Отряды неподвижно стояли, построенные на плацу. Разговоры были запрещены. Курить запретили тоже. Оставив воспитанников одних, преподаватели ушли в административный корпус, красное кирпичное здание которого с новыми пластиковыми окнами и развевающимся над входом государственным флагом находилось прямо за трибуной. Пацанам было видно, как в окне начальника зажёгся свет.
Погода портилась. Начинал моросить дождь, а налетающий с запада порывистый холодный ветер выгонял остатки тепла и настроения из-под тонкого материала форменной робы. Несмотря на запреты, актив и борзые всё-таки закурили; прикрывая тлеющие рубиновые огоньки сигарет ладонью, они старались незаметно выпускать дым. Лёшку начинала бить медленная дрожь. Он пытался растирать себя ладонями рук, но всё было тщетно. Стоявшие рядом пацаны тоже ёжились, поднимали воротники курточек, хлопали себя по бокам, согреваясь таким нехитрым способом.
В это время в кабинете начальника проходило связанное с побегом экстренное совещание.
- Милиции сообщили? - начальник осмотрел собравшихся за столом коллег колючим взглядом.
- Да, - кивнул головой физрук. - Сразу, как узнали. Я думаю, что это вопрос нескольких дней, Валентин Иванович. Возьмут либо у родственников, либо на магазине в посёлке. Не первый случай.
- В том-то и беда, что не первый, - начальник пальцами побарабанил по столу. - Дисциплина ни к чёрту. Побеги, драки - показатели падают. Распустили актив. Какой с них толк?
Он полистал свой ежедневник, затем, найдя то, что искал, потянулся к телефонной трубке.
- Надо закручивать гайки, - сказал физрук, - и начинать с актива. А то реально распустились. В конце концов, здесь не пионерский лагерь, а исправительное учреждение.
Физрук встал и, подойдя к окну, посмотрел на плац.
- Что там? - спросил начальник.
- Стоят! Курят, пиздюки.
- Сергей Петрович, возьмите Бориса Ивановича и отбейте у них охоту не только курить, но и вообще думать о чём-то, кроме сна. Пусть вон маршируют до утра, или физо им устройте.
Физрук кивнул и пошёл к выходу. Вслед за ним двинулся и мастер древесного цеха Борис Иванович - крепкий короткостриженый мужчина лет пятидесяти без двух пальцев на левой руке, которые ему отняло ещё на заре его трудовой деятельности циркуляркой.
- А мы с вами, коллеги, займёмся разработкой плана мероприятий, чтобы впредь никому не было повадно даже думать о побеге. Думаю, надо обсудить вопрос о более плотной воспитательной работе с привлечением сотрудников внутренних органов, - продолжил начальник, когда физрук с Борисом Ивановичем скрылись за дверью...
Увидев, как из подъезда админкорпуса вышло двое преподавателей, борзые быстро кинули окурки под ноги, растаптывая их носком ботинка.
- Ну что, обмороки, - громко обратился с трибуны к стоявшим пацанам физрук, - распустились? Теперь вам небо с овчинку покажется! Никаких увольнений, свиданий, экскурсий, посылок! Если до вас, блять, не доходит, будем объяснять по-другому! Первым будет вешаться актив! Вам доверили поддержание дисциплины, а вы хуй забили? Ну так теперь узнаете, каково это - забивать на руководство и преподавателей! А сейчас: Напрааааво! Шагом марш!
Отряды развернулись и замаршировали по периметру плаца.
- Раз-два... Раз-два! Держать строй! - командовал физрук. - Я, блять, кому сказал - строй держать!
В секунды пустая вечерняя тишина наполнилась топотом сотни ног. У Лёшки на душе стало как-то по-особенному тоскливо. Роба намокла и липла к телу, мелкий озноб продолжал бить его, и хотелось только одного: залезть в кровать, включить телевизор и, вытащив нос из-под одеяла, смотреть на экран, не вникая ни в смысл, ни в слова транслируемых передач.
- Раз-Два! Раз-Два! - доносилось с трибуны. - Веселее, веселее, засранцы! У вас вся ночь впереди.
После пятнадцатого или семнадцатого круга последовала команда: "Стой!". Пацанам показалось, что всё закончилось и что их наконец-то отправят в спальные помещения, но они ошибались.
- А теперь - бегом марш! - послышалась новая команда физрука, и все нехотя побежали.
Стартанули сумбурно, сразу же появилась толчея. Кто-то кого-то толкнул в спину, послышались раздражённые угрозы, мат.
- Держать строй, суки! - командовал физрук. - Строй держать, я сказал!
В ботинках бежать было тяжело. Лёшка почувствовал, как у него развязался шнурок и ботинок стал болтаться на ноге. "Этого, блять, ещё не хватало", - с ужасом подумал он. Самое страшное было оступиться и развалится перед всеми на плацу. Пацаны это вмиг могли приравнять к зачуханиванию, и подняться в их глазах было бы потом просто нереально. А ботинок тем временем всё сильнее и сильнее разбалтывался на ноге, Лёшка чувствовал, как у него сползает носок, и голой пяткой ощущал холодную, скользкую стельку. Он, как мог, изо всех сил старался пальцами ноги удержать болтающийся ботинок, но понимал, что долго так продолжаться не сможет.
Спасение пришло неожиданно.
- Сели на корточки и пошли гусиным шагом! - скомандовал вновь физрук.
Пацаны рухнули на корточки, осталось стоять только несколько человек.
- Я что, неясно сказал!? - грянул физрук стальным голосом.
Пользуясь замешательством, Лёшка подтянул носок и крепко зашнуровал сползающий ботинок.
- Я к кому обращаюсь?! - продолжал физрук.
Пацаны продолжали стоять. Это был явный вызов.
- Тааак... Кто это там такой борзый? Старинов и компания? - безошибочно определил он. - А ну, бегом к трибуне подошли.
Цван не двинулся с места. А стоявшие рядом с ним пацаны, глядя на него, тоже замерли не двигаясь.
- Значит, борзеем... Ну, сейчас я вам объясню наши порядки и покажу, как на команды воспитателей забивать, - с какой-то иронией в голосе сказал физрук и только собрался было спуститься с трибуны, как двери административного корпуса открылись, и из него вышел начальник в окружении нескольких воспитателей.
Подойдя к трибуне, он поинтересовался:
- Как у вас тут дела, Сергей Петрович?
- Да вот. Нарисовались бунтари, - кивнул физрук в сторону стоявшего Цвана, - отказывается команды выполнять.
Начальник поднялся на трибуну, окинул взглядом плац с сидящими на корточках пацанами и приказал:
- Старинов и стоящие - подойти к трибуне, остальным по периметру плаца гусиным шагом марш!
Цван кивнул стоявшим рядом пацанам и пошёл к трибуне. Ссориться с начальником не хотелось, это был не физрук и он реально мог серьёзно осложнить жизнь.
