"Но взял он меч, и взял он щит, Высоких полон дум..."
(Льюис Кэрролл "Алиса в стране чудес")
Прогулки возле Цепкого болота, тем более на закате, обычно заканчиваются плохо. Тем не менее, один человек всё-таки отважился сюда наведаться. Это был зрелый воин в изрядно посечённых доспехах. Наброшенная поверх серая накидка напоминала тряпьё бездомного. Мужчина высматривал тропку в опасной близости от ненасытной топи и ежеминутно морщился: старые сапоги его обросли тяжёлой пепельной грязью, кругом пахло тиной.
С болота потянуло туманом. Среди кривых ёлочек ютились птицы - иногда ветер приносил их щёлканье и писки. А может быть, там прятались вовсе и не птицы, потому что, хорошенько прислушавшись, в сырой мгле можно было разобрать торопливые шепотки и хихиканье:
- Смотри, смотри! Это человек!
- Здоровенный, да ещё в железо обрядился!
- Если его затянет в трясину, он станет болотным огоньком.
- Да, самым большим и знатным - в доспехах тут ещё не тонули.
- Дался вам этот человек! Идёмте уже мышей ловить. Есть охота.
Путник не подал вида, что заметил наблюдателей. У Цепкого болота была своя жизнь, и вмешиваться в неё никому не следовало.
Вскоре тропинка свернула в чащу. Кроны деревьев сомкнулись над головой. Когда заброшенным собором поднялся древний бор, стало ещё темнее. Только заходящее солнце бросало полосы света промеж медных сосен.
По кронам пробежал ветер, скрипнуло дерево. Из далёкого далека прилетел тоскливый плач вдовьей птички белосаванки. Согласно поверьям, её крик на закате всегда был знаком путнику. Но добрым знаком или дурным - здесь толкователи не могли прийти к всеобщему согласию.
Едва смолкло пение птицы, как впереди показался сгорбленный бурый силуэт. Медведь на лесной поляне или кто похуже? То припадает к земле, то прячется среди древесных стволов, таится.
С протяжным тонким звоном меч вышел из ножен. Мужчина двинулся прямиком к поляне. Вот, отодвинув хвойную ветку, он шагнул вперёд.
По лесной прогалине взад-вперёд ковыляла старуха. Довольно крупная, закутанная в дюжину ветхих одежд, с медвежьей шкурой на плечах, она что-то бубнила себе под нос. Тяжело опираясь на клюку, с трудом собирала грибы в корзину. Как вдруг, не оборачиваясь, произнесла:
- Не бойся, Калехард. Убери меч. Я всего лишь никчёмная развалина.
Воин крепче стиснул рукоять:
- Откуда ты знаешь моё имя?
- Я бы соврала, что слава о тебе достигает даже самых глухих уголков королевства. Но мы оба знаем, что это не так. Рыцарь без замка, рыцарь без скакуна. Даже меч твой нести некому, - пожилая незнакомка тихонько хмыкнула. - Впрочем, кое-что от рыцаря ещё осталось.
- Тот самый меч, который снесёт голову старой ведьме?
Она, наконец, обернулась. Лицо её оказалось совсем не ведьмовским. Напротив, ласковые морщинки и удивительно ясные зелёные глаза. Так могла выглядеть добропорядочная молочница, торгующая горшочками со сметаной на городской площади. Вот только кругом стоял дикий лес.
Женщина со вздохом поправила упавшую на глаза седую прядь:
- Клянусь, есть кое-что поважнее меча. Твой опыт! Отважное сердце. И надежда... - она разогнула натруженную спину. - Знаю, куда ты держишь путь, Калехард. Даже сюда долетают голоса глашатаев. Да-да! "Посреди диких гор, заточённая в башне замка, спит беспробудным сном принцесса Фиолана - вечно юная и прекрасная. Тот, кто пробудит её от заколдованного сна, взойдёт на трон как истинный владыка. Но по дороге к замку каждого смельчака ожидают три испытания. Вначале надлежит одолеть змея-разрывателя под деревом Тум-Тум". Знаю, слыхала, - старуха покачала головой. - Всё это затеяли двенадцать наместников, лишь бы остаться у власти и не допустить прихода нового короля. Вот и губят рыцарей.
- Хочешь сказать, пройти испытания невозможно?
