Как завоевать уважение сослуживцев? На самом деле правил не так много. Главное, при их соблюдении нигде не оступиться. Самое важное - нельзя быть слабым. Это касается физической формы, но ещё важнее не быть слабым духом. Даже если ты слабее физически, нельзя унижаться перед даже самым сильным противником. Форму можно подтянуть, а вот авторитет в строю возвращать очень тяжело. Ещё несколько немаловажных моментов: нельзя прогибаться под шакалов, увиливать (или, по-армейски, "гаситься") от работы, крысить еду, долго лежать в санчасти и т.д.
За время службы я прилежно соблюдал все эти правила, но однажды пришлось ими поступиться: непостоянная уральская апрельская погода сделала своё влажное дело, и на 4-м месяце службы я, шмыгая носом, потащил своё 39-градусное тело в санчасть.
- Что, Сорокин, пневмония и до тебя добралась? - встретила меня местная хабальная баба-врачиха.
- Типун Вам на язык, Тамара Сергеевна! - ответил я, подавляя желание ударить ей армейским берцем между глаз.
В части эпидемия, а она шутит.
Немного бумажной волокиты, и вот я уже переоделся в робу сан. части и заселяюсь в двухместную пятизвездочную палату, где из удобств только две кровати, стол, стул и розетка. Повезло с размещением - больничка переполнена, а я один в палате. Время тут течёт ещё медленнее, чем в казарме - там всегда найдут, чем заняться, а тут только и ходишь, слоняешься из угла в угол.
На второй день у меня появился сосед. И лучше бы он не появлялся, потому что это был старослужащий дагестанец Муса из соседнего батальона. С этими вообще бесполезно искать общий язык, им вообще на всё пофиг. Муса был типичным представителем своего народа и начал исправно работать над моей дисциплиной. Прокачивания сменялись походами в магазин ему за сигаретами. Ему не давало покоя даже то, что я читал книгу перед сном:
- Эй, ты чо там читаешь? Давай-ка вслух почитай, я чё-та уснуть не могу!
Делать нечего, я взял стул, присел рядом с его кроватью и стал декламировать "Лолиту" Набокова. Ну что ж, сам напросился. Я с умным видом выбирал самые откровенные сцены произведения:
- Ночь в поезде была фантастическая: я старался представить себе со всеми возможными подробностями таинственную нимфетку, которую буду учить по-французски и ласкать по-гумбертски...
Разумеется, 20-летний кавказец, который уже столько времени сдерживает в себе столько желания, гормонов и спермы, не мог остаться равнодушным к такому действу, пусть даже и развернувшемуся на бумажных страницах. Через 10-15 минут он уже лежал с закрытыми глазами и вздыбленным от возбуждения членом, выпирающим из зимних кальсон.
- Бля, хватит, не могу больше! - простонал Муса.
Ширинка на кальсонах, конечно же, была без пуговиц и иногда открывалась, демонстрируя основание крепкого члена. Головка упиралась в белую ткань сантиметрах в 20 от этого основания и под впечатлением от услышанного жаждала сейчас любую тёплую дырку.
Муса открыл глаза как раз в тот момент, когда я жадно пялился на его ствол, и я понял, что это конец. Сейчас он меня убьет. Я замер, загипнотизированный дырой в его ширинке, он схватил меня за плечо и с силой ткнул головой в пах. Кажется, его огромное желание трахнуть хоть что-нибудь оказалось сильнее желания убивать.
Моё лицо оказалось на уровне желанного основания члена, маняще выглядывающего из ширинки. Грубая рука ткнула мою голову, и вот уже мой язык встретился с объектом вожделения. Я с удовольствием облизывал член в ширинке и посасывал головку через ткань. Муса быстро понял, что не даёт ему полноты ощущений, и одним рывком спустил кальсоны до колен. Моему взору предстал толстый 20-сантиметровый обрезанный член в обрамлении густых чёрных, как смоль, волос. Его огромные волосатые яйца свисали двумя спелыми сливами между бёдер. Я с упоением начал лизать его крупную залупу, уздечку и вены вдоль ствола. Кавказец грубо схватил меня за голову и стал насаживать на свой хуй по самое основание. Крупная головка, кажется, пробивала туннель в моём горле, мой подбородок бился об его волосатые шары, а нос периодически утопал в густой волосне. Горло, и без того пострадавшее от простуды, неприятно ныло, из глаз текли слёзы, но моего насильника это не останавливало. Не прошло и 5 минут, как его бёдра напряглись, член стал каменным, а головка, уже вошедшая полностью в горло, забила фонтаном спермы, вызвав у меня непроизвольный рвотный рефлекс. Муса вытащил свой хуй изо рта, и оставшаяся сперма оказалась у меня на лице, во рту, на яйцах и на волосатом лобке.
