Ладонь, протянутая от сердца (глава 1)

Посвящается всем тем сорвиголовам, которые спешат вырасти и стать настоящими самураями

- Эй, пацан!

Меня, наверное. Кого ж ещё, никаких других пацанов вокруг я больше не наблюдаю. Собственно, я тут вообще никого не наблюдаю, за исключением этого мужика.

- Оглох, что ли?! К тебе обращаюсь!

Обращается он... Я медленно, нехотя оборачиваюсь. Ничего особенного: лет тридцать, может, меньше, примерно на полголовы повыше меня. Солнцезащитные очки. Футболка и джинсы в каких-то характерных пятнах, специфическое что-то, солидол, что ли. Точно. А вон и тачка его за деревьями. Ясно. Приехал, дядя: машинёшка на домкрате, колесо на обочине.

- Ты что, парень, глухой?

- Какого хуя надо?

Во, бля, у мужика даже очки от возмущения зашевелились.

- Ты... Ты как со мной разговариваешь?!

Как всё надоело. Я некоторое время смотрю в белое от жара небо над головой мужика, потом утомлённо вздыхаю, перевожу взгляд на его подбородок, вздыхаю ещё раз и лениво говорю:

- Ну, как... Ну, это... В общем, процесс довольно сложный. Во-первых, я набираю в лёгкие необходимо-достаточное количество воздуха. Для этого мне приходится задействовать мышцу, называемую диафрагмой. Впрочем, это рефлекторное. Дальше. Воздействую той же мышцей на лёгкие и равномерно выдыхаю, направляя воздух на голосовые связки, а те под действием мышц гортани принимают то или иное положение, сокращаясь или же, наоборот, растягиваясь. Поток обтекающего голосовые связки воздуха модулируется и попадает в ротовую полость... Вам нехорошо?

У дядечки тот ещё видок. Да, милай, это тебе не колесо менять у полудохлой шестёрки. Я, милай, таких, как ты, могу движением мизинца в землю по плечи загонять! Ну, это я, разумеется, фигурально выражаюсь. А на самом деле я могу и целиком в землю тебя закатать, и примешь ты там - под землёй - горизонтальное положение с соответствующим впоследствии холмиком над тобой, таким умиротворённым и уже ко всему равнодушным. Холмик этот будет соответствовать занимаемому тобой, милай, здесь, на поверхности социальному статусу. Впрочем, некоторые обходились и без холмика. А некоторые...

Да, дядька-то хлипенький! Не выдержав драматической паузы, он утирает лоб ладонью, и надо сказать, что эта процедура совершенно не вредит его внешности. Пара солидоловых разводов даже добавляет ему некоторую мужественность. Ну, хоть так. Хотя... Так и есть. Махнув рукой - как-то совсем беспомощно махнув, мужик поворачивается ко мне спиной и топает, поднимая массу пыли, к своей колымаге. Топает - это громко сказано. Еле тащится. Вот я топаю - с семи утра, блядь, топаю.

Сколько же сейчас-то? Неохота за часами в рюкзак лезть. Судя по солнцу, часов двенадцать. Вычитая полчаса привала... Не торопился я особо, но километров двадцать утопал, не меньше. Передохнуть разве? Тенёк, понимаешь, травка. Я усаживаюсь под берёзой на кейс, рюкзак устраиваю между ногами и откидываюсь спиной на ствол дерева. Я не устал, да и не так уж мне и жарко, ведь последние километров семь я шёл по этой вот берёзовой зелёнке, в тени. Усаживаюсь я потому, что мне некуда спешить, и это восхитительно. Это у меня впервые за два с половиной года. Да нет, бывало, конечно, но чтобы вот так...

Интересно, а чего этот хмырёнок тут забыл? Ну, я-то понятно, я по этим залупинским хуторам топаю, потому что так безопасней. Хотя всё и утряслось, но привычка есть привычка. А он-то чего здесь посеял? Какая, на хуй в жопу, разница?! Хм, колесо у него, как живое, покатилось. Если оно живое, то любви между ними нет, это очевидно. Однозначно, как сказал бы некий, всем такой знакомый персонаж. Ну чего ты его катишь, как Сизиф свой камень? Да... А ведь он, наверное, хотел попросить меня, чтобы я ему помог. Это-то понятно. Непонятно, чего я на него окрысился, в самом-то деле. Надо ведь привыкать снова быть пацаном, Логинов, снова - через хуй его знает сколько лет. Отвык-то я быстро. Ха, отвыкнешь тут! Там то есть.

