Баня по-чёрному приятна тем, что в ней ты чувствуешь себя ближе к древности. Бани, обшитые древесным брусом или вагонкой, разделённые на помывочные, парильные отделения, вне зависимости в городе они или деревне, а тем более современные сауны с их просторами, где можно играть в футбол, дают комфорт. Но не дают вот такого ощущения. После которого хочется и женщину, и водки, и дать кому-то в морду. Так думал я, стягивая с себя одежду, в тесном пенале перед дверью, за которой стоял очаг. Вович был уже там, возился, подкладывая в очаг. Внезапно меня уже голого осветил ворвавшийся через открытую дверь белый свет с улицы. Я вытянулся, прикрывая руками низ.
— О! Чего я тут такого не видала? — Ирина шагнула в пенал, тесня меня к стенке. — Давай к Вовке.
— Ага. — А что ещё сказать? Я нырнул за дверь, не веря своим глазам. Ирина стала стягивать с себя фуфайку, явно собираясь участвовать в нашей бане. Хотя, была же баня в Верхнем, всё прошло прилично.
Она вошла к нам голая, даже не прикрываясь руками. Вошла, толкнула бедром меня, пододвигая, и села рядом с Вовичем, поддавшим пару. Ух! Я заскрипел, пригнулся, но не вышел. Она улыбнулась, что-то одобрительно сказала, но я не расслышал. Все мои мысли и помыслы были сосредоточены на том, чтобы член не взлетел ракетой и не пробил крышу. Она хихикнула, громко, даже как-то с вызовом, что ли? Я прижал уши, наклонил голову, спасаясь вроде как от пара. На самом деле, я не мог смотреть на неё. Возбуждался, как пятнадцатилетний мальчик, измученный спермотоксикозом. Она же, чувствуя это, пошла ещё дальше. Её ноги показались перед моими глазами, а следом появился и лобок, с намокшими волосками. Она хлопнула меня по спине веником, скомандовала «на полку!». Стараясь не смотреть на неё, я, прикрывая пухнущий член рукой, улёгся рядом с Вовичем. Конечно же, лицом вниз. Ох, какая же это была баня! Я понимаю западных путешественников средневековья, попадавших в русские бани. После привычного размокания в одежде в корытах или там каменных ваннах, голым в таком пару, да ещё с девками? Было отчего скрутиться голове. У меня же голова шла кругом от всего — от бани, от парильщицы, аккуратные груди которой двигались в такт её рукам, шлёпавших нас веником, от пота текущего по её бёдрам, поз, принимаемых её, при смене направлений обхаживания веником. А потом была холодная речная вода, в которую с мостика на берегу! Вновь парная и уже веник в твоей руке, и ты похлёстываешь их голые тела, не прикрывая свой набухший член, так как Вович в таком же состоянии. Короче, из бани мы вышли голыми, дымясь набранным паром, совершенно очумелые.
Спал я как убитый. Даже не заметил, как перина, которую я отложил, переместилась и накрыла меня. Наверно, кто-то из них ночью накрыл меня. Натянув одежду, я выскочил во двор, где стучал топором Вович, потянул топор.
— Лучше помоги Иришке. — Он кивнул куда-то за спину. — Воду носит. Мне колено не позволяет.
— Ага. — Я побежал на задворки.
Носить воду милое дело. Наполнив все бочки, поправив палки в них, а то мороз разорвёт на части, я пошёл к себе в дом. Он протопился, согрелся и теперь ожидал меня. С переездом из дома Вовича я не стал тянуть. Согрелся? Пора домой! К тому же, его надо было дообживать. Так, за такими приятными хлопотами, постоянной работой пролетела неделя. А за пролетевшей неделею, прилетел снег. Первый снег, крутившийся робко, но часто, заполнил мирок нашего острова, замочил всё вокруг, закрывая берега от глаз белой пеленой. Ледостав уже вот-вот наступит, поэтому наша с Ирой вылазка в Верхнее была последней возможностью что-то прихватить на остров, так как в ближайшие два месяца мы будем оторваны от внешнего мира — пока встанет лёд, пока укрепится, пока смельчаки проложат дорогу с берега на берег. Поэтому мы ехали с твёрдым желанием добрать то, что не добрали.
