Никита сидел на каменистом морском берегу, время от времени кидал мелкие камешки в воду и хмурился, глядя на расползающиеся круги. Настроение у него было отвратительное, а портила его необходимость принять трудное решение, и быстро. Он обещал дать ответ завтра утром. Сейчас уже почти стемнело, а стало быть, утро не за горами. Никита вздохнул и принялся снова перебирать все "за" и "против", но вдруг поймал себя на том, что просто уговаривает сам себя принять решение "за". Ведь выхода-то у него, по сути, не было.
Дело в том, что Никита наконец-то нашёл работу, причём не где-нибудь, а на рыболовецкой шхуне. Два месяца назад он сбежал с сельской мануфактуры купца Пахомова, где с раннего возраста работал в ткацком цехе подметалой и которую ненавидел всем сердцем. За тридцать вёрст он ехал в Архангельский порт, чтобы увидеть море. Море... Никита грезил о нём уже давно. Стать юнгой - предел его мечтаний! Да ещё на парусном судне!
Всё было бы прекрасно, если бы не одно существенное "но". В разговоре с боцманом выяснилось, что в его обязанности будет входить нечто такое, на что он никак не мог уговорить себя пойти. Короче, его откровенно предупредили, что ему придётся подставлять задницу матросам. Вот те, бабушка, и юрьев день!
Самое паршивое было в том, что никакой другой работы Никита найти не мог. Он уже больше месяца ошивался в порту, и ничего. Оказалось, что таких, как он, "юных романтиков", мечтающих о море, здесь полным-полно. И в его возрасте здесь даже работу полового в трактире не найти - всё забито. А в юнги вообще не пробиться, так как там всё позанимали холёные дворянские детишки из местного морского училища. Эти противные гардемаринчики с гордым видом расхаживали по набережной, и каждый, похоже, ощущал себя будущим адмиралом. А у Никиты с утра маковой росины во рту не было - деньги закончились.
То, что на флоте во время рейса на судах ебут молоденьких матросов, Никита тут, в порту, слыхал уже не раз, и это даже будоражило его воображение. Только вот не думал он, что ему самому так быстро придётся столкнуться с этим. В общем и целом, секс с мужчинами его совсем не пугал. Никита уже года три как осознавал себя гомосексуалистом. Сначала он был в шоке, потом как-то свыкся с этой мыслью. Окончательно он успокоился, когда попробовал переспать с девушкой, и у него это получилось. Без особого удовольствия, правда, но смог. Значит, если что, то он сможет и жениться. А к кому его больше тянет - это уж его, Никиты, личное дело.
Опыт мужеложства у парня тоже был. Он трахался с сыном сельского старосты. Тот хоть и щуплый, но дубина у него о-го-го оказалась, Никита даже в какой-то момент пожалел, что его соблазнил. Потом был приезжий из города землемер, который провёл в их селе пару месяцев и почти всё это время драл Никиту во все дыры. Жаль, что он уехал, отличный был любовник. Позже Никита сам имел кузнеца из соседнего села. Тот почему-то любил только давать, а сам парнишку ни разу не тронул, но он так сладко стонал, когда Никита долбил его здоровенную задницу своим членом, что парень просто улетал. Короче, мужской секс - это здорово! Но давать всему экипажу... это перебор. Да и вообще, такая работа сильно смахивала на проституцию, а к ней Никита был совсем не готов.
Но вздыхай - не вздыхай, а жрать-то что-нибудь надо! К тому же, он будет ходить в море. В море! Последним доводом, окончательно успокоившим Никиту, стало то, что ходить он будет именно на шхуне, а не на грязном дымном пароходе. Суда с паровыми двигателями постепенно вытесняли парусные шхуны во всех портах - прогресс, мать его. Но рыбу пока ещё ловили на парусниках. Закрыв глаза, Никита представил себя под белыми парусами, и это последнее "за" перетянуло чашу весов в сторону согласия с условиями договора.
Утром в назначенный час Никита уже поднимался по трапу на четырёхмачтовую шхуну, носящую имя "Вестник". Ещё вчера, подходя к этому судну впервые, Никита усмехнулся: кто ж это умудрился дать кораблю такое "газетное" название? Но теперь ему было не до смеха. Ступая на палубу, он чувствовал, как мелко и противно дрожат его колени. Боцман принял его в той же каюте, что и вчера, и с той же сальной улыбочкой.
- Я согласен, - просто сказал Никита.
- Не так быстро, парень, - улыбка на красной боцманской физиономии как-то окривела и стала ехидной, - надо проверить, годишься ли ты для этого дела, подойдёшь ли ты нам. Проверить надо...
- Проверяйте, - обречённо вздохнул Никита.
Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, как будет проводиться эта "проверка".
- Раздевайся.
Боцман не потрудился даже запереть дверь каюты. Он имел Никиту прямо на столе. Сначала сзади, потом положил на стол на спину, а сам навис сверху, потом повернул паренька на бок, потом ещё как-то крутил его и вертел. Никита не привык к такому разнообразию. Ему даже захорошело, чего он никак не ожидал, поскольку этот красномордый боцман не вызывал у него ни малейшей симпатии. Парень стал постанывать и подмахивать задницей, подаваясь навстречу доставляющему такое удовольствие члену боцмана. Кончить, правда, он не смог, но удовольствие получил, особенно в тот момент, когда принимал в себя порцию горячей спермы своего нового начальника.
- Всё. Вставай, одевайся, - бросил ему боцман, снова усаживаясь на своё место за столом.
Растерянно натягивая штаны и рубаху, Никита почувствовал, что сперма медленно вытекает из него.
- Мне бы в туалет, - краснея, промямлил он.
Боцман взглянул на него как будто удивлённо.
- Ну, иди. Гальюн найдёшь, или проводить?
- Найду.
Через пять минут, когда Никита вернулся в каюту, боцман взглянул на него сухим канцелярским взглядом.
- Ты нам подходишь. Завтра приходи на судно, начнёшь работать. Отходим через три дня.
- А мы надолго в плаванье?
- На четыре месяца.
- Четыре месяца? А почему так долго?
- Почему долго? Ничего не долго. В Выборг идём, потом в Гельсингфорс.
Вот это да! Так он пойдёт не просто рыбку ловить, а в настоящее плавание! Увидит другие города, другие страны! Принятое решение показалось Никите абсолютно верным.
***
Через месяц с небольшим судно уже входило в Выборгский порт. Попав в город, Никита первым делом пошёл искать кабак. Ему хотелось напиться. В стельку. Он ненавидел шхуну "Вестник", он ненавидел флот, он ненавидел море!
В первые дни матросы на судне к нему присматривались. Ебали его, в основном, только боцман и старпом. А дня через три после отхода в море вдруг понеслось! Ощущение у парня было такое, что моряки ни о чём, кроме секса, думать в принципе не могут. Сначала Никита пребывал в счастливом заблуждении, что его будут трахать максимум пару-тройку раз за день. Ага, как же! Пару-тройку раз - это каждый матрос с ним проделывал за день, да ещё и ночью столько же! Самое поганое было в том, что основных обязанностей с него тоже никто не снимал. Драить палубу, натирать медь, чистить картошку, складывать канаты - и всё это в промежутках между поревом! Ночью ему поспать тоже толком не давали, и концу второй недели на судне Никита просто качался от усталости.
К счастью, примерно в это же время он заметил, что "натиск" возбуждённых матросов стал потихоньку ослабевать. Видимо, они так набросились на него, потому что он был новеньким, а как только Никита им немного поднадоел, так они от него и отстали. К приходу в Выборг парня ебали раз по десять в день, не больше, и ночью ему пару раз удавалось-таки отоспаться.
