Лёшкины университеты (глава 19 и Эпилог)

Первым решили позвать "Сиплого".

Они послали за ним дневального и спустя минут двадцать-тридцать, когда "Михей" и "Турист" уже сидели у себя в отряде, развлекаясь игрой в карты, тот вошёл к ним в каптёрку. Правда, пришёл он не один, а с пацанами, но "Михея" с "Туристом" это не смутило. Отложив карты в сторону, они поднялись со своих мест и, попросив свиту "Сиплого" подождать, кивнули тому головой и отвели его в сторону. По "Сиплому" было видно, что он раздражён всем происходящим.

- Падай, - сказал "Турист", указывая на табуретку.

"Сиплый" нехотя присел, помолчал, а потом сказал:

- Если опять о "Татарине" трёп пойдёт, то я реально подзаебался от всей этой голимой хуйни.

"Михей" с "Туристом" переглянулись, но промолчали.

- Без "Татарина" уже никак, - усмехнулся "Турист", - пока по нему вопрос не закроем, придётся тереть об этом ушлёпке снова и снова. Хотя согласен. Не особо хочется.

"Сиплый" поморщился. В последние несколько дней вся эта суета и возня, которую нагнетал "Турист" вокруг "Татарина", его реально стала грузить. А последний разговор с "Татарином" и вовсе заставил "Сиплого" усомниться, насколько объективны были претензии к тому со стороны пацанов. "Татарин" говорил правильные вещи и, самое главное, никого ни в чём не обвинял, а предлагал вполне конкретные и реальные движения. Чего нельзя было сказать о "Туристе", создававшем много суеты и шума, а по сути это всё было ни о чём. Однако, будучи от природы хитрым, "Сиплый" решил для себя оставаться в центре основных движений до самого конца, но больше наблюдателем, чем активным участником, чтобы дождаться финала и снять для себя все возможные сливки. Он понимал, что так просто это всё уже не закончится. Слишком многое было уже сказано и сделано. Одного только взгляда было достаточно, чтобы увидеть, как "Турист" окончательно теряет тормоза и безрассудно лезет в серьёзные разборки, не представляя для себя возможных последствий такого поступка. Но при этом скрывать своё недовольство затянувшейся борьбой между пацанами и "Татарином" "Сиплому" становилось всё тяжелее.

- Ты уже реально ебанулся на "Татарине", - пробурчал он, - чё там у тебя ещё?

- Ебанулся, не ебанулся, но, пока вопрос не решим, я буду всех задрачивать этой темой, - сказал "Турист"; слова "Сиплого" о том, что он зациклился на "Татарине", его неприятно задели. - В конце концов, я хочу только одного - справедливости для всех.

- Ок. Справедливости, так справедливости, - соглашаясь, кивнул "Сиплый". - Так что опять произошло?

"Турист", ни говоря больше ни слова, достал из кармана малявы и протянул их тому.

- Почитай!

"Сиплый" взял протянутые листочки и бегло стал перечитывать сначала один, потом другой. В отличие от "Михея", дойдя до места, в котором "Муслим" обращался к "Ерёме", он, не смутившись ни на секунду, перечитал и это место, после чего всё с тем же отрешённым видом вернул записки "Туристу" обратно.

- Ну и как? - поинтересовался тот, кладя "малявы" на стол. - Что теперь скажешь?

- А что тут скажешь? - пожал "Сиплый" плечами. - "Цван" кипишует и по делу, мы на него хуй забили реально. "Татарин" давно вон бегает и предлагает на кичу что-то отправить. Что касается "Муслима", то вообще какая-то блудняковая тема.

- Нихуя себе блудняковая! - вспыхнул "Турист". - Развели одного из наших, как лоха, а потом распустили на это общаковые бабки, ни у кого ничего не спрашивая.

- Во-первых, никто никого не разводил, - так же спокойно ответил "Сиплый", - "Ерёма" сам сел играть. Во-вторых, бабки ему по-любому "Татарин" если и давал, то с возвратом. Тут скорее вопрос к "Ерёме", так как он, получается, фуфлыжник и сел играть без баблосов, и "Татарин" пацана спас от позора, нагрев деньгами. То, что он сам это сделал, без нашего разрешения, это, в принципе, да, неправильно, но тогда он уже самостоятельно несёт ответственность за это решение. Если бабки не вернутся, то его косяк. А если "Ерёма" на общак бабки вернёт, какой с "Татарина" спрос?

- Ты прикалываешься? - растерянно выдавил из себя "Турист" и посмотрел на "Михея".

Он никак не ожидал, что "Сиплый" займёт такую позицию.

- Та ну на хуй, "Турист", какие тут могут быть приколы? Ну решил "Татарин" проверить "Ерёму" на слабину, как тот будет разгребаться. И чё тут такого? Тот не стал беспределить, а пошёл к тому же "Татарину" просить бабки, чтобы погасить свой долг. "Муслим" честно получил свой выигрыш и отстегнул на общак долю. Дальше, какие-то дела между "Муслимом" и "Татарином" - это надо, чтобы они между собой решали эти вопросы.

"Турист" тяжело засопел, но старался держать себя в руках.

- Пиздец, "Сиплый", тебе только адвокатом работать.

Тот улыбнулся.

- Хорошо, а что ты скажешь тогда об "Егорёше"? - спросил "Турист".

- Хуй его даже знает, "Турист". Первый раз слышу о таком. Что за штрих, надо пробивать.

- Ну так видишь, "Муслим" пишет, что на больничке пересёкся с "Донатом", и тот подтвердил, что за всем тем, что с ним произошло, стоит "Егорёша". И в истории с "Муслимом" опять же этот "Егорёша" мелькает.

- Значит надо искать этого "Егорёшу". Я не знаю, "Турист", - ответил "Сиплый", - "Татарин"-то тут каким боком?

- Блять, ты что, реально нихуя не понимаешь?! - начал уже закипать тот. - Ты прикалываешься или спецом меня накручиваешь?

"Сиплый" спокойно улыбнулся и всё тем же ровным голосом продолжил.

- Ты, "Турист", попустись. Нехуй на меня тут давить. Не "пряник" я какой-то тебе. Я тебе дело говорю, и если это не ложится на то, что ты там себе нарисовал в голове, то это уже твои личные проблемы.

- Пацаны, реально хорош, - сказал молчавший до этого "Михей", - не будет так дела.

- Ну а хули он начинает? - кивнул "Турист" головой в сторону "Сиплого". - Реально же стебётся, вместо того чтобы вопрос решить.

- Блять, "Турист", расслабься, никто над тобой не стебётся, - "Сиплый" пристально посмотрел на него. - Ты, вместо того чтобы тут кипешевать, реально должен подумать над тем, что я тебе сейчас говорю, потому что тебе придётся это всё выкатывать "Татарину", а он не я. Он тебя со старта быстро на хуй пошлёт, если ты ему эту хуету загонять будешь. И, кстати, между нами говоря, будет прав. Или ты хочешь по беспределу выступить? Тогда я стопудово под такую хуйню подписываться не готов.

"Турист" хотел ещё что-то ответить "Сиплому" и даже было уже открыл рот, как в дверь постучали и в каптёрку зашёл Артём. Войдя внутрь, он осмотрел присутствующих и замер в дверях.

- Проходи, "Ерёма", - махнул рукой "Турист", но Артём стоял не двигаясь.

Ему не нравилось, что пацаны опять собрались, а "Татарина" среди них не было. Это в очередной раз ставило его в глупое положение перед последним.

- "Ерёма"! - снова позвал его "Турист". - Хули ты там жмёшься в тормозах? Подгребай к нам.

- Блять, пацаны, ну его нахуй, - недовольно забурчал он, подходя к столу, - нахуй мне эти подставы?

- Какие подставы? - удивлённо посмотрел на него "Михей".

- Ну а хули? Мы опять собрались, а "Татарина" не позвали. Реально, какой-то пиздец. Я не привык за спиной шептаться. Западло какое-то.

- А чего ты решил, что мы о "Татарине" шептаться будем? - спросил "Турист". - Ты проходи, проходи давай. Ты же видишь, что тут не только "Татарина" нет, но и других пацанов тоже. Так что это не западло. Собрались между собой просто попиздеть.

Артём неуверенно прошёл к столу и осмотрелся в поисках табурета. "Турист" посмотрел на "Михея", и тот кивнул.

- Мы чего собрались? - сказал "Турист". - Малява пришла от "Муслима"... Тебя касается.

Артём вопросительно посмотрел на того, а затем непонимающим взглядом обвёл всех присутствующих в каптёрке пацанов. "Михей" был какой-то подчёркнуто строгий и пристально смотрел на Артёма. "Сиплому" же, как показалось Артёму, наоборот, было всё до лампочки. Он сидел, рассматривая собственные ногти и качая ногой на табуретке, и всем своим видом показывал, насколько ему безразлично происходящее. Переведя взгляд снова на "Туриста", Артём спросил:

- И чё там за малява? И почему мне?

- А ты сам и почитай, - ухмылка пробежала по лицу "Туриста".

Он взял лежавший на столе тетрадный листок и протянул его Артёму. Артём аккуратно раскрыл протянутую ему "маляву" и, сам того не ведая, случайно оказался как раз на той стороне, которая была посвящена именно ему. Пробежав бегло глазами по записке, он почувствовал нарастающую в груди злобу. В одну секунду ему показалось, что сердце в его груди начало стучать настолько сильно, что его могли слышать все сидевшие в каптёрке пацаны. Перечитав написанное "Муслимом" ещё раз, он дрожащими пальцами сложил листок пополам и вернул его обратно "Туристу". Виски противно заламывало в бесконечном пульсировании, лицо полыхало от жара стыда и злобы, а в глазах застыл только один-единственный немой вопрос: "Что это?". "Турист", видимо, рассчитывавший на более эмоциональную реакцию Артёма, не давая тому опомниться и собраться мыслями, пряча "маляву" "Муслима" себе в карман, спросил:

- Ну что? Что теперь скажешь?

Артём неуверенно пожал плечами. После прочитанного он никак не мог избавиться от мысли, что это всё какая-то мутная подстава с целью втянуть его в непонятные пока для него разборки с "Татарином".

- А что тут скажешь? - произнёс он. - Да, я играл с "Муслимом", - сказав это, Артём осёкся и, помявшись, продолжил: - Я проиграл тогда. Притом влетел как-то тупо... До сих пор не могу понять, как так произошло. "Муслим" висел мне всё время, а под конец уже камень не пошёл совсем. Я хотел тогда рассчитаться, но человек, на которого я рассчитывал, в это время уехал. Ждать "Муслим" не хотел, и я попросил "Татарина" долгануть мне денег. Он дал. Я рассчитался с "Муслимом". Вот и всё.

"Турист" с некоторой растерянностью вновь посмотрел на "Михея", а затем уже спросил Артёма прямо в лоб:

- Ты чё, так и не понял, что "Татарин" тебя просто тупо подставил?

Конечно же, Артём это всё понимал. Он также уже понимал, для чего именно "Татарин" это сделал. Он чувствовал себя использованным, и самое ужасное, о чём думал Артём в тот момент, это то, что ему пришлось втянуть в это всё ещё и своего брата. Осознание этого буквально выводило Артёма из себя. Он поймал себя на мысли, что способен утопить "Татарина" прямо тут, рассказав, например, собравшимся пацанам, как вафлил того в подсобке жестяных мастерских. Но делать этого Артём не стал в силу ряда причин. Во-первых, он до сих пор не верил в то, что написанное в записке "Муслима" было правдой, а во-вторых, если тебя использовали единожды, зачем разрешать это делать с собой дважды? Да и признание в том, что ты дал кому-то тайно в рот и скрыл это от остальных, "загасив" их таким образом, могло подкинуть проблем и самому Артёму. Поэтому он решил разобраться с "Татарином" самостоятельно, один на один, без лишних свидетелей. А учитывая то, что "Татарин" уже фактически был "опущен" Артёмом, выяснить с ним отношения, расставив всё на свои места, вообще не представляло для него особого труда.

