4.
Уже час, как я лежу на диване в квартире Андрея. Очнулся, но делаю вид, что до сих пор без сознания или сплю, хотя понимаю, что ввести в заблуждение врача невозможно. Слышу, как он тихо перемещается по комнате, останавливается возле меня, нерешительно топчется на месте и отходит.
Наконец, Андрей присаживается на край дивана и осторожно касается плеча.
- Глеб, послушай и попытайся запомнить мои слова. То, что произошло с тобой, останется тайной. Всё, о чём ты захочешь мне рассказать, никогда не выйдет за пределы этой комнаты. Ты мне веришь?
Я молчу, только двигаю плечом.
- Мне нужно осмотреть тебя. Чтобы избежать последствий. Я врач. Позволь мне помочь. Я выйду на минуту, а ты пока разденься. Хорошо?
Он вернулся через две-три минуты, когда я скинул одежду. Осмотр прошёл в полной тишине. Меня колотило от стыда и ненависти к самому себе в первую очередь.
- Кроме синяков и ссадин на лодыжках и руках, есть небольшие трещины... там. Но крови нет. И разрывов тоже. Но...
Я ждал продолжения. Андрей подбирал слова.
- Ты можешь рассказать подробности? Сколько было человек?
Увидев мою попытку натянуть трусы, Андрей осторожно помог мне в этом.
- Глеб, у меня есть друг. Очень хороший друг. Ему я верю, как самому себе. Он специалист. Надо показаться и ему, чтобы быть в полной уверенности. Я позвоню ему, и он осмотрит тебя. Разрешишь? Но прежде спрошу: ты будешь заявлять в полицию?
Я решительно отрицательно мотаю головой и снова отворачиваюсь.
- Понятно. Тогда можешь искупаться. Всё необходимое в ванной. Сам дойдёшь?
Я встаю, следую за ним, захожу в ванную комнату, встаю под тёплые струи и только в этот момент начинаю рыдать беззвучно и безутешно. Понимаю, что мои унижения только начинаются. Слова Андрея о порядочности приятеля успокаивают мало. Мне придётся ещё раз испытать стыд обнажения перед малознакомым человеком. Возможно, снова буду отвечать на тяжёлые вопросы и ждать вердикта. Если бы было можно, вместе с мыльной водой смыл с себя воспоминания о позоре последних часов, отчаянную ярость от бессилия перед насильниками и ненависть к Грише с Игорьком. В том, что именно Игорь стоял за всем этим, не сомневаюсь. Уж слишком явными были его угрозы. И слишком злобными были глаза, когда он выпроваживал меня из своей квартиры. А ещё я помню приторно-елейное общение его со мной последних дней. Ему было мало моего унижения в спортивном соперничестве. Желание растоптать моё самолюбие, смешать меня с грязью, разрушить жизнь, похоже, стало смыслом его существования.
Ни душевного, ни физического облегчения душ не принёс. Когда послышался звонок в дверь, я понял, что пора отправляться на очередную эмоциональную экзекуцию.
Приятель Андрея казался моим ровесником. Среднего роста, худощавый и чернявый. Большие карие глаза излучали сочувствие. Он протянул руку для приветствия и представился Сашей.
- Глеб, я врач-инфекционист. Андрей рассказал о твоей проблеме. Но я хочу спросить тебя: ты отказываешься от заявления и официального расследования?
- Да.
- Ясно. Тогда сейчас я осмотрю тебя ещё раз, хотя Андрей и успокоил, что особых физических проблем не нашёл. И ещё... Ты понимаешь, что есть риск заражения? Но если действовать быстро, мы сведём его к минимуму. Ты понимаешь, о чём я? Анализы надо будет сдать срочно, уже завтра. А потом несколько раз повторить их сдачу через какое-то время. Только тогда мы будем уверены, что опасности нет. Ты понимаешь, о чём я?
- О СПИД?
- Нет, о ВИЧ. Если, я повторяю, если анализ покажет присутствие вируса, мы сможем держать его под контролем. Но об этом думать не нужно. Не накручивай себя. Решать проблемы будем последовательно.
