Иван замолчал. Задумался.
Тишина ночи удивительна сама по себе. Ничто не отвлекает тебя от попытки разобраться в себе, узнать, "какой я" и "правильно ли живу"...
Думаю, что любой человеческой особи, если она, конечно, личность, а не существо, крайне важна это внутренняя работа. Ведь только разобравшись в самом себе, мы можем понять других. Ведь не зря в народе есть такое мудрое утверждение: "Где ум с добротой соседствуют, там всегда мир и согласие". Оказывается, не только ваш покорный слуга, но и Ваня принадлежит к людям, которые могут о себе сказать: "Если мыслю, анализирую и принимаю решение - значит живу!"
Помолчав, он прикурил очередную сигарету. Э, братец-любовничек, нарушаем тобой же установленное правило: "Вечерняя сигарета только одна. В праздники, или когда выпили, не больше трёх", а это уже четвёртая.
Господи, да о чём это я! Человек себя наизнанку выворачивает, а некоторые недоумки, типа меня, сигареты считают...
Затянувшись, Ванечка продолжил:
- Знаешь, когда в ритм уже втянулся и времени свободного стало больше, зависал в библиотеке. Нас, таких "чокнутых", с курса всего двое оказалось. Вот именно он, мой сослуживец, о котором подробный рассказ ещё впереди, раскрыл мне удивительный мир поэзии Уильяма Шекспира. Несмотря на кажущуюся древность, ведь творил аж в шестнадцатом веке, он легко запоминался. Мы с тем пацаном даже цитировали его, давая таким образом комментарии к своим поступкам или поступкам собратьев-курсантов, а зачастую и преподавателей. Да и было из чего выбирать, ведь дошедшие до нас работы состоят из тридцати восьми пьес, ста пятидесяти четырёх сонетов, четырёх поэм и трёх эпитафий. Этот гений и по сей день является "глыбой разума", его творчество переведено на все основные языки мира. Да и на театральных подмостках пьесы ставят гораздо чаще, чем то, что создано современными драматургами. Мне тогда особенно понравился и запомнился монолог Жака из комедии "Как вам это понравится":
"Весь мир - театр. В нём женщины, мужчины - все актёры. У них свои есть выходы, уходы, И каждый не одну играет роль. Семь действий в пьесе той".
И современное продолжение:
"Весь мир - театр... И зритель в нём один, и это - Бог. А Сатана там нанят в режиссёры, И бесы - в бутафоры и суфлёры, Чтоб зритель насладиться действом мог. Раз жизнь - театр, то в каждой постановке Интриги, закулисная возня. Иные руки тянут из массовки - Потуги их бездарны и неловки - Кричат: "Возьми меня! Возьми меня!" "Возьми на роль любовника-героя!" "Возьми на роль царя иль мудреца!" Но многим предназначено другое: Дни мыкать от подъёма до отбоя, В массовке оставаться до конца..."
Во как он о мире людей...
А они мало в чём поменялись со времён становления "хомо сапиенса" - человека разумного. Мы ведь все одинаковые. Да и желаем одного и того же: счастья, любви, понимания, секса в конце концов! Но кто-то сделал нас разными, навесив бирки и ярлыки: "обыватель", "политик", "космополит", "патриот", "натурал", "гей". И бегает каждый по своему кругу. И заботится о благах для себя - единственного и любимого. И создаёт среду непонимания, противопоставления, вражды. Зачем? Если "Труд будит светлые эмоции души. А Бог прощает любящие души. Ведь хамством да ненавистью свои пороки не исправляют". Как бы было здорово и просто жить, если бы в основе оценки каждого лежали не эти придуманные кем-то роли, а качества души. Ведь никто специально не становится злодеем, предателем, убийцей, монстром. Всех формирует среда, общество, государство, в котором установлены такие законы существования.