- Каким образом он меня развёл? - Артём вызывающе посмотрел на "Туриста".

Краем глаза он заметил, что сидевший и рассматривавший свои руки "Сиплый" бросил это занятие и, заинтересовавшись разговором, с улыбкой посмотрел на "Туриста". Если бы Артём знал, что совсем недавно о таком его возможном поведении "Сиплый" и предупреждал пацанов, а теперь, услышав, как тот практически слово в слово повторяет его слова, стал с интересом наблюдать за развитием ситуации! "Турист" тем временем снова начал терять контроль над собой.

- Та ну нахуй! - вспыхнул он. - Вы чё, бля, реально сговорились и прикол тянете?!

- Расслабься, "Турист", - мягко сказал "Сиплый", - я же говорил, что так не делается.

- А как делается? - "Турист" закрыл глаза, вздохнул полной грудью и медленно выпустил воздух, стараясь таким образом успокоиться.

Через секунду он снова открыл глаза и, посмотрев на Артёма, уже спокойнее произнёс:

- Хорошо. Давайте по фактам. Хуй его знает, какие у "Ерёмы" дела с "Татарином", но оснований не доверять "Муслиму" у меня нет. Что мы имеем? "Татарин" убрал "Храпа" и протянул "Муслима" на смотрящего, затем за эту услугу он попросил развести "Ерёму" в нарды. Нахуя это ему нужно было, я не знаю, это только сам "Ерёма" нам может рассказать. "Ерёма" влетел, рассчитаться не смог и, чтобы не стать фуфлыфжником, долганул у "Татарина" денег, после чего отдал их "Муслиму". Отсюда первый вопрос: откуда их взял сам "Татарин"? Реально же, что только с общака. Дальше, я так себе думаю, он хотел, чтобы "Муслим" вернул ему бабки обратно, но тот отказался, и "Татарин" решил его наказать с помощью своих обмороков. Вот и весь расклад. Неужели вам это не ясно? Про его любовь с "Мюллером" я вообще молчу. Про опущенного по беспределу малого "Цвановского", который тому бабки считал, тоже молчу. Неужели, блять, вы не видите, что "Татарин" реально нас тут за лохов держит и тупо, с помощью своих обмороков или мусоров, расправляется с любым, кто ему неугоден или мешает?

- Ну, по поводу "Татаринских" быков я даже хуй его знает, - растерянно сказал "Сиплый", поражённый таким выступлением "Туриста", - пробивать надо.

- Да хули тут пробивать-то? - удивился "Турист". - Ты же читал, "Егорёша" какой-то. Я хуй его знает, кто это за чёрт вообще. Ты знаешь такого, "Ерёма"?

Он снова повернулся к Артёму. Но тот никак не отреагировал на вопрос, погрузившись полностью в свои мысли. Он обдумывал всё то, что минуту назад сказал "Турист". И если тот до конца не понимал, для чего "Татарину" нужна была подстава "Ерёмы", то сам Артём понимал это уже со всей отчётливостью. "Татарину" нужны были его возможности, чтобы получать за забор разный грев, чем он вовсю и пользовался. Это настолько было очевидно для Артёма, что он мог предъявить это всё "Татарину" хоть в эту же самую секунду.

- "Ерёма"! - в очередной раз позвал того "Турист". - Ты чего? Пригрузился всё-таки? Я же говорил, что вы все, пиздец, не хотите видеть всей глубины "Татаринского" беспредела. Проняло?

Тот посмотрел на "Туриста" и, отвлекаясь от своих мыслей, переспросил:

- Что ты спрашивал? Я завтыкал.

- Говорю, "Егорёшу" знаешь? Что за штрих?

- Знаю, конечно, - кивнул Артём, - у меня в отряде. Стукался там с "Малым" за положение. Получил пизды, опустился, потом х.з. чё да как, я не при делах.

- Может, ты ещё и казначея "Татаринского" знаешь? - аккуратно спросил Артёма с табуретки "Михей".

- Конечно знаю, - сказал тот. - Я его "Татарину" и предложил бабки считать.

"Турист" с "Михеем" переглянулись.

- Колись, - сказал "Михей".

- Да чё тут колоться-то? "Малой" с моего отряда. Тот, про которого я вам говорил, что они с "Егорёшей" стукались. Коротков фамилия. Такой шарящий парняга. По жизни вроде всё ровно. С преподами не зажирается. С мусорами тоже в тёрках замечен не был.

- Я так думаю, нам надо с ним перетереть, - сказал "Турист", - многое станет ясно и по общаку, и по "Татарину".

- Так я сейчас за ним пошлю, - Артём хотел было уже идти, но "Сиплый" с табуретки рукой остановил его.

- Не сейчас, "Ерёма". Не в кассу. Давай в другое время. Разговор будет тяжёлый, долгий, а сегодня уже времени нет.

- Так а хули откладывать-то? - засуетился "Турист"; правда, подумав, через секунду согласился. - Хотя реально сегодня уже поздно. Давай завтра. Приведёшь его, "Ерёма"?

- Приведу конечно. А куда?

"Турист" задумался:

- Давай в подвал клуба. Там тепло, сухо и редко кто бывает. Я пробью насчёт ключей.

- Так, а что ему сказать-то? - спросил Артём. - Почему в подвал? Почему в клуб?

- Ты его, главное, к клубу подведи, - усмехнулся "Турист", - дальше мы уже сумеем его убедить в подвал спуститься.

- Ну ок. Приведу, не вопрос. Когда?

- Давай после того, как нас на промку отведут. С мастерских его снимешь и приведёшь.

- Хорошо. Допизделись.

- И всё же, что будем решать по этим "быкам" "Татаринским"? - спросил неожиданно "Сиплый".

Сидевший до последнего времени молча, он тоже решил поактивничать и включился в процесс.

- Да, "Ерёма", а что там с этим пидором "Татаринским"? С "Егорёшей"? - переспросил "Турист".

- Я хуй его знает, - пожал Артём плечами, - в последнее время я его в отряде практически не вижу. Разве что только ночью. "Татарин" просил его не трогать, вот я как-то и подзабил.

- Да хуй с ним, с этим чёртом пока. Разберёмся позже, - сказал "Михей", - нам главное по бабкам понять, чё творится. Чтобы было, что "Татарину" предъявить.

- А так, без бабок, конечно, нечего? - саркастически усмехнулся "Турист".

"Михей" не стал накручивать своего друга и согласился:

- Есть конечно, но если будет по общаку тема за нами, то он уже хуй тогда пропетляет.

- По "Егорёше", я вот что думаю, - снова сказал "Сиплый", - пока его трогать смысла нет, спугнуть "Татарина" можно, а когда предъявлять будем, тогда уже пацанам нашим скажем, чтобы они его погасили до того, как мы к "Татарину" пойдём.

- Тоже верно, - согласился "Турист", - только когда мы это всё делать будем?

"Турист" чувствовал, что пацаны всё-таки прониклись серьёзностью ситуации, и ему не терпелось поскорее выяснить с "Татарином" отношения.

- Давайте на субботу планировать, - предложил "Михей".

- Почему на субботу? - посмотрел на него "Сиплый".

- А когда? Во-первых, нет производства, баня опять же, вечером все на расслабоне. И потом "Мюллер" в пятницу вечером сваливает на несколько дней. Плюс у "Карлсона" днюха, и мусора будут в кабаке гулять.

- Ого! - обрадованно засмеялся "Турист". - Откуда знаешь?

- От своего шныря, который у ментов в корпусе шуршит. Он слышал, как "Мюллер" билеты заказывал и как "Карлсон" его на днюху свою звала, но тот морозился, мол, уезжает куда-то по серьёзным своим делам. Та его уламывала в воскресенье с утра ехать. Мол, все соберутся, без него не в цвет, типа, им пьянка.

- Блять, ты же только что с подвала, - удивился "Сиплый", - ебать у тебя уши!

- А то! - растянулся "Михей" в довольной улыбке.

- Ну понятно, - подвёл итог "Турист", - если завтра этого мелкого чухана "Татаринского" прессанём, то на субботу реально можно мутить движ. Мои пацаны, по крайней мере, заряжены на любой день.

- С моими тоже проблем не будет, - подтвердил "Сиплый".

- Значит допизделись. Суббота! Но пока чтобы всё ровно. Чтобы этот пидор копчёный не заподозрил чего. Он, сука, крученый, обломает нам ещё всё. Слышь, "Ерёма"? Тебя касается.

"Турист" повернулся в сторону Артёма. Тот вызывающе посмотрел на него и спросил:

- А чё я-то? Во мне, что ли, все проблемы?

- Да нет, - помялся "Турист" и, помолчав, добавил: - Просто хуй его знает. Ты так на маляву отреагировал, да и "Татарин" опять же тебя ставил на отряд, может, ты думаешь, что теперь у тебя обяз перед ним.

- Ну вот нахуя ты мне сейчас это всё говоришь? - спокойно ответил Артём. - Что касается малявы, какой реакции ты от меня ждал? Я же всё уже пояснил. Косяков за мной нет. Бабки я верну в срок. Что касается остального, то хули мне делать? Бегать тут табуретками в стену кидаться? От этого что, решится что-то? То, что "Татарин" меня на отряд поставил, так я вроде рулю норм. Мне ни от кого из вас не прилетало там за тупость или беспредел. Или я не прав?

- Прав, прав, - благодушно закивал головой "Турист", - всё норм, "Ерёма"... Значит договорились. До завтра. Ты будешь, "Сиплый"?

- Конечно! - сказал тот, вставая с табуретки и заправляясь. - Как я могу такой движняк пропустить?

- Вот и ладненько! Пошли, братва. Завтра увидимся.

И пацаны пошли на выход.

"Турист", идя позади всех, дождался, когда Артём с "Сиплым" выйдут из каптёрки, тронул рукой "Михея" за плечо и кивнул тому, предлагая задержаться ещё на некоторое время. "Михей" прикрыл двери и внимательно посмотрел на "Туриста".

- И что ты думаешь? - поинтересовался тот.

- О чём?

- Да обо всём этом. Я, конечно, подахуеваю с "Ерёмы".

- Ааа. Вот ты о чём? - протянул "Михей". - Ты знаешь, мне в какой-то момент показалось, что он нам чего-то не договаривает. Есть у них какая-то общая тема с "Татарином", про которую мы не знаем. Поэтому, думаю, он и проморозился.

- Чё-то я даже напрягся. А если он соскочит или сам пойдёт "Татарину" сейчас предъявлять?

- Не, - отрицательно покачал "Михей" головой, - не думаю. Мне кажется, "Ерёма" будет выжидать. По нему было видно, что он проникся. Ебальник аж почернел вон, когда дочитал до конца. Однако что-то его тормозит. Завтра будет видно, соскочит он или нет, если проморозится с "Татаринским" казначеем.

- А про "Сиплого" что думаешь? - осторожно спросил "Турист".

- "Сиплый" мутный конечно, но думаю, что он тоже будет нас держаться. Нас пока большинство, а он чисто смотрит по раскладам. Ему самому похуй, если честно, все эти понятия, которыми он нас тут грузит. Так что думаю, что с ним проблем не должно быть.

- "Фёдора" будем подтягивать?

"Михей" поморщил лоб. Оказалось, что про отряд "Муслима" они и вовсе забыли в череде этих последних событий. И сейчас "Михей" терялся, был ли смысл посвящать в их движения такого новичка, как "Фёдор". Посмотрев на "Туриста", он с некоторой неуверенностью произнёс:

- Думаю, пока не стоит. "Фёдор" вообще ещё никак себя не проявил. Толку с него никакого. Пацанов нам и без него хватит, а вот распиздеть он по незнанке может, в этом и есть риск. Так что подтянем его в последний момент. В субботу. Для массовки.

- Тоже верно! - сказал "Турист" и хлопнул друга по плечу...