Но усталость - это ещё не всё. Мерзко было на душе у Никиты. То, что не для него такая жизнь, он понял довольно быстро. Ему не нравилось то, что его используют. Ему не нравилось чувствовать себя шлюхой. Ему не нравилось заниматься сексом со случайными людьми, которые ему порой были откровенно неприятны. Он уже думал о том, а не бросить ли ему шхуну и не остаться ли в Выборге. Но денег у него по-прежнему не было - жалованье должны были выдать только в конце плавания, а сейчас ему, как и всем остальным, кинули всего лишь несколько монет, чтобы только на выпивку хватило. Вот на выпивку он их и потратит!
Лишь осушив третий стакан вина, Никита почувствовал, как начинает таять лёд в его сердце. Может быть, жизнь и не так уж отвратительна, ведь это как посмотреть... Никита решил сбавить обороты и, взяв четвёртый стакан вина, не опрокинул его залпом, а стал смаковать маленькими глотками. Почувствовав, что хмелеет, парень уселся в дальнем тёмном углу кабака и стал молча наблюдать за другими посетителями. Пил он почти без закуски, и постепенно хмель всё больше кружил ему голову. Вдруг ему жутко захотелось с кем-нибудь поговорить о своих бедах, а в какой-то момент Никита почувствовал, что готов расплакаться. "Вздор какой! Надо взять себя в руки", - подумал он, вытирая увлажнившиеся глаза.
В эту минуту его внимание привлёк молодой блондинистый парень, вошедший в питейный зал. Блондин шёл по проходу меж столов так уверенно, что сразу чувствовалось: он здесь завсегдатай. Это был красивый юноша, примерно ровесник Никиты или чуть постарше. А привлекал он внимание, главным образом, своей походкой. В его движениях ощущалась какая-то кошачья грация, свойственная скорее женщинам, нежели мужчинам. Легко покачивая бёдрами, он пересёк зал и подошёл прямо к столику, за которым сидел Никита.
- Привет, - буркнул он, даже не взглянув на Никиту, и обернулся на дверь.
Блондин был явно чем-то недоволен.
- Привет, - ошарашенно выдавил из себя Никита.
- Бля, с клиентами сегодня полный облом! Один дохлик какой-то попался, и всё! А я, главное, хочу, прям не могу - хоть сам себя трахай!
Открывший рот Никита не нашёл, что на это ответить, а блондин спокойно взял его стакан с вином и отхлебнул глоток.
- Фу, кислятина, - он с отвращением вернул стакан владельцу. - Лучше бы водки взял... А у тебя-то как здесь? Тоже голяк?
- Голяк? - Никита во хмелю соображал туго.
Блондин наклонился к нему поближе и вдруг расхохотался, да так весело и заразительно, что на них стали оглядываться, улыбаясь, остальные посетители.
- Извини, - сказал он, отсмеявшись, - я тебя в темноте за одного из наших принял.
- Из ваших? - всё так же рассеянно промямлил Никита.
- Ой, да ладно, не начинай, я же извинился! Или тебе со шлюхой за одним столом сидеть противно? Так я могу и уйти.
Блондин легко поднялся на ноги и уже повернулся, чтобы отойти от столика, когда Никита неожиданно для себя самого схватил его за руку.
- Не уходи, пожалуйста!
- Уверен?
- Конечно. С чего мне должно быть противно? Я же ничем не лучше тебя!
И тут долго сдерживаемые слёзы, выйдя из-под контроля, предательски поползли по щекам Никиты. И вновь ему до безумия захотелось с кем-то поговорить. Не успев даже узнать имени этого парня, Никита рассказал ему всё. Всё, начиная с того момента, как он приехал в Архангельск. Рассказал, как мыкался без работы, как колебался, принимая предложение с "Вестника". Как ему понравилось в первый раз с боцманом. Как потом этот боцман жёстко трахал его вместе со старпомом с двух сторон. Как ему приходилось столько сосать, что начинало сводить челюсти. Как один из матросов так глубоко засовывал ему в горло свой хуй, что его один раз чуть не вырвало. Как он уставал до такой степени, что порой отключался и засыпал в процессе ебли. Он всё говорил, говорил, а его визави внимательно его слушал, время от времени задавая парню наводящие вопросы. Потом они вместе что-то пили: то ли вино, то ли водку - это Никита уже плохо помнил. Его новый знакомый тоже ему что-то рассказывал, но у него это в памяти не отложилось. Запомнилось только, что блондин родом был из Саратова. Почему-то из всех слов в голове засел только этот Саратов. А потом Никита просто вырубился.
Проснулся он с жуткой головной болью. Открыл глаза, огляделся. Комната незнакомая. Он лежит на постели. Тускловатый утренний свет пробивается через задёрнутые шторы. Никита потёр заспанные глаза и только хотел потянуться, как вдруг краем глаза заметил нечто, заставившее его подпрыгнуть на кровати от неожиданности. Рядом с ним, разметав золотистые волосы по подушке, сладко спал его вчерашний случайный знакомый. "О-па! - подумал Никита. - Так я ещё и переспал с ним? Интересно, кто кого: он меня, или я его?" Ему вдруг стало неловко, а, вспомнив свои вчерашние откровения, он смутился окончательно. Смотреть этому парню в глаза при свете дня ему совсем не хотелось. Медленно, стараясь не разбудить блондина, Никита выполз из-под одеяла, молча оделся и тихо-тихо выскользнул за дверь.
***
Два дня спустя Никита возился с канатами на судне. Все потихоньку готовили шхуну к отходу, который был назначен на завтра. Вдруг с берега кто-то звонко крикнул:
- Эй, Никита!
Обернувшись на крик, парень увидел на берегу своего недавнего знакомого и нахмурился. "Чего ему здесь надо? - подумал он. - И как он меня нашёл? Ах, да! Я же сам ему название судна сказал".
- Чего тебе? - спросил он, подойдя ближе к борту.
- Помнишь меня? Спустись на десять минут, разговор есть.
- Какой разговор?
- Деловой.
Никита вздохнул и пошёл к трапу, дорогой пытаясь вспомнить, как зовут парня. "Юрой, кажется... Да, точно, Юрка! Уф, хоть это вспомнил!" - облегчённо вздохнул он, спускаясь на берег. Когда парни уселись на парапете набережной, Никита смущённо поёжился, пытаясь угадать, что за "дело" может быть к нему у местной шлюхи.
- Ты чего тогда так тихо слинял? Разбудил бы меня.
- Я торопился, - соврал Никита.
- Жаль, я поговорить с тобой хотел утром. Но можно и здесь. Хочу тебе кое-что предложить.
- Что?
- Хочу занять твоё место.
- Чего?! - вытаращился на него Никита.
- Ну, или, по крайней мере, в помощники к тебе устроиться. Разделим обязанности. Ты будешь палубу драить, а я матросов обслуживать. Жалование можешь себе забрать, у меня есть деньги, - с улыбкой пояснил Юрка.
- Не въеду, зачем тебе это?
- Зачем-зачем... Надо. Когда ты мне о своём житье-бытье рассказал, я аж обзавидовался весь! Понимаешь, Никитка, как бы тебе это объяснить? Мне секса надо много. Очень. Ну, вот так уж я устроен. А здесь дела у меня плохо идут. Матросам мужские задницы ещё в плавании надоедают, и когда они на берег сходят, им только баб подавай, на парней они и не смотрят. Ко мне только конченные педерасты клеятся. А я хочу, чтобы меня нормальные мужики отымели по полной программе. Натрахаться я хочу хоть раз в жизни, что тут непонятного?
- Так это... капитан же не согласится. И боцман тоже. Зачем им два юнги на корабле?
- Ты им меня покажи, а там посмотрим, - хитро усмехнулся Юрка.
Резон в его словах, безусловно, был. Сейчас, при свете дня, Никита смог уже нормально рассмотреть своего знакомого и вновь поразился его красоте. Особенно покоряли огромные тёмно-серые глаза и брови с изящным изломом. "Хоть картину пиши", - подумал Никита.
- Тебе лет-то сколько? - спросил он Юрку.
- Восемнадцать.
- Да ну? А выглядишь моложе.
- Знаю.