Пацаны стали двигаться на корточках по квадрату, начальник тем временем продолжил:
- Как вы знаете, у нас серьёзный залёт! Побег! В связи с этим родительский день остаётся под вопросом. До полного восстановления дисциплины я запрещаю свидания, экскурсии, выход за пределы учреждения. Минимум свободного времени. Отрядам снимается по пятьсот очков. Отряду сбежавшего воспитанника - полторы тысячи. Активу и всем, кто был представлен на условно досрочное, временно, до восстановления дисциплины, накладываю на это решение мораторий. Отныне максимум труда и учёбы и минимум свободного времени!
Произнеся это, он быстро сбежал со ступенек, дал указание стоявшим рядом воспитателям час-полтора погонять всех, после чего отправить спать, а затем, подойдя к Цвану и глядя на него в упор, спросил:
- Что случилось? Почему отказываемся исполнять приказы воспитателей?
- А что я, пернатый - ползать гусиным шагом! - Цван с вызовом глянул начальнику прямо в глаза.
Тот, подумав секунду, сказал:
- Этих в ДИЗО, что с ними делать, завтра решим! - и быстрым шагом отправился вновь в сторону административного корпуса.
Когда всё закончилось, было уже глубоко за полночь. Уставших и взмокших пацанов погнали в спальные помещения.
- Пять минут на туалет и отбой, - скомандовал воспитатель, и пацаны, быстро посбрасывав с ног тяжёлые ботинки и переобувшись в тапочки, кинулись к умывальникам, чтобы успеть умыться и ополоснуть ноги.
Вернувшись к кровати, Лёшка положил на место зубную пасту и щётку и, откинув угол одеяла, быстро разделся, после чего нырнул под него, закутавшись с головой.
- Пиздец нам, наверное, теперь будет, - поделился с ним своими соображениями укладывавшийся рядом Витька. - Лёха, слышь, как ты думаешь, они реально свиданки урежут или на понт берут? Лёх?
Витька ткнул пацана в бок, но Лёшка не отозвался. Он весь сжался под одеялом, пытаясь согреться, и, закрыв глаза, моментально стал проваливаться в бездонную яму долгожданного сна. Последнее, что он услышал, были слова воспитателя:
- Отбой! Тушу свет. Услышу хоть одно движение - подъём и обратно на плац. Дежурные, пошли наводить порядок в умывальнике и туалете.
Лёшка услышал, как скрипнуло несколько кроватей. Это поднимались со своих мест те, кому вменялись в обязанности уборки в туалете, после чего всё стихло, и он забылся крепким сном...
Утро у Лёшки началось с какого-то внутреннего беспокойства. Чувство того, что сегодня должна произойти какая-то неприятность, застыло где-то в груди, заставляя тревожно ныть сердце. Умывшись, Лёшка стал перебирать в уме возможные варианты угроз, которые могли его подстерегать в течение дня, но всё было безуспешно. Задания, заданные в школе на сегодня, были сделаны, залётов особых не было, если не считать вчерашнего инцидента с дубачкой Светланой Владимировной, но там всё помог разрулить Цван.
"Цван! Стоп!", - и тут Лёшка понял. Его испугало отсутствие Цвана. Вчера вечером, вернувшись с пацанами с плаца, он так устал, что даже забыл о том, что Цвана с его подельниками увели куда-то по приказу начальника. И вот теперь Лёшка остро чувствовал, что рухнула та тонкая и невидимая защита, которая делала его пребывание в спецухе относительно спокойным. "Ерунда, - пытался успокоить он себя. - Ничего страшного не произошло. Вернётся через пару дней; не думаю, что за это время может что-то случиться. И потом все знают, что Цван крышует меня, и если кто-то начнёт напрягать, то он по-любому, рано или поздно, будет отвечать перед Цваном, когда тот вернётся... А если не вернётся!?" И вот тут Лёшку охватил реальный и неподдельный ужас. Более того, Лёшка вдруг осознал, что Цван может не только не вернуться, а и передать пацанам, которые будут в его отсутствие рулить отрядом, информацию о том, каким образом он использовал Лёшку. От одной этой мысли Лёшке стало не по себе. Сердце заныло, на лбу выступила противная липкая испарина. "В конце концов, он обещал и давал слово пацана", - пытался успокоить он себя, вспоминая свой первый разговор с Цваном.
Из невесёлых раздумий его вывел Витька.
- Лёшка, побежали на завтрак строиться! - крикнул тот. - Ты чего на морозе, уже все на улице; если опоздаем, огребём потом пиздюлей.
Тряхнув головой, словно отгоняя неприятные мысли, на ходу застёгивая пиджачок, Лёшка лавиной скатился со ступенек общаги и побежал вслед за Витькой.
Несмотря на дурные предчувствия, которые преследовали Лёшку весь день, ничего ужасного не произошло. Всё было как обычно скучно, повседневно, рутинно и монотонно. Прошли занятия в школе, затем были мастерские, после чего всех загнали в классы готовить заданные на завтрашний день задания, а в конце повели отряд ужинать. До отбоя оставался какой-то час, и пацаны слонялись без дела в ожидании сна. Успокоившись, Лёшка, сидя на табуретке, перелистывал книжку, как вдруг услышал, что его кто-то зовёт. Звали из дальнего угла, где спали активисты. Сердце волнительно застучало. "Вот же ж блять", - мелькнуло у него в голове, и Лёшка нехотя пошёл на зов, в сторону одноярусных кроватей.
- Подходи, подходи, не менжуйся, - помахал ему сидевший на кровати в окружении двух борзых пацан по кличке Турист.
Сидел он за драку и что-то мутное, связанное с наркотой. К своим годам Турист имел солидный послужной список, был в постоянном конфликте с милицией, не раз убегал из дому, из спецприёмников, очень этим гордился и находился у остальных пацанов в беспрекословном авторитете.
Лёшка подошёл и встал в проходе между кроватями.
- Малой, - обратился к нему Турист, - ты прописывался, когда сюда заехал?
- Здесь нет, - сказал Лёшка.
- А где?
- В N-ске.
- С кем чалился?
Лёшка назвал несколько кличек. Турист посмотрел на пацанов, потом на Лёшку.
- Так не пойдёт. Живёшь, как пацан, а прописки нет. Надо бы отстоять себя за пацана.
Он криво усмехнулся.
- Эй, Блоха! - позвал он, и через секунду перед ними появился маленький тщедушный пацанёнок с повязкой дежурного на рукаве. - А ну, позови сюда Гвоздя, мигом!
Пацан исчез, и на его месте возник другой пацан, высокий, с прыщавым лицом, тяжёлой нижней челюстью и косящим взглядом. Это был Гвоздь. Лёшка плохо его знал. Знал только, что борзые серьёзно чушканили его, беспрерывно напрягая и заставляя Гвоздя обстирывать их и убирать за ними. Но по жизни или в быту они почти не пересекались.
- Гвоздь, ты, кажется, хотел, чтобы тебя приподняли?
- Да, Турист, - тихо сказал тот. - Подними, надоело в чуханах ходить.
- Стукаться будешь? - обратился Турист к Лёшке. - Отстоишь себя за пацана, будешь жить пацаном, а если Гвоздь тебя замесит, то переедешь к нему на койку.
