4. Жизнь, ты прекрасна!
Первый раз я проснулся от того, что "нечто" выстукивало морзянкой по моей попке, как бы выдавая секреты прошедшей ночи. Повернув голову и приоткрыв чуть-чуть глаза, я углядел "ключ радиста". Он неистово работал, всё больше каменея в своих немаленьких размерах. Сил реагировать на это не было вовсе.
Пододвинув поплотнее "пятую точку" к проказнику, я вновь провалился в сладость ночных видений. Во второй раз я проснулся от того, что это "нечто" нахально толкалось. При этом, коснувшись, вдавливалось в меня и отходило, а потом опять по новой вдавливалось с определённой ритмичностью.
Приподнявшись, я увидел, что мой любимый вояка сладко спит после стольких побед, одержанных им на поле любви и наслаждения. Бодрствовал только "стойкий часовой", каменно застыв в своей первозданной красоте, как бы охраняя отдыхающие от битв тела. Сон от такой реальности мгновенно растворился в сумраке углов комнаты. Вот и появилась возможность разглядеть своего новообретённого любовничка совершенно голеньким. Что-то было в этом запредельно откровенное, когда он не мог как-то повлиять на этот процесс. Так сладко витал он в объятиях Морфея. С кем, интересно? Хотелось верить, что со мной.
Бог мой, как прекрасен ты - Васенька! Даже в расслабленном состоянии было видно, как накачано его тело. Не столько, видимо, спортом, сколько повседневным физическим трудом. Руки, ноги - по ним можно было изучать классический расклад натренированных мышц. Грудь возвышалась над животом, и её украшала курчавость волос и крупные сосочки в шоколадном ореоле. На животе чётко были вычерчены кубики пресса. И над всем этим возвышалась колонна детородного органа. Как же он был красив! И какой удивительной формы был его перец. Хуй у основания был достаточно толст, к середине он становился чуть тоньше и вновь утолщался к маковке, такой раздутой и наполовину оголённой от кожицы крайней плоти. Ах, как мне захотелось потрогать язычком эти алые половинки бутона, пощекотать луночку канала.
А потом мелькнула мысль: "А что если, пока Васятка почивает, померить его дрын?! Надо же удовлетворить распираемое любопытство без контроля и наличия ценных указаний с вышеуказанной стороны". Открыв ящик стола, я вытащил из него гибкую линейку. Как хорошо, что оковалок в таком стальном состоянии. Не хотелось бы сейчас будить моё чудо-мужичка ласками, если бы у него член так не торчал. Отчего-то желалось снять мерки, не спрашивая его позволения.
Так, делаю всё по науке. От начала живота прикладываю линейку поверх "большого Бэна". Не забыть бы то, что шкала начинается не с самого края и до нуля целое деление... Вау! Девятнадцать целых и восемь десятых, то есть почти двадцать сантиметров! Да уж, размерчик ещё тот. К тому же у моего "метра в пилотке" в наличии фаллос, который называют в науке "мясистый", или, по-другому, "кровяной". Не так давно прочитал статью о том, что "такого типа половой орган мужчин при эрекции существенно увеличивается - как в длину, так и в толщину".
Я лежал и балдел, любуясь такой красотой. Надо же, как распорядилась матушка природа! Может быть, для кого-то и тридцать сантиметров - мизинец, но, по сравнению с ростом Васеньки, его морковка смотрелась королевским мечом. Вот уж воистину "Метр да ещё с о-го-го каким налитым набалдашником"! Это бы не было странным, имей он высоту от ног до головы ну хотя бы выше среднего. Тут и двадцать пять сантиметров огурца, что ниже пояса, будут соизмеримы с ростом. А у него!? Это где же, на каких же просторах российских произрастают такие экзотические овощи? Ах, Васяточка, вот уж идеальное совпадение с народной мудростью: мал да удал! Должно было в рост пойти, а у него всё в хер. Вот и выросла такая оглобля!