Пока Артём возвращался к себе в отряд, его одолевала целая гамма переживаний: от растерянности до злости. Ему не верилось, что "Татарин" так просто развёл его и тем самым вогнал в настолько жёсткую зависимость от себя, что теперь Артёму становилось просто не по себе. Уже от одной только мысли, насколько глубоко он повяз в отношениях с "Татарином" и что теперь это всё придётся разгребаться ему самому, Артёму становилось нехорошо. Опять же, у него вызывало противоречивые чувства ещё и то, что никто иной, как именно "Татарин" сделал его смотрящим, подтянул во все движения, помогал решать кучу вопросов с воспетами, а теперь вскрылось, какой именно ценой это всё досталось Артёму!

Подойдя к своему отряду, Артём уже было взялся за ручку входной двери, чтобы зайти внутрь, но внезапно понял, что не готов видеть "Татарина", да и вообще кого бы то ни было. Постояв несколько секунд в раздумьях, он развернулся и, спустившись по ступенькам вниз, вышел обратно на улицу. Там было сыро и ветрено. Артём, оглядываясь на светящиеся в общаге окна, прошёл в курилку, где сел в одиночестве, закурил и стал думать обо всём происшедшем дальше. Сигарета успокоила его и вернула способность, отбросив эмоции, сконцентрироваться на самой сути происшедшего.

Первое, о чём он подумал, так это о том, что уже ничего не изменить, а значит махать кулаками, пытаясь кому-то что-то доказать, бесполезно. Оправдываться тоже было для него не вариантом. "Оправдываются виноватые", - думал Артём, а себя таковым он, разумеется, не считал. Дальше шли "Турист" с "Михеем", у которых были свои планы насчёт "Татарина", и как далеко эти их планы распространялись, было известно только им одним. Как и "Сиплый", Артём с самого начала решил для себя, что не будет никого поддерживать в этой ситуации, выжидая со стороны, чем всё закончится, и, уже видя результат, примет ту или иную сторону. Другое дело "Татарин", который, как понимал Артём, тоже так просто не сдастся. И если он выйдет из этой схватки победителем, то сметёт всех на своём пути. Вот тогда-то Артём и начнёт действовать.

Зная тайные желания "Татарина" и влечение того к нему, он решил, что, дождавшись субботнего разрешения вопроса, после запланированной стрелки и в зависимости от её результата, повторит с "Татарином" то, что уже проделал с ним однажды в подсобке цеха. Правда, в этом случае "Татарин" уже не отделается так легко. Будучи реально обозлённым, Артём решил, что в этот раз он вложится по максимуму и накажет "Татарина" по полной программе. А по завершении ещё и выкатит ему предъяву по ситуации с "Муслимом", после чего потребует существенного увеличения своей доли в бизнесе, рассчитывая получать не менее половины от реализованного.

Если "Татарин" выстоит и останется рулить - пускай. "Он будет рулить зоной, а я буду рулить "Татарином". В конце концов, он не дурак и поймёт, что проще сотрудничать со мной, чем потом оправдываться перед всеми пацанами за все свои движения. А если к тому же все узнают о том, что он ещё и вафлёр, то вообще жизни тут больше никому не будет", - думал Артём. Эта мысль настолько ему понравилась, что он живо представил себе, как связанный, оттраханный и обвафленный "Татарин" валяется на кровати, мыча через кляп и перепуганно слушая Артёма, кивая при этом, соглашаясь на все его условия. "А можно ещё и пизды некислой вломить! Один хуй стерпит", - усмехнулся Артём и, затушив окурок, пошёл обратно к себе в отряд. Спокойствие снова вернулось к нему. Он забыл и про "маляву" "Муслима", и про то, что ещё совсем недавно готов был в ярости буквально разорвать "Татарина" на куски голыми руками. Происходящее вновь обрело для Артёма смысл.

На следующий день, как и было оговорено накануне, после завтрака, когда отряды повели на работы, Артём нашёл в цеху Лёшку и, еле заметно кивнув тому, вывел пацана на улицу. Лёшка шёл, вытирая перепачканные клеем руки о синий, заляпанный фартук, оглядываясь по сторонам, боясь попасться воспету на глаза. Когда пацаны зашли за груду стоящих у входа ящиков, Артём приказал:

- Давай, малой, снимай фартук и пошли за мной, потрещать надо.

Лёшка насторожился. Однако, не видя для себя в лице Артёма опасности, он снял фартук и, кинув его на ящик, только аккуратно заметил:

- А мастак? Он мне там работы нагрузил по самое "не хочу".

- Забей, - махнул рукой Артём, - а остальные для чего? Сделают всё за тебя, я уже распорядился. Пошли давай.

- Куда?

Лёшка шёл и нервно оглядывался по сторонам. Неприятные ощущения от происходящего не покидали его.

- Сейчас узнаешь.

Артём посмотрел на Лёшку и, заметив, как тот нервничает, улыбнувшись, спросил:

- Стремаешься?

- Да нет, - постарался напустить на себя безразличие тот, - просто как-то не по себе.

- Забей, - сказал Артём ещё раз и ускорил шаг, - идём быстрее.

Через какое-то время пацаны оказались у здания клуба. Это была небольшая одноэтажная кирпичная коробка с лопнувшими в нескольких местах стёклами в оконных рамах и слегка потрескавшейся фасадной штукатуркой. Внутри клуба находились актовый зал, классы, отданные под всякие выставки и планируемые тематические кружки, которые, к слову, так ни разу и не заработали, а служили скорее визитной карточкой для приезжающего с проверками начальства и журналистов, да небольшая библиотека. Ещё в клубе по субботам иногда показывали фильмы. Обычно про войну. Иногда были старые французские комедии с Луи де Фюнесом. Сейчас же клуб был закрыт, о чём свидетельствовали висящий на его дверях замок и прикрученная наглухо штаба. Лёшка, видя, что двери закрыты, и не понимая, что делать дальше, приостановился, однако Артём, пройдя немного вперёд, уже скрылся за углом здания. Через секунду он вышел обратно и, увидев, что Лёшка замер на месте, спросил:

- Ты чё выморозился?

- Так закрыто же! - кивнул Лёшка на двери.

- Иди сюда! - кивнул Артём.

- Куда? - спросил Лёшка.

- А вот туда! - раздалось у Лёшки над ухом.

В ту же секунду он почувствовал, как тупой удар кулаком в живот согнул его пополам, а затем несколько пар чужих рук подхватили Лёшку под мышки и быстро-быстро поволокли куда-то в сторону кустов, на задний двор клуба. Открыв ведущую в подвал дверь, Лёшку втолкнули внутрь и, впустив следом Артёма, закрыли за ними двери уже на замок. Лёшка, влетев на тёмные пыльные ступеньки подвала, едва сумел удержать равновесие, тормозя рукой о шершавую кирпичную стену. Но не успел он опомниться, как получил новый удар в спину, после чего всё те же руки подхватили его и потащили вниз по ступенькам дальше. Несколько раз Лёшка пробовал было дёрнуться, но тщетно. Крепко державшие его с обеих сторон пацаны пресекали любые попытки сопротивления.

Когда они всей толпой спустились вниз, то оказались в довольно просторном, правда, сильно запылённом помещении, освещённом тусклым светом одиноко висящей под потолком лампочки. Повсюду находились груды нагромождённых кресел, стенды, фанерные щиты. В углу пылились зачехлённые флаги. Под стенкой стояли аккуратно сложенные столы, а на полу везде валялись небрежно разбросанные растрёпанные подшивки пожелтевших газет и журналов. Лёшка увидел, как вдалеке, на стареньких, обитых красным дерматином креслах сидела группа пацанов. Однако сколько их было, Лёшка рассмотреть не успел, так как получил новый, сильный удар сзади по коленным чашечкам, отчего ноги его подкосились и Лёшка рухнул на колени, опустив при этом голову. В ту же секунду пацаны надавили Лёшке на плечи, намертво впечатывая его в бетонный пол подвала.

Сидевшие на креслах пацаны оглянулись и, увидев стоявшего на коленях Лёшку, перекинулись между собой парой слов, после чего трое из них поднялись и медленно, вразвалочку пошли в направлении к нему. Это были "Турист", "Михей" и "Сиплый". Подходя к стоявшему на коленях Лёшке всё ближе, "Турист" внезапно затормозил и, пристально вглядываясь в того, растерянно посмотрел на "Михея". Он узнал Лёшку. Почему-то в этот самый момент в памяти "Туриста" всплыла кровавая сцена из умывальника, где валявшийся на полу в луже собственной крови "Гвоздь" смотрел в потолок безжизненными, замутнёнными глазами. А находившийся там же "Цван" спокойно мыл под краном руки.

- Серёга, ты чего? - удивился "Михей".

"Сиплый", понимая, что что-то пошло не так, тоже остановился и вопросительно посмотрел на "Туриста". Тот, перехватив взгляд пацанов, кивнул им головой и, отойдя в сторону, в малоосвещённое место подвала, горячо зашептал:

- "Михей", узнаёшь его?

- Кого? - тот продолжал удивлённо таращиться на своего друга.

- Да этого, "Татаринского"? - "Турист" кивнул головой в сторону Лёшки.

- Нет. А кто это?

- Да это же "Цвановский" родственник какой-то. Помнишь, он ещё впрягался за него.

- Пиздец! - присвистнул "Михей". - И чё теперь делать-то?

"Турист" молчал, но вместо него ответил "Сиплый".

- Да похуй, пацаны! Что это меняет? Вы его на колени уже поставили. За это и так перед "Цваном" хуй оправдаешься. Надо до конца идти. Если быковать начнёт, вон "Туриста" быки его выебут, а на "Татарина" спишем. Мол, за него и пострадал, надо было смотреть, с кем кентуешься. А если словами дойдёт и он нам всё расскажет, то на этом тему и закроем. Трогать его дальше никто не будет.

- А "Татарин"? Вдруг это их с "Цваном" общая тема какая-то - нас пробить? Чё тогда говорить будем? - спросил "Турист" и посмотрел на "Сиплого".

- Да при чём тут "Татарин"? И "Цвана" тоже сюда уже приплёл, - удивился тот. - От ты даёшь! Не гони. Ты же сам это всё закрутил, а теперь заднюю включаешь? Просто совпадение. И потом, это уже его проблемы, - "Сиплый" кивнул в сторону Лёшки, - надо было думать, куда лезешь... "Турист", это же всё твои движняки. Ты под них нас всех подписал, а теперь что? Не, братан, так не пойдёт. Пошли, будешь уже до конца всё делать. Все влезли, все и отвечать будем.

- "Сиплый" дело говорит, - согласился "Михей", - поздняк метаться. Нам теперь отступать некуда. "Цвану" маляву отписывать, разрешения спрашивать времени нихуя нет, так что остаётся только этого мелкого прессовать по полной программе, чтобы он нам "Татарина" сдал полностью, тогда и будет, чем оправдаться.

Пока пацаны о чём-то шептались в стороне, Лёшка стоял на коленях и лихорадочно соображал, что могло произойти. Он понимал, что попал, но за что именно, понять не мог. "Сука, опустят же сейчас по беспределу, и пиздец! - пульсировала в его голове мысль, не давая возможности спокойно сосредоточиться. - Может, "Мюллер" сдал, пидор?!" - внезапно посетила его неприятная догадка. Лёшку тут же бросило в жар. "Тогда мне пиздец. Живым я отсюда уже точно не выйду". Лёшке стало нереально страшно от одной только мысли, что сейчас его будут убивать и жизнь его закончится в этом пыльном, грязном подвале зачуханного вонючего клуба. Собрав остатки своих сил, он напрягся и в очередной раз попытался как можно сильнее дёрнуться, но пацаны намертво держали его.