Я выплёвываю изжёванную травинку, встаю, потягиваюсь и, приняв виноватый вид, направляюсь к мужику. Некоторое время я стою над его согнутой спиной, он демонстративно не обращает на меня внимания, но я упорно продолжаю стоять у него над душой, действуя ему на нервы. Всё, спёкся, дядя! Гайка теперь покатилась. Я прижимаю беглянку носком кроссовка, наклоняюсь, поднимаю и протягиваю её этому самодеятельному механику.

- Вот, возьмите, пожалуйста, - я сама кротость.

Тот, не глядя мне в лицо, неуклюже цапает гайку с моей ладони. У-у, ты какая! Это он обиделся, понимаешь. Нет, чтобы спасибо сказать! Обиделся... Да, мужик нынче пошёл! Ты б лучше тогда, десять минут назад, когда я тебя лохал, наорал бы на меня, ну, или за ухо там, что ли... Блядь, да он что, калека? Что же он всё роняет-то?

- Давайте, я вам помогу, - спокойно говорю я, присаживаясь рядом с ним на корточки.

- Бр-бр-бр. Бу-бу-бу.

- Как угодно, - я подпускаю в голос металла. - Собственно, я предложил вам помощь не в качестве извинения. Не обольщайтесь! Мне, знаете ли, извиняться не за что. У меня были причины так с вами разговаривать, и смею вас уверить - причины самые веские. Всего наилучшего!

Я встаю с корточек, отряхиваю ладони, поворачиваюсь и иду к своим вещам. Под берёзой я снова усаживаюсь на кейс, срываю свежую травинку и сую её в рот. Интересно, сколько он продержится? Жаль, что часы в рюкзаке. Так. Гайки закручивает. Обошёлся собственными силами. Тем лучше. Сейчас он свалит (если, конечно, его металлолом заведётся), а я подремлю тут, пожалуй.

Я натягиваю бейсболку на брови и закрываю глаза. А хорошо-то как! Хорошо быть свободным и беззаботным. Ну, забот-то у меня, положим, всё-таки немало, а предвидится ещё больше, но проблем - настоящих проблем - у меня нет. Кончились. Я сам их кончил, когда кончал Анвара. Жалко, ах, как жалко, что у меня не было времени придумать для него что-нибудь особенное! Пуля в переносицу - и тю-тю! Да, времени у меня совсем не было, да и возможности для чего-то особенного тоже. Зато сейчас времени у меня навалом. То нихуя, то дохуя! Диалектика, как любил говорить Тихон. Эх, Тишка ты мой, Тишка...

- Эй пацан...

Ух, ты! Подкрался! Чо-то я расслабился, блядь. Я, подняв козырёк бейсболки, вопросительно поднимаю левую бровь и смотрю на мужика. Ха, теперь виноватый вид у него.

- Слушай, ты извини, но не поможешь мне? У меня колесо крутится, гайки затянуть не могу.

- Помогу, отчего же не помочь, - легко, как будто ничего и не было, соглашаюсь я. - Что ж вы сразу-то не сказали?

- Да я сам думал управиться, а оно крутится, блин.

Мы подходим к его лоханке.

- Вот, видишь? А затянуть надо, а то оно отвалится, наверное.

- Сто пудов, отвалится, - заверяю я его.

- Ну вот! Ты придержи колесо, пожалуйста, а я гайки затяну. Хорошо?

- Нет, не хорошо. Подержать я его могу, но не буду и не подумаю даже.

Мужик сдёргивает свои солнечные очки, сводит над переносицей прямые брови - ой, как грозно, ой, боюсь, боюсь! А всё-таки есть в нём кое-что особенное: глаза - тёмно-синие, не голубые, а по-настоящему синие.

- Ты что же, издеваешься надо мной? - говорит он тихо, впрочем, без особой угрозы, скорее растерянно.

- Издеваюсь? - удивлённо переспрашиваю я. - И в мыслях не было! Вы спросили, я ответил.

Я делаю неуловимое движение, выдёргиваю из рук у этого обормота гайковёрт и склоняюсь перед колесом.

- Не хочу я, понимаете ли, дурную работу делать, - проникновенно говорю я совершенно обалдевшему мужику, а сам опускаю домкрат. - Не в моих это, знаете ли, правилах. Ну вот, теперь колесо на дороге, и машина держит его своим весом, в результате можно спокойно затянуть эти ваши гайки, - и я демонстрирую, как именно это происходит, - в реале, так сказать.