В секунду Лёшку сковал страх. И не то чтобы Лёшка боялся драться, хотя Гвоздь был и выше, и сильнее его физически, просто вошедшая в привычное русло жизнь в спецухе начинала рушиться, и это давило на Лёшку. Отказаться стукаться тоже никак нельзя было. Это расценивалось как трусость, и за это легко могли опустить этой же ночью.
- Ну так что? - ухмыльнулся Турист.
- Буду, - твёрдо сказал Лёшка.
- Вот и отлично! Погнали. А то сейчас воспет придёт, помешает.
Лёшка хотел было развернуться, как тут же получил сильнейший удар в затылок. Гвоздь, движимый давним желанием подняться из чуханов, даже не дал Лёшке опомниться и занять стойку, просто подло врезал ему кулаком в затылок, а потом поддал в спину. Из глаз Лёшки брызнули звёзды, он отлетел к тумбочке, чуть не опрокинув её. Понимая, что правил тут нет, а идёт борьба за выживание, где сильный пожирает слабого, Лёшка, упав на тумбочку, оттолкнулся от неё руками и скатился в сторону, оказавшись на стоящей рядом кровати. В ту же секунду на его место, видимо, по инерции, следуя за ударом, с грохотом рухнул Гвоздь. Вскочив и не давая Гвоздю опомниться, Лёшка со всей силы врезал тому кулаком в область поясницы. Затем повторил удар ещё раз и ещё. Скривив гримасу боли, Гвоздь, резко разворачиваясь, локтём ударил Лёшку в лицо. Это было настолько неожиданно, что Лёшка не успел увернуться и в одну секунду почувствовал солёный привкус крови во рту. "Кажется, зуб выбил, сука!" - мелькнуло у него в голове.
Пользуясь тем, что Лёшка отступил назад, Гвоздь развернулся и перешёл в наступление. Сверкая ненавистью в глазах, он кинулся в его сторону и стал размахивать своими длинными руками, словно мельница. Лёшка, нагибаясь туловищем из сторону в сторону, уходил в глухую защиту, прикрывая руками голову. Кулаки Гвоздя со свистом рассекали воздух где-то над головой Лёшки. Внезапно Лёшка резко нагнулся и, отскочив в сторону, со всей силы ударил Гвоздя кулаком в печень. Тот охнул и схватился за бок. Не думая ни секунды, Лёшка снизу со всей силы отправил его следующим ударом в глубокий нокаут. От удара Гвоздь отлетел назад и, свалившись на тумбочку, сполз на пол. Турист с пацанами зааплодировали.
- Красава! - прокричал он. - Уебашил на отлично! Гвоздяра, ну чё, не сдох?
Гвоздь лежал на полу под упавшей на него тумбочкой, отбрасывая от себя вывалившиеся из неё туалетные принадлежности.
- Тише, тише, чухан, разбросался! Попробуй только мои вещи на пол скинуть! - предупредил его Турист и, поднявшись, подошёл к Лёшке. - Молодец, малой, живи пацаном! Иди умойся и спать.
Лёшку ещё какое-то время не отпускало напряжение, медленно переходящее в неимоверную усталость. Вздохнув и щурясь от яркого света светивших под потолком ламп, он развернулся и увидел стоявшего неподалёку Витьку. Тот подбежал и обнял его за плечи:
- Охуеть ты его вырубил! - восторженно проговорил он. - Это реально было круто!
Держа Лёшку за плечи, он повёл его в умывальник.
- Сука. Зуб шатается, и губа распорота, - сказал Лёшка, пробуя пальцем зуб. - Да отцепись ты! - сбросил он Витькины руки с плеч. - Я чё тебе, девка, что ты меня зажимаешь?
- Гыыы, - гыгыкнул тот, не обидевшись. - Не сцы, заживёт. Главное, что ты отмудохал того уебана.
Лёшка пожал плечами и зашёл в умывальник.
Гвоздь в это время тяжело поднялся с пола и, задрав голову вверх, попытался остановить шедшую из носа кровь, сдавив его пальцами.
- Ну что, Гвоздь, был у тебя шанс подняться, не использовал ты его, так что быть тебе чуханом. Давай убери здесь всё и постельку мне с пацанами оформи. Подушку взбей, чтобы мягкая была и нежная, как баба, - подвёл итог боя Турист.
- Пиздец ему! - тихо прогундосил Гвоздь через зажатый нос.
- Раньше надо было, Гвоздь, пиздецами разбрасываться, раньше.
- Я, блять, урою этого жопализа! - гневно сказал Гвоздь.
Турист вдруг изменился в лице.
- Отвечаешь?
Гвоздь убрал руку от лица. Кровь потихоньку останавливалась. Он растирал её ладонью, осматриваясь по сторонам и ища, чем бы вытереться.
- Отвечаешь? - снова переспросил его Турист.
- За что? - Гвоздь испуганно посмотрел на Туриста.
Взгляд того не обещал ничего хорошего.
- Ну, ты сказал, что уроешь этого жопализа? Отвечаешь, что малой жопализ? Или позвать его? Ты ему это в глаза скажешь?
Гвоздь осёкся.
- Чё, блять, умолк? Я тебя, кажется, спрашиваю? - Турист наступал. - Хули ты тут словами разбрасываешься?
- Отвечаю, - еле слышно выдавил из себя Гвоздь.
- Громче!
- Отвечаю! - увереннее произнёс Гвоздь.
- Отвечаешь, что малой жопализ?
Гвоздь кивнул головой.
- Не слышу, блять! Хули ты головой киваешь, как конь? Если, блять, словами разбрасываешься, учись отвечать за них.
- Да! Отвечаю я! - психанул Гвоздь.
Турист в ехидной улыбке скривил губы.
- Ну смотри, Гвоздь, если ты в течение недели не докажешь мне, что малой жопализ, - он подошёл вплотную к Гвоздю и сказал тихо, почти на ухо, - ты мне сам будешь лизать жопу. Ты меня знаешь, я не шучу.
После этого он хлопнул Гвоздя ладонью по щеке и пошёл в каптёрку. Сидевшие рядом с Туристом пацаны, наблюдавшие за дракой, поднялись и, шаркая тапочками по линолеуму, пошли вслед за ним.
Гвоздь, постояв ещё какое-то время, быстро, стараясь не смотреть пацанам в глаза, пошёл в умывальник, где увидел умывающегося под краном Лёшку. Рядом на подоконнике сидел Витька и, болтая ногами, что-то тому оживлённо рассказывал. Гвоздь с ненавистью посмотрел в сторону Лёшки, и его глаза налились кровью. Лёшка, закончив с умыванием, обтёр лицо полотенцем и, перебросив его через плечо, вышел с Витькой из умывальника, громко хлопнув дверью. В сторону Гвоздя он старался не смотреть.
Наскоро умыв лицо и посмотрев в зеркало на распухший и уже начинающий заливаться характерной синевой нос, Гвоздь тихо выругался.
- Пидор, блять! Пиздец ему, суке.
Вернувшись в расположение, он расправил постель Туриста и стоявшие рядом койки, взбил хорошенько подушки, после чего отправился к своей кровати.