Я молчу. В ногах слабость. В голове туман. Мысли мечутся в панике, несмотря на спокойный тон Саши.
- Не паникуй. Слышишь?
Но я уже не слушаю. Апатия накрывает с головой, заполняет каждую клетку мозга, гасит желание дышать и жить...
Не стану описывать всё, что произошло в последующие дни. Анонимная сдача анализов, куча медикаментов, объяснения с родителями, почему не появляюсь дома, фальшивая справка, освобождающая от тренировок. Эмоциональный фон всех этих хлопот заслуживает особого внимания. Меня бросало из крайности в крайность: злость сменялась равнодушием, паника чередовалась с отчаянием, желание уединиться перемежалось с отчаянным требованием разговора по душам. Для плача в жилетку я выбрал Андрея. Внезапно он стал самым родным человеком на земле. Его такт, терпение и удивительная мягкость в общении сделали его незаменимым в том ужасе, которым был наполнен этот период.
Он разрешил мне пожить у себя. Я, как мог, помогал ему по дому, мы вместе коротали долгие осенние вечера. Изредка к нам заходил Саша, и его психологическая терапия оказалась не менее ценной и действенной. По тому, как они общаются, я стал понимать, что мужчин связывает нечто большее, чем обыкновенная дружба. Это было видно по тому, как тепло они смотрят друг на друга, как умудряются продолжать фразы друг за другом. Это и умиляло, и удивляло одновременно. А ещё вызывало светлую зависть. Такого единения душ достигают либо после многолетней счастливой совместной жизни, либо если они являются теми самыми половинками, что каждый из нас ищет на этой земле. Когда я думал об этом, то ощущал странные, сентиментальные чувства, о существовании которых в себе даже не подозревал. Никаких пошлостей при мне они себе не позволяли. Наверное, им хотелось остаться наедине, и однажды я даже завёл об этом разговор с Андреем, но он решительно отверг моё предложение съехать. Скажу честно, я был рад этому. Ведь я ещё не был готов остаться один на один со своими переживаниями.
Две недели спустя самый важный тест показал отсутствие вируса. Этот день стал самым светлым для меня. Я понимал, что до полной уверенности в том, что страшного заражения удалось избежать, ещё ждать и ждать, но план мести Грише и Игорьку постепенно уже начал рождаться во мне. Правда, телефон официанта оказался заблокированным. Похоже, он сменил "симку". Но звонок Игорю проходил. Он отвечал, терпеливо ждал начала разговора, многозначительно хмыкал и через минуту моего молчания сбрасывал вызов. А я с маниакальной периодичностью повторял этот звонок ежедневно в одно и то же время. Так я хотел вывести его из себя. И мне это удалось. Очередной звонок Игорю завершился диким многоэтажным матом в мой адрес и угрозами физической расправы. Удовлетворённый такой его реакцией, я выдал:
- Теперь настал мой черёд. Готовьтесь!
Гришу я пошёл искать к кафе, где он работал. Надо было видеть его потрясение, когда он подошёл к столу, чтобы обслужить меня. Его затрясло, он побледнел, казалось, у него даже ноги подогнулись при виде меня.
- П-п-п...
- "Привет" - ты это пытаешься промямлить? Неужели не рад мне? А вот я очень доволен, что сейчас ты будешь меня обслуживать.
- Глеб... - наконец, пришёл в себя Гриша. - Я могу всё объяснить. Я... я...
Молчу. Наблюдаю, как мучительно он подбирает слова и судорожно трёт ладонями бёдра, как покрывается испариной его лоб.
- Меня заставили. Я ничего не мог поделать.
И тут я поймал себя на мысли, что злость к этому парню стала пропадать. Ещё направляясь сюда, я представлял, как с удовольствием съезжу по смазливому личику, как буду выслушивать оправдания, а потом равнодушно услышу извинения и с презрением удалюсь, чтобы навсегда забыть предателя. Теперь же мне стало почти жаль Гришу. Я видел, что на его лице испуг сменился тщетным желанием донести до меня всю безвыходность ситуации, в которую он попал. Но я продолжал молчать. Мне нужны были подробности акта коварства Игоря.
