Предупреждение: в рассказе присутствуют сцены жёсткого насилия
Среди густого хвойного леса петляет река. Она тянется далеко, постепенно сужаясь и мельчая к истоку. Места здесь довольно глухие, поэтому народу никого. На высоком обрывистом берегу, где небольшая опушка с красивым видом на лесистую равнину напротив, разбит палаточный лагерь. Отряд юношей и пацанов школьного возраста занят собиранием дров, разжиганием костра, обустройством места и всякими прочими походными делами. Среди нескольких палаток выделяется одна, шатрового типа - командирская и другая, значительно больших размеров, чем остальные - для общих сборов.
Не считая командиров, в отряде шестнадцать парней. Основная группа - старшеклассники. При этом никакого высокомерного, пренебрежительного отношения к другим, а тем более к младшим среди них не ощущается. В коллективе царит порядок и чёткость взаимодействия, полное равенство в обязанностях и ровные отношения со всеми участниками похода. Парни уже больше недели ходят по лесам и возвышенностям, останавливаясь в самых разных местах, иногда не очень приспособленных для стоянок, поливаемые дождём и искусанные гнусом, к тому же ежедневно выполняя по утрам комплекс упражнений на силу и выносливость.
Двое вожаков, обладающих непререкаемым авторитетом и достаточным опытом для подобных прогулок, ведут их самыми разными, иногда им самим до конца неизвестными тропами. Это Александр, суровый двадцатипятилетний атлет по прозвищу Качок, и Прохор, его друг, не такой физически развитый, но по характеру более прямолинейный. Они поднимают пацанов спозаранку, делают с ними зарядку, заставляют их бегать и купаться в холодной воде, самостоятельно готовить себе пищу. А потом начинается длинный многочасовой переход, и никаких послаблений, заминок, никаких жалоб на усталость и боли, никаких "не могу"... Впрочем, парни и сами, боясь среди прочих показаться слабаками, изо всех сил стараются не обращать внимания на всякие неудобства. Сначала терпишь - а потом вырабатывается привычка.
Все они - будущее сообщество, некая "группа влияния" одной из самодеятельных молодёжных организаций. Пока их только проверяют, смогут ли они стать бойцами, чтобы безоговорочно верить лидеру, следовать за ним, выполняя поставленную перед ними задачу.
В данный момент путешественники собрались возле костра и тихо переговариваются между собой по поводу возмутительного события. Сегодня произошло чрезвычайное происшествие: Женька Кузин был уличён в воровстве, он полагал, что пропажи никто не заметит. Уличён он был самим Качком, который подобные вещи никогда не прощал. За проявление низменных качеств характера он сурово наказывал, так что провинившемуся приходилось сразу же решать для себя: либо он всё понимает и "больше так не будет", либо расстаётся с командой насовсем. Однако в их отряде подобный случай произошёл впервые. В данный момент Женька сидел в командирской палатке со связанными спереди руками (скорее для острастки, чем по необходимости), а Качок с Прохором, сурово глядя, давили на него уничижительной речью.
- Тебе теперь не будет никакого доверия, и придётся очень сильно постараться, чтобы вновь заслужить его, - говорил Качок. - Самое поганое то, что ты пытался свалить вину на своего друга. Это вообще уже свинство.
Он встал перед юношей во весь свой здоровенный рост:
- Если ты не попросишь у всех прощения, Прохор сегодня же повезёт тебя назад, домой - и с этого момента мы с тобой не знакомы.
Женьке было досадно, что всё так получилось. Он уже десять раз пожалел о своём поступке, но больше из-за того, что был не слишком осмотрителен во время кражи. Однако о последствиях он, как водится, не подумал. Теперь он вдруг понял, что простым внушением и нарядом вне очереди не отделается. А когда ему связали руки, он стал догадываться, что Качок с Прохором что-то задумали, и теперь немного их побаивался, уткнувшись глазами в пол в ожидании своей участи.
Тем временем у костра все уже всё знали. Ребята с интересом, но довольно тихо обсуждали новость, дошедшую до них из достоверных источников. Женьку будут пороть и, судя по всему, по-настоящему. От их крутых лидеров простым прощением не отделаешься. Это стало известно, когда командиры послали Митька в кустарник нарезать ивовых прутьев, а тот успел перед этим рассказать кому-то о намерениях старших. Возможно, утечка информации была ими предпринята специально, чтобы юноши тоже подготовились морально к предстоящему мероприятию. Ожидание - это всегда интереснее, чем как обухом по лбу. Глядишь, кто-то успеет и попереживать за свою участь в будущем, подумать о своём поведении в коллективе или представить свою заочную месть недругу.