Турист, осмотрев приготовленную постель и оставшись довольным, одобрительно покачал головой, разделся, поправил резинку своих серых коротких трусов и залез под одеяло. Как только дежурный воспет потушил свет и в спальном помещении образовалась тишина, он тихо позвал.
- Катька! Катька, сука, бегом сюда!
- Андрей, пожалуйста, не сегодня, - заканючил тот.
- Сюда бегом, сука! - зло прошипел Турист, и пацан нехотя поднялся со своей койки и пошёл в угол, откуда доносился голос.
Подойдя к кровати, он увидел, что Турист отбросил одеяло и лежал в трусах, широко раздвинув ноги. Член, обтянутый трусами, упруго выгибался, сдавленный тесной тканью.
- Давай, отсоси, петушок! - Турист поманил рукой "пидора", и тот, подойдя к кровати, нерешительно опустился на корточки. - Хули ты корчишь из себя целку? - Турист взял "Катьку" за затылок и с силой толкнул носом прямо к себе в трусы.
В следующее мгновение, не дожидаясь нового тычка, тот принялся за дело.
В это время Лёшка лежал в своей кровати и думал о том, что его спокойная жизнь, похоже, закончилась. В голове гудело. Нервное перевозбуждение, которое он получил во время драки, не давало спокойно заснуть. Он перевернулся на левый бок и накрыл одеялом голову. Ведь всё только начиналось. То, что он победил в драке, ещё ничего не значило. Теперь ему будут мстить. Тот же Гвоздь за то, что Лёшка, будучи меньше его по всем параметрам, опустил его в глазах борзых. Лёшка знал, что такое обычно не прощают и что чем ниже пацан был по положению, тем подлее он старался отомстить. Он давно подметил, что пацаны, которые занимали лидирующее положение в иерархии, старались выяснять отношения моментально, открыто и один на один. Всякие шныри, чушкари или обиженные - те обычно долго выжидали и искали случай, чтобы, как шакалы, наброситься на свою беззащитную жертву, выбрав самый неожиданный момент. Среди пацанов ходила история, когда один борзый пацан, которого якобы обвинили в крысятничестве, отрубил себе при всех палец, таким образом сняв с себя подозрение. Второго же пацана, который кинул эту предъяву, сначала долго били, а после того, как он признался, что специально оговорил другого, чтобы опустить авторитет, придушили и затем утопили в туалете, затолкав прямо в выгребную яму с нечистотами.
В расположении было тихо. В окно то и дело заглядывала появляющаяся из-за облаков крупная луна. Пацаны сопели и ворочались. Из дальнего угла доносились чавкающие звуки и то и дело поучительные приглушённые команды Туриста. Все спали.
Не спал, правда, ещё один воспитанник - это был Гвоздь. Он долго ворочался со стороны в сторону, понимая, что попал в серьёзный замес. Вновь и вновь возвращаясь к разговору с Туристом, он всё отчётливей осознавал, какими неприятностями ему может обернуться неудачно обронённое слово. Неделя пройдёт быстро, и ему по-любому надо будет доказать, что этот мелкий уебан с дерзким взглядом реально лижет жопу, либо Турист... От одной только мысли, что с ним сделает Турист, Гвоздя передёрнуло. Он знал, что Турист - пацан авторитетный и просто так слова на ветер не бросает, и если уж пообещал, то обязательно сделает именно то, о чём говорил.
А пока Гвоздь не мог найти для себя никакого выхода из сложившейся ситуации. Просто подкараулить Лёшку где-нибудь в цеху или подвале, избить, придушить и насильно опустить Гвоздь не мог. Во-первых, заставить придушенного лизать жопу было просто невозможно. Во-вторых, это был бы чистой воды беспредел, и вряд ли на него кто-то подпишется, потому что за беспредел спросят однозначно, и потом беспредельщику единственная дорога - в "пидоры", а Гвоздь ещё не оставлял надежду подняться из чуханов в нормальные пацаны. Так что в этом случае Гвоздь ничего не выигрывал.
Он ещё долго ворочался из стороны в сторону, одолеваемый разными мыслями, но спасительная комбинация в голову так и не приходила. Ужасно ломило разбитый нос. Было тяжело и больно дышать. Поэтому Гвоздь старался дышать ртом. Злость на Лёшку завладела им полностью. Он однозначно решил наказать его и даже сумел убедить себя в том, что если он предъявит Туристу этого мелкого дерзкого утырка как жопализа, то Турист поймёт, что Гвоздю можно доверять, и поднимет его.
Гвоздь страдал, мучительно вздыхал и ворочался. Внезапно его осенило! В одну секунду ему в голову пришёл удивительный по своей простоте и исполнению план. Кажущаяся неразрешимой задача сразу решилась. Всё встало на свои места, словно по щелчку. То, что он придумал, было реальным и гениально простым в исполнении. Оставалось только найти подельника. Засыпая, Гвоздь улыбался.
Спустя какое-то время, обтирая на ходу натруженные губы, тенью промелькнул к своей кровати и "Катька". В ту же секунду всякие звуки в спальном помещении стихли, и всё погрузилось в спокойный и безмятежный сон.
На следующий день, сидя на брёвнах на заднем дворе мастерских, Гвоздь посвящал Кота в детали своего плана. Кот слушал невнимательно и без всякого интереса. Когда Гвоздь закончил, Кот отправил щелчком окурок куда-то вдаль и спросил:
- Ну хорошо, ты его разведёшь и опустишь, а мне какой с этого понт? Ты меня под беспредел подписываешь, у тебя рамсы с Туристом, а мне с какого хуя впрягаться?
Гвоздь был готов к такому разговору. Он долго, ещё на занятиях в школе, перебирал возможные кандидатуры на роль подельника и пришёл к выводу, что Кот является оптимальной фигурой. Были они с Гвоздём приблизительно в одинаковом статусе, особо за них никто не впрягался, да и родственников у Кота то ли не было, то ли была одна мамка, которая пила и Котом практически не интересовалась. Так что, по раскладам Гвоздя, Кот должен был по-любому клюнуть на обещание грева.
- Ну как с какого хуя? Ко мне старики приезжают вон через пару недель - с меня поляна.
Кот на какое-то время задумался, затем покачал головой.
- Не, ну его на хуй. Хули с той поляны толку? Ну забухаю. Ну похаваю.
- Пидором обзаведёмся, - продолжал убеждать его Гвоздь.
Кот поморщился.
- Хорошо. Чего ты хочешь?
- Да я по УДО хочу сняться, надо будет договариваться, - Кот потёр тремя пальцами, намекая, что придётся давать деньги.
- Ты ебанулся, Кот? - ошалел Гвоздь. - Ты хочешь, чтобы я тебе УДО оплатил? Та ну на хуй, я себе другого подельника найду, а ты, если пизданёшь кому-нибудь о том, что я тебе рассказал, получишь заточку в бочину в тёмном цеху. Понял?
Не ожидая такой наглости от Кота, Гвоздь не на шутку распсиховался и хотел было уйти, но тот в последний момент дёрнул пацана за рукав, останавливая.