- Да, здорово, - совершенно искренне восхищается мужик. - А я-то, тетеря! Чего-то как-то не подумал... Постой, что же ты? Я же сам дальше... Да? Ну, спасибо тебе! Мама дорогая, я ведь тут до вечера проваландался бы! Я машину совсем недавно купил, но это, наверное, меня вовсе не оправдывает, как ты считаешь? Да нет! Это же совсем простая штука, это же не карбюратор там какой-нибудь. Тоже вот! Не дай бог... Смотри, руки испачкал, а у меня воды нет... А что я? Подумаешь - футболка! Выкинуть её давно пора. А джинсы постираю. Думаешь, не отстираются? Вот же гадство. Да и чёрт с ними! Парень, ну, ты меня выручил! Да... А умыться нам всё-таки не помешает. Я, правда, домой еду, в город, но ведь до Магнитки ещё... А давай к Уралу подъедем, а? Мыло есть у меня. Да вон же, сразу за лесопосадкой есть поворот к Ивановке, она же прямо на берегу стоит. Ты, кстати, не туда путь держишь? Нет? Погоди, а ты, в самом деле, куда идёшь? Один, с вещами... Ну, извини. Материться вот совсем не обязательно! Сам ты пошёл! С ним как с человеком, а он тут... Дай сюда домкрат. Дай, я сказал! Ну и хорошо. Так, сколько я тебе должен, где ж кошелёк-то мой? И чёрт с тобой! Тоже мне - хамит тут, матерится...

Мужик, а в общем-то, скорее парень (я его хорошенько рассмотрел, ему не больше двадцати пяти лет), поругиваясь себе под нос - вполне пристойно поругиваясь, - укладывает в багажник домкрат, гайковерт, ещё чего-то там, тряпки какие-то. Забавный парень! А нахуя это я его провоцировал щас? Угомонился бы ты уже, Логинов, кончено ведь со старым...

- Илья, - спокойно, даже тихо говорю я.

- Чего? В смысле, тебя зовут Илья? Ну... Ну, а меня Стас.

- Просто Стас?

- А тебе что, ФИО полностью надо? Станислав Сергеевич Плотников - устраивает?

- Да.

- А то я могу и паспорт ещё показать, и права тоже, - парень уже лыбится до ушей, отходчивый, похоже.

- А техпаспорт на машину? Автостраховку? Что там ещё... билет военный?

Мы с парнем - Стасом - смеёмся. Да, неплохой парень. Меня как-то начинает отпускать - уже по-настоящему, до конца.

- Вы отвёртку забыли.

"А кстати, нахуя ему отвёртка, спрашивается? Не иначе, как в затылке чесать", - улыбаюсь я про себя.

- А, спасибо.

Вежливый парень. Может быть, сейчас все такие? Я ведь два с половиной года с нормальными людьми не общался. Практически. Так - от случая к случаю. Тихон, ты не считаешься!

- Ну, что решил, Илья? Едем мыться?

- Пожалуй, едем. Порадуем Гиппократа!

- Почему Гиппократа? - удивляется Стас.

- Ну, а как же! Чистота - залог здоровья. Будем соответствовать.

- А-а-а. Ну да, - теперь этот Стасик удивлён окончательно.

Да уж, пиццей меня не корми, дай только удивить кого-нибудь.

- Ну, мыться так мыться! - приходит, наконец, он в себя. - Тащи сюда свои манатки.

Пока я пристраиваю на заднем сиденье мои кейс с рюкзаком, Стас ходит вокруг своей шестёрки, с некоторой опаской и, по-моему, даже с удивлением её разглядывая. Не Шумахер - сразу видно, куда как нет.

- Устроился? Ладненько. Так. Щас. Видал - завелась! Сразу. Всегда бы так! Да ты не думай, машина очень даже ничего себе, это я просто... Ох, ты ж! Ничего себе кочечка. Вот. Ну, а всё-таки: куда ты идёшь? Только ты не ругайся, ты это умеешь - я уже понял. Ну, не хочешь, не говори.

Я без стеснения рассматриваю парня. Ха! В руль вцепился, очки на лоб задрал, шею вытянул, потеет, язык высунул - так ему легче, по-видимому. Одно слово - Стасик.

Я, подавив смешок, небрежно советую:

- Вы на первую передачу опуститесь лучше, пригорок-то крутоват. И резко не газуйте. Мда!

- Заглохла, гадина! Ой!