Потому и ценю то время, когда тело в согласии с душой, когда рядом постоянно Человек, весь смысл существования которого - добро и любовь, а забота о другом является главным в жизни. Потому и хотелось тогда, да и теперь, для дорогих и значимых создать праздник, а самому на нём быть подарком, таким "деньрожденьевским тортом"... Наверное, глупо и смешно. Но без "людей-волшебников", создающих сюрпризы по воле души, а не за материальные блага, житие-бытие было бы постным и серым. Я это понял ещё на пороге Юности и стараюсь сохранить в себе это и сейчас...
Слушал я его. Удивлялся. Его разносторонности. Его интеллекту философа и мудреца. Его физическим и духовным силам. Восхищался огромными человеческими богатствами, кои не сравняются со всем златом и серебром мира, где царит жажда наживы любой ценой.
Да, мы разные, но так похожи друг на друга. Особенно в том, что считаем своими достоинствами, своим неразменным капиталом, который позволяет всегда и везде жить в согласии с собой на радость окружающим, особенно близким по духу людям. Хоть и бают у нас в деревне товарки мамины, что "доброта с красотой по одной дорожке ходят, но каждая себе спутника выбирает", да, видимо, за что-то меня Судьба наградила... Даровала она и то, и другое моему дролечке - Ванечке. Да ещё и многим другим наградила, что делает его уникальным, неповторимым.
А "золотце моё самоварное" дальше вёл свой неторопливый рассказ:
- Потому и решил я тогда, когда пришло понимание необходимости подарить себя - отдаться дорогому и близкому, единственному на тот момент родному человеку, сделать это не абы как, а сотворив из простого события сказку. Она станет тайной двоих, которая в самые тяжёлые времена, хотя бы воспоминанием, не даст душе впасть в уныние.
У нас существовало негласное правило: все "секс-игрища" только в доме, а если в другом месте, то за плотно закрытыми дверями да наглухо занавешенными шторами. Сам понимаешь - деревня, что можно утаить, коли кто прознает из соседей. Но на этот раз решился я вынести действо за пределы замкнутого пространства, правда, в место подальше от жилья.
В лесу, километрах в пяти от деревни, было заросшее озерцо, а нём островок махонький. И такой он, как в песне: "Весь покрытый зеленью, абсолютно весь...", а у берега плоскодонка привязана - старенькая, но крепкая. Там, в лесном озерце, обилие щук да карасей. Туда, якобы для рыбалки на зорьке, и пригласил я Тимофея.
А сам заранее в самой гуще непроходимого тальника разбил лежбище. Соорудил четыре факела невысоких, которых ни с воды, ни с берега невозможно было увидеть. Еды принёс, пития разного, ради этого даже упёр из запасов бутылку грузинского вина. Посуду необходимую. Заранее, часа за два приготовил место для трапезы, расстелив скатерть. Сервировка импровизированного стола была сделана по всем строгим канонам да правилам.
Получилось потому всё так быстро, что братан на премию да зарплату купил мотоцикл, да ещё и с коляской. Обычно мы её отцепляли, но, когда надо было в город по магазинам да на базар съездить, возвращали на место. Меня брат научил на нём гонять, заставив предварительно выучить правила дорожного движения, как "Отче наш". Вот и появился у нас личный транспорт. На нём мы и приехали по вечеру, пока ещё лесную дорогу видно было. Припарковались, рачительный хозяин транспорт даже на цепь к дубу приковал. Хоть и не было в нашей глуши воров да разбойников, но он таким образом лишь подчёркивал своё право хозяина на дорогое приобретение.
Пока Тимыч обходил по берегу привычные места, дабы подкормку разбросать, чтоб рыбу привлечь, я быстро сгонял в приготовленный лагерь ещё раз. Еду разложил, факела зажёг, расстелил заранее привезённую мягкую утварь, дабы удобно да мягко возлежать было. Успел как раз к возвращению. Уселся, якобы скучая, на бревно, разглядывая водную гладь.
"А давай, пока не так темно, поплаваем на лодке, только на всякий случай всё, что привезли, с собой возьмём - конечно же, кроме мотоцикла", - с улыбкой попросил я. Поржали по-тихому, чего рыбу-то пугать. Поплыли. Я на вёслах, он на гостевом месте.