- Не кипешуй, Гвоздь! Договариваемся же. Поляна, говоришь? Ну фиг с ним, только скажи старикам, чтобы нагрели ещё блоком сигарет хороших, желательно, "Мальборо".
- Ок! Договорились! - Гвоздь протянул руку.
- Давай ещё раз расскажи, чё делать-то надо, - Кот пожал руку Гвоздя, присаживаясь на брёвна обратно.
План у Гвоздя был простой. Он хотел подставить Лёшку и, шантажируя тем, что будет требовать у борзых базара относительно Лёшкиного косяка, уболтать того на хуй, обещая сохранить всё в тайне, то есть и Лёшкин косяк, и то, что Лёшка принимает за щеку. А потом, во время вафления, он поставит его уже перед выбором: либо тот будет лизать, либо Гвоздь всем расскажет, как вафлил его. Понимая, что Лёшка не захочет огласки, он должен будет согласится на условия Гвоздя, и тогда Кот выйдет из укрытия, таким образом обеспечив Гвоздю подтверждение того, что Лёшка тому лизал. Но сначала, по замыслу Гвоздя, Кот должен был вынудить Лёшку на нарушение дисциплины. Драться не обязательно, так, потолкаться, но чтобы их обязательно заметили и наказали. В общем, всё было продумано до мелочей. Кот выслушал всё ещё раз и одобрительно кивнул головой...
Ничего не подозревающий Лёшка продолжал жить своей размеренной жизнью. Казалось бы, только стала забываться драка с Гвоздём, как у Лёшки внезапно произошёл ещё один неприятный инцидент в столовой, но уже с Котом. Кот - вроде бы случайно - облил Лёшку чаем, на что тот, вскочив, врезал Коту в плечо. В ответ Кот пнул Лёшку ногой, и они сцепились, собираясь драться. Но дело до драки не дошло, их заметил препод и, подбежав, разорался матом, после чего отправил обоих в качестве наказания мыть полы в расположение.
По сути, мыть полы среди пацанов не считалось западлом, за исключением, разумеется, туалета. Были, конечно, и на мытьё полов своеобразные запреты. Например, нельзя было кидать на полы новичков или совсем молодых пацанов, не одобрялось, если загибали на полы сильно больных или немощных. Так же, разумеется, борзых или актив в жизни нельзя было заставить взять тряпку в руки. Да и те из пацанов, кто уже долго "воспитывался", всячески старались избегать мытья полов, но там уже пускались на хитрость. Обычно в таких случаях старались договориться с завхозом, составлявшим графики, чтобы в совместное дежурство он прописал какого-нибудь чухана или шныря, которому потом обещали сигарет или чая за то, что тот делал всю грязную работу. В общем, как бы то ни было, но Лёшка и Кот отправились мыть полы.
Работа уже практически подходила к концу. Основательно всё вымыв, пацаны заканчивали протирать мокрые половицы сухой тряпкой, как в расположение быстро вбежал Гвоздь и, презрительно смерив Лёшку взглядом, глядя на то, как тот выкручивает тряпку в тазик, подбрасывая в руке банку сгущёнки, подошёл к своей тумбочке.
- Сгущёнка? - завистливо спросил Кот, распрямляя спину.
- Ага, - сказал Гвоздь, - земляк подогрел. Вечером торт забабахаем.
Кинув банку в тумбочку, он, не задерживаясь ни на секунду, выбежал из расположения, а ещё через несколько секунд вбежал какой-то мелкий и позвал Кота.
- На вахту. Там тебя препод спрашивает.
Кот кинул тряпку и стал закатывать рукава.
- Бля, Кот, давай закончим и пойдёшь, - разгибаясь, сказал Лёшка, обтирая рукой перепачканный взмокший лоб.
- Да хули тут заканчивать? - расстегнув брюки, Кот заправился. - Тут работы на пять минут, да и потом, я вон тот кусок вначале мыл, пока ты балду пинал. Слышал, меня препод ждёт, на хуй мне ещё залёт один нужен?
С этими словами он быстро пошёл на выход, а Лёшка вздохнул и, проводив Кота взглядом до двери, наспех закончил с полами, после чего отнёс тряпки с вёдрами в умывальник. Там же он хорошенько вымыл руки с мылом и, доложив преподавателю об окончании работы, побежал в мастерские доделывать свой парусник.
После ужина в расположении было пустовато. Кто-то из пацанов занимался на улице в спортивном городке, кто-то просто сидел в беседке курил, кто-то писал письма, подсев к подоконнику. Лёшка же сидел на табуретке у своей кровати и начищал до блеска маленькие медные детали, из которых планировал сделать что-то похожее на пушки у своего парусника. Увлёкшись работой, он не заметил, как к нему подошли Гвоздь, Кот и ещё один пацан по кличке Солома, производная от фамилии Соломин. Ничего интересного из себя Солома не представлял и попал сюда, как и Витька "Бэха", за покатушки на чужом автомобиле. Троица обступила Лёшку со всех сторон.
- Ты сегодня днём оставался в расположении? - спросил Гвоздь, глядя на Лёшку в упор.
Нос у Гвоздя всё ещё хранил следы недавней драки, отдавая синеватой желтизной.
- Да. Ты же сам всё видел, как мы с Котом полы мыли, - чувствуя исходящую со стороны Гвоздя опасность, Лёшка сложил детали своего парусника в карман пиджачка и поднялся.
Ощущение чего-то скверного тут же засосало тревогой под сердцем.
- Я ушёл, он потом оставался один, - сказал Кот.
- Это уже было после того, как я пришёл? - посмотрел на него Гвоздь.
- Ага. Меня потом препод позвал. Я на вахту убежал, а он остался.
- Да чё за дела?! - возмутился Лёшка, стараясь не показывать свою нервозность.
- У нас сгущёнка пропала и печенье! Кроме тебя, тут никого днём не было; думаем, ты закрысил.
У Лёшки округлились глаза, и бешено заколотилось сердце. Лицо моментально стало пунцовым от прихлынувшей к нему крови. "Вот оно! Началось", - пронеслось у него в голове.
- Ты попутался, Гвоздь? - начал было Лёшка, чувствуя, как пересыхает во рту. - Ты что, во мне крысу увидел? Да я сроду ничего у пацанов не брал!
- А это мы сейчас и проверим!
Оттолкнув Лёшку, Гвоздь подошёл к его кровати, окинул её взглядом, после чего, уверенно взявшись за подушку, хорошенько тряхнул наволочку. В ту же секунду из подушки вывалилась банка сгущёнки и пачка печенья.
- Вот же ж крыса, блять! - с ненавистью в голосе процедил Солома.
Лёшка смотрел на происходящее, словно оглушённый. Он увидел, как к ним стали приближаться другие пацаны, которые находились в расположении. Взяв в руки сгущёнку и печенье, Гвоздь подошёл к Лёшке вплотную и, скривив в ехидной улыбке рот, спросил:
- Никогда ничего не брал, говоришь? А это как тут оказалось? Сквозняком затянуло?
Лёшка смотрел на сгущёнку в руках Гвоздя отсутствующим взглядом.