Прохор с Качком намеренно пару раз выходили к юношам спросить их кое о чём и посмотреть на то, как те восприняли известие. Но парни в общем-то не подавали виду, что что-то знают, и тем более ни о чём командиров не спрашивали. Наконец, всё стало ясно окончательно. Митёк принёс пучок прутьев и, по приказу Качка, бросил их посреди лужайки у всех на виду. Приказано было всем построиться в линию. Полтора десятка молодых пацанов кто с настороженностью, кто с злорадным любопытством уставились на предмет недвусмысленного болевого воздействия на тело. Все ждали появления главного виновника "торжества", которого они не видели уже больше часа.
В центре лужайки стояла высокая сосна с толстыми нижними ветвями. Они торчали в стороны почти горизонтально, на небольшой высоте, будто специально предназначенные для того, чтобы кого-нибудь на них повесить. Эта мысль пришла всем в голову ещё до того, как Прохор взял веревку и, раскрутив, перебросил её через сук, подготовив, очевидно, для Женьки неприятную подвеску.
Юношу со связанными спереди руками вывели на всеобщие смотрины. Было тепло, и, как и большинство ребят, он был без футболки, в одних штанах и лёгких теннисках на босу ногу. Увидев общее собрание и обстановку, Женька сразу понял, что ему предстоит пережить нечто неординарное. Первая цель его воспитателей была достигнута: он слегка разволновался. Несколько шагов к центру, любопытствующие взгляды ровесников, болтающаяся на суку верёвка и, самое главное, несколько длинных, ровных и гладких ивовых прутьев, словно специально брошенных у него на пути, заставили его сердце забиться сильнее.
Ни слова не говоря, Качок с Прохором подвели парня к верёвке, подвязали её к рукам, а другой конец сильно натянули, закрепив его на стоящем рядом дереве. Юноша оказался в полуподвешенном состоянии. Он касался земли самыми носками и в принципе пока мог стоять на них. Но было понятно, что долгого напряжения он выдержать не сможет и неизбежно будет просто виснуть на верёвке. Потом от усталости рук опять вставать на носки, потом опять виснуть, и так до изнеможения.
После выполненной подготовительной работы Качок с Прохором выдержали паузу, оглядывая рядовых с надменностью вершителей судеб.
- Цель этого мероприятия вам, наверное, уже ясна, - заговорил Качок. - Любое отступление от правил, а тем более проявление гнусных качеств по отношению к коллективу будет нами жёстко пресекаться. Из-за него я уже дал по шее Лузге, перед которым потом извинился, а этот паразит и не думал останавливаться. Он воровал наше имущество и продавал его в сёлах, куда мы заходили. И делал это неоднократно... Этот парень будет наказан.
Качок указал на Женьку пальцем, как будто тот был каким-то посторонним или малознакомым ему человеком.
- Мы его подвергнем порке. Серьёзной, унизительной порке при всех. И если после этого, испытав боль и обиду, он сожмёт свою волю в кулак и попросит у Лузги и у нас с Прохором прощения, а потом поклянётся в дальнейшем жить только по нашему уставу, он останется в отряде.
С этими словами Качок вплотную подошёл к Женьке. Пока тот только ещё представлял свой позор, но реальность надвигалась на него с неимоверной быстротой. Качок грубым волевым движением спустил до земли Женькины штаны с трусами, снял с него обувь и сдёрнул одежду с его ног, отбросив всё это в сторону. Женька остался стоять перед всеми абсолютно голый, обдуваемый ветерком, рассматриваемый теперь пацанами с явным интересом. Видно было, что этот интерес в их глазах по ходу действия только нарастает.
Его обнажённость была любопытна сама по себе. Гладкое стройное тело, круглая попка, беззащитно свисающее его юношеское достоинство были выставлены напоказ, как на витрине. Но, ко всему прочему, это было не какое-то общее мероприятие, не купание и не баня - все пацаны вокруг были одеты, и все знали, по какой причине именно этот пацан среди них оказался голым.