Не верьте, люди, соратники мои по известному профсоюзу "тружеников орала и анала", всем тем, кто говорит, что счастья много не бывает. Всё зависит от того, кто рядом. И если он тебе дорог как самый важный и любимый человек, то даже самый краткий миг вашей близости станет для вас целой вечностью. За эти сладостные секунды, минутки, часы человек готов отдать столько жара души, что если не будет должного принимающего субъекта, то можно и "море запалить". Только в такие моменты "до донышка" начинаешь понимать слова, которые недавно прочитал у одного из авторов эротического рассказа: "Любовь - это не стремление к сексу и даже не сам секс. Это вот такие моменты, когда любимый рядом и ты можешь впитывать его тепло и нежность!"
Маяк сонного и распростёртого тела подёргивался, прижимаясь к животу, как бы подманивая к себе, бодрствуя и живя отдельно от спящего, как бы вещая на уровне флюидов: "Я такой налитой! Источаю сок любви. Жажду тепла твоего ротика. Ну, иди же ко мне! Оближи, согрей! Сыграй на мне, как на фаготе, мелодию страсти. И я возблагодарю тебя фонтаном нектара, дарующего истинный вкус жизни!". Нельзя было не услышать этот зов. Я пополз через весь сексодром к живому стояку булатного меча, чтобы быть пронзённым и испытать сладость соития - тела с телом, души с душой.
Первый солнечный луч прорвался сквозь щель тяжёлой портьеры, осветив, как театральным прожектором, двух парней. Одного лежащего на спине и крепко спящего, второго в позе "пьющего воду оленя", ловко язычком собирающего во впадинке очередную каплю нектара, как пчёлка пыльцу с ярого цветка...
Солнечные блики играют на атласе кожи. Нависаю и, создав вакуум во рту, втягиваю в себя член, как помпа, медленно и со смаком. Язычок скользит по напряжённой головке, уздечке, натянутой, как тетива лука, по каменно застывшему стволу. Рот растянут до предела, в голове молотом стучит мысль: "Вобрать целиком! Подбородком уткнуться в волшебную мягкость яиц!"... Вау, получилось! Ну, а теперь во весь мах, по стволу. Вниз и вновь вверх. До алой разбухшей маковки. Пооблизывать её, красавицу. Вновь нырком вниз... Послышалось? Нет. Действительно слышу звуки. Вы уж простите, соблазнительные губки, торчком стоящие соски, но до вас ещё дойдёт очередь. А пока "кто раньше встаёт, тому и сам бог" такую вот зарядку даёт...
Ага, вздох сладострастия. Ого, какое урчание удовольствия! А вот уже и рык удовлетворения. Сироп из живчиков-спермовитаминчиков с резкими посылами накачанной попки вылетает из члена и заполняет меня под завязку...
Не хочу глотать, пусть производитель данной сладости продегустирует это вместе со мной. Поднимаюсь выше и вижу сияющее счастьем курносое личико. Здравствуйте, аленькие губки! Впиваюсь в них и вливаю по капельке только что обретённый нектар. Оба облизываемся, как мартовские коты над блюдцем валерьянки, и соединяемся воедино, чётко совпадая друг с другом ложбинками и выпуклостями тел.
Ах, молодость, молодость, жаль, что ты так быстротечна! Васенька юным кочетом, недавно осознавшим, что у него есть то, что делает его обладателем целого гарема кур, выпархивает из-под меня. Его язычок скользит по ложбинке спины. От такого прикосновения меня пробирает дрожь. Слышится чмоканье облизывания пальчиков, и вот один за другим в меня вползают влажные фаланги. Их хозяин никуда не спешит, вдавливая и вынимая их, двигая ими туда и обратно. Вот они уже настолько глубоко, что из меня рвётся стон... Да, вот так! Ещё раз. Ох, как приятно, когда круговыми движениями ласкает, надавливая на простату. Хорошо! Но уже так хочется большего. Ну же, не тяни! Неужели ты не понимаешь, как я горю желанием ощущения ТАМ нечто большего?!