В этот самый момент блатные, что-то обсудив, покивали головами и снова направились к нему. Лёшка замер в ожидании. "Михей", "Турист" и "Сиплый" обступили его полукругом, причём "Турист" оказался по центру, а остальные по сторонам. Ещё через несколько секунд подошёл Артём. Остальные же продолжали сидеть в креслах, наблюдая издалека за происходящим. "Турист" ладонью приподнял Лёшкину голову вверх и, глядя на него сверху вниз, сказал:

- Ну что, чувак, ты попал! - одной рукой он начал расстёгивать свою ширинку. - Если хочешь целым остаться, расскажешь нам всё. Если будешь выёбываться, повезут тебя в больничку собирать по частям, если, конечно, довезут.

Лёшка увидел, как пальцы "Туриста" пробежали по пуговицам брюк, а в какой-то момент прямо перед глазами пацана оказалась чуть приоткрытая ширинка, из которой торчал небольшой кусок белой чистой майки, едва отделявшей от него трусы "Туриста", а вместе с ними и то, что Лёшка уже не рассчитывал увидеть когда-нибудь так близко от себя. Он отчаянно забегал глазами по сторонам и наткнулся на Артёма. Тот стоял спокойно и ждал продолжения. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Лёшка умоляюще посмотрел на Артёма, слово стараясь напомнить тому, как спас его однажды от неминуемого позора и теперь рассчитывает на его помощь, но тому, судя по всему, было всё равно.

- Ты слышишь меня или нет? - спросил "Турист", разворачивая Лёшкину голову в свою сторону.

- Да, - выдавил из себя Лёшка и крутнул головой, освобождаясь от шершавой ладони "Туриста".

Он снова развернул голову в сторону и уже с нескрываемой злостью посмотрел на Артёма, который, перехватив Лёшкин взгляд, прикрыв глаза, еле заметно качнул головой. Лёшка расценил это как некую поддержку и разрешение рассказывать обо всём, о чём его будут спрашивать. Это его несколько успокоило.

- Пусть меня отпустят, - сказал он, - я готов разговаривать. Я же вам не лох какой-нибудь, чтобы на коленях тут стоять. Это беспредел!

- Чё ты о беспределе знаешь-то? - улыбка искривила рот "Туриста".

- А реально, нахуй его прессовать, если он собирается говорить? - удивился "Сиплый".

- Может, "Доната" спросим "Цвановского" насчёт пресса? - повернулся к нему "Турист".

"Сиплый" только было открыл рот, как тут в разговор вмешался Артём.

- "Турист", причём тут какой-то "Донат" к "МалОму"? Сам же говорил, что тому вон по беспределу досталось. А тут я, например, под беспредел подписываться не хочу. Тем более что "Малой" вон не быкует нихуя.

"Сиплый", одобряя слова Артёма, покачал головой, а "Турист", словно ища поддержки, посмотрел на "Михея", но тот лишь пожал плечами. Подумав секунду, "Турист" застегнул брюки обратно и приказал державшим Лёшку пацанам:

- Поднимите его пока и к креслам ведите. Только далеко не сваливайте, вдруг бокопорить будет, придётся воспитывать. Слышал? - это он уже обратился к Лёшке, которого подняли с колен и тот стал отряхивать ладошкой брюки от прилипшей к ним грязи.

- Слышал, - грубовато ответил он и почувствовал лёгкий толчок в спину.

Подойдя к креслам, блатные уселись, а Лёшка продолжал стоять, словно на экзамене перед преподами, которые сурово смотрели на него, сидя за столом, в ожидании правильных ответов.

- Рассказывай! - велел "Турист". - Но помни: если начнёшь петлять, пизда тебе.

- Чего рассказывать-то?

- Про общак рассказывай, хули ты морозишься? - стал выходить из себя "Турист".

- А чего про него рассказывать? Он пустой! - переборов свой страх, Лёшка вызывающе посмотрел на "Туриста".

На какое-то мгновение в подвале повисла гнетущая тишина.

- То есть как пустой? - первым нарушил тишину "Михей".

- Ну пустой и всё, - повторил Лёшка. - Когда мне его "Татарин" отдавал, там были бабки, сигареты, бухло, сейчас даже денег нет нифига. Может, пара десяток лежит. Про сигареты и бухло я уже молчу, давно ничего не приходило.

Пацаны переглянулись.

- Кто "общаком" пользовался? - спросил "Михей".

Пацаны, конечно, и без Лёшки знали ответ на этот вопрос, но всем хотелось, чтобы тот ещё раз подтвердил их подозрения.

- Да "Татарин" и пользовался, - спокойно ответил Лёшка, - у меня тетрадка есть, я там всё записывал. Когда тот брал. Сколько. Он мне подписывал, когда что-то брал.

- Отлично! - "Турист" довольно хлопнул себя по коленям. - Ты нам нужен будешь! Ты должен будешь со своей тетрадкой подтвердить всё сказанное тобой в присутствии "Татарина".

Увидев, что при упоминании "Татарина" Лёшка поменялся в лице, "Сиплый" тут же постарался успокоить его:

- Та ты не ссы. Тут не западло. Ты же ничего косячного не делаешь. Просто сообщаешь информацию, которая у тебя есть и которая касается всех нас. Дальше уже наши проблемы и разборки. Ты просто должен будешь подтвердить, что всё, о чём ты тут рассказал, - правда. Вот и всё. Больше от тебя ничего не требуется.

- "Татарина" не бойся, - поддержал "Сиплого" "Михей", - он тебе ничего не сделает. "Общак" общий, ты не при делах. Так что к тебе никаких предъяв с нашей стороны нет.

Слова блатных, конечно, Лёшку успокоили, но перспектива повторять всё то, что он наговорил здесь, при "Татарине" его совсем не радовала. Понимая, что среди блатных существуют какие-то "тёрки" и "непонятки", он совсем не хотел быть впутанным в эти разборки.

- В общем, чтобы был готов. Мы тебе скажем, когда и куда надо будет подойти, - сказал "Турист", - понял?

Лёшка кивнул головой.

- Язык, что ли, проглотил? - раздражённо спросил "Турист", огорчаясь, что всё закончилось так быстро.

Ему явно хотелось поиздеваться над Лёшкой.

- Понял, - сказал Лёшка вслух и опустил голову.

- Я ему потом всё объясню, - сказал Артём, - он же из моего отряда. Так что всё под моим контролем, пацаны.

- Да уж, - саркастически улыбнулся "Турист" и, снова посмотрев на Лёшку, велел: - Иди давай обратно в мастерские... Пацаны, - крикнул он тем, кто стоял у ступеней, - выпустите его наружу.

Лёшка развернулся и пошёл по направлению к выходу. "Кажется, пронесло! - выдохнул он про себя. - Скорее бы на выход".

Подойдя к ступенькам, он услышал за спиной быстро приближающиеся к нему шаги. Не успел он остановиться, как его взяли за плечо и крепкой рукой развернули обратно. Это был "Михей".

- Надеюсь, тебе не надо говорить, что с тобой будет, если хоть кто-то узнает о том, что тут происходит? - каким-то зловещим шёпотом спросил он.

- Не маленький, - огрызнулся Лёшка, дёрнув плечом, и стал подниматься вверх по ступенькам на выход.

Только выйдя на улицу, он облегчённо вздохнул и почувствовал себя в относительной безопасности. В полной безопасности, как он уже понимал, чувствовать себя здесь в принципе не может никто.

На улице было серо и неприветливо, как и на душе. Достав и подкурив сигарету, он накрыл её таким образом сверху ладошкой, чтобы на неё не попадала сочащаяся с низкого взлохмаченного неба морось. Глубоко затянувшись, он на какое-то время задержал дыхание, после чего выпустил дым и побрёл обратно в мастерские. О происшедшем Лёшка старался не думать. Он просто не видел в этом смысла и боялся, что будет накручивать себя догадками. Понятно было только одно: что вокруг происходит что-то очень важное. И Лёшке так или иначе придётся принимать в этом всём непосредственное участие. Лёшка также понимал, что информация по "общаку" будет неприятна "Татарину", но, с другой стороны, не мог ведь он брать всё на себя, прикрывая тем самым тому задницу? Ведь блатные явно не шутили, и это было видно хотя бы по тому же "Туристу". В какой-то момент Лёшке даже показалось, что тому ничего не стоит переломать его через колено лишь только за то, что он был просто ставленником "Татарина".

Сам же "Турист" в это самое время в подвале активно обсуждал с пацанами план их действий в субботу.

- Думаю, после ужина всё сделаем! - сказал он.

- Естественно, - усмехнулся "Сиплый", - не в бане же.

- Можно было бы и в бане, - огрызнулся "Турист", - но вечером просто все свалят к "Карлсону" в кабак. Останутся только дежурные на вахте. Думаю, они бухать будут, ведь никого больше тут не будет. Ни "Мюллера", ни начальства.

- Верняк, - согласился "Михей".

- Пацанов наших оставим на улице, чтобы "Татарин" не стремался. Будут стоять под окнами и ждать соответствующего сигнала. Например, мы свет потушим. Затем мы войдём, предъявим "Татарину" по его делам, а дальше уже по ситуации. Если начнёт быковать - зовём пацанов и ложим этого пидора поперёк шконаря, если он всё правильно поймёт и быковать не будет, то спокойно всё порешаем, а потом один хуй накажем.

- Вот, блять, тебе неймётся, - засмеялся "Сиплый", - у тебя что, стоит на "Татарина"? Ты его прям, как тёлку, забыть не можешь.

- Бля, ну чё ты гонишь? - устало сказал "Турист". - Ты же знаешь, что если он косяки свои признает, то за это реально надо наказывать, потому как это нихуя не смешно, да и другим неповадно будет.

- Ну ладно, ладно, "Турист", не напрягайся. Всё ок. Хочешь его наказать - накажем. Будешь первый, - усмехнулся "Сиплый".

Даже сейчас, когда всё уже выходило на свою завершающую стадию, он всё равно не верил в то, что задуманное "Туристом" и "Михеем" может результативно завершиться. Он достаточно неплохо знал "Татарина" и понимал, что того трудно будет подловить на таких довольно скользких раскладах. Здесь надо было действовать куда более изощрённо: подкупать воспетов и преподов, формировать общее мнение - как у администрации, так и у пацанов, подключать актив, потихоньку отрезать "Татарина" от всех движений, минимизировать его поддержку. Но видя, как "Турист" с "Михеем" по собственной инициативе бездумно лезут в драку с непредсказуемым финалом, "Сиплый" просто наблюдал за всем этим со стороны, не мешая развиваться событиям по запущенному сценарию.

- Ну так что? Тогда допизделись? - осмотрел "Турист" пацанов. - До пятницы?

- А чё до пятницы? - удивился Артём.

- Ну так соберёмся ещё раз, обсудим всё окончательно, до мелочей и в субботу уже пойдём на стрелку.

- Ааа. Понятно. Только вот где мы эту "стрелу" забьём? - снова спросил Артём.

Пацаны смолки и посмотрели друг на друга. Придумать место, где можно было бы спокойно разобраться с "Татарином", было делом непростым.

- Я что-нибудь придумаю, - взял инициативу в свои руки "Сиплый", - с вами он может стремануться это обсуждать, а меня "Татарин" уже давно крутил на то, чтобы я общий сходняк замутил; ну вот и скажу, что, мол, допизделся с "Туристом" и всё такое.

- Так, а где набьёмся-то? - повторил "Михей" вопрос Артёма. - На улице уже не в тему. Холодно, сыро, темно. В подвале тоже не вариант. Вечером идти по территории толпой - палево. В каптёрке у кого-нибудь в отряде тоже пиздец, народа много будет, духота, хуй развернёшься.

- Ну давайте тогда у меня на отряде, - предложил "Сиплый", - я всех к вечеру поразгоняю из спального, там и набьёмся.

Пацаны переглянулись и одобрительно закивали головами.

- Теперь вроде всё? Разбегаемся? - сказал "Сиплый", вставая.

Пацаны кивнули головами и, молча поднявшись вслед за ним, покинули подвал клуба, снова закрыв его на замок.

А уже через несколько дней, в пятницу, после обеда, когда пацаны были в школе на занятиях, в перерыве между уроками Лёшку прямо в школьном коридоре подловил Артём и отвёл в сторону.