- Ну отчего же, - с тихим смехом она снова занялась грибами. - Всё возможно. Однако иные вещи требуют помощи и совета. Если ты не слишком горд, то помоги простой крестьянке в делах насущных. А она взамен подскажет, как пройти первое испытание.
Калехард убрал меч в ножны:
- Я должен знать имя той, кому помогаю.
- Фепер, - седые пряди закрыли лукавое лицо.
"Старуха Фепер" - именно так называли её жители близлежащих городов и деревень. Одни уверяли, будто она оборачивается громадной чёрной свиньёй и рыщет повсюду в поисках непослушных ребят, ещё крадёт у невест венки вместе с их невинностью, а также носит в кармане пригоршню косточек от забродивших вишен. Если кинет в кого такой косточкой, тот - какой бы силой воли не обладал - последние деньги просадит в трактире на выпивку. Другие клялись, что выздоровели благодаря её волшебным зельям и отварам. Впрочем, разговоры эти велись обычно именно в трактире за кружкой крепкого. Так что по всему выходило: Фепер питается одной только вишней - столько-то косточек повсюду разбрасывать ежедневно!
Калехард осторожно взял предложенное лукошко:
- А не поздновато ли "простая крестьянка" за грибами пошла?
- Самое время, милый, самое время! Эти грибы либо утром ранним собирать надо, когда рыцари вроде тебя просыпаются. Либо ближе к полуночи, - Фепер вновь едва слышно рассмеялась.
Оглянувшись на сумеречный лес, Калехард нетерпеливо поморщился. Хотелось поскорей покончить с глупым заданием колдуньи, получить подсказку и до наступления ночи отыскать хоть какое-то убежище.
Однако стемнело внезапно, точно на лес бросили сверху покрывало с прорехами-звёздами. Только тогда Калехард понял: подобных грибов он в жизни не видывал. Росли они по одиночке - то там, то здесь, буквально на глазах приподнимали палую хвою. У каждого из них белеющая в сумерках толстая ножка заканчивалась бордовым утолщением, а не шляпкой как обычно. К тому же они были совсем тёплые.
"Должно быть, солнцем за день под землёй нагрелись", - успокаивал себя Калехард и старался не слишком приглядываться к диковинным грибам.
Когда лукошко и корзина наполнились, воин с облегчением выпрямился:
- Фепер, зачем тебе столько? Солить?
- Нашёл, чего у женщины спрашивать... До наступления утра их надо хозяевам вернуть, - невнятно пробурчала колдунья, а затем заговорила прежним голосом: - Солить-солить! Идём, Калехард. Сегодня переночуешь у меня. А при свете солнца, глядишь, и добрая тропа отыщется. Тем более драконовы горы уже совсем близко.
Впотьмах Калехарду показалось, будто столетние деревья расступились, открывая близкую избушку с ветхими пристройками.
В неясном свете звёзд старуха Фепер привела рыцаря на пустующую конюшню возле дома. Зажгла и повесила на крюк масляный фонарь.
- Прости, славный рыцарь! В доме только одна постель. Нельзя ведь простолюдинке делить ложе с таким знатным господином, как ты. Поэтому не серчай. Заночуешь тут, - ехидство в её голосе сменилось строгостью. - Послушай внимательно, Калехард. Что бы ты ни увидел в ночи, кто бы ни звал тебя в лесную чащу - ни в коем случае не покидай конюшню до наступления рассвета. Запомнил?
Не дожидаясь ответа, ведьма бросила охапку сена в угол, а затем направилась к своей избушке. Заперлась изнутри - слышно было, как грохнул тяжёлый засов на двери.
Калехард только плечами устало пожал. После долгого дня пути он чувствовал лишь стоптанные ноги да боль в боку от застарелой раны. Ни о каких лесных прогулках и речи быть не могло. Воин разоблачился, из сена и накидки устроил ложе. А стоило прилечь, как сон тут же смежил ему веки.
Глубоко за полночь Калехард очнулся. Спросонья огляделся: в окне избушки горел свет. Старуха Фепер не спала.
Она развешивала собранные грибы над котелком. Шептала что-то. В лунном свете на крышу избушки начали слетаться громадные совы. Однако птицы не ухали - стояла глухая тишина.
Сквозь мутное оконце Калехард видел: вот из грибов начал выделяться млечный сок. Капля за каплей - в тёмный котел. Когда он наполнился до краёв, Фепер принялась помешивать внутри палочкой камыша. Попутно колдунья тихонько напевала под нос простенькую мелодию.