Спасибо, милый, за то, что ты тонко чувствуешь меня. Маленькая пауза, и холодок геля сменяется жаром кола, который одновременно мягко и напористо раздвигает стенки. Кайф! Распирает так, что, кажется, ещё немного, и всё лопнет. Молодец! Остановился, застыл... Как же приятна эта максимальная наполненность, когда мои внутренности, как тесная перчатка, обхватывают такую сладостную "волшебную палочку"! Я реально чувствую все особенности строения чудо-хуя. Лёгкие болевые ощущения только дополняют эйфорию, отрывая тело от постели и отправляя его в полёт... Ого, как мой пестик напрягся и, словно якорь, скользит по простыни, как по дну морскому. Да, надо бы зацепиться. Пусть моё грешное тело останется здесь, пока душа в эйфории накатывающих на неё волн сладострастия умчится в небесные дали.
Моя дролечка начинает совершать движения. Они пока медленные и мягкие, но это предвестник предстоящего шторма. Нервы напряжены в ожидании пика. В мозгу мечутся отрывки выученного ещё в школе отрывка Максима Горького из его знаменитой "Песни о Буревестнике":
"Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, чёрной молнии подобный.
То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и - тучи слышат радость в смелом крике птицы.
В этом крике - жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике...
Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря. Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая, отраженья этих молний.
- Буря! Скоро грянет буря! Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы: - Пусть сильнее грянет буря!"
Васятка, не вынимая хуй, уверенным движением подбирает мои ноги, ставя их на колени. Зеркало отражает, как он, сгруппировав своё тело в позе орла, парит надо мной. И только его таз начинает совершать размеренные, а затем более резкие посылы, вгоняя в меня, как поршень, всё своё желание. Видно стремление войти поглубже, до максимальной отметки, затем вылететь, как пробка из бутылки шампанского, и в очередной раз совершить нырок в запредельную глубину.
Да, поза непроста, парень явно запыхался в этом забеге, пора поменять дислокацию, а то он, по причине своей упёртости и молодецкой спешки, потеряет тот темп, который нужен уже мне для того, чтобы получить максимальное удовлетворение.
Соскальзываю с древка, быстро укладываю Васятку на спину и, как наездник, осёдлываю рвущегося к забегу жеребца. Вот теперь пусть будет скачка. Давай упирайся пятками и затылком в своём стремительном желании вбить в меня не только ствол, но и яйца. Эта поза позволяет мне совершать ещё и круговые движения, которые только сильнее обостряют ощущения до неистовых стонов.
Скорость запредельна. Сейчас либо что-то, не дай бог, сломаем или порвём, либо... А-а-а! Вот оно. Какое зашкаливающее ощущение огненных струй, бьющихся с таким напором! Ещё не утихли конвульсии загнанного коня в теснинах ущелья, как я соскакиваю с члена и нанизываюсь на него ртом, чтобы именно так выразить своё восхищение. Я медленно играюсь губками и язычком со стволом до тех пор, пока урчание не переходит в сопение, а часовой, выполнив свою миссию, не укладывает буйную головушку на мягкую поросль шелковистости чёрных волос.
С сияющими лицами, освещёнными улыбками удовлетворённости, мы вновь проваливаемся в сон. Вася на подушке, а я на его животе...
В какой удивительный мир я попал. И только позже, открыв глаза, я понял, что это всё были мои сновидения. Но как же было сказочно волшебно! А может, некто приоткрыл страничку нашего ближайшего будущего? Кто его знает. А во сне было так.
