Меня призвали в армию в конце жутких 90-х, жёстких 90-х. Правили наглость, жёсткость и готовность драться. Именно тогда я служил срочку, но мне повезло не стать тем несчастным, кто натерпелся издевательств и побоев. Повезло сразу, в первые же сутки.
Нас, молодое пополнение, в казарме разметили на верхних ярусах кроватей. Деды спали внизу. Мне сказали, что поздно ночью приедет с наряда «мой» дед: водитель КАМАЗа, сержант. Сказали, что жёсткий тип, что не по нему, сразу вырубит. Сказали, чтобы я боялся. Я и трясся от страха, ожидая неизвестного «жёсткого типа». Раз мне досталось место над ним, то я теперь его дух. Пока же я после отбоя быстро вскочил на своё верхнее место и тут же вырубился.
Проснулся я оттого, что кто-то залазил ко мне, проникая ко мне под одеяло. Я ещё не проснулся, слабо брыкался, не понимая, что же происходит. Чужак лёг рядом со мной, полуобнял и затих. Я тут же снова провалился в сон.
Очнулся я от того, что кто-то раздевал меня догола. Я мгновенно проснулся, с ужасом поняв, что лежу уже без кальсон, что чужие пальцы расстёгивают и стаскивают с меня рубаху. Я с силой схватился за ткань, вернул на место. Судорожно сел и, отбиваясь от чужака, стал шарить в темноте, ища штаны.
— Тише ты, душара! Лежать! Лежать смирно, я сказал... Ты мой дух, я твой дедушка, с наряда вернулся. Понял, душара? — угрожающе прошипел незнакомый шёпот, сильные руки сковали меня.
Я испуганно замер в крепких объятиях, всматриваясь в находящегося рядом чужака. Чувства нахлынули все разом. Страх перед старослужащими парализовал меня: перед отбоем они провели с нами разъяснительную и воспитательную беседу с угрозами и пиздюлями. После которой мы, молодой пополнение, уяснили, что полностью в их распоряжении. Что любое неповиновение будет жестоко пресекаться. Звучали угрозы, что закопают живьём, утопят в канализации, если мы вдруг станем перечить старослужащим. Пацаны все как один дрожали от страха весь оставшийся вечер, ловя и быстро исполняя любое приказание старших. Поэтому я испуганно затих, не решаясь дальше сопротивляться.
— Будешь вести себя паинькой, в обиду не дам. Заерепенишься: всей ротой выебем и закопаем живьём. Ясно? Повтори, только тихо. Ясно? — чуть слышно шептал мне мой дед на ухо.
— Ясно, — со страхом пискнул я. Хват ослабел, я послушно лёг рядом. И дёрнулся: если на мне одна рубаха, без кальсон, но была, то прижимался ко мне совсем голый парень.
— Тише, тише... Можешь звать меня Ильёй, когда наедине... — успокаивал меня сержант, поглаживая по груди и по лицу.
Он повернул меня боком, лицом к себе, обнял. Я ощутил его крепкое тело. Я вздрогнул от нового шока: крепкий хуй чужака упёрся мне в пах. Я запаниковал, но сержант продолжал ласкать меня, целовать, расслаблять. Приказал приподняться и стянул с меня рубаху. Продолжил обнимать и целовать меня. Я голым чувствовал себя полностью беззащитным, полностью во власти этого парня. Со страха я тихонько заплакал, еле слышным шепотом прося:
— Не надо, товарищ сержант, миленький, не трогайте меня. Прошу, умоляю Вас.
Но «дед» и не думал слушать робкого «духа». Я был перевернут навзничь, сержант лег сверху и стал тереться об меня в пах своим огромным и твердым хуем. Илюхино возбуждение вскоре передалось и мне. Я решил, что чему быть сегодня ночью, того мне никак не миновать. И сразу успокоился. А со спокойствием пришла обыкновенная пацанская похоть, обыкновенная жажда ебли. Мой хуй стремительно вырос, отвердел, составив сладкую пару мокрому уже хую Ильи. Я раздвинул и забросил свои ноги на попку сержанта, обнял его и руками и ногами. Тот явно обрадовался и поцеловал меня в щеку и плечо. Прошептал прямо в ухо:
— Вот это по-нашему. Молоток, душара.