Это было похоже на колыбельную. Так или иначе, глаза у Калехарда вновь начали слипаться. Он ещё успел разглядеть, как ведьма процеживает снадобье в толстую бутыль чёрного стекла. И сон вновь овладел воином.
Утром Фепер разбудила постояльца, снарядила в дорогу:
- Ступай по этой тропинке. Горы уже совсем близко - рукой подать. У их подножья ты найдёшь дерево Тум-Тум - оно огромное и очень-очень старое.
- Как быть со змеем-разрывателем?
Колдунья с нарочитой таинственностью произнесла:
- Калехард, тебя ждёт испытание Смирением.
- Я не понимаю этих загадок!
- Ничего понимать не надо - ты же рыцарь. Просто сделай, как я говорю, и останешься жив. Даже более того, - ведьма хихикнула. - Когда прибудешь к дереву Тум-Тум, дождись ночи. Скинь всю одежду и трижды постучи по стволу. Затем ложись спать среди корней, а больше ни о чём не тревожься.
- Но как же змей?!
- Он явится в полночь. Вначале будет подкрадываться - лежи, не шевелись. Тогда он решит испытать тебя. Запомни, Калехард, крепко-накрепко запомни: спасти тебя может только смирение. Змея не зря зовут разрывателем. Тех, кто противится ему, он раздирает в клочья!
- Тогда как победить его? Когда браться за меч?
- Ты слишком долго живёшь с оружием в руках, Калехард. И совсем позабыл, что иные победы нельзя одержать силой клинка, - старуха покивала на прощание. - Помни мои слова, рыцарь.
Мужчина брёл по тропинке. В задумчивости глядел под ноги. Наставления колдуньи сбили его с толку: разве можно смирением победить чудовище? Калехард так долго блуждал среди деревьев и собственных догадок, что совсем не заметил, как закончился лес.
Впереди открылись драконовы горы. А у подножия каменных исполинов зеленело дерево Тум-Тум. Густой листвой оно заслоняло солнце. Тысячи птиц распевали песни и вили гнёзда среди его раскидистых ветвей. Рядом протекала спокойная река. Даже не верилось, что ночью в это славное место нагрянет кровожадное создание из старинных легенд.
День Калехард провёл за тренировками с мечом. Расставил силки и к вечеру, кроме снеди, полученной от колдуньи, разжился куропаткой.
Солнце скрылось за драконовыми горами. Воин подбросил хвороста в костёр. Оранжевые искры возносились к небу и будто застывали там - превращались в звёзды. Птицы в гнёздах молчали, дул тёплый ветер.
Стоя у огня, Калехард огляделся. Не следит ли кто за ним из кустов? Но кругом разливалась мирная тишина, даже близкая река не тревожила плеском. Верный меч был рядом. Оставалось ждать змея или последовать совету старой ведьмы. Воин вздохнул.
Вот в густую траву упал тяжёлый нагрудник. За ним последовали наручи, накидка... Оставшись обнажённым, Калехард снова взялся за клинок. Следовало разогреться накануне смертельного боя.
Меч послушно резал ночной воздух. Наконец, в свете костра зрелое крепкое тело рыцаря заблестело потом. Влажные волосы прилипли ко лбу, к голым ступням теперь льнули сухие травинки.
Калехард расстелил свою поношенную накидку среди могучих корней. Постучал по дереву. Дуплистый ствол отозвался гулким эхом:
- Тум... Тум... Тум...
Воин прилёг. Принялся рассеянно оттирать вспотевшие ладони о ткань. Смотрел, как среди ветвей перемаргиваются кроткие звёзды.
Ветер и шелест листвы убаюкали его. Калехард подложил руку под влажную голову. И задремал.
В себя его привело лёгкое прикосновение. Что-то скользнуло по локтю и спряталось в темноте. Ветер? Или змей, наконец, пожаловал? Вспомнив наставление колдуньи, Калехард не шевелился.
Ночной гость вновь тронул его. Чутко, таясь, погладил обнажённую ногу. С минуту ничего не происходило. Затем неведомое создание чуть осмелело. Мягко обвилось вокруг правой руки. Бесшумно проползло по расстеленной накидке. Толкнулось, щекоча, под правое колено. Стало пробираться вверх по бедру. Если это был змей, то он проявлял чудеса ловкости - подобрался так близко, а до сих пор не было слышно даже его шипения.
