В декабре у Маши должна была быть свадьба. Когда я узнал об этом, то сразу позвонил Петру, сказал, что надо это дело отметить по-своему.
После тех выходных у Степаныча, Машу я видел единственный раз — мы с Петром позвали её в сауну. Она согласилась беспрекословно — не знала, что никакой видеозаписи у меня нет. Степаныч тогда не отдал мне её. Взял просто и вынул CD-карту, ещё и проверил, на ней ли запись, а не в памяти самой камеры. Я от него совершенно не ожидал таких знаний. Как впрочем, и того, что он присвоит материальчик себе.
— Степаныч! Что вы делаете? — попытался я возмутиться, — Что за дела?
— У меня будет, — ответил он, — Вы не знаете, как с такими вещами обращаться нужно. Наворотите делов.
— Отдайте карту! Это же моя соска!
— А это мой дом. Хочешь, чтобы то, что у меня тут делается в интернет попало?
— Да какой интернет?! Что я не понимаю, что ли? — я говорил, а сам уже полностью почуял его правоту.
— Так, ладно, — отрезал дед, — видео это у меня будет и всё. Ей я ничего не скажу, пусть знает, что у тебя тоже есть. Делайте, что хотите, но имей в виду — я об этой девочке теперь думаю. Она мне понравилась. Не обижайте её.
В сауне, когда мы с Петром ебали Машу, всё уже было не так как в тот раз. Она по-прежнему делала всё старательно, получала от этого удовольствие, но я видел — того цимеса уже нет. Девочка нам не доверяла. Не доверяла свои самые сокровенные желания, а мне, как выяснилось, нужно было от неё именно это.
Мне после этой сауны хотелось кусать локти. Наверное, из-за этого я больше и не стремился встретиться с Машей, хотя держать её на кукане по-прежнему было приятно. «Вот, пусть время пройдёт, может всё и наладиться...» — примерно такую пургу нёс я самому себе, хорошо понимая на самом деле, что нет, не наладиться. Очень часто я представлял себе эту девушку, её грудь, фигуру, глаза, волосы. Она всегда в этих мечтаниях появлялась такой как прежде — послушной, доверчивой, открытой. Конечно, я понимаю, что несколько преувеличиваю. Маша и тогда, когда мы только познакомились, настороженно относилась к нам. Но с тем, что стало сейчас, эту недоверчивость сравнивать было нельзя. Маша просто замкнулась. А послушание... Его сейчас было побольше, чем тогда, когда мы вели её в конюшню. Только такого послушания я не хотел. Оно меня совсем не возбуждало.
Я знал, что Пётр сам несколько раз возил Машу куда-то за город. Поначалу звал и меня, но я отказывался. Он звать перестал. Там Пётр и один его откинувшийся с зоны дружок вафлили Машу, как сами говорили, «по полной». Может, там ещё кто-то был с ними, я не знаю. Глядя в глаза этого петюниного кента, я не сомневался, что её там заставили сосать на камеру и у кого-то есть теперь свой суровый ошейник для этой девочки. Про то, не устраивали ли они чего-то похожего на то, что было на конюшне у Степаныча, мы с Петром даже не говорили, я почему-то был уверен, что он не станет повторять такое сам.
Я заходил на страницу Маши во Вконтакте, подолгу рассматривал её фотографии. Иногда мы обменивались сообщениями, но в них ощущалась такая холодность, что в конце концов я перестал писать ей. Я знал, что, если напишешь, она обязательно ответит, как только увидит сообщение. Я чувствовал, что она очень боиться той видеозаписи, которая, как она считала, есть у меня и готова была всё сделать, чтобы не сердить нас каким-либо образом. Тогда в сауне сама предложила полизать каждому очко и вылизала сладко, со стонами, явно стараясь ублажить и меня и Петра. Но в этой её готовности всё-таки чего-то не хватало. Я-то надеялся, что она будет начинать течь в предвкушении при одном щелчке моих пальцев, а она просто готова была покорно стать на колени. И, если и текла, то не для меня.
Не ответить сразу она могла, как я думал, только в одном случае — если накануне её возил куда-то Пётр. Один раз так совпало, что я написал ей после его звонка, когда он в двух словах рассказал, как хорошо работала сегодня наша Маша. «Ты много потерял...» — помнил я его слова.