По предложению Качка парни обступили Женьку кольцом. Предстоящее мероприятие было неотвратимым, и все уже просто ждали зрелища. Они сгруппировались по двое и по трое, кто с кем больше дружил, с лёгким напрягом ожидая начала экзекуции, а некоторые и с лёгкой издёвкой во взгляде. Сегодня был не Женькин день, но всем было чертовски интересно понаблюдать, как его будут лупить прутом по заднице.
Женька вдруг отчётливо понял, что его ожидает через минуту. На правах командиров эти двое и так были грубыми и нахальными со всеми членами отряда, а уж воспользоваться случаем проявить свой властолюбивый нрав на таком удачном примере они не преминут обязательно. И его сейчас высекут как сидорову козу на забаву и себе, и всей ораве этих молодых головорезов. Это будет очень больно. Наверное, он будет громко стонать и дёргаться, но они не остановятся. Женьку беспокоил сейчас не собственный позорный вид, а то, что весь отряд будет видеть его мучения, воспринимая их скорее с наслаждением, чем с сочувствием. Мысль эта пронзила его сознание, и ему стало страшно, поскольку он знал, что его теперь ничто не спасёт.
И точно такая же мысль, только с другим акцентом, мгновенно пронеслась в головах почти всех ребят. При виде его вытянутого в струнку тела, напряжённых мышц, симпатичной упругой задницы каждому уже представлялось, смог ли бы он сам щёлкнуть по ней пару раз? Поскольку порка, очевидно, дело решённое, можно было и пофантазировать на тему лёгкой отместки за несговорчивый нрав парня и нанесённые им прежде обиды. Большинству пацанов Женька был далеко не другом и даже не приятелем.
Тем временем Прохор достал откуда-то забавную вещь. Это была оболочка в виде трусов из мягкой, но достаточно толстой, в несколько миллиметров, резины. Трусы эти изначально держали форму человеческого тела ниже пояса, словно были сняты с какого-то манекена. Сзади они имели два аккуратных полушария, а спереди, на месте расположения детородных органов - круглое отверстие, очевидно, для того, чтобы не стеснять и не сдавливать таковые при их надевании.
- Сейчас примерим ему эту одёжку.
С этими словами Качок вместе с Прохором просунули в эти трусы Женькины ноги и, поднявшись, резко натянули на него резину до самого пояса. Когда они отпустили края, та щёлкнула, плотно обжав ягодицы и бёдра юноши. Качок глубоко провёл рукой между синтетическими полушариями, будто расправляя возможные складки и разравнивая материал на теле, а затем, зайдя спереди, бесцеремонно засунул пальцы в отверстие трусов и с усилием вытащил наружу Женькины член и яйца, заставив того поморщиться от вызванных этими действиями неудобств. Резина была телесного цвета, по чистоте и гладкости мало отличаясь от кожи юноши. Ближе к краям её толщина постепенно уменьшалась, сходя на нет. Она глубоко врезалась ему в попу, ещё ярче подчёркивая её округлости. Было, конечно, видно, что на Женьку что-то надето, но вместе с тем создавалось впечатление, что парень обладает большой сочной задницей.
Лёгкая гримаса разочарования, появившаяся на лицах отдельных пацанов, выдала их мысли. Подоплёка облачения Женьки в столь специфические одежды была понятна, а вместе с тем и ослаб накал страсти, с которой они ждали эту порку.
- Мы, конечно, не изверги и не собираемся его убивать, - пояснил Качок. - Эти трусы я взял у одного любителя садо-мазо. Они специально предназначены для жёсткой порки. Если стегать через них прутом, то он не рассекает кожу и не оставляет серьёзных ран, а болевое воздействие достигается увеличением продолжительности наказания. Сколько будет ударов, мы определим по ходу дела.
Качок выбрал на глазах у Женьки самый длинный и ровный прут, пару раз хлестанул им по воздуху, пробуя его упругость, и зашёл парню за спину. На мгновение вокруг воцарилась тишина, казалось, даже замолкли птицы. Все приготовились к началу экзекуции. Женька бросил растерянный взгляд на Андрея - единственного юношу, с кем он поддерживал более менее дружеские отношения.
Качок приложил прут к Женькиной заднице, словно вымеряя удар, чтобы не промахнуться. Затем он отвёл руку и резко хлестанул парня по тому месту, которое наметил. Тот вздрогнул и сморщил лицо, но не издал никаких звуков. Последовало ещё несколько ударов - Женька терпел. Прут со свистом рассекал воздух и звучно щёлкал по резине, так что если бы не она, юноше пришлось бы очень несладко. Впрочем, он и теперь уже корчил страдальческие гримасы, прикусывая губу, и, наверное, делал он это не просто так. Однако видя, что Женька всё же стойко сносит столь суровые щелчки, большинство окружавших его стало думать, что всё это напоминает им скорее шоу, чем наказание. Они стали подавать голос и дружно реагировать на удары, может быть, даже желая парню чуть более сильной боли.