От его жаркого шёпота стало щекотно, я нервно стал извиваться, егозить под парнем. Тот правильно воспринял мои движения как поощрение и довольно застонал. Внизу живота всё было уже мокрым от смазки и пота. Вот и у меня член тоже потёк, обильно выделяя влагу. Я уже не чувствовал ничего, кроме желания близости, желания ебли со своим старшим сослуживцем. Наши члены терлись, нестерпимо нарастал жар в паху. Илья застонал, почти завыл, укусил меня за ухо и прижался затяжным поцелуем мне к шее, одновременно заглушая стон и оставляя засос. Оставляя засос на моём теле, как метку того, что я теперь принадлежу ему. У меня тоже срывало башню, я тоже хотел только одного: кончить. Ещё минута страстных объятий и поцелуев, жёсткой ебли друг друга в пах, и мы с Илюхой счастливо разрядились. Разрядились с плаксивым, облегчённым стоном, вызванным убивающим всякий стыд кайфом. Стало невыносимо хорошо. Затем блаженство сменила прострация, мы затихли, всё ещё сцепив объятия.
Потом Илья поцеловал меня в губы и я ответил. Долгий, завершающий еблю поцелуй вызвал чувство нежности и приязни. Илюха слез с меня, лёг рядом и прошептал:
— Я чуть не сдох от кайфа, душара. Никогда, ни с кем, ничего лучше не было. Ты просто бог ебли, душара, — расхваливал он меня. — Как тебя зовут-то?
— Лёха... Товарищ сержант... — Прошептал я в ответку.
— Лёха... Лёшик... Лёшенька... Алёша... — Посмаковал моё имя Илья, — Когда мы одни, как сейчас, я буду звать тебя Лёшиком или Алёшей. А ты меня не зови товарищем сержантом, зови Ильёй, зови как-нибудь по-хорошему, ласково, чтобы радовать меня. Понял, Лёшик?
— Так точно, товарищ сержант. — Неправильно шепнул я и мы заулыбались, мой сержант ласково укусил меня за нос и поцеловал.
— Неправильно, Алёша. Каждый раз, когда неправильно, я тебя буду кусать. Хочешь, чтобы не кусал, зови ласково. Повтори: понял? — шаловливые ладони моего любимого ласкали мне соски, вызывая прилив сил к члену и сладостные спазмы мышц.
— Илюша, Илюшенька. Так правильно? — Боже, ещё недавно я трясся от страха, а сейчас я был счастлив от близости с эти чудесным парнем.
— Так правильно. — Сержант наградил меня поцелуем. — Слушай сюда. Теперь ты мой душара, чёткий пацанчик. Кто полезет с роты, сразу дай знать, урою за тебя любого. Пацанам своим с призыва утром кину запретку, тебя никто не тронет. А если тронет, то с разбитой башкой в санчасть поедет. Но они меня знают, рисковать никто не будет. Своим скажешь, что ты мой дальний родич, знаемся типа ещё с гражданки. Короче, ты мой пацан, а я теперь твой. Усёк, Алёша? — и снова сладкий поцелуй. Илья любил целоваться, делал это умело, я снова таял как воск от его ласк. Я лежал рядом с Ильёй и знал, что впервые полюбил кого-либо в этом мире. И сразу же узнал, я это чувствовал, взаимную к себе любовь.
— Усёк... Только можешь меня тихонько покусывать когда захочешь. Ещё можно? Хочу... — Просил, стеснялся я, но не мог совладать с похотью.
— Нужно... Клёвый пацанчик, молоток. Буду любить тебя до дембеля, никому не дам в обиду, любимчик ты мой... — Радостно шептал Илюша, снова залазя на меня, целуя и нежно кусая.
Первая моя ночь в казарме продолжалась...