Калехард раздумывал. Меч лежал рядом. Что стоило поразить врага одним точным ударом? Но в голове звучали наставления ведьмы.
Пока он размышлял, чудовище продолжало изучать его. Странное дело, прикосновения оказались приятными. Если закрыть глаза, легко представлялось, будто всё это проделывает человек, а никакой не змей вовсе. Неужто кровожадное чудище ведало людскую ласку?
Внезапно для себя Калехард ощутил мужское томление. Впереди ждал бой, сражение со змеем! А вместо этого он лежал, замерев на месте.
Казалось, ожили корни самого дерева. Тянулись к нагому воину, подбирались со всех сторон. Ползли под накидкой и поверх неё. Всё смелей и смелей ласкали кожу. Вот обвили ступни, напряжённые икры. Когда же они стали подбираться к паху, рыцарь взволнованно приподнял голову.
Это действительно оказалось чем-то похожим на корни. Белёсые, гибкие, они опутывали, ползли по телу. Слепо тыкались в шею, приятно щекотали... Мужчина дрогнул. Чуть прогнулся в спине, позволяя обхватить себя за торс. Объятие, это было настоящее объятие!
Когда пугливые корни добрались до промежности, воин почувствовал ту готовность, с какой обычно восходил на любовное ложе. Приятно отяжелевший член набухал с каждой минутой, поднимался.
- Ох, не может быть... - в бессильном изумлении прошептал рыцарь.
Борясь с собой, потянулся было к мечу. Но гибкие плети вдруг спеленали его - не позволяли двинуть ни рукой, ни ногой. И чем больше воин сопротивлялся, тем крепче становились путы, тянули в разные стороны.
- Разрыватель!
Калехард заскрежетал зубами. Так вот отчего гибли предшественники!
Не зря ведьма предупреждала о необходимости подчиниться змею. Усилием воли справившись со страхом, он заставил себя расслабиться. Обмяк в цепких путах, только сжимал и разжимал скользкие кулаки - сложно было справиться с ощущением собственного бессилия.
Тотчас корни вновь сделались ласковыми. Играли с телом беспомощного воина. Шелковисто змеились по коже.
Как вдруг они стали приподнимать мужчину над землёй. Неторопливо, даже бережно, будто укачивая. Мягко заставили выпрямиться.
Теперь Калехард висел в воздухе распятым, озирался тревожно, не решаясь повернуть голову. Вдруг змей сочтёт это попыткой неповиновения?
Но где, где он прятался?! Одни светлячки сияли в траве и на тёмных кустах неподалёку. Возле реки тоже никого не было. Тихо шелестела листва.
Белеющий в лунном свете обнажённый рыцарь издал стон. Воинственная часть его внутренне сопротивлялась, жаждала боя. Но горячая мужская нужда - после стольких дней воздержания в пути - так же требовательно настаивала на своём.
Мужчина в полной мере осознал собственное возбуждение, когда одна из гибких плетей плющом обвилась вокруг его напряжённой плоти. Пульсируя, ритмично сдавливала окрепший член, будто массировала.
- Проклятый змей! - прошептал Калехард и, откинув голову назад, закрыл глаза.
Ничего подобного с ним прежде не случалось. Это было дико, непредставимо. И одуряюще приятно.
Толстые корни, державшие за торс, сжимали в объятиях. Ветер и тонкие побеги гладили влажное тело. Кем бы ни был змей, он, казалось, знал о чувственности всё самое сокровенное. Кто подсказал ему так нежно касаться шеи, чтобы от этой ласки сладкой дрожью пробирало до самых ступней? Кто посоветовал так смело гладить бёдра с внутренней стороны, отчего становилось жарче само дыхание? Змей изучал - пристально, чутко - и тянулся именно туда, где тело откликалось животным удовольствием.
- А-ах... - ощущая жар на лице, Калехард поднял голову.
Истомлённым взором обвёл уединённую ночную поляну перед собой. Не видит ли кто из людей его наготу? Не наблюдает ли кто-нибудь из укромного уголка поблизости, чтобы посмеяться потом над выставленным напоказ вожделением? Случайный путник на привале, бродяга или лесной разбойник - никто не должен был видеть происходящего.
Сдавленно постанывая, воин перевёл взгляд вниз. Мужское орудие его сделалось крепче копья, отважно обнажив бордовое навершие. Подрагивало на тёплом ветру, изнывало от неудержимого желания.