Я влетел в избу, увидел обмершую Машу, ничего не говоря, сбросил куртку, сапоги, обнял эту родную женщину. Она очумевшая от моего появления, слабо как-то отреагировала, а когда я потянул подол платья вверх, даже запротивилась. Виктория тут? Нет? Так чего? Она отняла руки, позволяя мне снять с неё платье, спустить трусы. С себя я только освободил джинсы и трусы, устроившиеся сразу внизу на носках связанных ею для меня. Маша, очутившись на столе, охнула, спиной почувствовав столешницу. Она что-то пыталась мне сказать, но мне было всё равно — придёт ли Виктория в этот момент или нет. Я навалился на неё со всей своей накопившейся мужской силой, разводя пары в этом холодном очаге. Через минут пять она зажглась, а минут через восемнадцать уже она сидела на мне сверху, втирая мой член жадной пиздёнкой, плотно державшей его в своём плену. Грудь, выпущенная из кофты и лифчика на свободу, колыхалась с нею в такт нашим движениям, выбивая остатки сознания в моей голове. Кончили мы вместе, громко, наслаждаясь стонами друг друга. Она упала на меня, задышала в самое ухо. Я же поглаживал её по попке, периодически проскальзывая к губкам, пускавшим точки моей спермы мне на живот.
— Сереженька. — Вот тон мне не понравился. — Сережа. Тут вот что.
— Что случилось? — Я замер. Что такое? Она не была со мной, после первого раза вот такой, чуть отстранённой.
— Сейчас расскажу. — Она встала с пола, натянула платье, спрятав грудь в лифчик. — Понимаешь, Серёжа. Я. — Она вздохнула глубоко. — Тебе. — Вновь вздох. — Изменила.
— Изменила? — Руки мои, тянувшие на себя трусы и джинсы, даже дрогнули. — Как?
— Вот, так это случилось. — Она повернулась спиной ко мне, скрывая слёзы. — Так получилось.
— И кто же он?
— Она. — Я немного очумел — она? Кто она? Как?
— Мы с Викулей как-то сели, выпили. — Ну, да, была у неё заначка в виде нескольких бутылок красненького в подвале. — Она про жизнь свою стала рассказывать, мне её жалко стало. Ну, прижала к себе, поцеловала, чтобы не плакала. А она меня в губы, как мужчина. Оторопела я, думаю, что делать. А потом, пьяная я была, ответила. Дальше больше. — Она смахнула слёзы, так и не повернувшись ко мне лицом. — Дошли мы до кровати, а потом. Я никогда не думала, что с женщиной можно так. — Она бросила взгляд на меня, уже усевшегося на табуретку. — Мы всю ночь с ней. Только под утро она заснула, а я во двор. Стою, лью на себя воду из черпака, холодно, а тело всё горит, как голова. — Она села напротив меня. Мда, ситуация! Мне изменили с женщиной. Вернее сказать, женщина изменила с женщиной. — Короче, изменила я тебе с твоей попутчицей. Скрывать не хочу, но и гордиться не буду.
— Так. — Думать тут надо быстро. Она призналась, Виктория где-то бегает. И в этот промежуток надо принять решение. В принципе, ничего нового нет. Лесбос присутствует в каждой женщине, только надо к этому относиться разумно. Мастурбация, игры со своими губками, клитором, сосками разве не лесбос? Чистой воды ОН! Додумать мне не дали. Виктория бухнула дверью в приходной, потом, распахнула дверь в комнаты, запрыгнула к нам — румяная, с большой корзинкой в охапке. Но, увидев сидевшую Машу, меня, наши лица, остановилась, поджала губы.
— Ты ему рассказала? — Она прошелестела вопрос, а не спросила.
— Да. — Маша кивнула головой. — Я ему не имею права врать.
— Понятно. — Девочка присела на край табуретки, поставила корзинку рядом. — Мне уходить?
— Понимаешь ли, Виктория. — Я вжал плечи в округлости бревен стены. — Я думаю.
— Думаешь? — Они посмотрели на меня одновременно — одна с надеждой, вторая с не меньшим удивлением и заинтересованностью.
— С одной стороны. — Я загнул палец. — Вы совершили половой акт?
— Да. — Разговор вступал в ту фазу, где всё должно быть названо своими именами. Иначе будут недоговорки. А недоговорки это кривые отношения, конфликт.
— Вы получили удовольствие от этого? — Вопрос поставил их в затруднительное положение. Краснея, сначала Маша, а потом и Виктория, обе согласно кивнули головами. — С другой стороны.
— С другой? — Маша даже чуть привстала. Чего она боялась или хотела услышать?...