Никита чуть помедлил, обдумывая ситуацию.
- Ладно, идём.
Боцман слушал Никиту молча, не сводя при этом глаз с Юрки, и, видимо, внешний вид будущего второго юнги убеждал его куда больше, чем Никитины доводы.
- Жалование одно на двоих получать будете, - буркнул он.
- Идёт, - ответил Никита.
- Ай, чёрт! - вдруг расстроенно вскрикнул боцман. - Фролов-то всё равно не согласится. Лишний рот на корабле, лишняя койка, да и вообще...
- Кто такой Фролов? - шепнул Юрка Никите.
- Капитан наш.
Боцман ещё минуту колебался, а потом махнул рукой.
- А-а, попытка не пытка. Идём.
Он кивком головы велел Юрке следовать за собой. Никита, хоть его и не звали, поплёлся следом. Дойдя до капитанской каюты, боцман бросил пацанам:
- Ждите здесь, - и, оставив их в коридоре, зашёл внутрь.
- А почему он капитану меня не показывает? - шепнул мне Юрка.
- Кажется, Фролов юношами не интересуется. Меня, во всяком случае, он ни разу не имел.
- А может, ты ему просто не нравишься, - усмехнулся блондин, на что Никита показал ему язык.
Разговор за дверью каюты проходил, видимо, напряжённо. Робкий голос боцмана всё чаще заглушался громким басом Фролова. Парни уже могли разобрать обрывки фраз:
- Нет, я сказал! - гремел капитан. - Ты и так судно в плавучий бордель превратил! Сколько раз я требовал это прекратить?! Уволю, к чёртовой матери, и тебя, и твоих шлюх!
Вдруг тяжёлые шаги стали приближаться к парням, и дверь распахнулась. На пороге каюты стоял капитан, державший своей громадной ручищей за шиворот испуганного боцмана. Прямоугольник света выхватил из тёмного коридора хрупкую фигуру испуганного Юрки, стоящего прямо напротив двери в каюту. Увидев его, капитан застыл и медленно разжал руку, сжимающую боцманский воротник.
- Это он? - спросил Фролов, рассмотрев паренька хорошенько.
- Да, - хрипло ответил боцман, потирая шею.
Капитан помолчал. Потом его грубоватое лицо с массивной челюстью вдруг исказилось каким-то болезненным выражением.
- Делайте, что хотите, - только и сказал он, вернувшись в каюту и захлопнув за собой дверь.
- Ну, что, пацаны? Наша взяла! - улыбаясь, обернулся к ним боцман.
***
Появление второго юнги было встречено на корабле с подлинным энтузиазмом. Как ни много матросы поначалу трахали Никиту, его "заместителю" досталось ещё больше, но тот не жаловался. В общей каюте для Юрки разложили на полу широкий матрас и отгородили его от других занавеской. Почти всё время красавчик валялся голым на этом матрасе, ведя приём жаждущих его тела матросов. Занавеску не всегда задёргивали, и Никита имел возможность регулярно наблюдать за тем, как имеют Юрку. Ему нравилось смотреть на это. Зрелище было возбуждающим. А сладострастные стоны второго юнги не оставляли места для сомнений в том, что Юрка получает истинное удовольствие от процесса. Тот старался отдёргивать занавеску почаще, ему нравилось, когда на него смотрят. Он любил показывать себя матросам, прогибался, как кошечка, демонстрируя всем желающим свою пухлую попку с неприлично разработанной дырой. Ещё он умел сжимать её, потом расслаблять, так что дырка то открывалась, то закрывалась. Это у любого вызывало стояк, и его ебали снова и снова.
Особенно Юрка любил матросов с большими членами. Был в экипаже один татарин, которого парень обслуживал с особым удовольствием, поскольку хуй у того был, как у коня.
- Асанчик, иди ко мне, - сладко шептал Юрка со своего матраса, едва завидев татарина, и призывно двигал попкой.
Асан всегда охотно откликался на этот призыв, и Никита вновь и вновь наблюдал за тем, как на спине у блондина появляются бисеринки пота, когда он выгибает спину от удовольствия, доставляемого ему этим огромным хуем.
Ещё Юрка любил сосать. Иногда по два-три матроса обступали его, спустив штаны, а он сидел на полу и поочерёдно с жадностью сосал их члены, сладко причмокивая. Иногда парень поднимался на верхнюю палубу, но и здесь его не оставляли в покое. Матросы сразу лезли к нему обжиматься, лапали его, как хотели. Только присутствие капитана могло заставить их не распускать руки.
Капитана Юрка боялся. По крайней мере, до одного случая. Как-то утром паренёк вышел на палубу, где его тут же стали тискать матросы. Он, разумеется, не сопротивлялся, а напротив, стал в ответ поглаживать их вздыбленные бугорки на штанах. Во время этой эротической сцены вдруг, откуда ни возьмись, появился капитан. Увлечённые матросы его поначалу не заметили. Фролов некоторое время наблюдал за тем, как постанывающему Юрке несколько мужиков залезают в штаны, а потом крикнул:
- Эй, ты, сучонок!
Матросы, моментально оставив пацана, рассыпались по палубе. Юрка, подтягивая сползшие штаны, испуганно воззрился на капитана.
- Иди за мной! - скомандовал тот и быстро пошёл в направлении своей каюты.
Юноша, разумеется, послушно поплёлся за ним. Лишь спустя два часа Юрка вновь поднялся на палубу. Двигался он как-то осторожно, широко расставляя ноги. Взволнованный Никита подошёл к нему.
- Что он тебе сделал?
Юрка посмотрел на своего товарища и блаженно улыбнулся.
- Понятно, - усмехнулся Никита.
- Тебе повезло, что он тебя не имел, - хмыкнул блондин. - Ты бы видел его размер!
С того дня Юрка стал регулярно пропадать в каюте капитана...
Жизнь Никиты на судне как-то устаканилась. На его задницу больше ни один человек не покушался. Оно и понятно: никакой конкуренции с гиперсексуальным блондином он не выдерживал, и не только потому, что Юрка был красивее. Просто тот был, ко всему прочему, несколько женоподобен, а у Никиты была внешность нормального мужика: никакой хрупкости и изящества.
В Гельсингфорсе Никита отметил свой день рождения. Отмечали на двоих с Юркой. Во время стоянки ненасытные матросы всё-таки отпустили парня, и они вдвоём с Никитой два дня кряду бродили по городу - за границей оба были в первый раз. Город Никите понравился, хотя он совсем не соответствовал своему резковатому и грозному названию, оказавшись аккуратным и тихим европейским городком. Ещё одна приятная неожиданность ожидала здесь Никиту: ему выплатили жалование за первую половину пути. Видимо, капитан хотел дать матросам возможность купить что-то за границей, но Никита ничего тратить не стал. Узнав в Архангельске, что такое голод, он стал очень бояться безденежья.
На обратном пути шхуна снова проходила через Выборг, где была запланирована трёхдневная стоянка. Опершись на борт, Никита и Юра смотрели на приближающуюся старинную крепость.
- Не желаешь вернуться на своё прежнее место? - с улыбкой спросил Юру Никита.
- Уже подумываю об этом иногда, - наморщив нос, ответил блондин. - Но пока ещё рановато. Вот через месяц, когда до Архангельска дойдём, я думаю, они меня совсем укатают. Тогда и сойду.
- Ну, как знаешь. Покажешь мне город сегодня? Ты здесь всё-таки жил столько...
- Не-е, я сегодня в город не пойду. Вся команда в увольнение идёт, а я хочу остаться здесь и отоспаться как следует.
- В объятиях капитана? - ехидно спросил Никита.
- С ним, пожалуй, отоспишься, - хмыкнул в ответ Юрка.