- Глеб, если позволишь, я тебе всё объясню. Только не здесь. Прошу. Можешь подождать конца моей смены? Пожалуйста! Я очень виноват. Он сказал, что только напугает тебя, но ничего плохого не сделает.
- Продолжай!
- Прошу... не здесь.
Ко мне снова возвращается ярость. Я сжимаю кулаки, надвигаюсь на Гришу, он испуганно отступает, оступается, падает навзничь и прикрывает голову в ожидании удара.
- Не знаю, как ты это сделаешь, но чтобы через час вышел на улицу! Иначе прямо здесь на себе прочувствуешь всё, что устроили мне твои дружки.
Гриша пятится, лихорадочно кивает и с мольбой произносит:
- Да. Выйду. Обещаю.
Я оглядываю зал, смотрю на потрясённые взгляды немногочисленных посетителей, отмечаю изумление в глазах других официантов и выхожу...
Монолог Гриши длился дольше, чем мой пересказ. Мы брели по вечерним улицам. Шквальный ветер сёк лица. Привычные московские пробки перекликались сигналами нетерпеливых водителей. Одинокие листья шуршали по асфальту и рассыпались в прах под нашими шагами. Лёд на редких лужах отсвечивал огнями фонарей.
Оказалось, что Игорь не сразу дал Грише мой номер телефона. Но, поняв, что парень не на шутку запал на меня, решил этим воспользоваться. Пригласил парня на следующий день к себе в квартиру. Ничего не подозревающий Гриша, как на крыльях, прилетел к нему и попал в ловко расставленную ловушку.
Там парня уже ждали несколько крепкого вида мужиков. Одним мощным ударом в челюсть они повалили Гришу на пол, грубо сорвали с него одежду и связали. Четверо насильников измывались над жертвой несколько часов. Поочерёдно сношали его с грубостью животных, унизительно поставив на колени. Пока один, вцепившись в вихры и грязным пальцем оттянув челюсть, совал свой вонючий член в рот, второй без всякой подготовки с остервенением всухую драл юный зад. Когда Гриша от боли практически терял сознание, его приводили в чувство пощёчинами и плевками в лицо. Словно тряпичную куклу, перекидывали его друг другу. И пытка начиналась заново. В финале гаснущим сознанием страдалец понял, что в его зад разом вторгаются два члена одновременно. Адская боль пронзила анус тысячами раскалённых игл. Гриша дико закричал. Слёзы, градом катившиеся из глаз, смешались с собственной слюной и потоками спермы, что вытекали из затраханного до немоты рта. Паренёк закашлялся так сильно, что, казалось, вот-вот вывернет наизнанку горящие огнём легкие. Рвотные позывы сковали истерзанный живот. Слух перестал воспринимать отдельные слова. Отборный мат и сквернословие гулом отдавались в мозгу, чтобы нарастающей лавой вконец ударить по синапсам и отключить сознание.
Гриша очнулся, лёжа в ванной. Горячая моча била в лицо, разъедала глаза, с каждым тяжёлым вдохом попадала в нос. Это двое мучителей опорожнялись на него с диким хохотом. За их спинами стоял Игорь и снимал всё на телефон.
- Ты заработал нужный номер. Я написал его на твоём распрекрасном лбу. Позвонишь своему Глебу и сделаешь то, что прикажу. Одно неверное слово, один неосторожный шаг, и это видео сразу отправится по всем твоим знакомым. И к твоим родителям тоже. Они наверняка оценят, как их любимого сына опустили всего лишь за один несчастный контакт. Уверен, твои родаки будут гордиться своим сыночком-пидорком.
Конец рассказа Гриша уже прошептал...
- Ты поверил, что Игорь просто так отпустит тебя и перестанет шантажировать? - удивляюсь я.
Гриша молчит. Понуро опустив плечи, поднимает на меня глаза. Его изумрудный взор потух. Крупные слёзы одна за другой скатываются по острым скулам, срываются с дрожащего подбородка, чтобы лунным бисером украсить ткань куртки на морозном ветру.
