. Это было просто какое-то добровольное насилие, но очень желанное и невероятно сладкое. Подо мной образовалось такое количество жидкости, вытекающей из носа, рта и, наверное, глаз, что, можно было подумать, кончило парней пять. Эта жидкость растекалась, и я начал немного скользить коленями под ней. Сосать приходилось усерднее, держась за член Кости.
- Встань, поднимись, - выдохнул Константин.
Я послушался и встал с колен, с которых стекало по ногам.
- Повернись и немного пригнись.
Неужели, сейчас произойдёт то, о чём я мечтал все эти несколько часов, прошедших с момента ночного посещения белки? Как всё же удивительно! Я был невинен и даже не представлял себе анального удовольствия в самых смелых мечтах. Но в тот момент я чётко понимал, что хочу именно этого. Сзади пульсировало, взмокло и истекало соком.
Я повернулся спиной к Косте, пригнулся, опершись о кафельную стену душевой кабинки, и закрыл глаза в волнительном ожидании. Меня буквально обожгло, когда вдруг он прикоснулся своими губами к моему анусу так нежно, что я раскрылся для него без всяких препятствий, условностей, сдавшись в плен. Он целовал меня там, проникал языком отрешённо, по-мужски, любя. Я расставил шире ноги так, чтобы глубже пропустить в себя опьяняющие ласки. Не могу точно сказать, сколько продолжалось это откровение, но мне кажется, эта была вечность, целая вселенная наслаждения и экстаза.
Когда я уже окончательно расплавился и даже перестал стонать и вздрагивать от отупляющего оргазма, Костя очень медленно и осторожно проник в меня. Мрак! Он во мне! Костя во мне! Его член во мне! Он всё сделал настолько внимательно и деликатно, что, несмотря на то, что ничего подобного (тем более такого размера) в меня ещё никогда не проникало, я судорожного начал задыхаться от удовольствия, похожего на транс. Мой член распирало от нахлынувшей крови, он упирался в бледно-голубой кафель, скользя пунцовой головкой по неровностям плитки. Я чувствовал, что вот-вот кончу, в то время как Костя всё увереннее впихивал в меня своего зверя. Такая большая, тёплая, мягкая и в то же время упругая плоть долбила меня в зад уверенно, динамично, зная своё дело. Константин смело чередовал ритмы, переходя от плавного полного погружения, каждый раз выходя из меня, до бешеного, буквально, заколачивания своего члена. Я так ему благодарен за то, что мой первый раз был таким приятным и невероятно лёгким.
Он меня лупил, долбил, трахал, имел, протыкал, возносил на небеса. Надо сказать, что с того момента, как Костя вошёл в меня, я уже самопроизвольно успел кончить на кафель, и мой член снова дыбился и стонал. Я сам уже успел сменить несколько позиций, постояв по-собачьи на коленях, побывав под Костей, попеременно лёжа то на спине, то на животе на полу душевой кабины, как заправский акробат, запустив одну ногу на плечо моего любовника. Мне казалось, что до того момента я не жил по-настоящему, вернее, моя жизнь была неполной, в ней не хватало одной детали, запчасти, механизма, болта, его члена. Он вставил, и я начал жить.
Как бы мне сейчас хотелось пережить те моменты заново, ощутить в себе молодой, дерзкий, толстый член пионервожатого Кости из лагеря "Искра".
Вдруг толчки Константина стали короткими и очень частыми, дыхание его перемежалось со стоном, и через мгновение я почувствовал, как во мне буквально разлилось тёплое густое море блаженства. Он кончил. Мы лежали на кафеле под струями тёплой воды, он ещё не вышел из меня, дышал мне в затылок и нежно гладил моё бедро. Я боялся пошевелиться, произнести хоть малейший звук, боялся даже дышать, чтобы вдруг не нарушить обрушившуюся на нас лавиной благодать.