В одиночестве Никита отправился бродить по городу. Сперва он по старой памяти навестил кабак, где познакомился с Юркой, затем пошёл на рынок у "Толстой Катьки" - так местные жители называли приземистую круглую башню недалеко от набережной. Торговый день был в самом разгаре, и народу на рыночной площади хватало. Никита ничего покупать не собирался, но кошелёк с выданным в Гельсингфорсе жалованием с собой захватил, и ему приятно было ощущать эту тяжесть в кармане. И он чуть за такую радость не поплатился.
К счастью, ощущение тяжести и спасло его от очередной полосы безденежья. В какой-то момент Никита почувствовал, что кошелёк перестал оттягивать его карман, и в последний момент успел схватить за шиворот чумазого пацана, в загребущие руки которого перекочевала Никитина собственность.
- Ай, дяденька, пустите! - заверещал тот.
Кошелёк, звякнув, упал на землю. Никита поднял его свободной рукой, но воротник пацанёнка не выпустил. Тот верещал и извивался, словно уж. Вокруг стал собираться народ. В чём дело, люди поняли сразу, и Никита удивился тому, как озлобленно рыночный люд накинулся на пацана. Видно, воровство в торговых рядах всех уже порядком достало.
- Вот ведь паршивец, а? Такой маленький, а уже в уголовку метит!
- В участок его сдать, и все дела!
- Уши ему надрать хорошенько!
- Щас мы тя быстро пристроим, рожа бандитская!
Опешивший от такой агрессии Никита всё ещё держал пацана за ворот, а тот только тихонько и испуганно хныкал:
- Отпустите, дяденька...
Кто-то позвал полицию. Рослая фигура полицейского, выросшая за чужими спинами, раздвинула плечом толпу:
- В чём дело, граждане? Что за шум!
- Да вот, господин полицейский, пацан кошелёк украл. Беспризорник, наверное, - выкрикнул какой-то хлыщ из толпы.
И тут Никита вышел из ступора.
- Ничего он не украл! - вдруг неожиданно для самого себя заявил он. - Я его знаю. Мы просто поссорились.
- Как же не украл?! - возмутилась торговка рядом.
- Ничего он не украл! - снова гаркнул Никита. - И он не беспризорник. Я знаю, где он живёт. Я его сейчас к родителям отведу!
И с этими словами Никита вместе с пацаном стал пробираться через толпящийся народ к краю рынка. Толпа ревела и возмущалась, но остановить их никто не решился. Полицейскому, видимо, тоже неохота была разбираться в этом деле, и он позволил им беспрепятственно покинуть место происшествия. Как только они завернули за угол, оставив позади озлобленных торговцев, Никита выпустил воротник пацана.
- Ладно, парень, давай вали отсюда, пока цел, - он развернулся и зашагал прочь по улице.
Спустя пять минут он обернулся и с удивлением увидел всё того же пацанёнка, следующего за ним на некотором удалении.
- Тебе чего?
- Ничего, - ответил тот, словно бы даже обидевшись на такой вопрос.
- Ну, так иди отсюда!
Никита зашагал дальше. В конце улицы он снова обернулся. Пацан по-прежнему был тут.
- Ты чего за мной ходишь, а?
Тот опустил голову и ничего не ответил, разглядывая придорожную траву. Никита присмотрелся к нему повнимательнее. "А ведь действительно, наверное, беспризорник. И идти-то ему, небось, некуда... Так, а я что с ним делать буду?". Пацан подошёл к Никите чуть поближе и спросил:
- Ты моряк?
- Нет, я Папа Римский! По одежде, что ли, не видно?
Паренёк смутился и вновь опустил голову. Никита замер в нерешительности а потом вдруг спросил:
- Ты голодный?
Через полчаса они сидели за столиком открытого кафе, и пацан уплетал печёную картошку с мясом так, что за ушами трещало. Никита спокойно разглядывал его. Симпатичный, глазастенький, волосы рыжеватые, чумазый носик в веснушках, весь нахохленный какой-то и деловой, как воробей на помойке. Смешной малый, на лисёнка похож. Никита его так и прозвал про себя: Лисёнок.
- Тебя как зовут-то?
- Васька, - ответил тот, - а тебя?
- Никита.
Лисёнок вдруг улыбнулся такой доброй и открытой улыбкой, что Никите сразу стало с ним уютно и тепло.
- Слышь, Васька, ты местный? Можешь мне город показать? А то я здесь всего на три дня, а куда идти - не знаю, - в ответ Лисёнок только улыбнулся ещё шире и закивал головой.
Они не расставались целый день. Сначала обошли достопримечательности, а потом стали просто бестолково бродить по городу. Болтали. В основном, конечно, болтал пацанёнок, про жизнь свою несладкую рассказывал.
Васька действительно оказался беспризорником. Убежал из приюта полгода назад: били их там. В приюте он прожил всего год, а до этого жил с родителями в небольшом селе под Выборгом. Родители умерли от холеры, других родственников не оказалось, вот так и остался парень без присмотра. Попрошайничал, рылся на свалках в поисках еды, иногда воровал. Ночевал тоже где придётся: в подвалах, на чердаках. Ни читать, ни писать Васька не умел. Родители когда-то его учили, но он уже перезабыл всё, а в приюте им один Закон Божий вдалбливали в головы. А жаль, паренёк был смышлёный! Никита ему о своей жизни рассказал, хотя, понятно, о сексуальной ориентации не упомянул и в подробности своих недавних обязанностей на шхуне "Вестник" не вдавался.
На следующее утро, сойдя с корабля на пристань, первым, кого увидел Никита, был Васька. Он сидел на парапете, болтая ногами, и ждал. Снова они бродили по городу и болтали.
- Ты меня извини за кошелёк, - вдруг ни с того ни с сего сказал Лисёнок.
- Чего это ты вспомнил? Хотя, конечно, гадость это была знатная.
- Здесь многие этим живут, - надулся Васька.
- А если многие тут убийствами промышлять будут, ты тоже к этому делу пристроишься? Тоже мне, отмазку нашёл! Пожалуйста, Васька, если сможешь, придумай какой-нибудь другой способ прокормиться!
- Ну, да... Я знаю, что воровать - это грех, - промямлил пацан.
- Да не в грехе дело! Как тебе это объяснить? Я в Архангельске сам голодал, а за эти деньги мне знаешь сколько всего пришлось вынести! А в итоге что? Опять голодать? Да ладно со мной, я бы без этих денег, может, и не умер бы. А вот представь: приезжает из деревни мужик муку продавать, он целый год горб ломал, чтобы семью прокормить, это всё, что у него есть. Вот продал он её, а кошелёк раз - и украли! И всё! Семью кормить нечем. Как он домой приедет, что жене скажет? А дальше что? Дети у него будут худеть день ото дня, собака на дворе больше свою косточку не получит, кошка будет с голода мяукать в углу, а молока ей никто не даст...
Никита пытался сделать свою нравственную речь доступной для понимания Васькой, но с "собачками-кошками" явно перестарался, потому что Лисёнок вдруг зашмыгал носом, и из его большущих глаз полились слёзы. "Н-да, что-то я, похоже, перестарался. Мне тут только слёз его не хватало! - подумал юнга. - Чего теперь делать-то?" Он легонько обнял паренька за плечи:
- Васьк, ну, не реви... А хочешь, я тебе сказку расскажу?
- А ты можешь?
Никита только ухмыльнулся. У них в селе жил дед Макар, который сказок знал, наверное, миллион. По вечерам у него в доме собирались деревенская малышня, и начинался новый рассказ. Дед Макар то ли где-то слышал столько сказок, то ли просто сам их придумывал. Маленький Никита всегда слушал их, растопырив уши. Память у него была хорошая, и многое он запомнил, а через какое-то время обнаружил, что тоже может сам сочинять сказки. Долгие нудные рабочие дни на мануфактуре скрашивали для него только эти сказочные фантазии, которые пацан бубнил себе под нос.