- Завтра, малой, чтобы был готов.

Понимая, о чём идёт речь, Лёшка побледнел, однако согласно кивнул головой. Заметив это, Артём улыбнулся.

- Не бойся, всё будет хорошо.

Лёшка помялся, а затем аккуратно поинтересовался.

- А что дальше-то? Чем всё может закончиться?

- Да я вот хуй его даже знает, - пожал Артём плечами, - но нас больше, а "Татарин" - один. Он вряд ли при таких раскладах начнёт прыгать. Деваться ему по сути некуда. Многое зависит от "Туриста". Посмотрим, насколько он сможет быть убедительным.

- А если всё получится, кто вместо "Татарина" станет? "Турист"?

Артём, как и "Сиплый", слабо веривший в то, что всё получится именно так, как планирует "Турист", на вопрос Лёшки относительно нового смотрящего лишь слабо улыбнулся:

- "Туристу", конечно, очень хочется, чтобы всё именно так и было, но он один это не решает. Он же действует типа от имени всех пацанов. Вот затем уже пацаны и решат, кого ставить на место смотрящего. Опять же, как мусора к этому всему отнесутся, актив. Короче, куча всяких нюансов. Но сейчас нам главное пережить субботу, а там дальше, я думаю, уже видно будет. Это уже всё второстепенно. А хули тебе переживать из-за всего этого? Общак же - он общий. К тебе у братвы вопросов нет.

- Надеюсь, - вздохнул Лёшка и с какой-то обречённостью в голосе добавил, - волнуюсь. Бабки всё-таки. Все пацаны туда сбрасывались.

- Расслабься, - Артём положил руку Лёшке на плечо, - ты нормальный пацан. Всё будет хорошо.

- А где стрелку забиваете? - Лёшка посмотрел на Артёма и, поймав чистый спокойный взгляд того, улыбнулся.

- Скорее всего, у нас в отряде, - сказал он. - "Сиплый" хотел у себя замутить сначала, но "Татарин" отказался. Осторожничает.

- Может, догадывается? - предположил Лёшка. - Или настучал кто-то.

- Настучал навряд ли, - отрицательно покачал головой Артём, - только свои посвящены. Перестраховывается скорее. Это так похоже на него. Ну а мы тоже быковать не стали - не упирались, чтобы не спугнуть. Если хочет, чтобы на его территории всё произошло, ну так пусть всё будет на его территории. Какая нам, к хуям-то, разница?

Когда Артём закончил, к Лёшке снова вернулось поутихшее было волнение. "Скорее бы уже субботу пережить!" - думал он. Информация о том, что "Татарин", ничего не объясняя, переиграл место "стрелки", в отличие от Артёма и остальных блатных, Лёшку почему-то сильно взволновала. Интуитивно он понимал, что это связано не просто с желанием "Татарина" находиться на своей территории, а с чем-то большим. И Лёшка не ошибался. До "Татарина" в последние несколько дней действительно стали доходить обрывки сведений о том, что "блатные" усиленно кучкуются, готовят пацанов и что-то мутят между собой. Однако как "Татарин" ни пытался достать больше информации, выяснить ничего конкретнее он так и не смог. Немного, правда, приподнял завесу таинственности над всем происходившим "Сиплый", который подошёл к нему накануне с предложением встретиться в субботу. Услышав о таком внезапном порыве пацанов, "Татарин" неслабо напрягся, однако показывать испуга не захотел, а только попросил перенести "сходняк" из отряда "Сиплого" к себе. Тот особо не настаивал и, согласившись, хотел было уже уходить, как вдруг остановился, посмотрел на него по-дружески и попросил быть осторожным, готовясь по возможности к разным неприятным неожиданностям. "Татарин", в свою очередь понимая, что "Сиплый" сказал ему и без того больше, чем было положено, ничего уточнять не стал, а просто искренне поблагодарил и начал действовать. Сначала он нашёл "Егорёшу" и велел тому никуда в ближайшие дни надолго не отлучаться. Также "Татарин" приказал "Егорёше" собрать по максимуму пацанов - любых, сильных и слабых, и в субботу, сразу после ужина, нигде не задерживаясь, они должны были прийти к ним в отряд и спрятаться в каптёрке у "Ганса".

- А чего случилось-то? - испуганно спросил "Егорёша", чувствуя, как ему передаётся нервозность "Татарина".

- Да хуйня вопрос. Сходняк будет. Надо на стрёме меня поддержать.

- Народу слишком много надо. Чё-т серьёзное?

- Ты-то чего стремаешься? - засмеялся "Татарин", но смех его был не такой, как обычно, а какой-то напуганный. - Ну и братва. Это работа, "Егорёша". Не только сладко жрать и пить. Надо, блять, и зубы уметь показывать, потому что всегда найдутся желающие у тебя твой же кусок откусить.

- Да я понимаю, - вздохнул "Егорёша", - просто чтобы для себя знать, к чему готовиться. Сколько? Чего? Когда?

- Говорю ж тебе - в субботу, после ужина. Придёт, наверное, человек пять-семь максимум. Из них, думаю, двое-трое будут так себе, не вашим не нашим. Так что остаётся четверо активных, с которыми могут быть проблемы. Так что собери не менее десяти бойцов. Будете сидеть тихо в каптёрке, а как услышите, что входная дверь хлопнет и зайдёт народ, то подождёте несколько минут и выйдете. Закроете хорошо входную дверь, на замок, и вон табуреткой ещё ручки перекроете, чтобы никто вообще вломиться не смог, и идите в спальное. Там уже по обстановке будем решать. Понял?

"Егорёша" утвердительно кивнул головой.

- Да. Не вопрос. Всё сделаем.

- Ну и я думаю, что сделаешь. В твоих же интересах.

"Татарин" помолчал с секунду, а потом, вздохнув, положил руку на плечо "Егорёше" и сказал:

- Эх, блять, если всё пропетляем, жизнь пойдёт совсем другая. Но надо быть ко всему готовым.

- Всё так серьёзно? - тихо спросил "Егорёша".

- Не в этом дело. Ты думаешь, что тебе вот всё то, что ты сделал с "Донатом" и "Муслимом", просто так с рук сойдёт? Ты должен быть готов к тому, что с тебя захотят спросить за это в любой момент, и вот тогда мы реально должны будем показать свою правоту и объяснить, что любое наше решение есть единственно верное. В противном случае нам пиздец. Сомнут нас к хуям и всё. И вот тогда реально всё будет очень хуёво. Так что ты должен был готов к такому раскладу.

"Татарин" посмотрел на "Егорёшу", который даже побледнел от услышанного, и протянул:

- Ооо! Да ты, смотрю, уже поплыл?

- Не, "Татарин", всё норм. Конечно, на нервах, но всё в пределах. Я же понимаю, что ты сказал. Правоту свою надо вбивать в тех, кто этого не понимает или сомневается в ней.

- Это ты правильно уловил, - улыбнулся "Татарин". - Именно вбивать. Давай, в общем, иди. Задачу ты понял. Завтра как договорились.

"Егорёша" кивнул и пошёл искать пацанов, а "Татарин", находясь всё в том же состоянии неуверенной нервозности, решил сходить ещё дополнительно к "Мюллеру", чтобы открыто переговорить с ним о происходящем. Может, тот уже знает что-нибудь и прольёт ему свет на ситуацию. Сливать "сходняк" "Татарин", конечно же, не планировал, но деликатно намекнуть на субботнее мероприятие думал. Таким образом он хотел проверить, насколько тот владеет движениями в целом и не его ли это всё рук дело.

Уже сидя в кабинете у "Мюллера" и отвлечённо рассматривая стены, "Татарин" как бы полунамёками пытался вывести того на интересующий разговор. Понимая, что "Татарин" хочет его к чему-то подвести и разговорить, "Мюллер" усмехнулся и спросил прямо в лоб:

- Так, блять, ты чего огородами ходишь? Что случилось?

- Да так, вроде ничего, - помялся "Татарин". - Помните, я к вам приходил тогда по "Туристу"?

- Ну?

- И что вы решили?

- Я же тебе всё сказал. Приеду - разберёмся с твоим "Туристом", а что?

- Да нет. Всё норм. Просто стрелу мне тут забивают на днях.

- Тебе?! - "Мюллер" удивлённо приподнял бровь, а "Татарин", поняв, что тот ситуацией не владеет, стал "включать заднюю".

- Ну да, мне. Ну, то есть как забивают... Брожения какие-то непонятные. "Турист" мутит пацанов. Недоволен вечно всем.

"Мюллер" стал в одну секунду серьёзным.

- Что-то конкретное? Ты мне что-то не договариваешь, "Татарин"? Когда "стрелка"?

- Да нет, всё нормально, - поспешил заверить "Мюллера" тот, - просто какие-то тёрки голимые между пацанами, я пока даже всего и не знаю. По "стрелке" тоже ничего сказать точно не могу. Только обрывки информации.

- Хуёво, что не знаешь, - "Мюллер" мрачнел дальше. - Нахуя я тебя тогда двигал на место "Цвана"? Чтобы только ты все движения мутил. Чтобы ты порядок устанавливал, а не вокруг тебя что-то происходило, о чём ты не знаешь.

"Татарин" на какое-то мгновение даже испугался. Он хорошо улавливал интонации своего шефа и знал этот раздражённый тон "Мюллера", который ничем хорошим для него, как правило, не заканчивался.

- Всё нормально, Сергей Витальевич, - стараясь быть как можно более уверенным, заверил он "Мюллера", - я вам гарантирую.

Но было поздно. "Мюллер" уже успел проникнуться беспокойством "Татарина" и, взяв в руки любимый карандаш, стал постукивать им по столу, обдумывая что-то. Спустя несколько секунд он пристально посмотрел на "Татарина" и предложил:

- Слушай, а может, мы тебя на подвал пока закроем? Или на ДИЗО? Пока я не приеду?

- Нет! Вы что!? Не надо! Это же палево какое! - активно запротестовал "Татарин".

Впоследствии он, может быть, ещё не раз пожалеет о том, что отказался от этого предложения "Мюллера", но сейчас сама идея сбежать от брошенного ему вызова казалась ему непростительной трусостью. Да и к тому же идти в ДИЗО с их порядками и "мусорским" уставом, за нарушение которого можно было легко в один момент переехать на тюрьму, совсем не хотелось. А на подвале было холодно, и одна только мысль о том, что придётся клацать зубами, валяясь на вонючих, сырых матрасах под куцым одеялом, вгоняла в депрес уже сама по себе.

- Ну, смотри тогда, - сказал "Мюллер", - держись и борись. Я возвращаюсь только в следующий четверг, так что не проеби тут всё без меня.

"Татарин" усмехнулся.

- Всё будет в лучшем виде, Сергей Витальевич!

- Да уж надеюсь! Вернусь - будем разбираться со всей этой твоей еболой окончательно.

"Татарин" встал, попрощался и, пожелав "Мюллеру" счастливого пути, выйдя из здания администрации, двинулся по пустынным аллеям к себе в отряд. Вечерний воздух был тёплый и липкий. Как в теплице. "Татарин" даже расстегнул несколько верхних пуговиц фуфайки и, похрустывая скрипящим под ногами влажным отсевом, шёл, думая о происходящем. Он понимал, что грядёт что-то очень важное для него, но до конца ещё не осознавал масштабов надвигающегося. Он даже представить себе не мог не только то, что завтра будет решаться его судьба как смотрящего, но и то, что этот день станет для многих переломным моментом в их жизни. "Татарин" шёл и пытался понять, когда и что именно пошло не так. Где он сумел допустить ошибку и выпустить ситуацию из-под контроля. Когда у блатных в голове могла зародиться мысль о том, что с ним, с "Татарином", можно легко справиться и что это не приведёт к каким-либо серьёзным последствиям. Он шёл и не находил ответов на свои вопросы. Так, в этих невесёлых раздумьях, он и зашёл к себе в отряд...