Солнышко светит, да так ярко, что все листочки и цветочки как бы горят тёплым огнём. Иду по поляне, абсолютно голый, и это нисколько меня не волнует. Вся земля в огромных ромашках, лепестки которых имеют форму мужских яиц, а сердцевина - залупы. Если к ним протягиваешь руку, то головка сама тянется вверх, держась на стержне, так похожем на ствол эрегированного фаллоса. В самой серединке полянки на пеньке восседает Васятка. Ноги сложены "калачиком", а над ними подрагивает его длинный и толстый хуй. На лице улыбка, а в глазах призыв. Я подхожу ближе, наклоняюсь и целую его - сначала в губы, а потом в самый центр "одноглазого бедуина". Васёк протягивает руку, и мы идём, глядя в очи друг другу. Вот уже мы на берегу моря-океана, слышится звук набегающих волн, а под ногами горячий песок. Из рощи появляются молодые мужчины, всё, как на подбор, красивые, со статными накачанными телами. Они нарастающим валом радости приветствуют нас, помахивая своими высоко поднятыми головками больших дрынов. Мы устремляемся к ним, а солнце за их спинами всё сильнее припекает, попадая прямо в глаза. Жарко!.. Вот от этих лучей я и проснулся.
Ещё некоторое время полежав, осознавая только что увиденное во сне и вслушиваясь в посапывание Васеньки, я поднялся и с вздыбленной морковкой пошёл на кухню включать электрический чайник. Аромат сваренного кофе, видимо, пробудил и моего солдатика. Увидев меня с подносом, уставленным чашками, и со стоящим причиндалом ниже пояса, парень расцвёл улыбкой, которая могла бы посоперничать с солнечными лучами, заливающими комнату. Он привстал на локти и потянулся ко мне за поцелуем.
Высматриваю место, куда бы поставить поднос со снедью, а сам любуюсь его боровичком, который стоит, покачивая своей яркой шляпкой. Ну какое тут может быть кофе, когда мы оба наполнены стремлением реализовать только одну мысль. Догадайся с трёх раз - какую?
Желание было настолько равным, что мы, умостившись на постели "валетиком", стали ублажать ротиками наших петушков, до звона в ушах каменно-стоящих. Язычки наши порхали, как бабочки, с маковки на уздечки, по стволу до яичек, пока не погрузили их в себя целиком. Это не было ночным буйством. Нет! Это было утренним неторопливым смакованием. Волны наслаждения медленно накатывали на нас и вновь уходили куда-то. В этой неторопливости был особый смак, который дарил чувственное удовольствие обоим. Но вот где-то глубоко в телах родился шквал. Как бы спасаясь от нарастающего "девятого вала", мы, соединённые накрепко двумя штырями, заспешили в своём беге и поплыли на волнах наслаждения, впитывая в себя брызги нектара, которые слаще шампанского.
Наслаждаясь послевкусием случившегося, в неге, мы неторопливо вылизывали друг друга. До тех пор, пока я не напомнил Васе, что нам надо вновь варить кофе и выполнять намеченные планы. С хитрющей улыбкой Васенька нежным голоском из известного мультика заканючил:
- А может, ну всё нафиг, давай никуда не поедем. Так многого ещё хочется. И потом, у меня, кажется, опять встаёт. Останемся, а?
Я смотрел на милого хитрована и читал в его глазах такое жгучее желание, что готов был трижды повторить только одно: "Да! Да! Да!". Ну как можно не поддаться напору юности напиться коктейля новых, острых и всеохватывающих ощущений улёта распираемого сексуального удовольствия?! Ведь это тот напиток, который сладок каждому от момента его возмужания до смерти. Об этом мы грезим, мечтаем, жаждем этого ежедневно. Но, с другой стороны, когда этого слишком много, можно потерять вкус новизны, суть праздника, его яркость и волшебство. И я сказал парню примерно то же, что и герой рассказа "Дважды второгодник":
- Надо быть сильным. Хотеть надо, делать надо, но зверем быть не надо. Терпи, тогда и радость будет сильнее!