Вот и остров. Надо так причалить, чтобы с берега никто лодку не увидел. Вышли. Всякую попытку задать вопросы я пресекал, молча прижимая палец к губам.
Иду впереди, раздвигая кусты. И вдруг зазвучала восточная музыка. Ура! Сработало! Сработал заранее настроенный на нужную волну портативный приёмник, купленный ещё прошлым летом Тимкой для работы, за рулём слушать, но такой надёжный и не "капризный", что в походе, что на рыбалке.
Подталкиваемый в спину и раздираемый любопытством старшой пошёл на звук. Вышли на крохотную поляночку. "О-о! Вот это да!" - возглас удивления вырвался из груди, и молодец-удалец разом включился в предложенную игру, изображая шейха или эмира - победителя и властелина...
Несколько минут спустя, в свете бликов живого огня, на персидском ковре, купленном ещё бабушкой в незапамятные года, среди маленьких подушечек-думок под тягуче-сладкую восточную музыку я сдавал экзамен своему учителю. Ведь надо было показать не только результаты, но и сделать это незабываемо для обоих.
Я распалял его желание, изображая танец одалисок гарема султана, разжигал вожделение стриптизом, скидывая одежду на полянке, уцеловывал и облизывал, возбуждал и побуждал к соитию.
Отдался легко и красиво, потому что желал этого...
Он меня не трахал и не ебал, он шаманил мною, отдавая должное Эросу, творил действо, яко гимн вечной и неповторимой любви...
Много чего было в той ночи на ложе под сенью листвы: меня имели, я имел... И всё было в ласке, неге, во славу удовольствия... не себе - партнёру. А ещё это стало как бы нашим прощанием перед расставанием...
Утро мы встретили на воде, возвращаясь в нагруженной имуществом лодке, раздвигая занавес тумана, хранившего, яко евнух, только нашу тайну, меня и Тимофея. Мы спешили, ведь в этот день я должен был получить аттестат, все экзамены позади. А далее неделька безделья и отъезд в военное училище. Никто из нас и минуты не сомневался в том, что я поступлю...
В последние дни мы не расставались практически ни на минуту. Тимыч взял отгулы, их у него много накопилось. Он ведь безотказный в работе, готов, если необходимо, хоть в выходной день, хоть ночью ради колхоза на машине выезжать. Никто из правления и не возражал, понимали, что он меня в дорогу собирает.
А чего особенного упаковывать, давно всё было готово. Тогда чем занимались? Да только одним - услаждали друг друга про запас, почти в пограничном физическом состоянии, давая время только на пополнение запасников - яиц новым топливом - молофьёй для следующего слияния. Мы спешили, ведь так мало времени у нас осталось, а впереди целый год в разлуке. Ведь на каникулы я должен был приехать только в июле следующего года.
Не было особой печали, как и особой радости...
Просто я опять оказался на росстани-перепутье. И уже душой был в пути, только вот тело не хотело лишаться тепла Тимочки, которое, как щит и латы, оберегало меня в последние годы, давало силы для преодоления трудностей завтрашних дорог.
Но надо было идти вперёд.
Будущее семимильными шагами приближалось ко мне. Я был готов, как суворовский солдат, к тому, чтобы всё успеть. Будет ли там, за горизонтом моей судьбы, место для Тимофея? Всегда! В качестве кого? Время покажет, оно настолько мудро-избирательно, что добро насыщает благородством, а порядочность взращивает честь.
Уже в училище я узнал из телеграммы, что Тимка также поступил на заочное отделение областного сельскохозяйственного института на инженерный факультет и станет обучаться там по специальности "Механизация сельского хозяйства".
Мой первый год самостоятельности был трудным, но пролетел быстро. Особо радовало то, что в любом испытании, в малом и в большом, я поступал, исходя из тех правил, которые определили мама и папа, бабушка и Тимофей, да и деревенские соседи. Знаю точно - они все могут гордиться мною!