- Хули молчишь? Кот, Солома, вы свидетели, что у нас крыса появилась в отряде.
- Надо пацанам рассказать, - сказал Кот, - чтобы на базар вынести, что с этим уродом делать дальше, который у своих пиздит.
Лёшка почувствовал, как от обиды и бессилия на глаза наворачиваются слёзы. В одну секунду он понял, что выпутаться будет практически невозможно. Лёшку отхватил животный ужас, вся прошедшая жизнь его перестала для него существовать. "Подстава... Подстава... Подстава...", - пульсировало у него в голове, отдаваясь болью в затылке.
- Успеем пацанам рассказать, - продолжал ехидно улыбаться Гвоздь. - Может, он у меня захочет прощения попросить! А, чухан, хочешь попросить у меня прощения? - Гвоздь слегка толкнул Лёшку в грудь.
Ничего не осознавая, раздавленный и полностью дезориентированный произошедшим, Лёшка машинально кивнул головой.
- Вот и славненько. Сегодня уже поздно, скоро "Отбой" будет, а вот завтра, после занятий, буду ждать тебя в подвале мастерских. Придёшь - никто знать не будет о том, что произошло, а если не придёшь, тогда пеняй на себя - вечером будешь уже с борзыми базарить; Кот и Солома, если что, всё подтвердят.
Те с готовностью кивнули головой, а Гвоздь, пользуясь полной растерянностью Лёшки, пнул того кулаком в живот, отчего Лёшка, согнувшись, повалился к себе на кровать, после чего довольная собой троица ушла.
С трудом осознавая, что произошло, Лёшка поднялся и аккуратно пересел на табуретку. Он был в шоке. Прислонившись спиной к кровати, он крепко зажмурился и тяжело задышал. "Завтра, после занятий, буду ждать тебя в подвале мастерских. Придёшь - никто знать не будет о том, что произошло, а если не придёшь, тогда пеняй на себя - вечером будешь уже с борзыми базарить..." - отчётливо звучали в его голове слова Гвоздя. "Это какой-то пиздец!" - в ужасе думал Лёшка, понимая, как же крепко он попал, при этом абсолютно не представляя, как он будет из всего этого выбираться. Разумеется, ни в какой подвал он идти не будет, а уж просить прощения у этого уебана и подавно. Лёшка прекрасно понимал, что его ждало в подвале, и знал, что жить после этого, с таким грузом он не сможет. "А как же Цван, ты же делаешь это Цвану!" - вдруг проскочило в Лёшкиной голове. Он вспомнил каптёрку в мастерской, кровать с колючим одеялом, Цвана в белых трусах, и ему стало противно. Откуда-то из глубины желудка поднялась мутная, горькая волна и, подкатившись к горлу, застыла комом.
В таком полуобморочном состоянии его застал Витька.
- Лёшка, что случилось? - перепугался он. - На тебе лица нет!
Лёшка тяжело вздохнул, сглотнул образовавшийся в горле ком и проговорил онемевшими губами.
- Плохо чувствую себя.
- А болит что?
Лёшка не ответил, он просто закрыл глаза и просидел так практически до отбоя. Когда все отправились по кроватям, он тут же лёг и опять накрылся одеялом с головой. О том, чтобы заснуть, не могло быть и речи.
- Может, к врачу сходишь? - шёпотом спросил Витька.
Лёшка молчал. Ему хотелось расплакаться. Он еле сдерживал подступавшие слёзы. Что делать, он не знал и с ужасом думал о том, что же будет завтра. И чем больше он думал, тем отчётливее понимал, что выход может быть только один! При этом Лёшка старался гнать от себя эту становящуюся навязчивой мысль, но она всё прочнее и прочнее поглощала всё его сознание. Боялся ли Лёшка смерти? Да. Боялся! Очень боялся. Ему было страшно и жалко себя одновременно. Так же очень жалко было мать, которая, наверное, не переживёт горя, если с ним что-то случится... Но другого решения Лёшка не находил.
"Завтра, после занятий, буду ждать тебя в подвале мастерских. Придёшь - никто знать не будет о том, что произошло, а если не придёшь, тогда пеняй на себя - вечером будешь уже с борзыми базарить..." - снова зазвучали в Лёшкиной голове слова Гвоздя и в памяти выплыла его ехидная улыбка. Лёшка крепко-крепко зажмурился и, сжав кулаки, еле сдержался, чтобы не закричать от отчаяния. Так плохо ему ещё не было никогда в жизни.
На следующий день, совершенно разбитый от бессонной ночи и сумбурных мыслей, всячески стараясь избегать любых разговоров с пацанами, Лёшка, с трудом дождавшись окончания занятий, незаметно пробрался к заброшенному корпусу и нырнул в подвал. Включив свет и осмотревшись по сторонам, он увидел валявшийся недалеко от стенки, на полу, кусок стекла. Подняв его, Лёшка большим пальцем проверил, насколько обломок был острый, и, сев на стоявший в подвале ящик, решительно закатал рукав пиджачка на левой руке. Под оглушительные удары сердца он, с трудом сдерживая слёзы, закрыл глаза и, прошептав губами: "Мама, прости!" - с силой провёл осколком по руке.
Но ничего не произошло. Лёшка ожидал, что тут же должна была хлынуть кровь, но рана оказалась неглубокой, а стекло туповатым. Вместо рваной раны на руке образовалась только незначительная царапина. Отчаявшись, Лёшка закусил губу и с силой стал тереть стеклом дальше, буквально разрывая кожу запястья, и уже вскоре он, весь в крови, уронил стекло на пол. В этот же момент Лёшке стало хорошо и спокойно. Голова потяжелела. Слёзы высохли, а глаза стали закрываться под невыносимой тяжестью. Тусклый свет подвала, покачиваясь, потихоньку исчезал, растворяясь в мутной пелене ускользающего сознания. Улыбнувшись уголком побледневших губ, Лёшка закрыл глаза и поплыл в темноту.
Он не слышал, как спустя какое-то время в подвал зашли Витька и Санька. Открыв дверь и увидев сидящего на ящике бледного и окровавленного Лёшку, Витька на секунду остолбенел, затем вскрикнул и бросился к нему. Вытащив из кармана носовой платок, он закричал:
- Саша, бегом к лепиле его! Бегом, я сказал!
Дрожащими руками, стараясь потуже перевязать Лёшке запястье, Витька никак не мог завязать платок в узел. Платок моментально окрасился алым цветом, а кровь продолжала стекать с него.
- Лёшка! Лёшка! Дружище! - почти плакал в отчаянии Витька. - Что же ты наделал?! Лёшка, очнись! Слышишь меня?
Наконец-то справившись с платком, он затянул его зубами двойным узлом и, взвалив Лёшкину руку себе на плечо, снова крикнул растерявшемуся Сане:
- Давай другую бери, и потащили его бегом отсюда. Бегом, я сказал!
Взвалив на себя бесчувственного Лёшку, они потащили его к выходу.
- Быстрее, сука, быстрее, - шипел Витька. - Лёшка, держишь! Держись, блять.