Наступила суббота. Прозвучал крик дневального подниматься, строиться, и пацаны нехотя стали вылезать из-под одеял. Лёшка тоже поднялся и, сев на кровати, опустил голову на руки.

Спал он плохо. Всю ночь крутился. Несвязными, короткими обрывками снилась всякая ересь. Родной город и старый мост через реку, которую уже сковало льдом. Вокруг всё было какое-то серое, невнятное, угрюмое. Лёшка видел, как кто-то прыгнул с моста и, проломив лёд, пошёл под воду. Он стал бегать по мосту, пытаясь звать на помощь, не понимая, как помочь тонущему, но на мосту никого не было, и Лёшка так и остался стоять один, в полной растерянности, не зная, как поступить дальше. Затем, уже в который раз, Лёшке приснилась мама. Он даже крупно сумел рассмотреть во сне её лицо. Оно было почему-то уставшим и, как ему показалось, печальным. Лёшка хотел сказать ей что-то обнадёживающее, приободрить, что у него всё не так уж плохо и переживать за него особенно нечего, но слова застыли в его горле немым комом. Он мучился, пытался прокашляться, но так ничего и не получилось. А затем картинка и вовсе рассыпалась. В ту же секунду Лёшка проснулся. Почувствовав неимоверную, щемящую тоску в груди, он ещё долго крутился в кровати, так и не сумев больше заснуть.

Само же утро было хмурое и неприветливое. Понимая, что надо вставать, Лёшка тряхнул тяжёлой головой, поднялся, застелил свою кровать и, обувшись, пошёл строиться вместе с остальными пацанами на улицу.

Весь последующий остаток дня оказался на редкость растянутым и каким-то сумбурным. У Лёшки буквально всё валилось из рук, начиная с самого утра, и это продолжалось в течение дня. Это раздражало и выводило из равновесия.

После завтрака, когда пацаны принялись наводить еженедельный усиленный порядок в расположении, сдвинув койки и тщательно вымывая пол, Лёшка, поскольку был освобождён от этих работ "Татарином", чтобы никому не мозолить глаза, ушёл на улицу. Он долго слонялся по территории без дела и в итоге забрёл за общагу, рассматривая издалека старый, заброшенный корпус, вспоминая, сколько у него с этим местом связано. Ему даже не верилось, что прошло столько времени с того самого момента, когда он, оказавшись за этим забором, познакомился с "Цваном", "Мамоном", Витькой, "Гвоздём" и другими пацанами. Многих из них уже давно не было рядом, а воспоминания никак не оставляли Лёшку. Правда, с каждым новым проведённым за забором днём они всё больше и больше казались ему какими-то нереальными, принесёнными из прошлой, канувшей в небытие жизни, но думать об этом всё равно было тепло и приятно. Лёшка вздохнул и, чтобы окончательно не вогнать себя в депрессию, посмотрел на старую общагу ещё раз, после чего побрёл по территории дальше.

После обеда всех погнали в баню, где Лёшка с удовольствием помылся. Пацаны дурачились. Брызгались водой, шутили друг над другом, но он сторонился всех, поэтому, тщательно намылившись и окатив себя несколько раз из таза тёплой водой, вышел в предбанник и стал вытираться полотенцем. То ли от тёплой воды, то ли от приятного и лёгкого чувства чистоты настроение несколько улучшилось, и Лёшка, одевшись в чистое бельё и отдав своё старое банщику, вышел на крыльцо и, улыбнувшись, закурил.

После бани всех повели на ужин, а уже после ужина Лёшку в коридоре нагнал Артём и велел больше никуда не отходить от него.

- Тетрадь с тобой? - спросил тот, когда отряды двинулись от столовой.

- Да, я перед ужином её взял, - похлопал Лёшка себя по животу, где за поясом брюк находилась тетрадка по общаку.

- Ок. Сейчас будет "стрелка".

- Я "Татарина" что-то не вижу, - кивнул Лёшка головой на отряд.

- Он в общаге остался, - объяснил Артём, - не захотел на ужин идти, сказал, что лень.

- Ааа, - протянул Лёшка и смолк.

Но, разумеется, не лень заставила "Татарина" остаться в отряде. Чем ближе подходило время назначенной "стрелки", тем сильнее он волновался и нервничал. "Егорёша" с пацанами уже сидели в каптёрке, а "Татарин" с тремя своими кентами, которых он знал ещё по воле и сейчас пригласил в качестве поддержки, расположился на кроватях, в углу, и они живо что-то в полголоса обсуждали.

Когда пацаны стали заходить в отряд, "Татарин" велел никому в спальном посещении не появляться, а идти прямо в комнату отдыха, откуда не высовывать и носа до последующих распоряжений. Пацаны пожимали плечами, но, разумеется, ничего не уточняли и молча шли туда, куда было велено. Обычно по субботам, в это самое время, их, как правило, собирали в клубе, показывая какую-нибудь старую заезженную киноленту, но сегодня было сделано исключение. Часть начальства разъехалась, другие отправились на празднование юбилея коллеги, так что распорядок поменяли и время после ужина выделили пацанам в личное распоряжение. Пощёлкав немногочисленные каналы телевизора, пацаны наткнулись на старую итальянскую комедию с Челентано, в которой тот в очередной раз воспитывал снобливую городскую "тп", и с удовольствием принялись обсуждать уже знакомые до боли моменты.

Когда суетливое движение стихло и последний из пацанов скрылся за дверями комнаты отдыха, двери в отряд снова распахнулись, и в них вошли "Турист", "Сиплый", "Михей", "Ерёма", "Фёдор", Лёшка и ещё несколько пацанов из свиты блатных. Увидев такое количество вошедших авторитетных пацанов, стоявший неподалёку на тумбочке дневальный весь сжался и на какое-то время затаил дыхание, стараясь не шевелиться. Не обращая на того никакого внимания, блатные, даже не осматриваясь, уверенно пошли по направлению к спальному помещению, где, подойдя к кровати "Татарина", остановились. Тот поднялся, но руки никому не протянул, а просто, указав на кровати, которые стояли рядом и на которых сидели его кенты, пригласил присаживаться.

- Давай, братва, садись.

- Постоим, - сухо отрезал "Турист", и "Татаринские" пацаны, переглянувшись между собой, поднялись.

В это самое время сидевший в каптёрке "Егорёша", как ему и было велено, аккуратно провернув защёлку замка, прислушался к тому, что происходит в коридоре, и, кивнув пацанам, стараясь ступать как можно тише, вышел в коридор, где, взяв у дневального табурет, протиснул его сквозь дверные ручки на дверях, ведущих к ним в расположение. После этого он махнул рукой и пошёл в спальное помещение, встав неподалёку от "Татарина", за спинами блатных. Увидев обступившую их толпу "Татаринских" "быков", "Михей" посмотрел на "Татарина" и раздражённо спросил:

- Чё за дела, "Татарин"?

- В смысле? - усмехнулся тот.

- Мы к тебе пришли, потому что ты сам нас об этом просил, а ты цирк устраиваешь.

- Ну пришли и норм, чем вам пацаны-то мешают? Пусть себе стоят. Они же в разговор не лезут, никого не трогают, на ушное не падают.

Несмотря на то, что "Татарин" изо всех сил старался казаться спокойным, голос у него дрожал и с головой выдавал всю его нервозность. Остальные пацаны тоже чувствовали себя неспокойно. Стоявший неподалёку "Егорёша" то и дело хрустел пальцами рук, переминаясь с ноги на ногу, Артём бегал глазами, стараясь не смотреть в сторону "Татарина" вообще. "Турист", чувствуя, как у него бешено колотится сердце, готов был кинуться в драку в ту же секунду, лишь бы всё это закончилось как можно быстрее. Лёшка вообще находился на грани панической атаки. Одному "Сиплому", как это могло показаться со стороны, было всё "по барабану". С лёгкой улыбкой на лице он стоял и молча, с интересом осматривал собравшихся.

- "Татарин", ты хуйнёй не занимайся, - вместо "Михея" ответил "Турист", глядя тому прямо в глаза, - не в гости к тебе пришли.

- А чего же тогда? - попытался усмехнуться "Татарин", но улыбка у него вышла какая-то натянутая, нелепая и испуганная.

- У "братвы" к тебе есть предъявы! - уверенным голосом, стараясь быть как можно жёстче, произнёс "Турист".

После этих слов "Туриста" "Татарин" заметно покраснел.

- Ну-ка. Ну-ка. У всей "братвы" или только у тебя, "Турист"? Какие-то свои, нихуя никому непонятные предъявы?

- Ты, "Татарин", не быкуй, - "Турист" старался не обращать внимания на его словесные выпады.

Чувствуя свою правоту, он наконец сумел успокоить волнение, взять себя в руки, отчего голос его окреп и зазвучал увереннее:

- Мы тебя нахуя ставили? Чтобы ты решал наши общие вопросы, а не свои собственные, зарабатывая на пацанах.

- Обоснуй! - "Татарин" в одну секунду стал серьёзным, и его глаза заблестели злобой.

- А хули тут обосновывать? Неси общак - посмотрим.

- С хуя ли я его нести тебе должен? Я что, за общаком смотрю? - удивился "Татарин". - Вон вы штриха приволокли с собой, - он кивнул в сторону Лёшки, - с него и спрашивайте.

- Бабки тебе давали, не петляй! - "Турист" смотрел на "Татарина" в упор.

- И чё? А считал их он... Хули ты там за спинами прячешься? - обратился "Татарин" к Лёшке. - Чё ты там на меня уже пацанам настучал? Иди сюда, расскажи, чё с бабками братвы творится? Я тебе, кажется, всё передал в целости и сохранности. Давай накинь нам расклад, чё там к чему.

Лёшка почувствовал, что ему становится нехорошо. В один момент стало невыносимо жарко и к горлу подступила горькая тошнота. Во рту при этом образовался какой-то странный медный привкус, который никак не удавалось сглотнуть вместе со слюной. Чувствуя, как его легонько подтолкнули в спину, Лёшка на ватных ногах вышел вперёд и, встав перед "Татарином", достал тетрадку, оглянулся на блатных и открыл первую страничку.

- Когда общак ко мне попал, то там было... - начал говорить Лёшка, но "Татарин" грубо оборвал его.

- Похуй, чё там было, это и без тебя все знают. Что там сейчас есть?

Лёшка поднял на "Татарина" полные изумления глаза, но тот, даже не моргнув, пристально смотрел на него в ожидании ответа.

- Но ты же брал оттуда постоянно!? - выдавил из себя Лёшка и увидел, как по лицу "Татарина" прошла тёмная тень.

- Чё я, блять, брал? Хули ты, сука, пиздишь? С пацанами меня разосрать хочешь?

- Ничего я не пизжу! - сказал Лёшка вызывающе, понимая, что в эту самую секунду его тупо подставляют. - Вот тетрадь. Вот записано всё до копейки! Всё движение денег, сигарет, бухла. Вот когда ты и что брал, и вот когда и что давал.

Лёшка развернул тетрадку и повернулся к блатным, показывая её в развороте. Где была графа "Поступления", было чисто. Зато там, где, по словам Лёшки, находился "Расход", всё было исчерчено и исписано мелким почерком.

- Хули ты эту хуйню нам показываешь? - опять спросил "Татарин" раздражённо. - Тебя братва спрашивает: бабки где? Неси общак!

- Я могу принести, - сказал Лёшка, - но там нет нихуя почти. Только по мелочам. Ты же сам мне недавно сказал, что скоро всё вернёшь. Вот и подписи твои.

- Та ну нахуй! - лицо "Татарина" искривила злоба. - Ты чё мне, блять, тут выкатываешь? Что я крыса? Что я пацанские бабки на себя распустил?