Как встретились с Тимкой через год?
С таким выражением эмоций, какое бывает только у карапузов. Визжали и обнимались, прыгали по дому, осёдлывая друг друга, уцеловывались и даже от радости слезу пустили.
Мы всё это время не виделись, но регулярно списывались, читая письма друг друга, как романы. А ещё я был завален посылками, бандеролями, денежными переводами и даже кошёлками с оказией, передаваемыми мне совершенно незнакомыми людьми от моего названого брата. Столько, сколько получал я, на курсе не получал от родных больше никто. Но я не жадничал. Такие дни, когда они приходили, становились праздниками животов моих сокурсников, поляна накрывалась на всех! Славная такая обжираловка получалась...
Нас с Тимом связывает гораздо больше, чем названое родство и совместное проживание в период моего взросления. И это так нахлынуло, что часа за два до встречи в моих штанах уже всё каменно торчало, даже волновался, а вдруг народ заметит. Но единственный, для кого сей факт стал важным, конечно же, был ОН. И так он оному обрадовался, что мы даже не стали дожидаться ночи.
Единственное, о чём мы позаботились, так о возможном появлении нежданных гостей, которые обязательно бы пришли, узнав о моём приезде. Потому мы сели на мотоцикл и проехали по всей деревне, поехав дальше, как бы в сторону озера. Но, выехав за околицу, мы отключили мотор и задами, по высокой траве, дотолкали его до нашего огорода. Разобрав жерди, завезли мотоцикл и замаскировали его в сенном сарае. Закрыли плотно двери и залезли на высокие повети с подсушенным клевером. Расстелили покрывало, чтоб не кололо, и быстро разделись, помогая друг дружке. Прильнули, вспоминая кожей, настраивая себя, становясь один другому как бы камертоном. При этом наши личные инструменты в тот момент были эталонами стойкости и желания. И всё, казалось, подзабытое стало настолько близко-реальным и вновь доступным... То, о чём грезилось и чего так не хватало за год, особенно ночами, проведёнными в казарме.
Сколько раз я спускал в собственные трусы, трахая во сне его ладно скроенную фигуристую попку, вбивая своего болвана, как костыль в шпалу. Или когда, захлёбываясь слюной, усасывал грибообразную головку такого толстенького боровичка на длинной и толстой ножке...
Это был миг тишины и восстановления памяти на уровне ощущений. А потом заспешили, будто за нами волки гонятся, засуетились ручонками и ножонками, обхватили ртами и полетели, как с обрыва...
Но чтобы "не пропасть поодиночке" в сияющей выси нирваны, не только крепко держались за попки, шлифуя неистово лезвия кинжалов, но и, разминая их, готовили к дальнейшему использованию. Зафонтанировали разом, впитывая каждую каплю, оставив часть молофьи на обменный поцелуй благодарности.
Хорошо! И зачем спешили?
Лежали и разговаривали, теребя отдыхающих шалунишек, пока они не восстали для очередного соития.
По второму разу никуда не торопились. Первый порыв страсти, вырвавшийся, как пробка от шампанского, только пену слил, оставив любовь для долгого дегустирования, и мы открывали всё новые и новые оттенки вкуса и удовольствия. И так это было умопомрачительно, что простой поцелуй, касания язычком сосочка заставляли выгибаться дугой. Вновь наши двадцать первые, самые большие пальцы, попадали в плен, где и кейфовали в уникальной среде.
Как же мы в этот раз, по переменке, натягивали попки! То медленно-нежно, то стремительно-страстно. Не сговариваясь, замирали, едва подкатывала волна оргазма. Переждав, продолжали вновь и вновь... Пока этот отодвигаемый процесс не стал такой силы, что захлестнул девятым валом, согнул и разогнул, приятно корёжа оргазмищем, топя в море удовольствия, где кайфово и небо в алмазах.
Ну а дальше мы и не считали, сколько и кто кого, и в какие места... Зачем? Когда так славно. Когда ты дома. Когда рядом самый дорогой и близкий, живой и тёплый человек по имени Тимка. Кого хочется облизать, покусать и съесть, хотя бы виртуально.