Никита попал. До самого вечера он был вынужден рассказывать Лисёнку сказки одну за другой. Впрочем, ему и самому не очень-то хотелось прерываться, ведь ещё никто никогда его не слушал с таким вниманием. Васька, распахнув свои огромные глаза, с упоением впитывал каждое слово. "Ну, надо же, - думал Никита, - он ведь не намного младше меня, а совсем ещё пацан".
Прощаясь вечером на пристани, Лисёнок спросил:
- Никита, а ты завтра придёшь?
- Завтра у меня работа. Судно надо к отплытию готовить, дел много.
Васькина мордочка расстроенно вытянулась:
- Ты уезжаешь? Уже завтра?
- Да. В полночь отходим.
- А тебе обязательно уезжать? Зачем тебе в Архангельск?
- У меня же работа на судне!
- Работу можно и здесь найти.
- Ага, как же! Я уже в Архангельске искал работу в порту, с меня хватит!
- А зачем обязательно в порту? У меня есть один знакомый, он моего отца когда-то хорошо знал, потому и мне иногда помогает. Так вот, он нотариусом работает, и ему помощник нужен - бумаги разносить и всё такое. Он бы и меня взял, да я неграмотный, а тебя он точно возьмёт!
- Вась, - прервал этот эмоциональный речитатив Никита, - я не могу, правда. Мне надо вернуться.
Лисёнок опять зашмыгал носом.
- Вась, слушай, давай сделаем так: я завтра постараюсь побыстрее все дела переделать, чтобы к вечеру освободиться. Ты приходи на пристать часа в четыре. Может, получится погулять. Придёшь? - Лисёнок закивал, а потом вдруг крепко-крепко обнял Никиту за шею, потом, наконец, отлепился от него и убежал.
На следующий день Никита, как и обещал, смог освободиться вечером. Но прогулка вышла невесёлая. Оба чувствовали близкое расставание. Говорить не хотелось, зато хотелось физического контакта. Гуляя, Васька взял Никиту за руку, и тот с удовольствием сжал его хрупкую ладошку. Когда они садились отдохнуть на какую-нибудь скамейку, то Лисёнок, не спрашивая, залезал своему новому другу на колени. Вечер пролетел слишком быстро. Когда они подошли к пристани, на судне уже зажигали сигнальные фонари.
- Никита, - снова зашептал Лисёнок, - не уезжай!
Тот в ответ лишь сильнее стиснул его руку. Когда юнга пошёл к трапу, Васька молча смотрел ему вслед. Никита обернулся, и сердце его вдруг болезненно сжалось: в глазах у рыжего пацанёнка была такая недетская тоска! Никита представил, как Васька будет продолжать здесь выживать один, в жестоком городе, ему вспомнились крики торговцев на рыночной площади. Васька же ещё мелкий! Кто его защитит? Кто о нём позаботится? И решение вдруг пришло само собой, без сомнений и колебаний.
- Подожди здесь, - тихо сказал он Лисёнку.
Потом Никита поднялся на судно, тихо прошёл в общую каюту. Там, по счастью, никого не было. Парень молча собрал свои вещи, завязал их в узел, затем поднялся на верхнюю палубу, быстро подошёл к борту и незаметно выбросил тюк на пристать, а после уже спокойно спустился по трапу вниз, никем не остановленный.
***
Год выдался не из лёгких. Лето быстро закончилось, началась долгая выборгская осень, а зиму пережить и вовсе было непросто, но они справились. Насчёт работы у знакомого нотариуса Лисёнок не обманул: Никиту действительно взяли. Нотариус был добрый, даже немного сентиментальный обрусевший еврей. Вскоре Никита, как и Васька, уже называл его дядей Марком. Зарплата у Никиты была небольшая, но её хватало на то, чтобы вдвоём прокормиться, а также на маленькую комнатушку в подвале, которая стала их домом. Воровать и попрошайничать Никита Ваське строго-настрого запретил. Летом и в начале осени Лисёнок днями напролёт пропадал в окрестных лесах, собирал грибы, ягоды. Это помогало меньше тратить денег на еду и, соответственно, больше накопить к зиме, когда нужны будут дрова. Однажды Васька принёс домой яблоки. Никита открыл корзину и увидел, что яблоки были явно садовые, а не дикие.
- Где взял?
- Меня угостили.
- Кто?
Лисёнок молчал.
- Кто угостил?! - повысил голос Никита.
- Сенька-Хвост.
- А ты знаешь, где он их берёт?
Лисёнок покраснел и уставился в пол.
- Я спрашиваю, ты знаешь, где он их берёт?! - нажимал Никита.
Васька только ниже опустил голову. Он явно знал. Потому и молчал.
- Возьми это всё и отнеси на помойку.
- Ну, Никит, зачем? Я хотел пирог испечь! Я умею, правда! Мне тётя Варя рассказала, как его надо делать.
- На помойку!
- Но почему? Жалко же!
- Потому что мне ворованный кусок в горло не полезет! И раз уж ты со мной живёшь, изволь с этим считаться, даже если у тебя самого совести нет!
Лисёнок обиделся страшно, дулся на Никиту целых два дня, но яблоки выбросил и больше ничего ворованного в дом не приносил.
По вечерам они занимались. Никита приносил от дяди Марка книги и учил Ваську читать и считать. С чтением дело пошло быстро, а вот с математикой посложнее: несколько месяцев Лисёнок даже простейшие примеры мог решить, только пересчитывая горошинки или палочки, отвлечься от которых был не в состоянии. Никита сердился, кричал (учителем он был слишком нетерпеливым), но стоило лишь Лисёнку пару раз всхлипнуть, как вся его злость тут же проходила - Васькиных слёз Никита не способен был вытерпеть даже минуту и прощал пацану любую шалость.
Поначалу бывший юнга ничуть не жалел о том, что оставил корабль. С Лисёнком ему всегда было уютно и интересно, ведь тот каждый день что-нибудь забавное выкидывал. Но вскоре появилась одна проблема. Одна, но очень серьёзная.
А дело было вот в чём: Никита заметил, что Васька его здорово возбуждает. Впервые он это почувствовал почти сразу, но решил, что всё само пройдёт со временем. Но это чувство не прошло, а только усилилось. Никита всеми силами старался себя уговорить, что для Васьки он теперь как старший брат, что они уже почти родственники, да и вообще, Васька ещё маленький - короче, извращение всё это, да и только! До поры-до времени эти уговоры на него действовали. Но стоило Лисёнку влезть Никите на колени и начать там ёрзать, пытаясь устроиться поудобнее, как его бедный "старший брат" чуть ли не выл от возбуждения. Как же Никита ненавидел себя в такие минуты! "Чёрт, ну это же надо! - думал он. - Вы только посмотрите: пИдагог хренов! Пригрел беспризорного пацана, а мысли только об одном!"
Никита сдерживался, как мог. Но его титанические усилия легко разбивались о поведение самого Васьки. То он начинал щеголять по комнате в одних трусиках, да при этом ещё и нагибался за чем-нибудь, выставляя на обозрение Никиты свою аккуратную попку. То под предлогом, что ему жарко, расстёгивал на себе рубашку и брюки. "Брюки-то зачем?" - спрашивал его Никита, на что Лисёнок отвечал, что, мол, пусть там тоже всё ветерком обдувает, и сидел с распахнутой ширинкой, под которой виднелся вполне ощутимый бугорок. А бедный Никита с ума сходил от этого зрелища! Ещё Васька обожал сидеть у него на коленях, да и обниматься с ним лез по поводу и без повода. А Никита, не в силах противостоять этому, просто млел от его близости и прикосновений, молясь лишь о том, чтобы Лисёнок не обратил внимания на его затвердевший член. Иногда бедному парню было так трудно сдерживать себя, что приходилось всё бросать и срочно покидать "поле боя". Как правило, Никита в таких случаях запирался в сортире и руками доводил себя до разрядки, представляя при этом Васькину мягкую попку.