- Я просто испугался. Прости.
Эту мольбу я слышу, уже уходя. Хочу сказать что-нибудь успокаивающее или сочувствующее, но слов не нахожу. Я вспоминаю своё унижение и явственно понимаю, что зарождающееся чувство к Грише во мне окончательно умерло. И ещё я твёрдо решаю, что сделаю с Игорем...
5.
- Думаю, я готов, - заявляю я Андрею, доедая завтрак.
Он внимательно смотрит на меня и уточняет:
- Надеюсь, ты говоришь о тренировках?
- Не только. Я выяснил кое-что.
- Поделишься?
- Только в общих чертах. За всем этим стоит Игорь.
Андрей отодвигает тарелку.
- Я догадывался о чём-то подобном. Он никогда мне не нравился. Сноб, заносчивый, хотя и талантливый. Но, судя по некоторым его высказываниям, я подозревал, что он на это способен.
- Вы про то, как он о вас отзывается?
- Я же не дурак. Конечно, слышал его колкости о себе. Но за прожитые годы я привык не обращать на такое внимание. Мы же не выбираем ориентацию, лишь то, как ею пользоваться, - вот так, просто признаётся в своей ориентации Андрей.
- И правильно делаете! Пацаны никогда не поддерживали его разговоры. Более того, однажды грубо оборвали и хотели набить ему морду.
- Не думаю, что это правильно. С такими людьми надо поступать иначе.
- Это как же?
- Игнорировать. И жить дальше. Знаю, что в нашем обществе ещё есть нетерпимость к геям. Но я считаю, что пока ты не доставляешь неприятностей другим и не афишируешь свою ориентацию, достичь, как минимум, терпимости к себе можно.
- Это уже святостью попахивает.
- А что в этом плохого?
- А хорошего что?! Смотрите, что со мной сделали!
Андрей пересел ко мне. Теперь он был совсем рядом. Положил руку на моё плечо и, заглядывая прямо в глаза, произнёс:
- Глеб, ты же сам сказал, что всё это устроил Игорь. Но это ваш личный конфликт. Я не знаю всех деталей и не настаиваю на их знании, но что-то в ваших отношениях пошло не так. Понимаешь?
- Хотите знать подробности? Как меня пользовали, словно последнюю шлюху? Как унижали, ебали, насиловали, топтали душу?
- Я не об этом, дорогой. Это не так важно для понимания произошедшего. Но ведь что-то же случилось до всех этих событий.
- Да в том-то и дело, что ничего! Я не никак пойму, почему этот гад взъелся так на меня! Да, мы соперники в спорте. Но никаких тёрок до сих пор не было.
- А может, это зависть?
- К чему? Он же уделал меня на отборочных. И вы сами признали его талантливым.
- А разве зависть бывает только профессиональной?
- Уж не за внешность же мою он возненавидел меня?
- А что скажешь про свою порядочность? Сколько у него друзей, и сколько у тебя? Ты можешь себе позволить хамство, как он? И как с ним общаются в команде? Об этом ты не думал?
И впрямь! Мне вдруг стало ясно, что Андрей прав. У Игоря был скверный характер, с ним общались только по необходимости и дружбы никто не водил. Во всяком случае, я этого не замечал.
- Вот видишь. А ты душа компании! Я же вижу, как парни тянутся к тебе. И потом, не стоит забывать, что зависть Игоря может быть и из-за того, что вашим тренером является твой отец. Может, ему не дают покоя ваши родственные отношения?
- Ага! Это вообще треш, а не отношения! Вы видели, как мы общаемся? Да отец гнобит меня при каждом удобном случае! И не только в зале.
- Взаимоотношения с отцом не всегда идеальны. По себе знаю.
- Вот видите. А если папаня узнает обо мне, тогда вообще будет трындец!
- А почему он должен что-то узнать? О чём?