Медленно Костя вытащил из меня член, и я почувствовал, как струйка чего-то тёплого просочилась из меня, медленно стекая.
- Приподнимись, встань на колени, - Константин опёрся спиной о стену душевой кабинки, в забытьи запрокинув назад голову.
Я, как всегда, послушно выполнил приказ верховного главнокомандующего моего сердца, встал на колени и снизу-вверх глядел на, видимо, ещё не пришедшего в себя Аполлона. Как же он всё-таки был красив, да ещё с таким членом, из которого сочилась сперма. Я ожидал дальнейших указаний. Вдруг Костя, не открывая глаз и не меняя положения головы, левой рукой приблизил меня за голову к себе, и я понял всё без слов. Тут же его пряный, расслабившийся член полностью заполнил мой рот, и я начал сосать. В мгновение ока он опять стал упругим и сильным, заполнял всю мою глотку, а ещё через пару мгновений я глотал сладковато-терпкую сперму.
Костя в тот вечер меня буквально накачал своим семенем. Я был не однажды тогда наполнен и сзади, и спереди, весь пропитался ею, и словно чувствовал, как перерождаюсь от этого, как будто во мне растёт новый человек, взрослый, с новой чувственностью и бескрайней страстью.
Следующий день выдался дождливым и пасмурным. Все мероприятия, запланированные на свежем воздухе, ровно как и ежедневное купание, были, само собой, отменены, и все четыре отряда не покидали своих корпусов, исключая походы в столовую, репетируя номера к предстоящим лагерным событиям и праздникам, играли в интеллектуально-развивающие игры, кто-то рисовал, кто-то что-то мастерил, в общем, все были заняты, и никто не бездельничал (чего, кстати, не могло присниться в самом страшном сне руководству лагеря).
В такие дни лично мне было довольно скучно, и от того ещё сильнее хотелось активности и бурной деятельности. Больше всего, конечно, мне хотелось увидеть Костю. Первый раз в тот день я увидел его только во время обеда, когда все четыре отряда встретились в столовой. На утренней пятиминутке его не было, ровно как и на завтрак он не пришёл. Я спросил об его отсутствии у Риты, на что та мне ответила что-то невнятное, типа "он на партийном задании". Я чувствовал волнение, которое с каждой минутой его отсутствия в моей жизни увеличивалось в геометрической прогрессии.
Во время обеда в столовой я увидел Костю, и одновременно с невероятным облегчением меня настигла волна такой любви и нежности, что мне прямо там, на виду у всех, захотелось прижаться к его горячим, влажным губам. Он подошёл ко мне и попросил, как только начнётся тихий час, подойти к месту нашего вчерашнего любовного преступления - к "бане". Надо ли говорить, что я выполнил и эту команду без лишних вопросов.
На этот раз под проливным тёплым дождём я, увлекаемый моим любимым, бежал в неведомом направлении. Весь путь мы проделали молча, разгорячённые и возбуждённые. Наши тенниски и брюки намокли, облегая молодые прекрасные тела, с головы стекали струи воды, застилая собой глаза.
"Неужели, мы опять идём в гости к белке?" - пытаясь угадать пункт нашего назначения, постоянно крутилось у меня в голове.
Нет, я ошибался. Костя привёл меня в совершенно сказочное место. Это был невероятной красоты грот, со всех сторон окружённый величественными валунами, видимо, когда-то давно свалившимися с возвышавшихся над нами скал, образовавшими своего рода огромный каменный колодец. Поверх валунов растянулась завораживающая крымская природа, словно предназначенная только для того, чтобы скрыть от посторонних любопытных глаз теперь поглотивший нас с Костей таинственный лимб. Осторожно, чтобы не поскользнуться на мокрых камнях, Костя взял меня за руку, и мы спустились к бурлящему под ливнем морю.
- Надеюсь, ты умеешь плавать? Нам придётся нырять, - вызывающе-весело спросил Константин.