Зимой они справили Лисёнкин день рождения, и в этот день Никита впервые задался вопросом: а может, Васька не такой уж и мелкий? "Ведь я-то сам в его возрасте уже начал трахаться с Лёнькой - сыном старосты", - вспоминал парень, но тут же начинал презирать сам себя за такие крамольные мысли про своего смешного Лисёнка. Но самое обидное было в том, что чем дальше, тем больше Никите казалось, что Васька всё это делает намеренно! Что этот хитрец специально старается его возбудить всеми возможными способами. "Словно он догадался о моей ориентации и теперь издевается", - думал парень. Это было ужасно обидно.
Вечерами Никита бродил по берегу и глядел на отходящие в море суда. Он вновь стал подумывать о том, чтобы найти себе какую-нибудь работу на флоте. За полтора года, прошедшие со времени его пребывания в Архангельске, он заметно возмужал. Ещё полгодика - и его могли бы взять уже не юнгой, а матросом. "Надо в плаванье идти - это единственный выход, - думал парень. - Ваське буду деньги привозить. Он самостоятельный, с деньгами и один проживёт. Я, конечно, скучать по нему буду, но зато кончится эта пытка". Никита назначил себе срок: он останется в Выборге лишь до дня своего рождения в конце мая, и он с нетерпением его ждал. Правда, такой выход из положения перестал казаться Никите простым, когда он осторожно попытался намекнуть Ваське, что хочет пойти в плавание. Тот ему устроил такой скандал, такую истерику, что Никите пришлось сказать, что он пошутил, и только тогда Лисёнок успокоился.
Пришла весна. Наступил, наконец-то, и день рождения Никиты, но парень не ощущал никакой радости от этого, что его очень удивляло. Васька, напротив, был на седьмом небе от счастья! Он сварганил какой-то пирог по рецепту соседки тёти Вари. Кстати, было вкусно. Лисёнок вообще научился вкусно готовить за эту зиму. Никита по такому поводу купил бутылку вина. Когда они сомкнули кружки, Васька тихо произнёс:
- За тебя.
- Да, за меня! Я уже совсем мужиком стал! Теперь мне и жениться можно!
Никита просто пошутил и никак не ожидал реакции Васьки, последовавшей за этой шуткой. Лисёнок моментально спал с лица и поставил кружку на стол.
- Ты что, жениться собрался?
- Ну, не сейчас, но когда-нибудь - конечно.
- А как же я?
- Что ты?
Лисёнок молчал, но его глаза стали быстро наливаться слезами.
- Эй, Васька, ты чего? Я ведь не сейчас женюсь. Просто когда-нибудь... Ну, ты сам посуди, как без этого? Жениться Бог каждому велел. И продолжение рода...
Но под гневным взглядом Васькиных глаз Никита смутился и бросил излагать свою жалкую аргументацию.
- Вот, значит, оно что! - заливаясь слезами, выкрикнул Васька. - Значит, ты жениться хочешь? Сначала ты по берегу шляешься, корабли рассматриваешь. Думаешь, я не видел? Теперь жениться собрался. Ты просто хочешь меня бросить! Скажи честно! Ты хочешь от меня избавиться? Я тебе надоел, да?
Слёзы градом катились по веснушчатой физиономии, а уж этого Никита никак не мог вынести.
- Васенька, да ты что? Ты чего это выдумал? Да никогда я тебя не брошу! Ну-ка, перестань реветь, иди сюда!
Парень притянул плачущего Лисёнка к себе на колени. Тот взгромоздился на него не так, как обычно, а лицом к лицу, оседлав его сверху. Пацан плотно обхватил шею Никиты руками и прижался к нему всем телом. На этот раз Никита не сопротивлялся - даже тогда, когда почувствовал, как его член встаёт от такой Васькиной нежности.
- Никита, не женись, пожалуйста! - скулил Лисёнок.
Парень в ответ шептал пацану на ухо какой-то ласковый вздор, гладил его спинку и чувствовал, как всё его тело сладко ноет. "Чёрт, как же я сильно хочу его!" - подумал он. Васька немного успокоился и вдруг сказал:
- Я знаю, зачем ты жениться хочешь. Тебе просто ебать некого.
У Никиты отвисла челюсть:
- Эй, да ты откуда такие слова-то знаешь?
Васька только хмыкнул в ответ. "Да, действительно, странные я вопросы задаю бывшему беспризорнику", - подумал Никита. А вслух добавил:
- Ну да, может, потому что некого.
Пацан вдруг прижался к Никите ещё плотнее и тихо сказал ему на ухо:
- А меня?
- Что тебя? - сперва даже не понял тот.
- Ну, меня...
Никиту чуть не хватила кондрашка.
- Малый, ты чё, совсем сбрендил?
Вместо ответа Васька начал тереться о твёрдый бугор в Никитиных штанах и делал это всё активнее. Чувствуя, что вот-вот потеряет контроль над собой, Никита стал отчаянно сопротивляться.
- Нет, Васька, перестань! Слышишь, перестань немедленно! Слезь с меня! Я не хочу делать тебе больно. Слышишь, Вася! Это очень-очень больно! И ты ещё не дорос до этого.
- Я давно дорос! - обиженно пробубнил пацан.
- Ещё как не дорос!
- Между прочим, по старым церковным законам мне уже через год жениться можно!
- Ну, вот через год и поговорим!
Никита рывком снял с себя цепляющегося за его плечи Ваську. Тот надулся и встал напротив него, уткнув руки в боки.
- Так, значит, через год ты меня всё-таки выебешь?
- Если ты этого всё ещё будешь хотеть, то да, - пообещал Никита, а про себя подумал: "Только бы сейчас отстал, а потом разберёмся".
- Ну, ладно. Договорились. Давай праздновать дальше, - и он сел на свой стул, взял кружку с вином и поверх неё бросил взгляд на Никиту, развратно сверкнув глазами.
"Как же я раньше не замечал, - думал Никита, глядя на Лисёнка, - какие у него блядские глаза! А сел-то как?! Развалился, ноги раздвинул, гад! У меня член сейчас задымится!" Измученный Никита сделал пару глотков из своей кружки, пытаясь унять боль в паху и шум в голове. Не помогло. Дрожащими руками он поставил кружку на стол и направился к двери.
- Я пойду прогуляюсь. Я ненадолго. Если не дождёшься меня, ложись. Мне надо воздухом подышать.
Лисёнок ничего не ответил, даже не повернулся в его сторону. Никита долго бродил по улицам, вдыхая ароматный весенний морской воздух, и, видимо, этот весенний запах окончательно свёл его с ума, потому что ситуация, в которую он попал, была отвратительной, катастрофичной, но Никита при этом был невероятно счастлив. Самозабвенно, лучезарно счастлив! "Значит, он не издевался надо мной! Значит, он действительно меня хочет!" - думал Никита, и всё внутри него пело, подобно морскому ветру. Он знал, что его желания неправильны, даже преступны, но он любил и, похоже, был любимым. И всё остальное казалось ему незначительным. "Через год Васька будет уже здоровым парнем, - думал он. - В конце концов, я сам не намного старше его был, а уже целое судно обслуживал! Н-да, не пример для подражания, согласен... Но у него же буду я один, а не целое судно! И я всё аккуратно сделаю, так, чтобы не больно. Впрочем, за этот год ещё будет время всё обдумать".
Когда он вернулся домой, уже стемнело. "Интересно, Васька спит? - подумал Никита. - А вдруг нет? Вдруг он опять начнёт? Об этом я и не подумал". Его лучезарное настроение вмиг было нарушено внезапным пониманием того, какую нелёгкую задачу он перед собой поставил. Да, они договорились на "через год", но хватит ли у него, Никиты, сил ждать столько времени?
Он тихонько зашёл в комнату, бросил взгляд на кровать, где лежал Васька, и тяжело вздохнул. Сбылись худшие его опасения. Этот хитрющий сукин сын даже не пытался ждать до уговоренного срока. Он лежал на постели абсолютно голый, на животе, отвернувшись от двери и слегка оттопырив свою аппетитную попку, притворялся, что спит, но, конечно же, не спал. Никита был в этом уверен.