- Что за злые чары? - сглотнул пересохшим горлом. - Как хочется...
Будто в ответ на его слова тончайшие ростки оплели мошонку ажурной сетью, поползли по напряжённому стволу вверх.
- О, пожалуйста, прошу, нет, умоляю!
Рыцарь и сам не смог бы сказать, о чём именно просит. Только подался бёдрами назад. Этого движения хватило, чтобы корни напомнили о себе лёгким сжатием. Побег, массировавший основание члена, сжался тоже - давно закаменевший ствол напрягся ещё сильнее. Вздыбился.
Ростки, наконец, добрались до цели. И воин не сумел сдержать стонов.
Такой восхитительной ласки он никогда прежде не испытывал. Ни с одним человеком, ни в одном доме терпимости - никто так не владел искусством доставлять удовольствие. Это была доводящая до исступления трепещущая щекотка в самом чувствительном месте.
- А-а-ах! А-ах! - рыцарь забыл о людской молве, о сражениях, обо всём белом свете.
Он выгнулся в путах, подставляя пах всё новым и новым волнам наслаждения. Только меч блестел под луной, оставленный владельцем.
Калехард стонал и вздрагивал, невольно подёргивался. Справиться с этим наваждением плоти едва ли было ему под силу. А корни тем временем всё растягивали и растягивали тело в ответ: тянули за руки, всё шире раздвигали ему ноги, сколько бы он ни пытался свести голые колени вместе.
Одурманенным рассудком воин всё же сумел понять: когда сладострастие достигнет пика и брызнет семя, змей наверняка разорвёт его на куски. Попросту четвертует за судороги удовольствия.
Воин поддался. Да, пускай смерть наступит в самый дивный миг, какого ещё не случалось ни с одним человеком на земле! Пытаясь ускорить его приход, он даже принялся совершать старые, как мир, движения бёдрами. Изнемогал от опаляющего, неудержимого желания.
Калехард опомнился только чудом: должно быть, так думала каждая жертва. Именно потому добычей змея-разрывателя стало столько смелых юношей, опытных ветеранов, силачей и просто храбрых бойцов, понадеявшихся на собственную стойкость в бою. Однако для победы над чудовищем всем им требовалась стойкость совсем иного рода.
Стиснув зубы, но отчаянно постанывая, рыцарь заставил себя остановиться. Только уцепился ладонями за ближайшие толстые корни и изо всех сил сжал их в попытке перебороть собственную податливость ласкам.
Путы вновь ослабли. Впрочем, змей не собирался проигрывать бой. Похоже, ему доводилось иметь дело с самыми непреклонными противниками.
С нарастающей тревогой Калехард ощутил, как гибкие побеги, раньше ласкавшие уздечку, теперь вознамерились проникнуть внутрь самого члена. Они обхватили головку и нежно щекотали её вершину. То и дело - будто невзначай, самыми кончиками - наведывались в узкое отверстие.
- Нет, змей... ты не сможешь... - не договорив, рыцарь сгорбился, боясь пошевелить хоть пальцем.
Два тоненьких скользких ростка ловко пробрались в запретный ход и уже росли там в длину - плавно пробирались внутри каменеющего ствола.
- О... о-ох! - рыцарь наморщил лоб, покрытый испариной.
Следовало что-то предпринять, пока не стало слишком поздно. Стараясь не потревожить чуткого змея, он короткими, едва заметными движениями свёл ноги вместе. Потом так же медленно сумел опустить руки, вытянул их вдоль тела. Будучи подвешенным на корнях, судорожно вцепился пальцами в собственные бёдра. Так он приготовился к новой вражеской атаке.
Вот голый воин вытянулся в струнку. Прерывистое дыхание его сделалось совсем быстрым, он крепко жмурился. Иногда издавал чуть слышный стон.
Два тоненьких побега пробрались внутрь тела по неведомому каналу. Так глубоко, что и не представить. Запрокинув голову, Калехард отчаянно засопел. Кто приучил змея делать подобное с людьми, с какой целью?
Могучие корни, державшие воина над землёй, вновь пришли в движение. Развернули пленника лицом к дереву Тум-Тум, подняли выше.
Затуманенным взором Калехард увидел перед собой дупло. Непроглядно чёрное - даже свет костра не освещал его изнутри. В таинственной древесной расщелине тихо прошелестело. Рыцарю в лицо дохнуло тёплым запахом топлёного молока и душистыми лесными травами.