- Ты первый, я за тобой, показывай путь, - весело, но всё же немного смутившись ответил я. Меня как-то прямо огорчил вопрос о моём умении плавать.
Мы сбросили мокрую одежду, оставшись полностью обнажёнными, и по очереди прыгнули в море. Костя объяснил, в каком направлении плыть, лучше, конечно, держась его под водой. Через какое-то время мы оказались в небольшой пещере, где было сухо, пахло свежестью и дождём. Мне казалось, мы всё глубже и глубже прятались с Костей ото всех, от всего окружающего, в неведомый мир, который принадлежал только нам двоим. Мне было так уютно и комфортно в этом подземелье, счастье переполняло меня, и я хотел только одного - остаться здесь навсегда вдвоём с этим парнем. Вдруг он очень крепко обнял меня, прижал к себе, и мы вот так, сделавшись одним, простояли целую вечность, согревая телами друг друга. В тот день в том тайном гроте я вновь познал великий секрет любви, вновь познал Костю в себе.
Каждый день до самого закрытия смены мы продолжали видеться, и каждый раз наши встречи были новой маленькой жизнью. В начале я словно рождался и в самом конце умирал самой сладкой смертью, чтобы завтра родиться вновь. Мы занимались любовью везде, в самых мыслимых и немыслимых местах, и жизнь тогда казалась бесконечным праздником, молодость была вечной, а любовь неземной.
Последний день второго созыва стал для меня самым трагическим и горьким в моей жизни. Я не знал, куда деваться, метался, словно раненый загнанный зверь, истекающий кровью. Не знал, что мне делать, как жить дальше, у кого спросить помощи и кто мне сможет помочь. Как оказалось, Константин не оставался на третью смену, он возвращался домой, чтобы принять участие в качестве добровольца в программе ликвидации безграмотности среди сельской молодёжи. Ему предстояло целый месяц посещать отдалённые сёла и деревни Вологодской области, выступать с агитационными программами, призывая необразованных юношей и девушек перебираться в населённые пункты, где можно было бы поступить в вечернюю школу или школу рабочей молодёжи, устроиться на работу и в последующем продолжить учёбу в профессионально-технических, средних специальных и высших учебных заведениях страны.
Ужасную новость я узнал случайно. И это был самый страшный, обидный и совершенно необъяснимый поступок, которого я никак не мог ожидать от него. Он предал меня. Как по- другому это можно ещё назвать?
- Жаль, Костика не будет на третьей смене, он отличный парень, настоящий товарищ. Вы вообще словно братья, водой не разольёшь. Даже удивительно как-то, - проходя мимо, печально произнёс Артём, пару раз хлопнув меня по плечу.
В общей суете активных сборов я начал упорно искать Костю глазами. Под ногами путались бесчисленные пионеры, их родители, сотрудники лагеря, были даже из соседних "Алых парусов", пришедшие попрощаться с новыми друзьями. Но его не было нигде. В эти мгновения мои мысли менялись со скоростью света, рисуя сценарии, один фатальнее другого.
"Как, как он мог со мной так поступить, почему сам не сказал об этом, и где он теперь, неужели уехал, не попрощавшись?". Я поймал себя на том, что вовсе не был готов, вот так, вдруг, когда ничего не предвещало, остаться совершенно один на этой планете, ещё пять минут назад казавшейся мне самой прекрасной, солнечной и бесконечно доброй и ласковой. Я не был готов попрощаться. Это, должно быть, какая-то ошибка или даже злая шутка!
Ком подступил к горлу, я почувствовал, как слёзы непроизвольно начали накатываться на моих глазах, и приступ удушья охватил меня от боли и безысходности. Чтобы не разрыдаться прямо на месте, я со всех ног пустился в никуда. Совершенно неосознанно я оказался у той самой "бани", будь она проклята! Лучше бы её вообще не было в этом лагере, в моей жизни. Зачем я вообще согласился на эту дурацкую летнюю практику, никто ведь силой меня сюда не гнал. Ноги обомлели, и я рухнул на землю, уткнувшись лицом в ковер из сухого опада, и заревел, сотрясаясь всем собой.