Блядская лоханка начинает потихоньку откатываться назад, Стас бестолково давит то на тормоза, то на сцепление, башкой крутит вперёд-назад - однозначно не Шумахер. Я протягиваю руку, берусь за рычаг и включаю ручник.

- Так. Скорость на нейтраль. Смотрите вперёд и включайте зажигание. Сцепление выжмите, первая теперь. Да оставьте вы тормоз! Газу чуть побольше. Вперёд смотреть! Отпускайте сцепление, плавно, - я вместе со Стасиком отпускаю ручной тормоз. - Вуаля. Every go, must go! В смысле: мы едем, едем, едем...

Стас с уважением косится на меня. Сейчас голос подаст. Точно.

- Лихо! У твоего отца, наверное, машина есть? А у нас никогда её не было. А я вот купил, понимаешь - на свою голову, блин. Ладно, научусь. Ну, я думаю, что через деревню мы не поедем, да? Курицы там, понимаешь, коровы всякие... Вот левее, наверное, двинем, там и Урал... Слышь, Илья, а может, я тебя подвезу потом? Ну, если тебе надо куда-нибудь там, так я запросто, время у меня есть. Подвезти?

Ты подвезёшь, пожалуй! То на первой, то на задней. А, собственно, почему бы и нет, а, Логинов? Мне же всё равно в Магнитогорск надо. И хули пешком переть, раз тут такая тема?

- Вообще-то, Станислав Сергеевич, мне тоже в Магнитку, - я принимаю задумчиво-растерянный вид.

Не хуй, Стасик, я тебя провожать не собираюсь! Ты уж меня поуговаривай, так лучше будет, уж ты мне поверь, так всегда лучше, так я тебе ничем не буду обязан.

- Отлично, Илья! - блядь, а ведь искренне Стас этот моему ответу обрадовался. - Видишь, как всё удачно складывается. Соглашайся, я же от души! Ну, и чего же тут думать? И думать тут нечего! За мной ведь должок, ведь так? Да и понравился ты мне, хоть и хамоватый ты парнишка! И вообще, вдвоём веселее.

Ишь ты! Смеётся, подмигивает. На дорогу бы смотрел лучше... Так, решение принято, теперь улыбнуться, доверчиво так, чуть беззащитно. Да пошире улыбнись, Логинов, морда не треснет, поди! Всё, пиздец, совсем растаял мой Стасик. Не ты первый!

- Вы машину, Станислав Сергеевич, по склону к берегу боком разверните, так надёжней. Да, так хорошо будет.

Я берусь было за дверную ручку, но Стас продолжает сидеть за рулём и смотреть на меня.

- Что?

- Илья, а сколько тебе лет? - и тут же покраснел.

Надо же! И сам торопится уточнить:

- У меня, понимаешь, опыта отцовства пока нет, и я в этом не силён.

В чём это ты, интересно, не силён, Стасик: отпрысков делать или возраст их определять?

- Достаточно, чтобы не быть мелюзгой.

Что ещё за хуетень в моём колхозе? Я что, в самом деле, обиделся, что ли?

- Извини, Илья, - совсем растерялся г-н Плотников (смотри, Стасик, не заплачь). - Я ж вовсе не хотел тебя обидеть, я так.

- Ну, если "так", тогда извиняю. Хуйня, проехали, - теперь я смотрю на него с вызовом.

- Что же ты материшься-то без конца? Я ж всё-таки старше тебя. И вообще...

- Что именно "вообще"? Впрочем, оставим это, а то после того, как мы с вами всё выясним про "вообще", по логике вещей нам придётся обратиться к частностям, а это процесс пролонгированный во времени, возможно, даже бесконечный - не знаю, право, не уверен, но очень даже может быть... Станислав Сергеевич, скажите, а что, с открытым ртом вам менее жарко? Тоже надо будет попробовать.

Стас с отчётливым стуком закрывает рот ("Язык бы не прикусил", - волнуюсь я за него), смотрит на меня ещё некоторое время и вдруг начинает хохотать. Ржать, бля! Да так, бля, заразительно и беззаботно, бля, что я против своей воли тоже хохочу вместе с ним.

- Ну... Ну, пацаны пошли! - вытирает Стасик слёзы. - "Generation П". Какое там "Пепси", дурак Пелевин.

- Пелевин - это писатель? Не читал.

- И ладно. Слышал, и то удивительно. Хотя с тобой я уже ничему не удивляюсь, - Стас продолжает посмеиваться.