Суть такая же, но выражено по-своему.
Уступил я Васе только в одном: вместе с ним принял душ. Вот уж где полностью оторвался мой проказник. Да так, как будто и не было нашей необузданной ночи и сладкого обоюдного минета поутру. А ведь прошло-то всего ничего, и тридцати минут не натикало. Эх, молодость, молодость!
Я позволял парню всё. Да и как можно было устоять под натиском "бури в ванной"! Да и мне было так кайфово от его деяний. Ну откуда столько страсти, столько выдумки, столько гибкости и неповторимых поз, которые рождались в страсти у моего придумщика?! Задействованы были все части тела: и губки, и язычки, и ручки, и попки, и наши крепенько стоящие початки. Вася впервые вылизал мой вход в райские врата, особо много уделив внимания "шоколадному глазку". Я балдел и понимал, что это особая степень доверия и чувственного отношения ко мне с его стороны. Не было отвращения, брезгливости и стыда, было только желание вначале по максимуму дать, чтобы затем столько же и получить. Его волшебный посох вёл нас снова и снова на вершину пика любви и удовольствия.
Когда мы наконец-то выбрались из ванной комнаты, то я, мимоходом взглянув на часы, удивлённо вскинул брови, ведь наши игры в воде продолжались почти два часа.
Наш завтрак, а точнее обед, был по-солдатски быстр и больше походил на механическое действо, чем на пир гурманов. Оба были сыты любовью и накачаны спермой "выше крыши". Одевшись в майки и шорты, мы поехали в первопрестольную.
Естественно, вначале мы отправились на Красную площадь. Я "заливался соловьём", раскрывая парню детали и подробности русской истории. Затем Кремль. Вот уж где Васятка раскрыл широко глаза и даже рот, когда увидел всё благолепие соборов, мощь Царь-пушки и громаду Царь-колокола.
Нам крупно повезло, так как мы каким-то чудом попали в группу туристов-иностранцев, а это были бывшие русские, ныне живущие в Канаде, спешащие в Большой Кремлёвский Дворец. Это чудо архитектуры было построено по инициативе Николая Первого на месте разобранных дворцов Ивана Третьего и Елизаветы Петровны. Не кем-нибудь, а самим родоначальником византийско-русского стиля Константином Андреевичем Тоном. И хотя нам показали только малую часть дворца, ведь в нём около семисот помещений, всё увиденное стало путешествием в сказку.
Главный вестибюль с лестницей, пять парадных орденских залов - всё это удивляло нас изяществом, тонким вкусом, богатством. Да уж, дворец по праву называют "уникальнейшим музеем русского дворцового интерьера". Нам показали Грановитую Палату, сохранившуюся с конца пятнадцатого века. Она была построена ещё по указу царя Ивана Третьего и называлось тогда Большой. Это был главный парадный зал великокняжеского дворца; здесь и сегодня проходят приёмы самого высокого уровня.
Андреевский зал - тронный, назван в честь ордена святого апостола Андрея Первозванного, учрежденного в 1698 году; его девиз: "За веру и верность". Сегодня это место проведения торжественных мероприятий Российского государства. Александровский зал назван в честь ордена святого Александра Невского, учрежденного в 1725 году; его девиз: "За труды и отечество". Как поразительно роскошно позолоченное убранство зала! На уникальный паркетный пол, сделанный из тридцати пород дерева, просто страшно наступать. Эти два зала были переоборудованы в 1932 - 1934 годах, на их месте был устроен зал заседаний Верховного Совета СССР. Оба восстановлены только в 1994 - 1999 годах. Владимирский зал небольшой, но гармоничен красотой своей миниатюрности. Георгиевский зал назван в честь военного ордена святого Георгия Победоносца, высшего знака российской армии. На стенах мраморные доски с высеченными на них золотыми буквами фамилий военных, которые были удостоены этого звания. Среди них Суворов, Кутузов, Ушаков, Нахимов. Ох, как он уникально торжествен; его украшают шесть люстр, каждая весом три тонны, и паркетный пол, составленный более чем из двадцати пород дерева.