Тогда Маша не показывалась во Вконтакте несколько дней. Я даже начинал беспокоиться за неё. Но потом появилось сообщение для меня и новые фото на её странице. Самые обычные, нормальные, так сказать. Маша на одной смотрела куда на солнце, вверх. Щурилась и, кажется, улыбалась. Немного странным выглядело то, что она была совсем без косметики. Отведя взгляд от этой фотографии, я вдруг снова почувствовал непонятное беспокойство. Заглянул в её альбомы, подсознательно зная, что именно хочу проверить. Так и есть — все фото, где она была вместе с дочерью теперь исчезли.
Зато появились другие фотки. Маша на море, где и когда непонятно. Её точёная фигурка в белом красивом купальнике то на фоне прибрежных скал, то яркой пляжной толпы и морской синевы. Почему-то я раньше не видел этих фотографий. Уехать на отдых туда, где сейчас тепло и фотографироваться там Маша не могла — я бы знал об этом. Значит, снимки были сделаны раньше. Почему же она опубликовала их только сейчас? И почему убрала фотки с дочерью?
Помню, я тогда очень ярко представил, как её, такую красивую и солнечную, прямо в том белоснежном купальнике, ебут в рот Пётр и его расписанный татуировками кореш. Картина подействовала на меня дико возбуждающе. Я догадывался, что значит «по полной» в представлении этих людей.
— Считай, через месяц у неё свадьба, — позвонил я Петру, — Давай завафлим её прямо там. Я хочу чтобы она мою сперму во рту чувствовала. В этот праздничный день.
— Но мы ведь не приглашены, — возразил он и продолжил с сомнением, — И как-то это...
— Нормально! Конечно не приглашены, что нам там делать? А париться не о чем — скажем, она сама к нам выйдет. Подъедем и в машине прямо покормим. Выебать взаглот не получиться её — макияж и всё такое... Надо же и берега знать. Пусть просто отсосёт нам. И, если хочешь, своего кента возьми. Пока там туфельку будут искать и невесту, как раз успеем.
— Какую туфельку? — Пётр на том конце телефонной трубки задумался, — Да как-то это не то... И суетно.
— Вы её снимали на видео? — неожиданно для сябя самого спросил я, — Тогда, когда ебёте там?
— Это в смысле — есть видео с ней? — усмехнулись в телефоне, — Есть такое видео.
— Дай засмотреть.
— Конечно. Ничё так видео...
Суетно! Надо же, какая цаца. Они там, конечно, на дачах, неспешно привыкли. С толком и с расстановкой, — думал я, — И с чувством.
На свадьбе так не сделаешь. А я как раз в день свадьбы и хотел напомнить Маше, кто она такая.
Секундой позже я вдруг понял, что только у меня нет видео с ней, с моей, между прочим, соской. Я ведь её нашёл и я её уговорил! А теперь получается, что видео у Степаныча, видео у Петра, и у его кента, скорее всего тоже. А у меня нет. Что-то, значит, я неправильно делал всё это время. Хотя, какие здесь могут быть вопросы — я прекрасно знал, что именно.
Понимая, что злится мне надо на себя самого, я, тем не менее, ещё сильнее хотел отыграться на Маше. Я хотел, чтобы, даже целуясь под «горько», она ощущала во рту вкус моей спермы и вкус моего хуя. И вдобавок ещё и других., всех тех, кто её ебал вместе с Петром, там, за городом.
Зевса, разве что, на свадьбу только брать не стоит.
Это перебор.
На следующий день, я заехал к Степанычу. Просто свернул и сделал крюк по дороге с работы. Я не знал, чего именно хочу от него, хотя причина конкретная, конечно, имелась — я собирался позвать его на свадьбу, вафлить невесту. Он, как мне казалось, откажется — зачем в его возрасте эти скачки? «Суетно». Но пригласить надо было. Всё-таки мы вместе раскручивали Машу. Кроме того, я смутно надеялся, что дед вдруг сейчас возьмёт и предложит что-то своё во всём этом деле, какую-то вспышку, идею, которая всё исправит. Может быть, мне уже не будет так тошно.
Я даже представил в этот момент, что Степаныч прибыл на свадьбу вместе с Зевсом, усадил Машу на него, а сам ...