Уже ближе к вечеру мы молча лежали, закрыв глаза. Только пальчики нежно гладили тружеников анала и орала. Они уже были не в состоянии принимать стойку, и яйца гудели, как пустые кувшины в засуху.
Выбрались из сенного убежища, когда окончательно стемнело. Прошли по огороду и саду. Разделились. Я отправился топить баню, он готовить ужин и накрывать на стол.
Едва успел помыться, как на свет окон пришли соседи. Их было много. Пришлось срочно накрывать длинный стол в саду, надевать парадную форму курсанта, доставать зачётную книжку, где были только две оценки: "отлично" и "зачтено", выслушивать комплименты, тосты и сожаления, что, мол, "жаль, конечно, что не дожила бабушка, а так бы радовалась, ведь ты для неё и ярким солнышком, и серебряным месяцем был", "как же она любила тебя и берегла"...
Рано утром проводил я Тимофея на работу и пошёл к бабулечке.
Могила, как мемориал, вся в цветах. Вокруг чистота и порядок. Две совершенно новые лавочки и столик с её портретом и лампадкой. Сидел я долго. Рассказывал обо всём, что произошло. Делился мечтами и надеждами. Плакал. Просил прощения, если хоть когда-то обидел её словом или непониманием...
Все каникулы я безвылазно провёл в деревне. Помогал соседям с покосом, хозяйничал дома, в огороде, саду, собирая ягоды, и даже под руководством брательника варил варенье и делал компоты. Частенько - то один, то вдвоём - бывали мы и на могилах близких.
В остальное время я зависал на озере, где, увидев мои тренировки с растяжками, прыжками и выпадами, меня достали пацаны с просьбой научить их так же делать. Пришлось там же, на пляже открыть школу по обучению боевым искусствам. И хоть многому научить не успел, но, памятуя о своих стычках со злом, кои-какие приёмчики помог освоить. Мне это также было интересно, поскольку помогало держать себя в форме и не кабанеть на таких сладких харчах. Все как сговорились укармливать меня, как рождественского поросёнка, подготавливаемого на заклание.
А ещё доставляло удовольствие то, что тренировки шли, как в древней Спарте - в полуголом состоянии. Было занимательно-прикольно наблюдать, как у некоторых бойцов вскакивали члены, иногда вываливаясь из плавок, особенно при выполнении парных упражнений или при контактной борьбе в спарринге.
Неизменным всё это время было только одно: "Секс! Секс! Секс!" С Тимочкой в ночи за закрытыми дверями, плотно зашторенными окнами, под охраной верного и бдительного пса - овчарки по кличке Туман.
В одном из репортажей на телеканале РЕН ТВ о проходящем недавно фестивале эротических короткометражных фильмов ведущим было заявлено: "Один из великих мира сего сказал: "Жизнь - это смертельная болезнь, передающаяся половым путём". И сказано это было не ради красного словца. Действительно, без секса не было никакой жизни. А значит, если мы о нём думаем, то мы не мертвы!
И именно это мы с Тимычем еженощно доказывали: "Мы - живы! И мы - счастливы!". Каждое тёмное время суток в это лето было страницей сказочного тома с названием "Тысяча и одна ночь". Оба как с цепи сорвались, не то навёрстывая упущенное, не то вбирая в себя на будущее, впрок. Ведь впереди опять одиноко-тоскливые ночи в предстоящем осенне-зимне-весеннем периоде.
Это не было рутиной, когда по необходимости всунул, подёргался пару минут, спустил по-тихому и отвалился с храпом к стенке. Нет! Это был праздник души и плоти. Сюрприз за сюрпризом. Пусть не на уровне спектакля Большого театра или шоу в цирке на Цветном бульваре. Тем не менее, были и ролевые игры, и свечи с музыкой, и бокалы с вином, куда мы окунали свои клинки и пили затем по глоточку, обхватывая навершие губами. Так происходило поочерёдно: глоток - захват - облизывание и посасывание - глоток и так далее, пока не изливались в красное белым... И не выпивался коктейль, закрепляя клятву, данную друг другу, в верности и любви.