Я замялся. Впервые подумалось, что проснувшийся интерес к парням стал для меня реальностью, но я не намерен об этом трубить всему свету. Наконец, решился задать давно мучавший меня вопрос.
- Андрей, а как вы познакомились с Сашей? Я правильно понимаю, что он не просто ваш друг?
- Ты прав. Он мне больше, чем приятель или друг. Мы... Как бы это сказать... не любовники, нет... Мы с ним пара, почти родные люди. И шли к этому долго и мучительно. Хочешь услышать нашу историю? Санёк был бы не против. И не обидится, если я расскажу.
Следующие полчаса я слушал Андрея с замиранием сердца и с завистью - не к самой истории, а к тому, как легко и чувственно она была рассказана. Передам её, как помню, словами самого Андрея.
"Мы с Сашкой жили по соседству на одной лестничной площадке. Въехали в новый дом одновременно. Наша семья и его. У меня она полная - отец, мать и сестрёнка Олеся. А его воспитывала одна мама. Я к тому времени уже оканчивал медицинский, а Сашка на 10 лет меня младше. Его мать часто просила меня присматривать за сыном, потому что работала и в ночные смены тоже. Тянула лямку сама, без мужика, и тяжело ей было растить сына без пригляда. Санёк зависал у нас, коротал время, пока был один. Мы как-то очень быстро с ним сдружились. Удивительно, но разницы в возрасте я с ним не чувствовал. Он, знаешь ли, был очень любознательным и воспитанным парнишкой. Огромные глазки, как у оленёнка Бемби, хрупкое тельце и тихий голосок. А уж какой вежливый! Бывало, я часами корплю над учебниками, штудирую книги по специальности, а он сядет чинно в уголке и занимается своими делами: то над уроками склонится, то просто книжку читает. Словно его и нет рядом. Скромный был донельзя! Позовёшь его поужинать, а он долго отнекивается, сопит, смущается и краснеет. Это меня в нём больше всего умиляло. А ещё радовало его неуёмное, но осторожное любопытство. Как закончит свои дела, посидит, да и тихонько подойдёт ко мне со спины и молча наблюдает за тем, чем я занят. Никогда мне не мешал. Чувствую, как его распирает любопытство, как он пожирает глазами мой медицинский атлас, но ни разу первым к нему не потянется. Кивну ему, и он робко берётся за том и несёт, да аккуратно и осторожно так, как дорогущую вещь. Возвращается в свой уголок и начинает перелистывать, нашёптывая себе что-то под нос...
Он взрослел, но приходить к нам не переставал. Стал смелее, вопросы начал задавать медицинские: что, как, почему. Так я понял, что он мечтает пойти по моим стопам.
Помню, я уже работал травматологом в одном в медицинском центре на окраине. Возвращался затемно. Гололедица той весной была жуткая. Вижу, у подъезда на лавке сидит мой Сашка и стонет. Оказывается, он растянулся во дворе и подвернул ногу, да так сильно, что даже по трём ступеням крыльца подняться не может. Доковылял с моей помощью до моей квартиры и давай реветь навзрыд. Еле от него добился подробностей. Он, бедолага, больше часа просидел на холодном ветру, не решаясь попросить о помощи.
Год назад мои родители купили себе новую квартиру, а старое жильё оставили мне. Так что бобылём в полном смысле слова меня назвать было трудно. Зарабатывал не много, но одному хватало. Вот только женой не обзавёлся, потому как понял, что я гей. Особых закидонов по этому поводу не испытывал. Медицинское образование позволяло не переживать из-за этого. Знал, что это не патология и никакая не болезнь, хотя по привычке её до сих пор называют гомосексуализмом, словно хворь какую. Но и разгульную жизнь не вёл. Были у меня, конечно, контакты с парнями к этому времени, только без всяких привязанностей. Видать, не встретил я ещё того самого, кто заставляет сердце щемить и не спать ночами, мечтая о новой встрече.