Лёшкина голова болталась, ноги тяжело волочились по земле. Тащить его пацанам было тяжело. К тому же они все перепачкались Лёшкиной кровью. Возле корпуса общаги их увидели другие пацаны и тут же бросились на помощь.
Через какое-то время, дотащив Лёшку до кабинета врача, седовласого, но ещё довольно крепкого мужчины в очках, Витька буквально взмолился:
- Помогите! Быстрее! Он умирает!
Увидев окровавленных пацанов и Лёшку с забинтованной платком рукой, доктор, моментально оценив ситуацию, решительным голосом сказал:
- Всем выйти! Наташа, Ира ко мне бегом! Внештатная ситуация! - и тут же из глубины коридора к его двери побежали две женщины в белых халатах.
Витька вышел на улицу и, прислонившись к побеленной стене больнички, посмотрел на свои окровавленные руки. Он долго не мог прийти в себя от увиденного и происшедшего.
- Его Гвоздь подставил наверное, - внезапно донеслось до Витьки.
Словно в тумане, он посмотрел на стоявшего рядом Саньку.
- Его Гвоздь подставил, - уже более уверенным голосом повторил тот.
- С чего ты взял?
- Вить, я расскажу всё, но пообещай мне, что больше ты не будешь заставлять меня... - Санька осёкся и опустил глаза.
Витька, конечно же, понял, что тот имел в виду, а поэтому, ни секунды не задумываясь, сказал:
- Обещаю! И отвечаю за свои слова. Слово пацана.
Санька молчал.
- Ну?! Я же пообещал. Никто до сих пор ничего не знал и знать не будет, и больше я тебя напрягать не буду! Клянусь! Рассказывай, что ты знаешь?
Санька помялся ещё немного, а затем рассказал, как, забежав среди дня в туалет, он случайно увидел, что Гвоздь возился возле Лёшкиной кровати. Покрутившись у койки, тот поправил лежавшую подушку и быстро убежал из помещения. А потом, уже вечером, Санька стал свидетелем того, как Гвоздь, Солома и Кот о чём-то говорили с Лёшкой, после чего, смеясь, прошли мимо Саньки, и он отчётливо расслышал, как Гвоздь сказал, что тот, мол, "будет отсасывать ему, как миленький".
Закончив свой рассказ, Санька умолк. Витька с силой сжал окровавленные кулаки.
- Иди, - сказал он Саньке. - Иди! Больше я тебя трогать не буду, я тебе обещаю.
Санька развернулся и только собрался отойти, как Витька позвал его снова.
- Подожди! Ещё вопрос, - он подошёл к нему вплотную и вполголоса спросил: - Почему ты решил рассказать всё? Ведь Лёшка в прошлый раз так...
Витька замолчал, не зная, как продолжить.
Санька опустил глаза и, подумав секунду, проговорил:
- Мне жалко его. И тебя. Не знаю почему, но вы не такие, как те, которых я успел узнать. Вы настоящие.
- Иди, - сказал Витька и закусил губу.
Ему стало стыдно и совестно перед этим пацаном. Чувство, которое казалось Витьке навсегда забытым после того, как его направили за колючую проволоку, накрыло его наглухо, разнося в пух и прах все приобретённые в последнее время и с такой тщательностью выстроенные им принципы и понятия.
Однако времени для сентиментальных размышлений не оставалось. Ситуация требовала решительных действий. Отмыв руки и застирав на робе пятна крови, он разыскал Туриста и, отведя того в сторону, пересказал ему в точности всё то, что услышал от Саньки.
- Ах ты ж блять, Гвоздь... - сказал Турист, покачав головой. - Солома и Кот, говоришь? А что малой?
Витька пожал плечами.
- Залёт, походу, снова, - покривился Турист, - преподы нам Холокост устроят... Значит, о том, что произошло между Гвоздём и малым, - ни слова, разберёмся сами. Почему вскрылся, не знаешь. Он не говорил. Письмо там получил из дому, тоска, девушка кинула - в общем, обычную ванильную хуйню натрясёшь, остальное преподов не должно касаться.
Витька понятливо кивнул головой и пошёл обратно в больничку - узнать, как у Лёшки дела.
К счастью, ничего страшного не произошло. Кровь Лёшке сумели остановить, руки перебинтовали, положили в палату, где он спал, правда, был очень слаб и в сознание пока не приходил.
Вечером дневальный подошёл к Коту и сказал, что его зовут в каптёрку. Кот засуетился и уже по выработанной привычке зашёл в умывальник, основательно почистил зубы, затем умыл лицо, повесил полотенце на спинку кровати, после чего подошёл к деревянной двери каптёрки и постучал.
- Заходи, - раздалось оттуда.
Кот открыл двери. Прямо за столом он увидел сидящего Туриста. Тот был один и баловался "бабочкой". Лезвие то и дело мелькало у него между пальцами. Не ожидая ничего хорошего, Кот замер прямо в дверях. Турист встал с табуретки и, воткнув нож в стол, посмотрел на Кота.
- Проходи, проходи, какого в тормозах жмёшься?
Кот, по очереди оглядываясь то на двери, то на торчащий из стола нож, нерешительно сделал несколько шагов вперёд
- Не ссы, сейчас подойдут те, кого ты ждёшь, - Турист подошёл к нему вплотную и, накрутив на кулак лацканы пиджака Кота, сквозь зубы процедил: - Но, блять, если хочешь целым остаться, рассказывай, что у тебя с Гвоздём за дела?
Кот побледнел и тут же испортил воздух.
- Сука, блять! Пидор... Засранец! - взревел Турист и с силой ударил Кота в грудь.
От удара Кот буквально впечатался в стену. Дыхание перехватило, и он грузно сполз на пол, сев на задницу.
- Говори, блять, слышишь, сука?!
Турист вырвал нож из стола и, сверкая лезвием, встал у Кота над головой. Испугавшись ещё больше, Кот стал сбивчиво и путанно рассказывать тому, как Гвоздь его подписал на тему с Лёшкой, как сулил поляну и сигареты и как убеждал, что Турист, мол, их на это дело благословил и одобрил.
- Беспредельщики, блять... - пнул Турист Кота ногой, когда тот закончил. - Кем вы, блять, себя возомнили, чтобы решать за пацанов их судьбы, кем кому быть? Ты ж, блять, посмотри на себя, чмо! Ты же никто, и зовут тебя никак! Животное! Хуесос грёбаный.
Турист с силой пнул Кота ногой в живот ещё раз, затем спрятал нож в карман и, успокоившись, пошёл к дверям:
- Сиди, блять, и не двигайся. Жди. Сейчас тебе покажут, как надо беспредельничать и опускать, - с этими словами он вышел из каптёрки, а Кот в ожидании обещанного Туристом вжал от ужаса голову в плечи...