Корни пришли в движение. Почтительно расступились, когда из темноты дупла явилось новое существо. Оно, как видно, показывалось далеко не сразу, а лишь после того, как добыча обнаруживала себя в плену неумолимых пут и собственных желаний.
Это была белая лиана. Гибкая и царственная. На конце её виднелся крошечный зев, из которого ленивыми каплями текла тягучая слизь.
- Значит, вот ты каков, змей, - прошептал Калехард.
Зачарованным питоном лиана поднялась в полный рост. Качалась перед схваченным рыцарем. От её неторопливых движений веяло гипнотической силой. Через минуту она опустилась ниже. Зависла напротив паха. Мужчина взволнованно наблюдал за ней, вытянув шею.
Лиана приблизилась к промежности. Замерла, истекая соками.
В ночной тиши член воина подрагивал нетерпеливо, потом вдруг выделил такую же прозрачную каплю - будто в подтверждение их сходства.
Своим крошечным зевом лиана вобрала эту каплю. И ещё некоторое время прислушивалась к чему-то. Должно быть, происходящее её устроило. Потому что она вновь поднялась к лицу Калехарда. Изучала, совсем как человек.
Ростки, проникшие глубоко внутрь напряжённого члена, дрогнули. Да так сладко, что воин поневоле вскрикнул. Лиана подобралась чуть ближе.
Снова дрожь. Теперь - чуть дольше. И очередное сближение. Змей словно доказывал пленнику, что готов дарить наслаждение в обмен на покорность.
Вот он коснулся уст рыцаря и отпрянул. Раскачиваясь, выжидал.
Калехард следил за ним, будто пьяный. Только сейчас стало ясно, насколько сильно хочется пить. Жажда была такой же острой, как и жгучее желание соития. Забыв об опасности, рыцарь облизнул пересохшие губы вместе с прозрачной каплей, оставленной змеем.
Это мог быть яд. Но, проглотив его, рыцарь сам потянулся навстречу:
- Ещё... Дай ещё.
Если бы кто-то мог наблюдать за происходящим, то со стороны всё выглядело бы так, словно рыцарь и змей слились в поцелуе. Однако в действительности это был вовсе не поцелуй.
Бледная лиана выделяла сок, а Калехард с жадностью пил его. Глоток за глотком, ненасытно. И стоило волшебному питью ненадолго иссякнуть, как воин начинал рвать змея зубами. Тогда чудище покорялось и вновь начинало сочиться удивительным нектаром.
Оторваться же от напитка было невозможно. Освежающе прохладный, сладковатый, с ароматом лесных трав, он дурманил сильнее вина. Но ещё удивительней было то, что сок змея невероятно обострял чувственность.
Легчайшее касание ветра теперь напоминало прикосновение любящего человека. Хотелось всё глубже и глубже тонуть в тесных объятиях корней, хотелось забыться в них. А трепет ростков внутри напряжённого члена... - если бы Калехард мог оторваться от волшебного источника, он бы во весь голос кричал в темноту леса. Однако сейчас воин мог только стонать.
Когда безудержное наслаждение достигло пика, рыцарь позволил себе одно-единственное, короткое движение. Прогнувшись в пояснице, откинулся назад. Под собственные неразборчивые всхлипы и стоны, воин - в оплату волшебного нектара - отдал змею свои мужские соки.
Ростки тотчас поглотили семя, крошечными волнами понесли его от самого корня по напряжённому стволу к головке. Однако наружу ничего не просочилось - всё рассеялось по бесчисленным корешкам, стало частью змея. Быть может, он питался так. Может, у чудовища было совсем другое применение для мужского семени. Для Калехарда это не имело никакого значения. Он был совершенно пьян. Одурманен змеиным напитком и ошеломлён открытием: его собственное тело - давно изученное, закалённое в боях - оказалось способным испытывать настолько огромное наслаждение.
Вот обессилевший рыцарь обмяк в путах. Белый змей выскользнул из его рта: склонился, будто признавая собственное поражение. А затем беззвучно исчез в темноте дупла дерева Тум-Тум.
Могучие корни бережно опустили мужчину на землю у подножия древа. Совершенно обессилевший Калехард со стоном сладостного удовлетворения повозил голыми ногами, устраиваясь удобнее. Его необычайно клонило в сон.