Качок с Прохором рассчитали всё правильно. Парень, конечно, чувствовал удары, но можно было без лишних опасений вдоволь похлестать его по ягодицам с той только разницей, что не очень ощущалось мягкое место, и не было видно зримого эффекта от этих горячих протяжек, хотя по напряжению его тела, по мелким его подёргиваниям было видно, сколь мало удовольствия доставляет ему эта процедура. Воспитатель парня вошёл в раж. Удары были подготовленными, хлёсткими, заставляя Женьку терпеть из последних сил. Наверное, командиры ждали того момента, когда он сдастся, и собирались пороть его до тех пор, пока он не начнёт громко стонать или даже кричать.
Поначалу было не так больно. Попу обожгло, но он больше испугался резкого звука от удара прута, чем ощутил последствия самого удара. Однако очень быстро задница нагрелась, а резина на ней стала прямо-таки раскалённой. Щелчки стали достаточно болезненными. Женька инстинктивно пытался напрячь ягодицы в тот момент, когда по ним били, но этому мешали трусы, плотно сдавливающие мышцы со всех сторон. Было такое ощущение, что его лишили последней возможности бороться с истязанием, а удары следовали один за другим, и всё сильнее!
И вдруг Качок то ли случайно, то ли нарочно не попал по округлостям и со всего маху хлестанул парня чуть ниже, по ногам. Тот резко дёрнулся и вскрикнул, заставив окружавших его ребят радостно зашуметь от долгожданного события. Если уж унижать, то до конца: подспудно им хотелось, чтобы он кричал, чтобы он сломался и навсегда запомнил этот день. Экзекутор на мгновение остановился, оценивая последствия своего промаха, а потом как ни в чём не бывало продолжил наказание.
Розга теперь жалила беспощадно, Женька не выдержал и стал стонать. При каждом ударе он извивался и сучил ногами, и пацаны, наконец, увидели полную картину порки с её главным, самым впечатляющим атрибутом - нетерпением боли. Лицо юноши покраснело, а его лоб покрылся испариной.
Качок бросил на землю слегка износившийся прут, отойдя в сторону за новым. Женька перевёл дыхание. Задница горела, будто её сняли с горячей сковороды. Парень чувствовал, что даже переминание с ноги на ногу отдаётся болью в ягодицах. Однако он ещё был в себе, его ещё не охватило отчаяние, когда в голове долбит одна-единственная мысль о пощаде. Ему было бесконечно обидно. Обидно доставлять им удовольствие, видеть эти полные жадного любопытства глаза, противные ухмылки на губах. Он их всех ненавидел. Даже Андрея, который, как Цезарь, сложив руки на груди, похоже, с таким же наслаждением наблюдал, как его раздели догола и секут по жопе.
Но вот неспешной походкой со свежей розгой в руке к нему подошёл Качок, встал напротив. Юноше стало страшно.
- Ну что, ты осознал свою вину? Сожалеешь о содеянном? - издевательским тоном спросил Качок.
Упрямиться, конечно, Женька не собирался.
- Да, - выдавил он из себя осипшим от напряжения голосом.
- Что да?
"Теперь они будут выбивать из меня как можно более обидное по форме покаяние. Сволочи", - пронеслось в голове пацана.
- Я осознал свою вину и сожалею о содеянном. Я был не прав, - стараясь говорить твёрдым голосом, произнёс Женька.
Качок выдержал паузу, глядя на него испытующе, потом сказал:
- Уже лучше. Значит польза от наказаний есть.
"Ещё не всё, - подумал Женька. - Сколько ударов осталось? Десяток? Другой? Больше?"
Словно читая его мысли, о которых, впрочем, нетрудно было догадаться, Качок снова рубанул прутом по воздуху и бесстрастно заявил:
- Ещё двадцать ударов. Будет тебе наука на будущее, - и он зашёл ему за спину.
У Женьки бешено заколотилось сердце, он закрыл глаза. Продолжения порки он ждал с большим напряжением, чем её начала до этого, поскольку теперь представлял, насколько это больно, о чём никто здесь совершенно не беспокоился. Он боялся за себя. Качок с Прохором, возможно, только и ждут того, когда он потеряет самообладание. Он готовился к худшему.