А вот это ты зря, милай, я, милай, знаешь, как ещё могу? Не оценил ты меня! Хотя куда тебе!

- Да уж! Не от сохи. Мы умываться пойдём? А то есть ещё такое предложение: обсудим, Станислав Сергеевич, творчество современных российских писателей. Глубже можем взять - а чего нам себя ограничивать? Почему только российских? Вообще, русскоязычных возьмём.

- Илья, скажи, а ты всегда в такой манере разговариваешь?

- Да ни хуя! Настроение у меня щас заебачее, охуительное просто.

- С этим твоим стилем я тоже уже знаком, - грустно отзывается Стасик. - Мыло возьми в бардачке, пожалуйста... Ой-ёй-ёй! Полотенца-то нет у меня.

- Не смертельно. Так обсохнем.

Мы выходим из раскалённой лоханки, и мой Стасик вдруг начинает странно себя вести. Он машет руками, картинно дышит полной грудью, обводит округу взором из-под приставленной ко лбу ладони, мне подмигивает.

- А?

- Чего - а? - переспрашиваю я его с некоторой опаской.

- Ну, как же? Природа, Илюшка! Хорошо! А запах? Запах-то, запах какой!

Точно, бля, рехнулся Стасик. Хорошо бы не буйно, а то возни не оберёшься.

- Запах? - с сомнением говорю я. - А хули запах? Река пахнет рекой, трава - травой. Лепёшки вон коровьи тоже соответствуют наименованию. Деревней воняет, одним словом.

- Ты не любишь деревню?

- Я горожанин, Станислав Сергеевич, - высокомерно заявляю я. - Потомственный.

И сразу, без перехода, я вспоминаю Тихона. Как он возил меня в лес. Только там озеро было - наше! Сцепив зубы, я смотрю внутрь себя. Тихо, Логинов, тише. Ушло это, не вернуть ничего. Как смог, я уже рассчитался за Тишку, как, сука, смог...

- Что с тобой, Илья? - не на шутку встревоживается Стасик.

- Задумался, Станислав Сергеевич. Вы знаете, что такое "хокку"? Да, именно стихи, и именно японские. Три строки, семнадцать слогов, пять-семь-пять. Я вот вспомнил, это по поводу нашего разговора о деревне, послушайте:

Колхоз, ферма ли - силос, навоз там. Да ну! Я горожанин!

- Ух, ты! - восхищается Стасик. - Здорово. Погоди, Илья, в Японии ведь нет колхозов. Или это перевод такой?

- Это не перевод, это один мой друг сочинил.

- Что ж, у тебя друзья под стать тебе, Илья. Пошли умываться.

Я молча иду вслед за Стасом вниз к реке, но только мы подходим к воде, как я сразу же начинаю тревожиться. Что за хуйня такая? Спокойно ведь всё. Во, блядь! И на этот раз не ошибся, Логинов.

По бережку, повыше нас, к нам идут трое колхозников. Бухие - сразу определяю я. Всем им лет по 18, и они, хотя и пьяные, но всё же достаточно опасные здоровые лбы. Впрочем, это для Стасика эти пейзане опасны, мне по хую. Это бы даже неплохо, это бы я чуть поразмялся даже. А может, мимо проканают? Ни хуя, целенаправленно так, чуть ли даже не подпрыгивая от возбуждения, эти трое прут прямо на нас. Ага, Стасик тоже их заметил. А интересно, милай, как ты себя поведёшь?

- Ты чё, сука, тачку тута свою мыть надумал, пидар гнойный? Воще, сука, охуели городские! Прикинь, Тёплый!

Так, ну, этот, самый шебутной, совсем беспроблемный будет. Тёплый который (погоняло, надо думать) - тот жирный, по ногам сработаю. Третий неясный пока.

- Ну?! - весьма содержательно отзывается Тёплый.

- Так, парни, погодите, - это Стас ожил. - Ничего я тут мыть не надумал. Мы с братом просто к реке подъехали. Сейчас же уедем, хорошо?

Вот нихуя себе! Я уже, оказывается, брат... Какая дрына рядышком валяется - загляденье!

- Бабки, у-у-м-м...

О, а третий-то и не претендент! И как только можно самогонку по такой-то жаре жрать.

- Илюха, живо к машине, заводи и в деревню, я тут пока... - шепчет мне Стас.

Чего ты тут "пока"? Затопчут тебя, на хер. А какой молодец, однако! Браво, г-н Плотников, примите мои...