Медленно подойдя к кровати, парень сел на её край. Он почти физически ощущал, как отключаются его мозги. Этой картины для целого дня подавляемого возбуждения было уже слишком много. Никита всё ещё пытался себя остановить, вспоминал, как первый раз встретил Лисёнка - худенькое глазастое недоразумение на ножках. Но примерно в это же время в его мозгу угасла последняя искорка самоконтроля, словно растаял последний болотный огонёк, и Никита видел только совершенную линию тела, лежащего рядом с ним на кровати. Его ладонь непроизвольно легла на эти мягкие ягодицы, начала их сжимать, поглаживать, ласкать. Хитрюга, который, конечно же, не спал, повернулся к нему.
- А год ещё, между прочим, не прошёл, - протянул он с ехидной улыбкой, но когда поймал взгляд Никиты, измученный и затравленный, снял улыбку с конопатой мордочки. - Ой, прости, Никита, прости, пожалуйста...
Но тот уже не слышал того, что ему говорили, он только видел это тело, чувствовал его запах. Он был одержим желанием целовать его. Целовать всё, каждую клеточку. И он накинулся на него так, как измученный жаждой человек кидается к ручью. В голове шумело, глаза застилал туман, а он целовал, трогал, ласкал без разбора всё, что попадалось ему под губы и руки, и лишь какие-то обрывки мыслей метались в его затуманенном мозгу. "Почему он так стонет? - думал Никита. - Ему больно? Или хорошо? Нет, больно ему быть не может, я ведь только трогаю его. А что я трогаю? М-м-м, это же его член... Какой красивый! Небольшой, но такой ровненький. И так стоит хорошо, похож на крепкий огурчик. Головка ярко-розовая, влажная. И вся течёт. Почему так сильно течёт? А, он кончает! Так быстро? Хочу попробовать на вкус... М-м-м, сладко. Но мало. Член так приятно скользит во рту. Надо пососать его как следует. Вот так... Ну, почему же он так громко стонет? Ведь я же не делаю ему больно".
Получив вторую порцию спермы в рот, Никита захотел попробовать на вкус губы парнишки и лёг сверху. Как он оказался внутри Васьки, он и сам не понял. Просто вдруг в какой-то момент он заметил, что тело, извивающееся под ним, стало не мягким и податливым, а каким-то деревянным. Это Васька напряжённо принимал в себя член своего старшего друга. Долго терпеть ему не пришлось, потому что Никита кончил буквально после нескольких движений, но кончал он долго, уткнувшись с нежным рычанием в слегка конопатую шейку.
Когда к Никите вернулась способность хоть как-то соображать, первое, что он понял, это то, что он только что словил самый сладкий оргазм за всю свою жизнь! Он благодарно поцеловал Ваську в губы.
- Выйди из меня, - шепнул тот, отвечая на поцелуй.
- Тебе больно?
- Чуть-чуть, - Васька улыбнулся.
Когда парень вынул член, из Васькиной попы сразу потекло. Никита сорвал со своих плеч рубашку и, разведя пацану ноги, стал вытирать сочащуюся сперму. А когда он всё вытер, то не удержался и в благодарность за удовольствие поцеловал Ваську прямо туда, отчего пацан выгнулся и вскрикнул. "Хм, а ему это нравится", - подумал Никита и стал покрывать Васькину дырочку нежными поцелуями и ласкать её языком, при этом слегка поглаживая пацану член одной рукой. Хватило пары минут, чтобы Васька уже не со стоном, а с криком, именно с криком кончил в третий раз. После, засыпая на плече у Никиты, Лисёнок пробормотал:
- Никита! Я, конечно, знал, что с тобой будет здорово, но чтобы до такой степени...
Под утро, проснувшись и обнаружив в своих объятиях голого Ваську, Никита не удержался и овладел им во второй раз. Тот терпел, хотя ему явно было больно. Потом, сидя на краю постели, Никита нервно потирал ладони.
- Ты не жалеешь? - обернулся он к Лисёнку.
- Ты что, с ума сошёл? - рассмеялся тот. - Я почти год по тебе сохну!
- Я тоже, - усмехнулся парень и навалился на хохочущего Ваську сверху.
- А ты как? Жениться не передумал? - с издёвкой спросил пацан, глядя на Никиту снизу.
- Будем считать, что я уже женился, - ответил тот и накрыл губы Васьки своими.
Спустя две недели нотариус предложил Никите, которому всё больше нравилась юриспруденция, стать его учеником. Для парня это была большая удача. Он бы не получил такого предложения, если бы родной сын нотариуса не переехал в Польшу, и дядя Марк окончательно не потерял бы надежду на то, что сын когда-нибудь займёт его место. Для Никиты это означало обеспеченное будущее, но одновременно и отказ от романтических мечтаний о морских путешествиях. Это было непросто. Парень после работы в конторе ходил на набережную, смотрел на вечернее море и мечтал. Мечтал о том, как он мог бы стать великим мореплавателем, первооткрывателем вроде Колумба или Магеллана. Конечно, в своих мечтах он был капитаном. Он храбро сражался с пиратами, открывал необитаемые острова, становился вождём какого-нибудь туземного племени... Но в глубине души Никита сам понимал, что эти мечты никогда не станут реальностью, что весь этот юношеский вздор пора выкинуть из головы. У него на руках Васька, а Ваське надо учиться.
Правда, этот маленький лентяй учиться не желал абсолютно, впрочем, как и все пацаны в его возрасте. Гонять целыми днями в футбол или торчать в порту, глазея на корабли, ему нравилось гораздо больше. А когда вечером Никита пытался проверить, выучил ли Васька оставленное для него утром задание, тот начинал ластиться к нему до тех пор, пока не затаскивал парня в постель. Вообще, Никита быстро убедился в том, что секс превращается в серьёзное оружие в руках этого хитреца. Заметив, что любая шалость сходит ему с рук, если удаётся затащить своего новоявленного "супруга" в кровать, Лисёнок стал активно этим пользоваться. Вскоре Никита уже знал, что если Васька встречает его в расстёгнутой рубашке, а на губах у него играет кошачья улыбка, то это значит, что он точно что-то натворил. Никита сердился и ругался, но всё равно очень часто попадался на эту удочку.
Ну, ничего, рано или поздно он заставит этого лоботряса учиться! Васька должен нагнать своих сверстников, обучающихся в гимназии, и выдержать экзамен, пусть даже с опозданием на год или два. Наверное, придётся брать Лисёнка с собой на работу. Пусть сидит в конторе за книжками, а не в футбол гоняет! Но чтобы заставить Ваську учиться, нужно, по крайней мере, быть рядом с ним, а значит, о морских путешествиях лучше не думать. И Никита со вздохом провожал глазами очередное отходящее от пристани судно.
Однажды, зайдя по привычке после работы в порт, Никита прохаживался по причалу. Миновав корму какого-то незнакомого ему парусника, он вдруг остолбенел, увидев следующее стоявшее за ним судно. Знакомые четыре мачты и борт с синей полосой. "Вестник"! Первой реакцией Никиты было желание смыться. Он быстро повернул назад, но вдруг остановился. "Интересно, - подумал парень, - а Юрка всё ещё на судне? Хотелось бы его повидать, узнать, как он там. Я ведь тогда с ним даже попрощаться не успел". Никита подошёл к шхуне поближе, потоптался рядом с ней, но на борт подняться так и не решился. Печально бредя с причала домой, он вдруг решил на всякий случай завернуть в знакомый портовый кабак, ведь Юрка, если он в городе, вполне может зайти сюда.
Войдя в тёмное полуподвальное помещение, уже почти забытое им, он вдруг с радостью понял, что не ошибся: за одним из столов у прохода Никита увидел Юркину стройную фигуру. Подперев голову рукой, тот вяло ковырял вилкой какой-то салат.
- Юрка! - радостно кинулся к нему парень.