То, что Лёшка вскрылся, уже к вечеру стало известно всей спецухе. Гвоздь не находил себе места и, матерясь, то и дело прохаживался по курилке. Тщательно разработанный план не сыграл. Теперь его ожидали серьёзные осложнения с Туристом. В итоге, заставив себя собраться и спокойно поразмыслить, он понял, что даже в такой, казалось бы, безвыходной ситуации можно выцыганить себе кое-какие преимущества: "Если будут предъявы, скажу, что этот пидор сам мазался отлизать, - Солома и Кот подтвердят. Потом скажу, что он всё-таки отлизал мне очелло и после этого, походу, вскрылся, побоявшись разоблачения". Всё получалось гладко и красиво. Гвоздь ещё раз прогнал эту комбинацию в своей голове и, найдя её вполне правдоподобной, спокойно выдохнул.
Но все его опасения оказались напрасными. Ни в этот день, ни в последующие дни его никто не беспокоил. Гвоздь даже стал забывать про всю эту историю с Туристом, подозревая, что Турист мог его банально "ловить". "В конце концов, Турист мог меня тупо на понт брать. С хуя ли ему меня жопализом делать? Это же западло по понятиям", - убеждал себя Гвоздь.
Все основания так думать у него были. В его памяти ещё отчётливо хранилась недавняя история, когда в соседнем отряде один пацан в бане, нагибаясь за упавшей мочалкой, случайно уткнулся носом в булки стоявшего впереди пацана. В тот же вечер опустили обоих. Одного за то, что носом попал в очко, другого за то, что его якобы проткнули носом и он таким образом загасился. Потом, правда, второго оправдали. Сказали, что опустили по беспределу. Но как бы то ни было, пацан переехал к пидорам и уже не поднялся. И хотя его особо не напрягали, но жизнь его в отряде стала унылой. Его стали игнорить все: и бывшие кореша, и пацаны, и даже сами опущенные. Он замкнулся в себе, стал нелюдим и вскоре поехал головой. Так что Гвоздь всё больше убеждался в том, что Турист мог просто блефовать, развлекаясь с ним себе по приколу.
Когда же закончилась отпущенная Туристом неделя для того, чтобы Гвоздь сумел ответить за свои слова, тот снова напрягся и ежеминутно ждал подвоха с любой стороны. Но жизнь продолжала идти в прежнем ключе. На Гвоздя всем было наплевать. Гвоздь исполнял свои обязанности и вскоре совсем расслабился, перестав и вовсе думать о происшедшем...
Подходила к концу уже вторая неделя отпущенного Туристом срока. Гвоздя по-прежнему никто не беспокоил. После школьных занятий в мастерской он рубанком строгал длинные шершавые деревянные бруски. Опилки скручивались забавными кудряшками и тут же падали Гвоздю под ноги.
- Алё, Гвоздь, - крикнули ему, - а ну метнись в подсобку и принеси клей. У нас закончился.
Привыкнув повиноваться, Гвоздь отложил рубанок в сторону, отряхнулся от стружек и пошёл к подсобке. Даже не постучавшись, он резко открыл двери, вошёл внутрь и обмер.
За столом сидел Турист и смотрел на Гвоздя вызывающим взглядом. Прямо у стола на полу валялся пыльный матрас.
- Ну здорово, Гвоздь! - улыбнулся Турист.
Гвоздь испуганными глазами посмотрел на Туриста, на матрас, после чего медленно попятился спиной к двери. Но, к его ужасу, дверь уже предусмотрительно оказалась кем-то заперта снаружи. Гвоздя бросило в жар. Тем временем Турист поднялся и уверенно, вразвалочку, подошёл к Гвоздю.
- Проходи давай, не стесняйся!
- Турист, прошу тебя! Не надо! - взмолился Гвоздь, понимая, что сейчас произойдёт.
- Что не надо? - усмехнулся тот. - Я же ничего не делаю.
Он оттолкнул Гвоздя от двери и закрыл её уже изнутри на засов. Гвоздь стоял, буквально оцепенев от ужаса.
Вдруг Турист резко развернулся и со всей силы ногой ударил Гвоздя в живот. Гвоздь крякнул и в ту же секунду, словно подрубленный, упал на колени. Турист подошёл к стоявшему на коленях Гвоздю ближе и уже просто пнул того ногой в плечо - с таким расчётом, чтобы Гвоздь завалился спиной на матрас. Как только тот упал, Турист поставил свою ногу ему на горло.
- Ну что, пидор, пора ответить за свои слова!
- Не надо, Турист. Прошу тебя! - заканючил Гвоздь.
Уже не слушая его, Турист молча стал расстёгивать пуговицы на брюках.
- Не надо! Умоляю тебя! - запричитал противным голосом Гвоздь. - Я всё буду делать. Только не опускай.
- Будешь, будешь... - с притворной ласковостью в голосе сказал Турист и со всей силы врезал Гвоздю ногой в бок. - Лежать, сука! Лежать, пидор, не двигаясь!
Он переступил через Гвоздя; тот лежал и смотрел на то, как брюки Туриста свалились на щиколотки. Затем Турист встал над головой Гвоздя и, оглянувшись, словно примериваясь, стянул руками трусы и начал садиться. Всё, что Гвоздь сумел сделать, так это крепко зажмуриться, - у него не хватило даже духу отвернуть голову в сторону...
Вернувшись вечером в расположение, Гвоздь молча свернул свой матрас, вытащил из своей тумбочки всё содержимое и, ловя на себе презрительные взгляды пацанов, молча пошёл к стоявшей у выхода свободной кровати. Это были места, отведённые для опущенных. Старая жизнь Гвоздя закончилась в подсобке. С этого момента у него начиналась новая, тяжёлая и презираемая всеми жизнь за забором.
А ещё через несколько дней в отряд вернулся Цван. Он долго сидел с Туристом, пил крепкий чай с конфетами, слушал, что произошло за время его отсутствия в отряде, и курил, выпуская дым в открытое окно. Турист рассказывал не торопясь, расписывая детали. Цван вслушивался в каждое слово внимательно, не перебивая, лишь время от времени морща лоб в задумчивости. Когда Турист закончил, он спросил:
- Ну так поймали того обморока, который сбежал?
- Угу, - кивнул Турист, - через два дня. Он домой к мамке побежал.
- Пиздец, - Цван усмехнулся. - Вот, блять, ебанутый! Нахуя такие побеги нужны, чтобы тебя через несколько дней вернули обратно! Теперь ему реально пресс с двух сторон будет - от преподов и актива. Там у них Акула пиздец суров - будет щемить по полной.
- Это да, - согласился Турист.
- А с малым что? - спросил Цван, имея в виду Лёшку.
- Да вроде всё нормально - сказали, что через пару дней в отряд вернут. Преподы, конечно, покипишевали, но потом все попустились. А с Гвоздём я разобрался. Беспредел допускать нельзя, поэтому переехал он к Катьке с Цветиком, ибо нехуй тут порядки свои устанавливать. Да и потом, рано или поздно он всё равно этим бы закончил: чмошный он какой-то, напряжный, но за щеку принимает охуенно, можешь после трюма попробовать - отвечаю.
Цван одобрительно улыбнулся и, взяв в руку кружку, подул на остывающий чай, после чего сделал большой глоток тёмной горьковатой жижи...
Жизнь, несмотря ни на что, продолжалась.