Мы "держали лицо" и скользили тенями за группой, слушая экскурсовода, боясь, что все окружающие поймут, что мы не те, за кого себя выдаём.
При выходе из царских чертогов всех повели на колокольню Ивана Великого. Она расположена на границе между Соборной и Ивановской площадями. Долгонько её сооружали, аж три века с лишком - с 1505 по 1815 годы. Ух ты, какой вид открывается отсюда! Нет, не зря, видимо, поднявшись сюда, юный Михаил Лермонтов попытался описать Москву, стараясь не пропустить хоть что-то значительное, но почувствовал, что ему недостаёт слов: "Нет, ни Кремля, ни его зубчатых стен, ни его тёмных переходов, ни пышных дворцов его... описать невозможно... Надо видеть, видеть... надо чувствовать всё, что они говорят сердцу и воображению!". Какая благодать и ширь, а ведь всего двадцать пять метров! Какое царство крыш; сколько, оказывается, в центре Москвы садов и парков, и как красива лента излучины Москвы-реки!
Ну а на выходе нас "раскололи", так как появился руководитель группы с двумя потеряшками. И только наше мастерское изображение двух "провинциальных дурачков", рассказавших о том, как экскурсовод, увидев нас рядом с группой, сказал: "Ну, слава богу, нашлись, идёмте. Где же руководитель, он уже давно убежал искать вас. Ах, его всё нет и нет! Хорошо, вперёд! А то через пять минут нас уже и не пустят. Внимание! Все за мной!", - спасло нас от близкого знакомства с милицией или более страшной организацией. А главное, что растерянный экскурсовод подтвердил, что так всё и было, что, мол, это его ошибка. Кстати, не только Вася, но и я, благодаря такому случайному везению, оказался в данных помещениях впервые.
Как бы ни было в "сердце Москвы" хорошо, но мы уже подустали от красоты древнего Кремля и объёма информации из истории нашей страны, да и есть зверски хотелось. Вышли мы из Кремля по Троицкому мосту и прямо рядом с Александровским садом нашли милую горницу ресторана "Макдональдс". Учитывая то, что и там мой "визави" оказался впервые, я не расстраивался на предмет того, что всё не так круто, как хотелось бы.
Насытившись "от пуза", мы возвращались домой "усталые, но довольные". Пошли пешком до Белорусского вокзала. Маршрут был уникально-историческим, по местам жизни героев романа Булгакова "Мастер и Маргарита"; мы шли по Большой Никитской, Малой Бронной к Патриаршим прудам.
Но здесь нам было не до экскурсий. Как-то так захотелось близости, что мы использовали каждый закуток, чтобы, спрятавшись от посторонних глаз, нацеловаться вдосталь. Наласкались мы так, что к скверикам у прудов наши шорты распирали, как палатки, каменно стоящие колы.
Воспользовались мы помещением туалета, скрытым от глаз в зарослях плюша. О нём, наверное, и не все местные аборигены ведали, не то что праздно гуляющие туристы. Мы уединились в кабинке с высокими стенками и там по-солдатски быстро охальными ротиками сняли напряжение друг у друга и опустошили гудящие и переполненные соком яйца. Ах, как это было сладко! Да и экстремальность ситуации способствовала не только росту адреналина в крови, но и зашкаливанию сознания в восторгах кайфа.
Сидя в электричке, мы умильно смотрели друг на друга и искали любую возможность нежно прикоснуться друг к другу, так как делать что-то более откровенное было стрёмно. В выходной день вагон была заполнен такими же отдыхающими и праздношатающимися, как и мы с Васенькой.