На лице у моего насильника появилась тупая щетинистая улыбка. Он похлопал меня по губам своей бордовой головкой и, размазывая по щекам свою сперму, произнёс уже совсем мягко:
- Маладэс, харашо поработал! Иди умойся и спать. Только вылижи сначала мой хуй начисто.
Тщательно потрудившись языком над его слегка опавшим волосатым членом, я пошёл умываться.
На этом закончились мои плохие отношения с Мусой, и каждый вечер он прокачивал только мой рот.
Прошла неделя, я выздоравливал. Даг, промывавший моё горло своей целительной смесью из смазки и спермы, покинул санчасть и отправился в казарму, напоследок пообещав зарезать, если кто-нибудь узнает о его методе народной медицины. Вместо него в палату заселился парнишка моего призыва из ремроты, служивший первый месяц и ещё боявшийся собственной тени. Однажды ночью я попытался залезть к нему в трусы, аккуратно подошёл к его кровати, просунул руку под одеяло, однако, даже не успев дотронуться до его члена, понял, что чуткий сон задёргавшегося парня не даст мне осуществить задуманное. Я быстро вернулся в свою кровать. Не то чтобы худенький одногодок вызывал у меня огромное возбуждение, видимо, просто после Мусы палата пропиталась запахом секса. И моё подсознание тянуло меня к члену парня на соседней кровати автоматически. За этими мыслями меня и застал бесцеремонно зашедший в палату дневальный по санчасти Абрамов. Срочник с медицинским образованием, который всё время проводил в санчасти и освобождал штатных медработников от их прямых обязанностей.
- Вставай, Сорокин, хватит ебало топить! - без лишних церемоний парень разогнал мой зарождающийся сон и протянул мне пакет с банкой спирта. - Метнись в казарму, передай своим дедам.
- А что там? Сами не могут прийти? - спросонья я пытался сообразить, что от меня хотят.
- Ты ебанутый? Подорвался, щегол, и метнулся! - спорить было бесполезно, и я с обречённостью стал одеваться.
Апрельская ночь не была приветливой, и ветер то и дело пытался сбить меня с ног, скользящих по замёрзшим лужам плаца. Передвигался я при этом быстро и осторожно, боясь попасть в поле зрения дежурного по части.
Казарма встретила меня приветливым теплом и неприветливым дневальным, в полумраке пытавшемся понять, кто пытается прорваться в расположение. Узнав о цели визита, парень без лишних слов отправил меня в дальнюю канцелярию, откуда доносились голоса и смех. Ту самую, в которой через два-три месяца буду проводить время как сержант и я. А пока там бухали сержанты старшего призыва.
За столом сидело четверо дедов, судя по двум пустым бутылкам под столом, уже изрядно опьяневших.
- Ооо, наконец-то, калич ёбаный!
- Ты чё так долго, малой! - парням явно хотелось поскорей продолжить банкет.
- Стой тут, сука, тебя не отпускали! - Андрюха Широков из моей роты явно перебрал и хотел показать свой авторитет. - Съебал нахуй в ленинскую, я скоро подойду и воспитывать тебя буду!
Солдаты одобрительно загоготали, а я на ватных ногах побрёл в комнату досуга. Минут через 10 туда зашёл и сержант. Шатающейся походкой он подошёл ко мне, замершему по стойке смирно, как и полагается по уставу, когда в помещение заходит старший по званию. Андрюха был невысокого роста, худощавый и при этом крепкий парень, который не давал в обиду своих духов. Но под действием алкоголя люди меняются.