К концу августа не только у меня, но и у Тимофея возникло некое предчувствие. Чего? Непонятно. Что-то витало в воздухе, делая каждую минуту взаимного общения памятной. Мы изливали друг на друга потоки нежности, внимания, заботы. Ценили каждую секунду общения. Безумно любили друг друга... И до изнеможения трахались...
Я-то просто отмахивался от непонятно откуда взявшегося ощущения тревожной неизвестности. Тимофей Кузьмич Добров, яко человек мудрый, отнёсся к этому серьёзно, потому в последнюю перед отъездом ночь озвучил слова, которые впечатались в мозг, как скрижали - по библейскому сказанию, каменные доски с написанными на них десятью божественными заповедями; потому иногда и говорят: "События запечатлены на скрижалях истории". Вот они: "Что бы не случилось, ты всегда помни - здесь твой дом, а я, для которого ты всё в этой жизни, - твоя семья. И даже если ты встретишь кого-то другого, то я приму это. Ты как был, так и останешься главным для меня человеком. Моя первая и единственная любовь! Живи весело, брат!"
И ведь предчувствие не обмануло нас. Вот только непонятно, откуда оно взялось, кто нам его телепортировал?
Тот сентябрь стал для меня богатым на события.
Во-первых, женился мой сокурсник, один из лучших приятелей - Женька. Я на свадьбе был дружкой - свидетелем. Гуляли широко, с размахом, хотя и по-простому. Не было дворцов, злата и серебра на столах. Было раздолье маленького городка, много веселья и полной свободы.
Как-то так получилось, что я не в меру расслабился и немного перебрал. И оказался в оригинальной ситуации...
Совсем недавно я смотрел многосерийный фильм о великой актрисе Валентине Васильевне Серовой. Актёр, который играет перепуганного еврея в период так называемых сталинских репрессий, там говорит гениальную фразу: "Оглянись вокруг себя, не имеют ли тебя?" Так и я, придя в себя, понял, что лежу голым на постели. Но не это удивило меня, а то, что кто-то галопирует на моём вздыбившемся хуе, издавая сладко-эротические охи и ахи. Открыл глаза. На мне восседает двоюродная сестра невесты Настя.
Она всю свадьбу со мной заигрывала, да так, что невеста - Ксюха, заметив это, проинформировала меня: "Девушка свободная. Недавно со своим козлом-пьяницей развелась". А жених добавил: "По-моему, она на тебя запала. Ишь ведь, глаз не отводит, язычком губки облизывает. Не подведи контору, дружище, покажи этой сучке мастер-класс. Трахни её до состояния невесомости и свободного парения. Дерзай, орёл!"
Вот ведь как интересно: мне-то охеренно кайфово!
После очередного круга зачётного галопа я быстро сграбастал птичку, крутанулся и, нависая сверху, стал, яко стахановец, долбить недра. Вот уж воистину благо, что, пьяненький, долго кончить не мог, а дружок мой толстенько-длинненький стоял, яко каменный столбик. Девонька подо мной то растекалась до рыхлой доступности, то становилось упругой, как надувная спасательная лодка и подвывала в похоти: "Еби, еби, миленький! Господи, хорошо-то как! Господи! Сподобил боженька. Дал мужика. Хоть раз в год себя почувствую счастливой бабой. Жеребец мой в яблоках... а-а-а... Еби!"
И я старался. Да так, что за остаток ночи раз пять её в разных позах поимел.
Как уснул, не помню. Но на все три дня свадьбы завис у неё в хате. И если мы не ели и не пили, то занимались сексом в кровати. Молодец, мой Золотой Ключик меня не подвёл, в нужное время был воистину деревянным, яко крепкий сук дуба, любой бы Буратино мог позавидовать. Так старался, что к финишу - отъезду член припух и в яйцах поламывало.