- Я те, пидор, пошепчусь! Бабки гони!

Неврастеник, блядь - его первого, не удрал бы. А палка действительно охуенная!

- Парни, у меня тридцать рублей только, - внешне Стас остаётся спокоен, но я чувствую, что он уже на грани.

- М-м-мало, - третий мычит.

- Проверим, сука. Тёплый, к тачке!

Ну, всё. Цели ясны, задачи определены - за работу, товарищи! Эх, Тишка, Тишка...

И меня уже топит знакомое восхитительное чувство. Кожа на скулах натягивается, губы немеют. Не покалечить бы козлов... да и хуй с ними! А вот Стасика бы не задеть, по-быстрому надо, пока он не опомнится да мне на помощь сунуться не решит сдуру.

- Всё? - холодно спрашиваю я, а сам перемещаюсь от Стаса несколько боком поближе к уродам; эти крестьяне даже в клещи нас не взяли, так рядком и стоят. - Мой... э-э... брат скромничает, господа мои. Бабок у нас немерено, мы ж коровёнку прикупить приехали.

Я сую в карман своих обрезанных чуть ниже колен джинсов руку, нащупываю там "Ладью" и продолжаю:

- Миленькие, вы уж нам подскажите, где бы тута коровёнку бы нам того самого.

Я медленно достаю из кармана руку с зажатой в кулаке "Ладьёй", переношу вес на правую ногу и - на! Прямой в челюсть - самое элементарное. Мажу, блядь! По зубам попал. Ну, зубы теперь у него в прошлом. Вырубить-то я выблядка вырубил, но он не отлетел назад, а просто упал на месте.

Ладно, теперь чуть левее. Тёплый, кажется? Позвольте представиться. Габаритный дояр, бля! Внешней стороной левой стопы, ребром подошвы кроссовка въезжаю по внутренней части его правой коленной чашечки. Сука! Пизанская башня в динамике! Ловлю его на колено - как удачно, нос не задел, в лобешник удар пришёлся. Сверху догоняю кулаком с "Ладьёй" по затылку. Сны о рекордных удоях...

О-па! Третий с пьяных шаров на Стасика прёт! А я?! А мне сладкого?! Я тоже хочу, дяденьки. Перепрыгнув сразу через два тела, я приземляюсь, группируюсь на опорной левой, чуть поворачиваюсь, примериваясь, поднимаю правое бедро и резко распрямляю голень. А вот теперь попал! Да как, блядь, удачно: хрусть там чего-то.

Ну вот, собственно, и всё. Жаль, дрын не пригодился. Впрочем, это же ещё не всё, я же пацан, мне же надо порезвиться или нет?

Я смотрю на Стаса. Ну, с тобой, милай, тоже всё понятно.

- Станислав Сергеевич, - громко говорю я ему, - вы уж там себе как хотите, а я, пожалуй, умываться не буду. Настоятельно рекомендую вам последовать моему примеру... Стас! Машину заводи, бля, валим отсюда на хер! Давай, я щас.

Стасик тут же приходит в себя, часто-часто мне кивает и, оскальзываясь на склоне и оглядываясь то на меня, то на отдыхающих пейзан, то на деревню, спешит к нашей лоханке. Так, ну это ладно.

Я наклоняюсь над первым, неврастеником этим. Да! Не знаю, как у вас тут, в Ивановке этой вашей ёбаной, с зубным протезированием... Впрочем, это в двадцать первом веке процедура общедоступная, не Средневековье, блядь... Какой спокойный, ровный сон! Я, хихикнув, перекидываю на "Ладье" флажок фиксатора-предохранителя, нажимаю на него, выпрыгивает лезвие. О, Стас лоханку завёл! Вернёмся, однако, к нашему ягнёнку. Так, хороший мой, ляжем на животик, так нам удобней будет...

- Илья, поехали, - Стасик уже снова здесь, шепчет почему-то, на деревню всё оглядывается. - Я завёлся. Чего это ты собрался с ним делать? Господи, нож-то тебе зачем? Ты где его взял?

Я, не обращая на Стаса никакого внимания, подсовываю левую руку под пояс тренировочных адидасов моего ягнёнка, нащупываю там резинку трусов.

- Ничего я с ним не сделаю. Ничего особенного. Спокойно, Стас, всё пучком будет, не ссы, просто заебись всё будет.

Говоря это, я поддеваю лезвием "Ладьи" трусы вместе с трениками и режу их вместе вниз. Так. До колена сойдёт.