Парень подошёл ко мне вплотную, я почувствовал перегар, а затем жёсткий удар под дых. Я согнулся, а он пробормотал:
- Слышь, я тебя в обиду давал хоть раз?
- Нет, - мне не хватало воздуха сказать больше.
- Ну а хули ты не хочешь тогда мне помочь? Не видишь, что ли, у меня проблемы, сука! - и ударил коленом по рёбрам.
Я осел перед ним на колени.
- А как помочь, товарищ сержант? - я уже примерно предполагал, что он от меня хочет.
Без лишних слов Андрюха расстегнул солдатский ремень, пуговицы на ширинке, его солдатские штаны сползли вниз, и он остался в боксёрах. Сержанты в нашем батальоне могли носить неуставное нижнее бельё. Я почувствовал руку на затылке, прижимающую моё лицо к ещё лежащему под синей тканью сержантскому хую. Я почувствовал запах мочи и попытался вырваться, однако получил смачную пощёчину.
- В следующий раз будет кулак, - его голос изменился, стал на несколько тонов ниже и угрожающе трезвее.
Не став испытывать судьбу, стал губами ласкать его бойца, который стремительно превращался из безобидной мягкой колбаски в опасный твёрдый ствол, разрывающий ткань трусов. Там, где была залупа, появилось пятнышко смазки, увеличивающееся в размерах по мере возбуждения моего насильника. Не в силах больше сдерживаться, я сам стащил его трусы до колен. Резинка, зацепившаяся за головку, дёрнулась вниз, и хуй со шлепком ударился о живот. Он не был особенно длинным, среднего размера - 15-16 см, но стояк был твёрдым, как камень. Одной рукой я взялся за основание необрезанного члена, а другой гладил в меру волосатые яйца и крепкие ноги. Головка была чуть крупнее ствола и в тёмной комнате, освещавшейся только фонарём с улицы, блестела от смазки.
Я заглотил головку, а сержант в это время качнул тазом и вставил член на всю длину, застонав от удовольствия. Его залупа по-хозяйски сновала у меня во рту. Яйца бились о подбородок, а нос то и дело упирался в волосы на лобке. Яйца парня были полными - сказывалось долгое воздержание, и через пару минут сержант ускорил темп. Член, кажется, даже стал ещё твёрже, я услышал звериный рык и почувствовал обжигающие выстрелы спермы в глотку. Спермы было столько, что я стал захлёбываться, и часть вытекла изо рта. Извержение продолжалось достаточно долго. И даже когда хуй перестал пульсировать и наполнять меня своей жидкостью, сержант не отпускал мою голову и пытался отдышаться.
После того, как дыхание его восстановилось, а ствол стал терять твёрдость, я наконец смог освободить свой рот. Андрюха быстро убрал своего бойца обратно в трусы, надел штаны и погладил меня по голове.
- Вольно, солдат. Молодец! Не бросил боевого товарища в беде! - кажется, парень протрезвел окончательно. Голос его был доброжелательным и уже не таил в себе угрозы.
Оставив меня в ленинской, сержант вернулся в канцелярию, а я вытерся, оделся и пошёл обратно в санчасть.
Следующий день был для меня тревожным. Я думал, что будет, если Широков рассказал об инциденте в ленинской другим сержантам. Что теперь? Со мной ведь перестанут здороваться. Перспектива стать ротным петухом меня не привлекала. Однако вечером после ужина меня ждал приятный сюрприз. В дверь палаты зашёл Андрюха, бросил моему соседу: "Съебал!", сел на мою кровать, посмотрел на меня похмельным взглядом и пробормотал:
- Слушай, извини, бес попутал вчера, - и вытащил из бушлата пачку шоколадного печенья.
От неожиданности и стеснения я не мог выговорить и слова, а только слушал, как он обещал, что об этом никто не узнает, если я буду молчать.
После того вечера отношение сержанта ко мне изменилось - он стал более лояльным, ничем не выдавая в общении, что тогда выебал меня в рот. А когда понял, что парень я толковый, стал готовить меня в сержанты, чтобы после дембеля было кому передать дела.
Так для меня открылись отличные перспективы на вторые полгода в сапогах. А служба тем временем продолжалась...