Зато в лифте мы оторвались, целуясь взасос и шуруя руками в шортах друг друга. Прикрывая перед распираемых шорт, оглядываясь, как воры, мы проскользнули в щель только что открытой двери квартиры. Не разуваясь, завалились на ковёр, не забыв предварительно запереться на ключ. В спешке сдёргивали мы друг с друга так мешавшую нам в этот момент одежду, а разоблачившись, улеглись "валетиком". Как путники в пустыне, измученные жаждой, мы прильнули "к кранам благодати" и заскользили губками по всей их длине в ожидании "влаги небес".
Руки оглаживали попки, пальчики одной из рук ласково, нащупав дупло, углублялись в тело на глубину одной фаланги, другой рукой теребили соски. Мы урчали и ахали, выдавая сказочные эпитеты, не задумываясь, о чём они, примерно так же, как охотник в тундре поёт о том, что видит. Воркования и стенания наши вскоре сменились стонами и вскриками, которые становились всё тише и тише. А потом мы просто лежали, вылизывая "тружеников", как кошки новорождённых котят. И такое у обоих при этом было ощущение наполненности и счастья... Да! В эти минуты каждому из нас было понятно, для кого надо жить и о ком заботиться, с кем надо делить чёрные ночи и светлые дни, минуты горести и мгновения радости. Ещё так сильно хотелось, чтобы это ощущение было не на миг, а на всю оставшуюся жизнь!
На этой волне мы и разошлись исполнять домашние заботы. Один из нас пошёл готовить еду, другой - укреплять расшатавшиеся розетки и выключатели. И никого из нас не волновало, что в данный момент одеждой нашей была только собственная кожа. Васятка крутил отвёртки и планировал, что надо бы укрепить и дверцы шкафов. Он всегда умел это делать, будучи единственным мужчиной в доме бабушки. Как хорошо, что у хозяина есть все инструменты в нужном ассортименте. А я, накинув фартук (а что, вдруг горячее капнет на самое дорогое и бесценное!), стал кашеварить по принципу: быстро, вкусно, сытно. Как хорошо, что сейчас лето! Раз, два - и салат готов. Для окрошки всё необходимое в холодильнике. Отварную картошку с курицей в микроволновку...
Увлёкшись стряпнёй, я и не заметил, как на вверенную мне территорию кухни тихо вторгся "агрессор". Только нежные объятия стали доказательством нарушения суверенитета. Его губы нашёптывали мне в самое ушко:
- Я уже минут десять стою в дверях и любуюсь мягкими линиями твоего тела, округлыми полушариями, такими аппетитными ляжечками. Чувствуешь, до чего досмотрелся?! Твой любимый балун встал наизготовку и только и ожидает команды "Марш". Ты как, готов к тесному общению с ним?
При этом он так вжал горячий хуй в ложбинку и так настойчиво потёрся, что у меня как-то само собой получилось выгнуться и отклячиться, раздвинуть пошире ножки и насадиться на желанный "рыболовный крючок". Ох уж эта ненасытная натура влюблённого человека! Только бы ебаться и ебаться.
- Поцелуй, Васенька! - прошелестели мои уста.
Ах, какой сахарный ротик! Вкус лобзаний был, как сладкая вата, невесомое и сладчайшее удовольствие. Этот сладкий вкус я узнал тогда, когда меня ещё водили в зоопарк за руку. Ну, как тут можно было удержаться!
Напор в очко был настолько сильным, что оно раскрылось и легко приняло внутрь все каменные сантиметры. Было так славно, что я всё больше и больше прогибался в пояснице, чтобы Васяткино богатство полнее заполнило мою плоть. Он, видимо, и сам балдел от теснины попки. Войдя полностью, он замер и довольно урчал, периодически теснее прижимая меня к себе.