- Никита! Ты всё-таки здесь! Вот не ждал! Я уж думал, ты уехал из Выборга.
- Почему ты думал, что я уехал?
- Ну, я уже три месяца в городе, а тебя не встречал.
- Как три месяца? Ты разве не на "Вестнике" пришёл?
- Нет, на сухогрузе одном три месяца назад. Вот, вернулся на прежнюю работу, - он оглянулся вокруг и грустно улыбнулся.
- Ну, ни фига себе! А я-то сюда зашёл только потому, что "Вестник" в порту увидел.
Юрка вдруг вскочил, словно ошпаренный:
- "Вестник" здесь?!
- Ну, да.
- Ты уверен?
- Я своими глазами видел! Только на борт подняться не решился.
Юрка вновь опустился на деревянную лавку.
- Чёрт! Этого только не хватало! А давно они пришли, не знаешь?
- Не знаю, но вчера их вроде бы не было. А в чём дело-то?
- Я от них смылся в Архангельске полгода назад.
- Что, укатали Сивку крутые горки? - усмехнулся Никита.
- Да нет, не в этом дело, - Юрка словно колебался, думая, говорить или нет, но потом решился. - Фролова помнишь?
- Капитана? А то как же.
- Ну, короче. Он в меня, похоже, влюбился, ревновать начал. Это почти сразу после твоего ухода началось. Сначала он терпел мой разгул, а потом пошло-поехало. Он мог меня на целый день в своей каюте запереть, чтобы я не трахался ни с кем, или с собой таскал, как щенка на привязи, чтобы никто ко мне руки свои не протягивал. А ночами он драл меня так, что искры из глаз сыпались, и до самого утра.
- Вот сволочь! - возмутился Никита.
- Он не сволочь! - вдруг неожиданно обиделся Юрка. - Он очень нежный и добрый.
- А чего ж ты тогда сбежал от него?
- Да так, - Юрка отвёл глаза, явно не желая отвечать на этот вопрос.
- Юр, ну, в чём дело? Тебе что, его одного мало было? Он тебя не удовлетворял?
- Это его-то мало?! - усмехнулся Юрка. - Да этот кобель даже быка способен умотать! И вообще, он такой... он целуется лучше всех, и с ним интересно... и вообще... - Никите друг показалось, что блондин сейчас заплачет.
- Юр, тогда я ничего не понимаю! Зачем же ты тогда уехал?
- А что ты мне предлагаешь?! - вдруг гаркнул на него Юрка. - Что?! Влюбиться-жениться?! Хорошо, да не про меня всё это.
- Почему же не про тебя?
- По кочану! Шлюхой был, шлюхой и помру.
Блондин замолчал, напряжённо изучая узор на салфетке. Никита чувствовал, что ему больно, но чем помочь, не знал. Он осторожно положил свою руку поверх Юркиной.
- Юр, а правда, что с тобой не так? Почему ты такой? Ты мне никогда о своём прошлом не рассказывал. Я, наверное, лезу не в своё дело, ты уж извини.
Юрка криво усмехнулся:
- Ты, наверное, думаешь, что меня в пору моей мелкости кто-нибудь насиловал часами, пока я не вырос и не стал таким вот извращенцем? Не-ет. Я бы даже сказал, всё было с точностью до наоборот.
- Это как?
- А так. Я в приюте вырос. У нас там на этот счёт такие строгие правила были, что нам даже дотрагиваться до своих гениталий не разрешалось. Во время сна - руки поверх одеяла. За одно подозрение в дрочке пацанов в карцер сажали. Это у нас директриса была такая, повёрнутая на целомудрии. Старая дева, крыса, мать её! Дать бы ей волю, она бы нас всех кастрировала, а девушек в пояса верности бы нарядила. Нам каждый вечер лекции читали о вреде плотских утех, каждый вечер талдычили о том, как дьявол совращает разных людей, уродует похотью их невинные души, а они потом горят в аду. Каждый вечер одно и то же! Весь мозг выебали! Вот только вряд ли эта старая ведьма рассчитывала на то, что это и обратную реакцию может вызвать!
Никита молчал, не зная, что на это сказать, как утешить друга. Юрка опустил голову, сгорбился и выглядел таким жалким и несчастным, что у Никиты слёзы наворачивались на глаза.
- Знаешь, я иногда думаю: может, я и впрямь зря сбежал, - вдруг тихо и неуверенно проговорил он.
- От Фролова?
Юрка кивнул, не поднимая головы.
- Так вернись! Они же здесь!
- Не могу.
- Юрка, да брось! А если они завтра отчалят? Ты же потом локти себе кусать будешь! - но блондин лишь отрицательно помотал головой.
В этот момент чья-то тень заслонила дверной проход кабака. Никита обернулся и аж подпрыгнул на месте. Он стал трясти Юркину руку, пытаясь привлечь его внимание. И как только Юрка поднял глаза, то мгновенно вскочил, словно на пружинах, и замер у края стола. В дверях стоял капитан Фролов. Никите показалось, что Юрка сейчас кинется бежать, но он не шевелился, словно кролик, загипнотизированный змеёй. Капитан медленно шёл по проходу, пока не подошёл почти вплотную к светловолосому парню. Тут Никита заметил, что у Фролова слегка дрожат губы, да и не только. Парень удивлённо вглядывался в капитана и не мог поверить, что это каменное, с грубыми чертами лицо способно выражать столько эмоций. На Никиту капитан не обращал ни малейшего внимания и, скорее всего, даже не видел его.
- Юрочка, - чуть дрожащим голосом произнёс Фролов, - ты что же это... ты это насовсем?
Юрка вдруг сделал шаг вперёд и уткнулся носом капитану в грудь. Бывалый "морской волк" в ответ обнял паренька так нежно и осторожно, словно тот был хрустальным. И тут совершенно неожиданно Юрка прижался к капитану и заплакал. Он плакал так, как это делают те, кто почти никогда не плачет: без всхлипываний, а какими-то сухими звуками, похожими на лай охрипшей собаки. Никита почувствовал себя неловко: эта сцена не была предназначена для чужих глаз. Аккуратно, боком он продвинулся к выходу и выскочил на улицу.
Возвращаясь домой, он думал о Юрке и его внезапных слезах. О чём он плакал? О своей изуродованной чужим ханжеством психике? О навсегда утерянной возможности быть счастливым? Или оттого, что его замёрзшее сердце стало оттаивать? Никите очень бы хотелось верить, что настоящая причина Юркиных слёз - последняя. Ведь, как ни крути, человек не должен быть один.
Человек не должен быть один! Можно перетрахать весь Балтийский флот, но при этом быть безумно одиноким. Можно мотаться по морям, атаковать пиратов, открывать острова, но никогда не быть счастливым. А вот он, Никита, счастлив. Счастлив, потому что у него есть Васька. А море... Ну, что море? Море - вон оно, десять минут ходу. И возможность видеть его только с одной стороны, а не вокруг - это не самая высокая цена за удовольствие каждый вечер засыпать, держа в объятиях своё личное рыжеватое, чумазое, веснушчатое счастье.
Когда Никита вошёл в комнату, Васька уже спал. "Что это он так рано?" - подумал парень. Но потом его взгляд упал на буфет в углу, и причина поспешного "бегства" Лисёнка в постель стала ясна: на буфете стояла ополовиненная банка с вареньем. "Полбанки за один присест! - подумал Никита. - Ах ты, обжора! Ну, погоди у меня!" Рассерженный, он шагнул к кровати. Лисёнок лежал на спине. Одеяло сползло с него куда-то вниз. Губы пацана были все в варенье. "Ах, паршивец, - улыбнулся Никита, - ведь знает же, что моим первым желанием будет облизать эти сладкие губки. А дальше всё пойдёт по его сценарию. И за варенье ему не попадёт. Ну, хитрюга! И ведь наверняка не спит, а только притворяется".
Всё ещё улыбаясь, Никита разделся и полез в постель к Ваське.