Лёшка часто-часто заморгал. Он не знал, что ответить, и в очередной раз посмотрел на блатных. Но тем явно было безразлично выяснение отношений между "Татарином" и его казначеем. "Турист" смотрел на "Татарина". "Михей" больше оглядывался на стоявших у него за спиной "Татаринских" пацанов. "Сиплый" - тот вообще с нескрываемым интересом смотрел на всё происходящее, ожидая дальнейшего развития событий. Только Артём, как на секунду показалось Лёшке, глядел на него сочувствующе, но заступаться тоже не собирался.

- Ты чё, сука, вымораживаешься? - снова спросил "Татарин". - Тебя спросили, где бабки, а ты тут какой-то хуйнёй трясёшь. Какие, блять, подписи? Чё это вообще такое? Я тебе бабки дал, покажи их "братве". Успокой нас, что всё нормально.

- Ты, "Татарин", не гони, - сказал "Турист", видя, что Лёшка "поплыл". - Хочешь сказать, что ты и "Ерёме" бабки не давал?

"Турист" кивнул головой на стоявшего неподалёку Артёма.

- "Ерёме" давал, - согласился "Татарин". - Чувак пришёл ко мне и сказал, что попал в затруднительную ситуацию. Попросил денег. Хули пацана толкового не выручить? Он же вернёт. Вернёшь, "Ерёма"? Ну вот. Или ты, "Турист", считаешь, что это западло - корешу помочь? Нихуя тогда у тебя понятия. Но я тебя услышал, буду иметь в виду, если ты придёшь просить чего-нибудь.

- Та я ебал, "Татарин", у тебя просить что-то! Сейчас не об этом речь, - вспыхнул "Турист". - Речь идёт про то, что ты бабками нашими крутил, как своими, и на пацанов хуй забил походу.

- Та заебал ты! - выругался "Татарин". - Это, блять, всё какая-то голимая хуйня. Вон стоит чувак, который на общак посажен был, с него и спрос.

Лёшка почувствовал, как злость и обида закипают у него внутри. Медленно выдохнув, стараясь успокоить волнение, он посмотрел на "Татарина" и, чеканя каждое своё слово, сказал:

- Мне похуй, что ты говоришь! Ты, когда мне бабки давал, в тот же день вытащил оттуда почти все сигареты и водку. Потом приходил по несколько раз в неделю за деньгами, говорил, что надо пацанов греть, и брал бабки. Я не знаю, это ваши разборки, сами решайте, что и к чему, я отвечаю за свои слова! Я ни копейки не взял за всё это время, хотя ты сам мне тогда сказал, что можешь мутить, только долю отстёгивай.

- Хули ты, блять, несёшь, чухан!? Ты хоть, сука, понимаешь, что ты попал за свой трёп гнилой? Ты хочешь сказать, что тебе похуй на слова авторитетного пацана? Ты обоснуй себя вообще сначала за пацана, чтобы тут свою вафельницу раскрывать, - "Татарин" стал делать вид, что теряет контроль над собой. - Братва, какие ко мне могут быть вопросы?! Ведь ясно, что это он всё проебал, иначе бы общак давно принёс.

- Куда он мог общак-то проебать? - спросил "Михей".

- А я ебу? - удивился "Татарин". - У него и спрашивайте.

- Мы тебе бабки давали! Не съезжай! - сказал "Турист".

- Так я и не съезжаю, сейчас мы всё узнаем, где бабки, - ответил "Татарин" и, глянув в сторону стоявших неподалёку своих пацанов, позвал:

- А ну, "Егорёша", ты говорил, что хотел разобраться с этим чёртом, - "Татарин" кивнул головой на Лёшку. - Так давай, вперёд! Он твой! Только не убейте. Сделай так, чтобы этот пидор нам всю правду рассказал.

"Егорёша", противно улыбаясь, стал расстёгивать рукава куртки и, подкачивая их, двинулся с пацанами вперёд.

- Это же не по понятиям, - сказал "Фёдор" шёпотом, оглядывая пацанов.

- Да похуй, какие тут уже "понятия", - грустно вздохнул Артём, а "Татарин" тем временем, обращаясь уже непосредственно к блатным, продолжил:

- Пацаны, вы не парьтесь, если вопрос только в общаковых бабках, сейчас разберёмся, что к чему. Чё нам делить-то между собой? Если этот чухан не до конца отмороженный, то сам всё расскажет и поедет себе спокойно целым и невредимым в угол дальше извинения отсасывать и бабки отрабатывать.

- Вопрос не только в бабках, "Татарин", - зло сказал "Турист", видя, что тот соскакивает с темы.

- А в чём?

- Да во всём! В "Донате", в "Муслиме", "Храпе", "Гитлере", "Мансуре", в остальных пацанах! В "Мюллере", в конце концов!

- А чё там с "Мюллером"-то? - "Татарин" постарался изобразить на лице удивление.

- А то, что ты с помощью мусоров выпрыгнул, а потом начал им пацанов, тебе мешающих, сливать и расчищать себе место!

"Турист" буквально прожигал "Татарина" своим взглядом, пытаясь заставить того отвести глаза в сторону. Но, как и предупреждал их "Сиплый", тот был далеко не прост и умел держать удары. Так что выдержать взгляд "Туриста" ему не составляло особого труда, хотя только одному "Татарину" было известно, что творилось сейчас у него в душе.

А Лёшка тем временем отступал. Понимая, что помощи уже ждать неоткуда, он пятился назад между кроватями, глядя, как на него с ехидной ухмылкой на губах наступает "Егорёша" с пацанами. Что делать, он не понимал. Он чувствовал, что это конец! Конец всему. И ему не справиться с этими пацанами, которые были и старше его, и сильнее физически. В какой-то момент "Егорёша" просто кинулся в сторону Лёшки, и пацаны, сбив Лёшку с ног, стали выламывать ему за спину руки, валя на кровать. В расположении послышались возня, сопение, раздались глухие удары, стоны. Блатные, глядя на то, как Лёшку валят поперёк кровати, переглянулись и вернулись к своему разговору.

- Ну так что ты про "Мюллера" скажешь? - повторил вопрос "Туриста" "Михей".

- А хули мне говорить? О чём ты хочешь услышать?

- Ну, например, о том, как ты пацанов сливаешь на подвал или вообще на тюрьму их отправляешь. Про то, как мусора тебя крышуют, а ты занимаешься беспределом.

- Та ну нахуй! - в очередной раз возмутился "Татарин". - Ты, "Михей", за метлой-то следи! Кто тебе такую хуйню наплёл? Я, блять, бегаю тут, парюсь за вас всех, решаю вопросы, чтобы духоту сняли, свиданки вам мучу, а ты мне выкатываешь. Ты меня вообще видел у "Мюллера", что такое предъявляешь?

- Люди видели. Часто. Знают, что говорят.

- Да мне похуй, что тебе твои люди говорят! - злился "Татарин". - "Турист" вон тоже к "Мюллеру" ходил, а потом тебя на подвал кинули. Может, это он сдаёт мусорам всех.

"Турист" было дёрнулся в сторону "Татарина", но "Михей" придержал его за рукав.

- Подожди, Серёга, потом. "Татарин", походу, забыл, наверное, что сначала он до тебя у "Мюллера" был, а потом уже тебя сдёрнули и меня закрыли!

- И чё? - "Татарин" стал срываться на крик. - Это, блять, доказательство того, что я с мусорами тру?! Да не ахуели ли вы? За такие вещи убивают нахуй! Ты, "Михей", блять, если не знаешь и если не ответишь за свои слова, я с тебя серьёзно спрошу и уже совсем по-другому!

- Хули ты мне тут выкатываешь? - стал злиться тот тоже. - Я таких хомячков, как ты, ещё мелким отвертел.

- Блять, нахуй этот порожняковый трёп! - всё больше заводился "Татарин". - Если есть что-то конкретное, показывайте! Кто, блять, видел, что я с мусорами тру? Кто, блять, видел, что я им кого-то сливаю или что-то им подписываю?

Лёшка, которого уже практически прижали к кровати, лишив возможности дёргаться, и накинули на шею полотенце, начиная слегка придушивать, пытался вырываться. Чувствуя, как чьи-то руки потянулись к его брюкам и чужие пальцы стали рвать на них пуговицы, он, собрав остатки своих сил, дёрнулся как можно сильнее. Висевшие на нём пацаны свалились на пол, а Лёшка, вскочив на ноги, закричал не своим голосом:

- Я! Я видел, как "Татарин" подписывал бумаги "Мюллеру"! Я слышал, как тот ему угрожал рассказать блатным, что "Татарин" на него работает!

На секунду в расположении воцарилась мёртвая тишина. Блатные переглянулись, а "Татарин" заорал:

- Блять, "Егорёша", хули ты смотришь?! Заткни уже этого пидора!

"Егорёша" вздрогнул и, словно выныривая из небытия, снова бросился к Лёшке. Но Лёшка уже сумел схватить табурет в руки и даже замахнулся им, рассчитывая опустить его прямо на голову "Егорёше". Однако внезапно его сзади толкнули с такой силой, что он, теряя равновесие, выронил табурет из рук, отчего тот, пролетев по траектории мимо уклоняющегося в сторону "Егорёши", врезался прямо в окно. Послышался грохот разбитого стекла. Блатные посмотрели на окно, а Лёшку в это самое время снова сбили с ног, валя на кровать, и стали срывать с него штаны. Он стал орать. Кто-то попытался полотенцем заткнуть ему рот.

В этот самый момент в спальном помещении послышался нарастающий в коридоре гул и топот быстро поднимающихся по лестнице ног. Кто-то с силой дёрнул ведущую в отряд входную дверь. Выбежавшие из комнаты отдыха пацаны замерли, не понимая, что происходит. А тем временем двери ломали уже не на шутку. С потолка и стен начала облетать огромными кусками штукатурка, которая, падая, ударялась об пол и разлеталась в стороны на мелкие кусочки, поднимая вслед за собой белую известковую пыль. Кто-то из пацанов не выдержал, подбежал к двери и выхватил из ручек табуретку. В ту же секунду сильнейший удар и последовавший за ним рывок с хрустом буквально снёс двери с петель.

Видя, как в помещение вбегает толпа вооружённых палками и металлическими прутьями пацанов, "Егорёша", который находился сверху на Лёшке, понимая, что действовать надо без промедления, выхватил из кармана заточенный и перемотанный изолентой острый кусок нержавейки, со всей силы несколько раз пырнул лежавшего на животе Лёшку в бок, после чего вскочил на ноги и занял боевую стойку.

Лёшка вскрикнул от пронзившей его боли. В одну секунду дыхание его перехватило, и стало тяжело дышать. Воздуха не хватало. Губы моментально обсохли, становясь какими-то деревянными и тяжёлыми. Он схватился рукой за бок и почувствовал, что ладонь стала влажной и липкой. Попытавшись подняться с кровати, Лёшка сумел только привстать на одну ногу, а затем пошатнулся и тяжело рухнул прямо лицом в пол и больше уже не двигался. Казавшийся ярким свет в расположении стал постепенно меркнуть, всё пропадало и терялось куда-то, вместо этого в голове быстро-быстро замелькали какие-то обрывки непонятных и бессвязных воспоминаний. Это были и родная школа, и лица одноклассников, и Витька, и Лёшкина бабушка с мамой, отец. Он хотел им что-то сказать. Пожаловаться на то, что ему очень больно и плохо, но дышать становилось всё тяжелее. Лёшка попробовал пошевелить рукой или ногой, но тело уже не слушалось его. Тогда он, собравшись с силами, хотел было крикнуть, чтобы позвать на помощь, но и этого сделать не смог, а только увидел внезапно ослепившую его вспышку яркого, белого света, после чего Лёшка уже ничего не чувствовал и перестал различать звуки, уносящиеся куда-то вдаль глухим эхом, а затем и вовсе всё это медленно исчезло, погрузившись в беспросветную мглу.