Но вернусь к тому случаю. Доскакал Сашка до моей квартиры, разулся с моей помощью, снял верхнюю одежду, и я приступил к осмотру. К облегчению обоих, у парня был только сильный вывих. Нога отекла, но перелома можно было не бояться. У меня, как у любого травматолога, дома хранился чемоданчик "айболита", так что тугая повязка через полчаса облегчение Сашке принесла. Я настоял на том, чтобы он остался у меня на ночь, тем более что матушка его опять ушла в ночную смену. Не прыгать же ему по дому одному!
Пока готовил нехитрый холостяцкий ужин, смотрю, а мой нечаянный пациент засопел в две дырки, пригревшись под пледом. Присел я на краешек дивана и раздумываю, будить ли его, а он, шельмец, словно почувствовал меня, распахнул свои карие глазищи и смотрит на меня благодарно. В этот самый момент я и понял, что втрескался в него по уши. Мы часто с ним вспоминаем ту минуту и до сих пор никак не возьмём в толк, что же тогда произошло. Видать, звезды так сложились или наши с ним планеты сошлись. Только именно тогда к нам пришло осознание того, что нас посетила любовь. Даже не так. Не пришла она, а накатила валом, чтобы унести в круговорот проблем. Мне двадцать семь лет, а Сашке только восемнадцать исполнилось. Какая там любовь! Вернее, она была, но в первые годы только платоническая. Знаешь, сколько раз я пытался убить в себе это чувство, потому что не мог позволить себе и Сашке заняться сексом?! А он соблазнял, просил, умолял, даже требовал. Обижался, ругался иногда, что ему совсем не свойственно. Но и я страдал не меньше. Только никак не мог переступить черту.
Это произошло на Новый год. По заведённой традиции мы праздновали его только вдвоём. Даже Олесю я выпроваживал под разными предлогами. Она, естественно, догадывалась о моих предпочтениях, наверняка, ещё и чувствовала, что моей зазнобой был Сашка, но тактично молчала, только предупреждала, чтобы не терял головы. И в тот день мы поздравили друг друга по телефону, пожелали самого наилучшего в наступающем году и на том распрощались.
Пробили куранты, звезды эстрады заученно и фальшиво изображали радость, а мы с Сашкой после шутливого брудершафта сами того не заметили, как перестали контролировать ситуацию. Крышу снесло обоим. Мы чуть стол не опрокинули, настолько резво кинулись срывать одежду друг с друга. Треск обновок, россыпь пуговиц, звон разбившихся фужеров - ничто не могло нас отвлечь от того, к чему мы со скоростью фирменного неслись в ту ночь. А ведь до этого я даже на пляж с Сашкой не ходил, потому что знал, насколько соблазнительным и мучительным окажется этот поход. А тут в свете мерцающих гирлянд и в отсветах экрана телевизора мне, наконец, явилось обнажённое тело паренька. О нём я грезил в последние годы перед сном, его представлял, когда сладко удовлетворял себя в постели, его формы угадывал под слоями одежды, которые, как назло, мешали оценить стройность и привлекательность юношеского тела.
Бог мой! Я лишился дара речи, когда последний бастион из ненавистного тряпья пал. Изящный, поджарый, с намёками на мускулы и с бархатисто-белой кожей Адонис - вот каким я увидел своего Сашеньку в ту волшебную ночь. Меня, знакомого с мужским телом не только в теории, но и на практике, удивило такое совершенство. Возможно, я был объяснимо предвзят и влюблённо идеалистичен, но тогда мне хотелось обладать этим чудом всемерно, единолично, безоглядно, ненасытно и пылко. Того же хотел и Сашка. Его прекрасное тело не просто говорило об этом, оно кричало, что есть мочи. И главным рупором этого сигнала был величественный член парня.
Это абсолютная чушь, что по каким-то пропорциям тела можно определить величину детородного мужского органа. Ни длина носа, ни форма ногтя не могут с точностью сказать, чем наградила мужчину природа. Представь себе хрупкого и даже субтильного паренька с палкой, которая в боевой стойке достигает пупка. Именно так, неким сказочным маяком возвышалась она над мошонкой аккуратного размера. Багровая, обнажившаяся от предельного возбуждения головка, словно пуховый фонтан, выплёскивает по животу волоски от пупочка, чтобы невесомым султаном обрамить розовые с крохотными бусинами сосочки. Это ощущение ещё больше усиливалось, потому что живот Саши сводила сладкая судорога. Кубики пресса отбивали чечётку, под грудью трепыхалось сердце, а изящные руки то стыдливо пытались скрыть эту красоту, то в нерешительности тянулись к моему члену.