- Зачем, Илья?

- Пошли, пошли. Зачем? Надо же ему будет чем-то заняться минут через пять-десять, когда он очухается... Извините, Станислав Сергеевич, но сейчас за руль сяду я. Это не обсуждается.

Стас некоторое время смотрит на меня - я сдвигаю брови, поджимаю губы, - потом кивает мне и молча лезет на пассажирское сиденье. Произошло следующее: в нашем микросоциуме распределились иерархические роли. Во всяком случае, на время военных действий. И Стас принял это правильно, по-мужски он это принял, я бы даже сказал. Умничка! Тебя бы, Стасик, да в хорошие руки - цены б тебе не было, милай.

- От места, где произошла наша историческая встреча, до трассы километра три будет, так?

- Наверное. Да, около того.

- Выедем на трассу, пересядете.

Мы молчим. А ведь хочется, ох, как хочется сейчас Стасику поговорить! Но он молчит. Да, всё-таки он и правда умничка. Настроение у меня - лучше некуда! Что ж, поговорим.

- Вы не беспокойтесь, Станислав Сергеевич, я аккуратно вожу, доедем в лучшем виде.

- А я, Илья, и не беспокоюсь. Я, почему-то, даже не сомневаюсь, что ты очень хорошо водишь.

- Ну, а что же вы тогда такой напряжённый?

- Я? Вовсе нет!

Я смотрю на Стаса, подняв бровь.

- Ну... В общем, ты прав, есть немного. Вот здесь поворот. Да, ты прав, но это не из-за машины.

- А из-за чего тогда? - я решаю, что мне надо сильно удивиться.

- Вот это здорово! - прорвало, наконец-то. - Здорово! Как это из-за чего?! Ну, ты даёшь, Илья! Я даже и предположить не мог. Думал, что ты просто хам мелкий, симпатичный такой юный хам, а ты... Слушай, а ты бы и меня бы мог так же, как этих вот там? Я бы и не пикнул, поди.

- Да вас же за что? - надо растерянности добавить, Логинов. - Не понимаю. Это уж скорее вы должны были мне всыпать хорошенько. Согласен, хамил. Больше не буду.

- Тебе, похоже, всыплешь, как же! Слушай, Илюшка, а здорово-то как у тебя это всё получилось! Раз, два, три - и готово. И ведь, главное дело, не ожидал я ни шиша! Здорово. Ты, наверное, чем-нибудь таким занимаешься? Какие-нибудь там боевые единоборства?

- Ни хуя себе! - совсем искренне возмущаюсь я. - Какое ж это, в пизду, единоборство? Вы считать, что ли, не умеете? Их трое плюс я - ну, сколько будет?

Мы со Стасиком смеёмся. Я от души, беззаботно, а Стас всё ещё несколько напряжённо.

- Илья, а ты не боишься - ох, прости, пожалуйста! - ну, не опасаешься, что тебя, нас то есть (конечно, нас!), ну, что нас искать там как-нибудь будут? Ну, эти вот.

Пиздец! Тихон, надеюсь, ты всё это слышишь и видишь, если ты ещё не переродился.

- Нет, Станислав Сергеевич, не будут. Ни они, ни остальные сеятели не будут нас искать. Меня-то уж в любом случае. Объясняю почему. Неужели вы думаете, что эти три наших героя расскажут, что их отметелил какой-то там пацан? Да ещё так. Мысли такой даже не допускаю! Последующие события представляются мне в таком виде: наши дояры, очухавшись, рассказывают своим сродственным и остальным дружественным поселянам, что был, в натуре, типа бой. Их, то есть нас, было тридцать... Всё, трасса, щас поток пропустим. Итак, нас было тридцать, и был бой, и мы бежали. Роняя кастеты. Ведь только кастетами можно объяснить статистику и характер понесённых нашими механизаторами потерь. Зубы у первого быку под хвост, а третьему, кажись, челюсть я того. Да и за колено у второго я опасаюсь. И с каждым повторением эта поучительная история будет у них обрастать всё новыми, более красочными подробностями. А потом, постепенно, эти трое и сами начнут верить во всю эту сочиненную ими хуйню... Вот, к обочине прижмёмся, и можно меняться местами.

Стас смотрит на меня во все глаза, даже рот приоткрыл. Знакомое что-то. Блядь, да ведь так я сам на Тихона смотрел по первости! Да, потом я на него смотрел совсем по-другому, потом я от него вообще взгляд оторвать не мог...