Из показаний воспитанника К-ова:

"В пятницу вечером к нам подошёл С-еев и сказал, чтобы мы в субботу после ужина ждали с пацанами около общаги на улице. Он сказал, что надо подстраховать правильных пацанов, потому что будет серьёзный разговор. Ещё он сказал, что в этом не участвуют только пидоры. Поэтому мы с другими пацанами собрались после ужина в курилке. Там были и другие пацаны из других отрядов. Мы курили и не знали, что делать. В какой-то момент послышался звон разбитого стекла, и мы кинулись в общагу. Двери были закрыты, но мы их выломали и ворвались внутрь. Там была драка. Мы кинулись на помощь. Что было дальше, помню плохо. Я бил, и меня били, затем снова разбили стекло, и кто-то поджёг шторы. Потом все побежали на улицу, якобы в административный корпус. Я остался на улице, так как не хотел в этом участвовать".

Из показаний воспитанника П-ева:

"Когда все побежали в админ. корпус, то я не видел, кто первый начал ломать двери в кабинеты. Когда я прибежал туда, там уже всё было поломано и пахло дымом. Я хотел остановить пацанов, но они кричали, что надо валить "мусоров", и пытались взломать помещение, где находились вахтенные. Я слышал, как кто-то кричал, что они вызывали милицию".

Из показаний воспитанника Н-ка:

"Когда С-ев закричал, чтобы все шли на административный корпус, я пошёл вместе с другими пацанами. Общежитие уже к тому времени начинало гореть. В админ. корпусе я увидел, что пацаны ломают двери в кабинет директора и заместителя по воспитательной работе. Дальше я услышал звон разбитого стекла и увидел, как ветром разносятся бумаги, которые пацаны вытряхивали из столов и шкафов. Кто-то пытался открыть сейф, но тот не поддался, и тогда незнакомые мне пацаны решили всё поджечь. Я пытался отговорить их, но они меня не слушали. Понимая, что я не могу ничего сделать, я выбежал на улицу".

Из показаний воспитанника С-на:

"Когда мы прибежали в административный корпус, там уже было полно пацанов. Многих я не знал. Они бегали и всё там ломали. Во дворе стояла директорская "Волга". Поскольку у меня был опыт вождения, то М-ев приказал мне завести её. Боясь быть избитым и опасаясь за свою жизнь и здоровье, я подчинился и, разбив стекло со стороны водителя, проник в машину, где, выдернув провода, завёл автомобиль. Я хотел было уйти, но М-ев сказал, чтобы я ехал к воротам проходной. В это же самое время в машину набилось ещё много пацанов, но все желающие не влезли. Они кричали, угрожали мне, и я вынужден был подчиниться. Когда мы подъехали к воротам, М-ев велел мне их таранить, после чего мы оказались за пределами учреждения. Проехав несколько километров, пацаны велели остановить машину и разбежались в разные стороны, а я вернулся обратно, бросив автомобиль на дороге"...

Эпилог

Сознание возвращалось долго и мучительно. Первое время Лёшке казалось, что он смотрит на себя со стороны, вообще не понимая, что происходит. В памяти обрывками застряли сменяющие одна другую картинки, в которых люди в белом суетились над ним, при этом до него отчётливо доносились их приглушённые, трудно разбираемые голоса и тихо играющая музыка. Голова была тяжёлой, ватной и непослушной, а любая попытка двигаться отдавалась странным внутренним эхом, бросавшим тело в жуткий озноб.

Слегка приоткрыв глаза, Лёшка тут же закрыл их от резанувшего белого яркого света. Первое, что он решил сделать, это позвать кого-нибудь на помощь, и, открыв рот, он попытался что-то сказать, но вместо этого изо рта вылетел только слабый, едва различимый стон.

- Ну что, пришёл в себя, герой? - донёсся издалека чей-то мягкий женский голос.

Снова приоткрыв глаза, он медленно повернул голову в сторону голоса и увидел расплывающийся силуэт находившейся в помещении женщины. Где он? Сколько времени он уже тут находится? Лёшка попробовал пошевелить пальцами рук и, почувствовав отклик, медленно подвигал ногами. От этого бок с правой стороны обожгло неимоверной болью. Лёшка поморщился и застонал ещё громче.

- Аккуратнее! Швы разойдутся, - сказал всё тот же голос. - Лежи спокойно, не двигайся. Тебя вон с того света почти достали. Крови много потерял. Тебе отдыхать надо, восстанавливаться. Благодари ангела своего за то, что к хирургу такому хорошему попал. Золотые руки. Что ж вы делаете с собой? Совсем родителей не жалеете.

Стараясь больше не двигаться, чтобы не причинять себе лишней боли, Лёшка снова закрыл глаза и заснул.

Проснулся он через несколько часов. Боль утихла, и Лёшка даже сумел слегка повернуть голову на подушке. Осмотревшись, он увидел, что находится в небольшой комнате, подключённый к какому-то аппарату. Из его тела торчало несколько мелких трубочек, по которым в стеклянную, стоявшую рядом с кроватью посуду стекала мутная розоватая жидкость. Дальше Лёшка перевёл взгляд на находившееся неподалёку окно и обомлел. За окном была всё та же ослепительная стерильность, что и в его палате. Видневшаяся за стеклом большая, высокая пушистая ель была вся усыпана воздушным белым снегом, который вовсю искрился на солнце. Влетавшие в середину еловых веток сойки, у которых, судя по всему, там находилось гнездо, садились на широкие голубоватые ветви, от чего снег слетал, рассыпаясь мелкой серебристой пылью. "Сколько я тут нахожусь? - снова подумал Лёшка. - Интересно, они матери сообщили?"

Через какое-то время двери в палату открылись, и в неё снова вошла всё та же женщина в белом халате. В этот раз Лёшка сумел уже более отчётливо рассмотреть её. Это была средних лет санитарка с широким добрым, располагающим к себе лицом и какими-то неимоверно глубокими по своему цвету глазами. Подойдя ближе, она посмотрела на него, улыбнулась и, пощупав Лёшке лоб, сказала:

- Ну вот видишь, всё уже хорошо. Как ты себя чувствуешь?

- Хорошо, - спёртым голосом выдавил из себя Лёшка, - только пить хочу.

- Сейчас, - сказала она и, взяв кружку со специальным носиком, поднесла её к Лёшкиным губам.

Он сделал несколько небольших глотков тёплой, противной воды и снова опустил голову на подушку. Женщина поправила ему одеяло и сказала:

- Там к тебе, герой, хотят прийти. Ты как? Сможешь разговаривать или нет?

Лёшка утвердительно кивнул, давая понять, что разговаривать готов, после чего женщина ушла, и он снова заснул.

Проснулся Лёшка уже вечером, когда было совершенно темно. В палате, где он находился, горел слабый ночной свет. За тёмным окном нечего не было видно, кроме отражения в нём Лёшкиной больничной койки да изредка пробивающихся из темноты неба бледных, мерцающих звёзд. Снова скрипнула дверь, вошла медсестра, посмотрела на подключенный к Лёшке прибор, в который раз потрогала его лоб и спросила:

- Там тебя ждут. Можно, чтобы зашли?

- Да, - тихо сказал Лёшка.

Медсестра подошла к двери и, приоткрыв её, кому-то сказала:

- Можете зайти, только недолго. Под мою ответственность!

- Спасибо, - поблагодарил мужской голос. - Я с Иваном Савельевичем говорил, он разрешил, но сказал, чтобы я не волновал молодого человека. Да я и не собираюсь. Минутное дело.

Двери распахнулись ещё шире, и в палату зашёл "Мюллер" в наброшенном на плечи белом халате. Вместе с ним в палату влетел запах морозного зимнего вечера. Подойдя к Лёшкиной койке, он с сочувствием во взгляде посмотрел на лежавшего Лёшку и, стараясь быть максимально деловым, заговорил:

- Привет, Коротков! Как ты себя чувствуешь? Задал ты нам, конечно, нервов. Поседели, вон, из-за тебя все, - "Мюллер" даже устало улыбнулся. - Говорить-то можешь?

Лёшка слегка кивнул головой.

"Мюллер" всё так же деловито раскрыл находившуюся у него под мышкой кожаную папку и извлёк из неё бумаги.

- Знаешь, что это? - спросил он Лёшку.

Тот отрицательно покачал головой.

- Это бумаги на твоё УДО, - сказал "Мюллер" и, выждав паузу, добавил: - Сейчас везу их на утверждение.

Затем он ещё какое-то время помолчал и устало произнёс:

- То, что произошло, - это, конечно, из ряда вон выходящее, но теперь говорить об этом смысла нет, нужно бороться с последствиями. Помнишь, Коротков, наш разговор, когда я тебе говорил, что ты "пассажир" у нас случайный и тебе не по пути с большинством контингента?

Лёшка слабо кивнул.

- Ну так вот. Я тебе тогда сказал, что ты сможешь выйти по УДО, и сейчас у тебя есть реально такая возможность. Короче, Коротков, я не буду тебя водить за нос, а просто хочу предложить сделку: ты подписываешь мне сейчас документы, что во всём происшедшем никого не винишь и претензий у тебя к администрации нет, а я делаю всё, чтобы ты из этой больницы отправился домой. Поверь мне, я это сделаю. Обещаю тебе. Можешь в этом даже не сомневаться, тем более что всем сейчас не до тебя.

"Мюллер" замолк и, подойдя к окну, посмотрел на улицу. Он заметно нервничал, и это не ускользнуло от взгляда Лёшки. Постояв так некоторое время, он снова вернулся к Лёшкиной кровати и спросил:

- Ну что, Коротков, поможем друг другу в последний раз?

Лёшка посмотрел на "Мюллера" и тихо выдавил из себя:

- Да.

- Вот и отлично, - оживился тот. - С матерью твоей я говорил, она уже приехала и скоро сюда придёт. Так что всё будет хорошо, не сомневайся. Можешь считать себя уже свободным человеком.

Он снова раскрыл папку и, пряча в неё вытащенные листки обратно, извлёк несколько новых бумаг, зачитав их содержание, протянул эти бумаги Лёшке уже вместе с ручкой. Лёшка напряг глаза и попытался всмотреться в напечатанное. Сквозь расплывающиеся буквы он сумел всё-таки уловить смысл текста - о том, что не имеет претензий к администрации, а происшедшее считает делом рук воспитанников, фамилии которых Лёшке были незнакомы. Слабыми пальцами, с трудом сжимая в руке ручку, он расписался в том месте, где указал "Мюллер", заботливо подложивший под бумагу упругую папку, и вернул тому ручку обратно.

- Спасибо, - ещё раз поблагодарил тот, пряча бумаги в папку и даже не застёгивая её. - Поправляйся быстрее, тебя ждёт новая жизнь. Прощай, Коротков, надеюсь, больше мы уже никогда не увидимся.

"Мюллер" широко улыбнулся, а затем аккуратно похлопал Лёшку по плечу и, развернувшись, вышел из палаты. Лёшка отвернул голову к окну и снова закрыл глаза.

"Свобода! Свобода! Свобода!" - пульсировало у него в голове. С этой мыслью, испытывая странное внутреннее возбуждение, которое в одну секунду придало ему сил больше, нежели все таблетки и капельницы, вместе взятые, он вздохнул и снова задремал. Всё время, пока Лёшка спал, едва уловимая улыбка не сходила с его измученного страданиями и болью лица...

В это же самое время невдалеке от больницы в дерево врезалась машина. Забыв в суете сменить резину на зимнюю, "Мюллер" выехал из больничного двора в сторону департамента и, едва сумев разогнаться, внезапно почувствовал себя плохо. Сердце сдавило, перед глазами поплыли жёлтые круги. Резко ударив по тормозам, он вывернул руль в сторону, отчего машину развернуло на месте и выкинуло на встречную полосу. Там в неё врезался ехавший навстречу автобус, выбрасывая автомобиль "Мюллера" на обочину, прямо в стоявшее у дороги дерево. От удара дверца машины распахнулась, и из вывалившейся на дорогу раскрытой папки слабый ветер стал подхватывать высыпающиеся бумаги, разнося их тут же по улице. Послышался женский крик. Люди, проходившие мимо по тротуару, стали сбегаться к месту аварии...