Но за прошедшие несколько секунд ничего не произошло, только послышался многоголосый смех. Что-то прикасалось к его яйцам и члену, и юноша глянул вниз. Через резину он не ощутил, как Качок просунул прут ему сзади между ног, под самой промежностью, и теперь тыкал его концом в его гениталии. Пенис с яйцами забавно отходили от ляжек, чуть приподнимаясь, а потом опять падали вниз. Женька почувствовал, что его член начал немного напрягаться. "Нашёл, чем развлечься, ублюдок, - подумал он, однако его сразу же резанула неприятная догадка. - А вдруг у него есть намерение меня...?"
Никаких подобных слухов о Качке и Прохоре не ходило, но это не значило, что подобная тема не могла ими культивироваться в отдельных случаях. Женька был для них удачным моментом, и если он окажется изгоем, то эти двое без проблем смогут его по-тихому оттрахать и отправить назад в город. От подобных мыслей у парня ещё сильнее всё сжалось внутри. Тем временем Качок закончил хи-хи-ха-ха и, подойдя к Женьке вплотную, приподняв прутом его подбородок, сурово заявил:
- Будешь считать свои оставшиеся удары вслух, чтобы все слышали. Понял?
- Да.
- Вот и отлично.
Он снова занял диспозицию, и теперь Женьке уже не пришлось долго ждать припарки. Резкий свист - и жгучая боль пронзила мягкие ткани седалища. Женька сильно дёрнулся:
- А-а-а-а! - в глазах смешались лица зрителей. - Раз.
Затем последовала пауза и новый, не менее хлёсткий, жестокий щелчок. Женька вскрикнул громче.
- Два.
Сейчас ему было наплевать на приятелей, на своё унижение, на болтающуюся у всех на виду свою письку. Он хотел, чтобы всё это побыстрее закончилось, потому как чувствовал, что он уже не в силах терпеть и что может произойти непоправимое. Неизвестно что, но что-то ужасное, гораздо более неприятное, чем это. Последовало ещё несколько горячих.
- Хватит крутиться! Стой смирно, а то добавлю штрафных, - скомандовал Качок.
"И ведь может добавить, сука", - через мучения в Женьке закипала безумная злоба. Додумать ему не дали. Следующий удар заставил его не просто вскрикнуть, а как-то неестественно гаркнуть. Он стиснул зубы, чтобы не выдать свою слабость ещё каким-либо звуком, однако от него требовалось дублировать хлестание счётом.
- Не слышу! - зловеще прогремел Качок.
- Восемь, - тихо произнёс Женька, едва пошевелив губами.
Его голос заметно дрогнул. Стало ясно, что ещё немного, и парень потеряет самообладание. Он уже не мог держать свой гордый вид, ненавидя всех и одновременно не воспринимая их как свидетелей своего опустошительного конца. Но Качок не стал добивать его, тем самым задев самолюбие юноши ещё сильнее. В последний раз нерезко, явно жалея, щёлкнув ему по заднице и услышав такое же хлипкое: "Девять", он отбросил прут и снисходительным тоном, как повелитель, провозгласил:
- Ладно, хватит с тебя.
И отошёл в сторону, чтобы перекурить, будто устал неимоверно.
- Снимите с него это. Лузга, помоги Прохору.
Лузга с удовольствием подбежал к юноше. Он и без того был всецело лоялен начальству, а уж поучаствовать лично в организации такого мероприятия был бесконечно рад. Тем более что ему из-за Женьки действительно досталось. Парни вдвоём оттянули резину в разные стороны и сняли с пацана трусы.
Картина Женькиной попы открылась впечатляющая. Зад был красный, как помидор, и весь исполосован крупными бордовыми рубцами. В двух местах, где прут, очевидно, лёг ровно по старому следу, кожа была даже рассечена, и из раны сочилась кровь. Ещё два вздутых красных рубца пересекали задние поверхности бёдер, чуть ниже ягодиц, от удара, который пришёлся юноше по ногам.
Те парни, что стояли спереди Женьки, перебежали ему за спину. Им не терпелось посмотреть на результаты воспитательной работы. Качок тем временем приказал принести ведро воды. Попросив всех отойти в сторону, он прицелился и выплеснул её аккурат на Женькину задницу. Вся масса воды ударила юношу по жопе, так что он качнулся вперёд, на мгновение потеряв равновесие и вызвав тем самым наиболее громкую реакцию публики.