Вот так мы и потеряли голову в ту новогоднюю ночь. "Немного жаль моей любви. Немного жаль твоей надежды", - выл Киркоров с экрана ящика, а мы безмерно радовались, наперекор его песне.
Не стану рассказывать всё, что мы вытворяли тогда и все каникулы. Скажу только, что ничуть не жалею о многолетнем воздержании, о своём удивительном выборе и годах, что живу с Сашей. Мы счастливы, всецело удовлетворены и благодарны судьбе, что свела нас".
Мне безумно понравилось, как эротично и в то же самое время тактично рассказал мне свою историю Андрей. Без интимных подробностей, пошлости и скабрёзности. И, видимо, именно это настолько возбудило меня, что я с трудом прятал свой стояк. Он рвался из-под треников, а воспалённый желанием мозг дорисовывал картину любви двух счастливчиков.
- А что же тогда произошло в вашем кабинете после моего неудачного перемаха? - спросил я и тут же пожалел об этом.
Андрей аж дёрнулся, насупился и, с трудом подбирая слова, признался:
- Глеб, ты только пойми правильно и не суди строго. Дело в том... Как бы это правильнее выразиться... В жизни каждой пары бывают периоды, когда отношениям необходима встряска. Это не обязательно должна быть измена. Это...
Я видел, с каким трудом Андрею даётся каждое слово. Потом понял, что это из-за боязни спугнуть меня или ранить ещё больше. Пока же я сам попытался найти рациональное объяснение тому, почему спортивный врач во время массажа практически ласкал меня.
- Я вам нравлюсь?
- Нет... то есть, конечно, да, нравишься. Ты отлично сложен, и нужно быть слепцом, чтобы не оценить твои формы. Но ты прекрасен и своей душой, своим отношением к людям. Своей целеустремлённостью и ранимостью в хорошем смысле. Я это почувствовал сразу, лишь только увидел тебя. А там... В тот день я не знаю, что на меня нашло. Словно затмение какое-то. Я видел, что ты подавлен, слышал, как обижен на отца. И мне очень хотелось успокоить тебя. Прости. Но именно так, через ласку я приношу облегчение своему Сашеньке. Знаешь, как я себя корю за ту слабость?! Я даже рассказал об этом своему любимому. Мы поссорились, а потом долго говорили об этом и пришли к выводу, что честность и откровение достойны прощения. Но сейчас я у тебя прошу прощения за тот случай. Это не повторится. И Бог свидетель, я не подозревал, что мой проступок приведёт ко всему этому.
Последние слова Андрей произнёс с глазами, полными слёз. Было удивительно видеть, как брутальный взрослый мужик настолько искренне извиняется.
И я поцеловал его. Он сначала отодвинулся, но через мгновение впился в мои губы страстно и грубо. Обхватил руками мою голову, прижал её к своей так, словно это последнее, что ему дано в жизни. А я уже шарил руками по его крепкому телу, пытался сорвать с него рубашку и лез в штаны.
Вдруг Андрей отстранился, мотнул головой.
- Глеб. Нам надо остановиться. Это неправильно. Но я не могу прекратить этого. Я не хочу. Боже, что же нам теперь делать?
И тут моя наглость сделала кульбит, чтобы ушатом холодной воды погасить разгорающийся сексуальный пожар.
- Мы скажем Саше. И пусть он решит, быть ли нам... втроём. Понимаешь, Андрей? Втроём! Лично я не против этого. Я похабник, да?
Я впервые обратился к своему врачу на "ты". Это было верхом неприличия. Так же мерзко прозвучало и то, что я походя соблазняю этих милых людей и вместо благодарности раскручиваю их на групповой разврат...