Для меня это был первый опыт секса с женщиной. И самое главное - радостный! Опять повезло - первой была опытная женщина, хорошо знающая, как доставить удовольствие себе и партнёру.
Значит, бабы мне не противны. Выходит, смогу, когда время придёт, и семью создать, и кучу отпрысков настрогать...
Во-вторых, я влюбился!
Впервые. По-настоящему. До бессонницы. До томления. До дрожи в коленях от взгляда, от прикосновения. О сексе даже и не помышлял. Мне было хорошо уже от того, что со мной общаются...
Такого состояния уж точно никогда у меня не было.
Кто он? Такой же курсант. Мы даже вместе поступали, да и учимся на одном курсе. Нас многое связывает. Оба золотые медалисты и были зачислены после успешных испытаний на счёт "раз". Оба учимся только на "отлично". Любим спорт и пропадаем в библиотеке, поскольку у обоих есть чёткое понимание, что пришли не за бумажкой, а за знаниями. У обоих грандиозные планы на будущее.
Какой он? Умный, сообразительный, добрый, коммуникабельный. Со всеми на курсе у него выстроены ровные уважительные отношения. Преподаватели чаще всего именно его ставят в пример, как образец в освоении знаний. Вдумчивый и осторожный. Кажется, со всеми рядом, но держится особняком, никого не выделяя и не приближая к себе. Хотя именно к нему обращаются все ребята, если возникает какой-либо напряг в учёбе. Никогда никому не откажет, как бы не был занят. Разъяснит настолько доходчиво, что впору позавидовать некоторым лекторам. Но в общении со всеми оставляет некую незримую дистанцию между собой и остальными.
Было в нём что-то такое от царских офицеров, ну, таких, как в кино показывают. Особенно походил он внешне на героя фильма "Адъютант его превосходительства" капитана Кольцова. Такой же ладный, всегда с иголочки одетый, форма сидит на нём, как вторая кожа. Вот только лик иной. Огромные синие глаза казались главным на лице. Небольшой прямой нос, мужественные скулы и волосы на пробор цвета "воронова крыла". Он скорее "ходячая энциклопедия", как Жак Паганель из фильма "В поисках капитана Гранта", чем спортсмен Джон Рэмбо в исполнении знаменитого актёра Сильвестра Сталлоне. Хотя и "ботаником" вряд ли его назовёшь - жилистый такой, спокойно может пару десятков раз подтянуться и даже "скобочку" махом сделать.
Не зря некоторые недоброжелатели (а у кого их нет) "за глаза" называли его "белая кость". И это так. Предки его ещё до революции семнадцатого года были воинами - офицерами из гвардии. Так что он действительно представитель древнего рода профессиональных военных. Из тех, о ком сказано в стихотворении "Бородино" великого русского поэта Михаила Юрьевича Лермонтова:
"Полковник наш рожден был хватом: Слуга царю, отец солдатам..."
Единственным на курсе, для кого он делал исключение, был я. Мы частенько с ним допоздна засиживались в библиотеке. И даже в минуты отдыха откровенно говорили. А ещё он всегда приходил на соревнования, где мне приходилось выступать в команде боевых искусств. И хотя орущим фанатом никогда не был, но его красноречивый взгляд синих с поволокой глаз так многое выражал: и беспокойство за меня, и пожелание удачи, и радость за победителя.
Да и имя у него было соответствующее: Велимир - повелитель Мира.