Вот тонкие ростки выскользнули из упругого, ещё подрагивающего члена. А следом и весь остальной шевелящийся ковёр из мелких корешков ушёл под землю, точно его и не было. Какой бы ни была эта схватка, она завершилась.
Истомлённый голый воин крепко спал под раскидистым деревом. Неподалёку чуть потрескивали угольки в угасающем костре. Тёплые отсветы ложились на лезвие клинка - оставленного, позабытого в лесной траве.
Калехарда разбудило пение птиц и солнечный зайчик. Рыцарь попытался заслониться рукой от утреннего света, зевнул. Как вдруг глаза его расширились, а вся сонливость пропала без следа.
Воин, по-прежнему лёжа нагишом среди древесных корней, удивлённо разглядывал собственную руку. Посветлевшая кожа, розоватые ногти, ни следа от давнего шрама на тыльной стороне ладони. Ему показалось даже, будто рука принадлежит чужаку. Вот только она послушно выполняла команды. Необычайно послушно!..
Приподнявшись, Калехард свёл кисти, чтобы сравнить их. И обнаружил, что вторая рука тоже изменилась. Ещё большее потрясение ждало рыцаря, когда он принялся оглядывать собственное обнажённое тело.
Соскочив с ложа из корней и палых листьев, рыцарь побежал к реке. Запыхавшийся, склонился над заводью. Вот рябь от дыхания разгладилась.
Из прохладной глубины на него смотрел двадцатилетний юноша. Калехард вглядывался в этот открытый ясный лоб, в ямочку над верхней губой. Не веря, гладил упругую кожу на своих скулах. Потом зарылся пальцами в пряди угольно-тёмных волос, ещё не знающих пепла седины.
- Неужели сок... волшебный сок змея...
Калехард не в силах был оторваться от собственного отражения. Ведь даже глаза его изменились: широко распахнутые, голубовато-серые - без прищура недоверия, без тяжести верхних век от вечных забот и тревог.
- Это я. Настоящий. Двадцатилетний. Снова!
Рыцарь выпрямился, ещё раз восторженно оглядел собственное помолодевшее тело. Потянулся с удовольствием: ни ноющих застарелых ран, ни тяжести прожитых лет - ничего. Только воздушная сила, готовая мчать над землёй. И вдруг он - для самого себя неожиданно - с хохотом бросился в сверкающую утреннюю речку с головой...
Днём к дереву Тум-Тум явился посыльный из дворца. Он с неохотой плёлся, низко повесив голову. Должно быть, служка находил мало приятного в своей должности, ведь ему предстояло в который раз найти среди корней оторванную ногу или голову очередного смельчака.
Оттого посыльный подпрыгнул на месте и едва не хлопнулся в обморок, когда среди птичьего пения раздался весёлый бодрый голос:
- Эй! Не мои ли кости ты здесь ищешь?
- Я... нет, я... О!.. - изрядно побледнев, служка всё-таки справился со страхом. - Не может быть! Сэр Калехард, вы одолели змея-разрывателя!.. То есть, я хотел сказать совсем иное. Да-да, конечно! Победа за вами. Мудрые наместники истово верили в вашу доблесть! А теперь они смогут всецело убедиться в своих ожиданиях воочию.
Калехард, облачённый в броню, вышел из-за необъятного ствола древа:
- Думаешь, меня признают во дворце?
- Несомненно, мой господин! Пророчество сбывается как должно: тот, кто победит змея-разрывателя, вновь обретёт утраченную юность. Ваш нынешний вид - лучшее свидетельство победы. Всё как в случае сэра Гордиса! Ведь прошло-то совсем... кхе-кхе, простите.
Похоже, служка сболтнул лишнего, потому что мигом засобирался в обратный путь. Однако любопытство рыцаря взяло верх: легонько поигрывая мечом, он заступил посыльному дорогу:
- Расскажи-ка мне о сэре Гордисе.
- Я знаю совсем немного, почтенный. Тут и поведать не о чем... Сэр Гордис, подобно вам, одолел змея-разрывателя в славном бою. А наутро его узрели юношей, хотя на битву он уходил, кхм, на склоне воинской славы.
- И что стало с сэром Гордисом?
Служка накинул капюшон, чтобы скрыть лицо. Смиренно сложив руки на животе, проговорил едва слышно:
- Второе испытание наместников оказалось для него роковым. Он не сумел продержаться целую ночь в пещере Древних.