Теперь предстояла не менее интересная и важная сцена. Чтобы придать суровую торжественность церемониалу, всех снова построили в ряд. Качок прошёлся вдоль шеренги, назидательно заглядывая в глаза каждому. Это был его отряд: маленький, но вполне боеспособный. И теперь все они будут слушаться его ещё лучше, выполнять его приказы ещё ретивее. Он встал перед ними по центру.
Прохор и Лузга отвязали Женьку и вывели его, по-прежнему голого, перед строем, поставив к парням спиной, а точнее, задом. Полтора десятка взглядов, можно было не сомневаться, сфокусировались на иссечённых ягодицах юноши. Руки его ещё были связаны, он всё ещё был отщепенцем, которого наказали, но которому ещё не вернули полноценное членство в отряде. Качок выразительно указал пальцем на то место, которое и так уже было изучено молодыми во всех подробностях:
- Надеюсь, это вы запомните надолго. Это ждёт каждого, кто будет пренебрегать нашими законами или открыто противопоставлять себя команде. Церемониться я с вами не собираюсь. Дисциплина, подчинение, старание. А тех, до кого ещё не дошло, будем наставлять на путь истинный вот таким способом.
Он крутанул рукой, показывая, что юношу надо повернуть. Того развернули лицом к строю, и некоторые из членов отряда только теперь увидели, как по щекам юноши обильно текли слёзы.
Уже когда его кончили пороть, Женьке вдруг стало ужасно обидно, что с ним так поступили. Едкая горечь подкатила к горлу не оттого, что ему было больно, и все видели, как его унижают, а от их удовлетворения, ненасытного желания участвовать в его позоре, наблюдая за тем, как постепенно удаётся вожакам сломить его волю. Хуже нет неожиданно обнаружить врага в том, кому до этого доверял. А когда таких врагов целый отряд? Сейчас он плакал не стесняясь, не думая о том, что все это видят, и он очень сомневался в том, что у кого-то из них возникла хоть малая нотка жалости по отношению к своему бывшему приятелю.
Качок, наверное, был рад больше всех, хотя ничем не выдавал своего настроения. Тем же суровым менторским тоном он продолжал:
- Вставай на колени и проси у нас прощения.
Прохор с Лузгой насильно опустили его на колени. Они встали напротив вместе с Качком как три значительных человека.
- Только не одним словом. Сначала расскажи всем, что ты сделал, объясни, что ты понял всю мерзость этих поступков, и после дай нам соответствующие обещания. Это горько и обидно - каяться в таком виде и поротым, но ты должен через это пройти. Мы все должны тебя услышать. Ну? - они выжидательно на него посмотрели.
Парень молчал, только слёзы, не желая останавливаться, так и текли у него из глаз. "Они просто издеваются надо мной", - думал он. Его разрывали злоба и отчаяние. Он знал, да и многие парни знали, что сам Качок когда-то и воровал, и сдавал ментам своих бывших дружков, а теперь вот представляется честным и строгим наставником. Скотина!
- Мы ждём.
Качок подошёл к нему, сдавил пальцами его щёки, приподняв голову и заглянув в его заплаканные глаза.
- Что молчишь? Боишься говорить сквозь сопли? Не бойся, тебя все прекрасно понимают. Но молчание означает, что ты не прощён и не сможешь быть с нами в одной команде.
Пожалуй, и тот, и другой уже были уверены в том, что их пути теперь навсегда разойдутся. Но сцена ещё не была сыграна до конца. Всем хотелось ещё немного поглумиться над юношей.
- Ну что, будешь говорить? - донимал Качок парня.
- Иди ты в задницу.
Юноша хотел произнести эти слова с презрением, но получилось хлипко. Его голос опять дрогнул, рот забился слюной. То ли от досады на себя за то, что ему не удалось собраться в нужный момент, то ли от переполнявших его чувств он неожиданно плюнул в Качка, но и в этом выглядел нелепо. Плевок не получился, парень лишь слегка забрызгал слюной штаны наставника. Качок даже не пошевелился, сохраняя величественное спокойствие, потом отошёл в сторону, задумавшись. Видно, он не был готов к такому повороту событий.