Момент желания движения и неистовства грянул одновременно. Мы, как будто в забеге на стометровке, рванули, работая всеми мышцами, дабы получить максимум удовольствия от совокупления. Когда любишь, так мало необходимо времени, чтобы в деталях прочувствовать своего партнёра. Мы, как притёртые части одного целого, двигались в унисон. Один максимально хотел войти, другой извивался, яко уж, чтобы поглубже впустить в себя. Дыхание сбилось, оба хрипели от такого гона. Бессвязные слова и восклицания неслись в открытое окно. Мы одновременно с силой впечатывали себя друг в друга...
Оргазм выворачивал наизнанку. Хотелось выпрыгнуть из собственной кожи. Как сладко кончить в одну секунду со своим друганом!
Ёбарь безвольно распластался на моей спине. Мне было приятно ощущать тело Васи, оно так плотно облегало моё, что обоим было просто хо-ро-шо!
- Вот так бы и лежал на тебе в таком приятном соединении часами. Вот только "шалун", боюсь, подведёт - опадёт и выскользнет из такой приятной норки. Эх, вот ведь невезуха!.. Слушай, а чем это у тебя так вкусно пахнет? Так жрать неистово хочется! - и, вспорхнув с меня, как пташка, Васятка уже восседал за столом, щерился довольно и стучал ложкой о пустую тарелку.
Как хорошо, что у меня всё было готово. "А ну-ка, скатерть-самобранка, всё на стол мечи, что есть в печи". Ух! Р-раз, и накрыто по всем европейским канонам. Вот так. Теперь добавим рюмочки и запотевшую бутылочку водочки, что специально заранее положил в морозилку. Ну, теперь и поесть можно...
Ах, как славно мы посидели! Так как это бывает только в семье, где живёт любовь, достаток и понимание.
Мой вояка, раскрасневшись от водочки и сытной еды, быстро сыпал словами, рассказывая обо всём: о доме, о службе, о прошедшем дне. Внезапно он замолчал, а через минуту серьёзным голосом изрёк:
- А сейчас я хочу выпить только за одно. Воздать должное волшебнику, сотворившему для меня эту сказку. Дорогой ты мой, вот жил я, жил и не знал, что может быть такое счастье. Каким же надо быть человечищем, чтобы столько дать простому деревенскому парнишке: дом, уют, внимание, свою душу и тело. Я ночью несколько раз просыпался, глядел тебе в лицо, нежно касался его губами и всё время думал, что всё это мне только снится. За что и почему мне? Я ведь не красавец двухметрового роста, да и не грамотный шибко. Видел бы ты, сколько у нас в роте мужиков-удальцов. Думал я, гадал, а потом решил, что пусть будет всё так, как есть. Ты просто знай, что я на всю оставшуюся жизнь твой должник и что я никогда, как бы ни сложилось всё в будущем, не забуду этих дней. Ты моя часть, ты мой близкий, ты для меня как солнышко. Я люблю тебя!
И столько было в его словах искренности! Пусть он запинался и краснел, но его очи пылали таким огнём, что даже слов не надо было.
Я обомлел и растрогался, да так, что на глаза навернулись слёзы.
- Васенька! Да не нужны мне твои двухметровые бугаи. Ты мне дорог за душу светлую, за сердце доброе, за родниковую твою чистоту. Это я должен благодарить тебя за то, что судьба меня таким даром наградила. И дальше, насколько будет позволено, пусть нас согревают уважение и признательность друг к другу, - и, улыбнувшись игриво, я добавил: - Ну а твой елдачок да умелый язычок ещё не раз сделают нашу жизнь такой наполненной. Эх, как же славно, что наша армия на сто процентов нас защищает и так сексуально удовлетворяет!
Мы обнялись и выпили на брудершафт. Соединившись поцелуем, не разлепляя уста, мы затем прошествовали в сторону кровати.
Неотрывные лобзания были легки и нежны. Сытый обед, выпитая водка, усталость, накопившаяся за день, как-то не располагали к каким-либо бурным шалостям, поэтому так, в обнимку мы и уснули.