Однажды в библиотеке я надыбал одну потрёпанную брошюрку, где были собраны старинные славянские имена. Их правильное написание, значение, трактовка того, что стоит за каждой буковкой. Вот как, оказывается, раскладывалось его имя. ""В" - коммуникабельность, связь с жизнью, единение с природой; творческая личность, устремлённая в будущее. "Е" - потребность к самовыражению, обмену идеями; склонность выступать в роли посредника; проницательность благодаря умению входить в мир тайных сил. "Л" - тонкое восприятие красоты, артистические, то есть художественные таланты; стремление поделиться знаниями и ощущениями с партнёром; предупреждение своему владельцу не тратить жизнь впустую, найти своё истинное назначение. "И" - тонкая духовность, чувствительность, доброта, миролюбие; внешне человек показывает практичность, как ширму для сокрытия романтической мягкой натуры. "М" - заботливая личность, готовность помочь, возможна застенчивость; одновременно предупреждение владельцу, что он часть природы и не должен поддаваться искушению "тянуть одеяло на себя"; хищнически относясь к природе, владелец этой буквы вредит себе самому. "И" - смотри то, что уже написано чуть выше. "Р" - способность не обманываться видимостью, а вникать в суть; самоуверенность, стремление действовать, храбрость; увлекаясь, человек способен на глупый риск и иногда слишком догматичен в своих суждениях"... Почти один в один, есть некие шероховатости в стопроцентной идентичности, но, может быть, это от того, что я его ещё пока не знаю до самого донышка.
Все мои однокурсники были в училище к Первому сентября, и только он объявился через месяц. Его отсутствие и моё беспокойство по данному поводу и стало началом того, что в народе зовётся любовью. Как-то незаметно (даже для меня) чувство привязанности пробудило этакое.
Кажется, и не корешились особенно. Да, с первого курса общались в тиши библиотеки, но ни разу один другого другом не назвал. А оказывается, когда парнишки нет и почему неизвестно, это так некомфортно... Мне его просто не хватало.
Целый месяц я просыпался в надежде увидеть его и засыпал недовольный, только с одной мыслью: "Ну, где же ты - повелитель не только Мира, но, оказывается, и меня - затерялся?" Я не находил себе места от того, что не вижу света его глаз, тихой улыбки, молчаливого понимания, не слышу его короткой оценки: "Это - поступок. Горжусь тобой!"
Где же ты, парнишка? Так олицетворяющий собой то, что для меня было самым важным, - честь! У него даже вместо привычных слов "Пока" или "До свидания" звучало ёмкое и короткое "Честь имею!" и далее немой вопрос во взгляде: "А ты?"
Я шёл по коридору полусонный в ночи, в тапках на босу ногу и трусах - приспичило отлить, когда он вышел из-за угла от входа со стороны лестницы. В таёжном костюме, в куртке с капюшоном и рюкзаком за спиной. Я разом проснулся. На меня навалилась оторопь, и дышать стало трудно. Стоял и широко раскрывал рот, как крупный сазан, выброшенный волной на берег. А потом некая сила толкнула, и я рванул, как на стометровке, теряя тапки. Радость бушевала во мне.
Велимир, сняв рюкзак, стоял и, улыбаясь, ждал, пока я не накрыл его крепкими объятиями. Когда волна схлынула, я смог взять себя в руки, отстранился, внимательно вгляделся в лицо. Его глаза блестели. Из них выплёскивалось счастье...
Он сдержанно, но ласково провёл ладонью по щеке: "Я так хотел тебя увидеть, что не стал дожидаться утра. Вот, прямо с аэродрома. Оказывается, мне тебя так не хватает... Всё лето думал, где ты и как, вспоминая все минуты, проведённые вместе. А сейчас прибыл из Тикси. Это город-порт за Полярным кругом на берегу моря Лаптевых, один из пунктов Северного морского пути. Был в экспедиции на настоящей полярной станции, созданной аж в одна тысяча девятьсот тридцать втором году. Обязательно расскажу все подробности. Знаешь, чтобы туда поехать, отец брал разрешение в Министерстве обороны у соответствующего куратора. А как тут у вас без меня?"
Теперь стало понятно, отчего он не появился к началу учёбы.
Усевшись на подоконник, забыв обо всём, я стал слушать его рассказ. Холодок осени сквозняком охватил моё голое тело, покрыв его "гусиной кожей". Велимир, заметив это, молча снял куртку, укутал меня в неё. Обнял, прижавшись ко мне и согревая своим теплом...
Мы проговорили до утра и только по сигналу "Подъём" пошли в расположение.