- Всё ясно, - произнёс он, глядя на Женьку. - Слишком гордый, значит. Только ты зря упрямишься, всё равно будет по-моему. И прощения будешь просить, и на коленях стоять столько, сколько прикажут. А перед этим - умолять о пощаде. Щенок, - он толкнул юношу, тот повалился на бок. - Не понимаю, зачем тебе это надо?
Стало ясно, что парню сейчас не поздоровится.
- Ну-ка, принесли сюда вон то брёвнышко, - скомандовал он ближайшим пацанам.
Ребята снова оживились, но в некотором напряжении, ожидая того, что сейчас будет. Качок бросил на бревно сложенное вчетверо одеяло, и Женьку положили на землю, перекинув через бревно, попой кверху. Ноги и руки у него были связаны, их натянули верёвками вперёд и назад, надёжно закрепив концы на вбитые в землю колья. Таким образом, его пылающая голая задница была оттопырена, очевидно, для дальнейшей экзекуции, а сам он был связан более основательно, чем в первый раз. Докурив сигарету, Качок сел верхом на бревно рядом с парнем.
- Стоять ты, наверное, устал, поэтому мы подготовили тебе более удобную позу. Лежи и наслаждайся.
С этими словами он вытащил из штанов свой широкий ремень, сложил его вдвое, а затем с силой щёлкнул им по больному заду. Юноша вскрикнул, как ошпаренный. Качок, не спуская глаз с бордовых ягодиц, будто любуясь эффектом своей работы, лупил юношу в размеренном ритме, отвешивая ему целую серию горячих. Боль была невыносимая! Парень кричал и дёргался, временами довольно интенсивно, пытаясь вырваться из неволи или повернуться на бок. Молодая упругая попа тряслась от щелчков. На ней уже не было живого места, она вся опухла от наслоения рубцов, а Качок всё подзадоривал наказуемого очередным крепким проходом. Потом он остановился, дав юноше немного отдохнуть. Тот тяжело дышал, как загнанная лошадь, всхлипывая и глотая слёзы.
- Ну что, образумился или продолжим? - спросил воспитатель, приподняв голову Женьки за волосы, и, не услышав ответа, воткнул её обратно в вытянутые руки, затем продолжил:
- Сейчас тебя попотчует Лузга. Садись сюда, - он указал тому на место напротив.
Лузга с готовностью уселся на бревно по другую сторону от парня, поймав брошенный ему ремень, игриво помяв его и пощёлкав им в руках. На его губах промелькнула едва уловимая довольная ухмылка. Однако крепко бить он не решался, видя, что Женька и так уже безмерно страдает.
- Что ты его гладишь, как барышню на свидании! Бей сильнее, - прикрикнул Качок, и Лузга несколько раз выложился по полной.
Он видел, как от его резких движений импульсивно сжимались мышцы ягодиц, а изо рта парня, который ещё утром сравнивал его с дерьмом, вырывался полный мучительного нетерпения вой. Он сразу это вспомнил, даже увидел перед собой гнусную Женькину физиономию в тот момент, и ему понравилось его бить. Он быстро почувствовал удовольствие от того, как вздрагивает истязаемое тело, как вопит этот засранец, как славно жжётся опускаемое на беззащитную жопу его орудие, и, самое главное, от того, сколько теперь безумной злобы имеет этот парень на него.
Однако Женька уже ничего не соображал. Он выл и не знал, когда всё это закончится. Ему было страшно. После небольшого перерыва ремень снова взял Качок, и юноше показалось, будто он уже в аду. Громкие щелчки сотрясали тишину. На их фоне его выразительные крики дополняли действие до картины какого-то жуткого истязания. Парни, стоящие вокруг, давно молчали, угнетённо наблюдая довольно жёсткую порку их ровесника. Через несколько минут тот поплыл.
- Хватит, хватит, сука! Больно! - сквозь сопли взмолился Женька.
- Не то говоришь, стервец, - изголялся Качок, отвешивая по больному заду в очередной раз.
- А-а-а-а! - гортанно и громко протянул парень, чувствуя свой конец.
Он в последний раз дёрнулся, взглянув на крепко стягивающие его верёвки, и, как-то неестественно взвизгнув после сильного удара воспитателя, заплакал навзрыд:
- Прости, прости, хватит! Я мерзавец, я урод, - охрипшим от натуги голосом сквозь сопли и слёзы заголосил он.
- Так, так, отлично. Давай продолжай, - и Качок всадил ему столь же больно, как до этого.