- Аркадий, что произошло, что с тобой? - кто-то приобнял меня за плечи, пытаясь повернуть меня лицом к себе.
Это был Константин.
- Что случилось, тебя кто-то обидел? Да не молчи же, тебя ударили?
Он неподдельно и очень трепетно держал меня в своих руках. Я на мгновение обрадовался, и мне показалось, что я совершенно напрасно и зря так распустился вдруг. Это только страшный сон, и он разбудил меня от него, он опять со мной, и всё хорошо.
- Я так испугался, Костя, - горько всхлипывал я, - мне сказали, что ты не приедешь на третью смену, Артём чуть не свёл меня с ума своей идиотской шуткой.
- Он не шутил, Аркадий. Я действительно не приеду.
Нет, это было невозможно!
- А как же я? - закричал я, и слёзы вновь градом посыпались из глаз. - Я не хочу быть без тебя ни здесь, ни где бы то ни было! Я поеду с тобой, я люблю тебя!
- Это невозможно, любимый.
- Что! О чём ты говоришь, не бросай меня! Почему ты мне ничего не сказал, почему не поговорил со мной, зачем ты меня обманывал? А как же моё сердце? - я чувствовал, что силы начинают покидать меня, и он это заметил.
- Я собирался. Я хотел поговорить с тобой в Ленинграде, спокойно, наедине от всей этой суеты. Я должен уехать, это мой комсомольский долг, я дал слово и сдержу его.
- Ну, хорошо, - я не оставлял надежды и цеплялся за соломинку, буквально упрашивая и умоляя, - но когда ты через месяц вернёшься, я тоже, где мы встретимся, как я тебя найду? Мне ведь совершенно о тебе ничего неизвестно, я даже уже не уверен, что ты тот, за кого себя выдавал всё это время! Пожалуйста, Костя, не молчи!
Он опустил голову и как-то отчуждённо отвернулся от меня.
- Мы больше не увидимся, Аркадий. Ты мой самый нежный, любимый и ласковый, ты солнышко, я и представить не мог, что буду так счастлив. Но, милый, так надо. Пройдёт время, и ты всё поймёшь и простишь меня за эту жестокость. Вместе мы обречены, а так, возможно, твоя жизнь сложится, и ты ещё будешь счастлив.
- Почему ты решаешь за меня, - не сдавался я, - и о чём ты вообще говоришь?
- То, о чём сейчас я тебе говорю, ты поймёшь позже, сейчас даже не пытайся. А теперь, прошу тебя, возьми себя в руки, нужно идти. Поднимайся, не плачь.
Я буквально отупел от боли.
Вернулись к нашим отрядам мы порознь, лагерь покинули в разных автобусах, до Ленинграда добирались в разных вагонах железнодорожного состава.
Больше я никогда в своей жизни не видел Костю. "Как я это пережил?" - спросите вы меня. Не знаю, как-то пережил. Человек если не умирает, то привыкает, учится жить заново.
Сейчас я зрелый, величаво-чопорный и размеренный профессор истории, обросший множеством различных наград, титулов и званий. Не без заслуг, но и без особенного, свойственного подобным типам, чванства и надменности. Конечно, дожив до почтенных седин, растерявшихся с годами по жизненным тропам, я приобрёл определённый налёт ветхости, но в душе остался тем же восемнадцатилетним юношей, некогда согреваемым крымским солнцем, первой любовью и нежными объятьями молодости. Всё, что произошло так много лет назад со мной где-то под Ялтой, согревает меня и сегодня, вместе таким же, как и я, дородным облезлым котом и тремя замечательными внучатами.
Спасибо тебе, Костя, за всё.