- Я поступил по-свински, пытаясь на вас на... - он громко всхлипнул, - ...житься. Я нечисть!
Он голосил без остановки, поскольку удары не так часто, но всё ещё донимали его.
- Я осознал свою вину! Прости-и-те! - это был рёв замученного в концлагере. - Прошу-у-у!
Пожалуй, теперь на него было больно смотреть. Кое-кто из парней потупил взор. Качок чуть задумался, последний раз хлёстко рубанул парня по ягодицам и опустил руки, поднявшись с видом человека, выполнившего свой священный долг.
- Вот так, - и он бросил ремень на Женькин зад.
Парни стояли не шелохнувшись. Даже Прохор с Лузгой.
Потом Качок подошёл и присел на корточки у головы юноши. Тот рыдал не останавливаясь. Будто отец, Качок положил руку на его голову, мгновенно став добрым и отзывчивым:
- Ничего. Всё нормально. Ты попросил прощения, и это самое главное. А то, что тебя пороли... - он окинул взглядом ребят. - На твоём месте мог быть любой, так что не отчаивайся.
И с этим он удалился.
Женьку развязали. Он всё ещё плакал, продолжая валяться голым, уткнувшись в землю. Ещё несколько минут до костра доносились его всхлипы и прорывавшиеся вдруг после некоторого затишья отчаянные рыдания.
Тот самый Андрей, что жил с ним в одной палатке, бродя по берегу как неприкаянный, в конце концов не выдержал и, подойдя, опустился рядом с парнем на колени. Не глядя на избитое место, он положил руку на его чистую ровную спину и погладил его как самого дорогого на свете человека.
- Не надо, Жень. Успокойся. Всё прошло. Поверь, ребята просто ошарашены... Если ты думаешь, что это твой позор, то это не так. Мы по-прежнему с тобой на равных.
Слова про позор дались ему с большим трудом. Однако произнеся их, он уже готов был говорить дальше, подбадривая парня, давая тому понять, что никакой он не изгой, что он их друг, и всё будет о"кей, всё перемелется. Но Женька бешено взбрыкнулся, отбросив его руку. Он поднял голову, и Андрей даже отпрянул, увидев его озлобленное, красное, залитое слезами лицо.
- Иди на хуй, сука! - вскрикнул он. - Ты такой же, как все! Все они - уроды! Тебе интересно, как вздрагивает жопа от кнута?! Как она краснеет и пышет огнём? На, смотри! - и он вскочил на ноги, оттопырив свой зад и чуть ли не сунув его Андрею в лицо.
Все, кто был у костра, обернулись, с изумлением вытаращив на него глаза. Но никто не улыбался: скорее, реакция была такой, будто они наткнулись на тело утопленника. Андрей понимал негодование друга, однако в публичных разборках участвовать не хотел. "Ему, конечно, тяжело, но сейчас он псих", - промелькнуло у него в голове.
- Ну, как хочешь!
Он отодвинул ладонью задницу друга, направившись к остальным, а Женька остался стоять вполоборота к нему, с надутыми губами, косо, исподлобья глядя на массу своих ровесников и всецело ощущая свою ничтожность. Пожалуй, теперь его злоба на них выглядела нелепо, потому что одежда его лежала у костра, и никто ему не собирался её нести...
Женьку позвали в большую палатку, постелив ему отдельно в углу и запретив кому-либо туда входить. Он полез драться с Качком, и его опять связали. Поняв, что с парнем теперь житья не будет, поскольку тот может выкинуть всё, что угодно, Качок решил отправить его обратно в город. Утром, оставив пацанов в лагере ещё на одну днёвку, Качок и Прохор отвели Женьку до ближайшего селения, а оттуда на попутке добрались до станции пригородных поездов.
Дожидаясь электрички в соседнем со станцией лесу, они принялись стращать парня, предупреждая его о том, чтобы он помалкивал о случившемся, что у них много друзей, и в случае чего ему будет ещё хуже. То ли он вёл себя слишком вызывающе, то ли изначально так было задумано, но отпустить парня просто так они не захотели. Заклеив ему рот скотчем и вторично стянув с него портки, они грубо и цинично лишили его девственности, по очереди поимев его в больную, всю в синяках и полосах, молодую узкую попку. В бессильной ярости он опять стонал от боли. Единственным плюсом во всём этом деле для Женьки было то, что этого никто больше не видел. После череды злоключений его запихнули в пустой вагон электрички и пожелали ему приятной поездки.