- Пересаживаемся, Станислав Сергеевич, - мягко говорю я Стасику. - Дальше уже вы.

Мы меняемся местами. Стасик мой весь из себя задумчивый такой, но уже не напряжён, отошёл. Однако ехать он почему-то не торопится. Так, милай, что ещё?

- Что, Станислав Сергеевич?

- Илья, ты ко мне обращайся на "ты", пожалуйста. Мне всего двадцать пять. На берегу же ты мне "ты" говорил? Ну и вот...

Я изображаю глубокое раздумье. Всякую там интеллигентскую хуйню про то, что неудобно мне, не принято так, мол, мне нести щас не в тему.

- Ладно, - решаю я. - Поехали, Стас, трогай. Слышь, а можно я тогда тебя Стасиком звать буду?

- Вот уж Стасиком не надо, сделай одолжение!

- Нет? А чо? Ладно, ладно, не хочешь, не буду, хуй с тобой. Ой-ёй-ёй! Вырвалось, блядь, ой, сука, ой, не буду больше, Стас! И ни хуя смешного, между прочим. Мог бы, между прочим, и потерпеть, до Магнитки совсем ничего осталось, как я понимаю.

Я тут же - кстати! - лезу, изогнувшись, на заднее сиденье, достаю оттуда свой рюкзак. Стасик, улыбаясь, бросает на меня короткие взгляды. Это не возбраняется. Так, где тут у меня... Вот. Я достаю свой телефон. Проверим. Ага, сеть поймал! Звонить вот только больше некому.

- Ух, ты! Это с цифровой камерой, да? А как он работает?

- Ты на дорогу-то смотри, Шумахер на хер! Это ж Камаз, бля!

Ну, всё - надулся. И кто тут из нас пацан, спрашивается? Нахохлился, блядь. До чего же он сейчас на Лешку Петлякова похож из интерната.

- Вот будешь так педали дёргать - недолго твоя лоханка протянет. Да смотри ж ты на дорогу! Вот скажи мне, почему у тебя зажигание не выставлено? От верблюда! Тоже мне, тайна мироздания... Так надо учиться! Не умеет он. Не умеешь, обратись к тому, кто умеет. А причём здесь я? Я, Стас, попутчик: сел, вышел, аригато, сайонара. Да, именно так, представь себе. Сфоткаю щас вот тебя на память, разве что.

Я быстро делаю пару снимков, Стас бросает на меня взгляд, я ловлю и этот кадр. Опять молчим. Блядь, напряжение какое-то возникло. Ну, а что? Что я, не прав, что ли? Прав. Никто он мне, и я ему никто. Ну, нравится он мне (признаюсь, наконец, я себе), ну и хули с того? Мало ли кто мне нравился за всю мою жизнь-то! Тихона нет, и плевать мне теперь на это "нравится".

- Возле какой-нибудь остановки высади меня, - сердито говорю я, потом сбавляю тон. - Такси у вас в Магнитогорске этом вашем есть?

Стас аж подпрыгивает.

- Так ты не местный? Так чего ж ты по степи-то один шляешься? А, ну да. Ты не из пугливых, это я уже понял, и за себя постоять можешь. Очень даже можешь. Ну, хорошо, но ведь в Магнитке же ты, Илья, всё равно куда-то направляешься, к кому-то? Зачем же такси? Я же сказал, что довезу. Адрес говори.

И тут я теряюсь по-настоящему. Я же хотел по дороге всё обдумать, да тут вот Стас попался, и не до того стало. Бандероль придёт дня через три, контейнер позже, ясен перец. Значит, нужна база, квартира - съёмная, разумеется.

Я задумчиво смотрю на Стасика. Нет, он мне симпатичен, а значит не подходит. По-всякому ведь дело может обернуться, проколов быть не должно. И ведь как дядь Боре звонить неохота!

- Так что, Илья? Куда ехать-то?

- Ехать-то? А ехать-то до городу. Это город? Мда... - "Цемзавод" - читаю я указатель на обочине. - Ах, это окраина! А на этой окраине газетный ларёк может нам попасться? А кто знает? Ладно, Стас, погоди, я думаю. Собственно, думай не думай, а мне нужна газета с объявлениями. Сдаётся-снимается, типа. Не кто, а что! Квартира, понял? Ой, да отъебись ты! Затем, что за надом! Так, всё, пиздец! А ну, тормози! Тормози, сказал, ну?

Я выскакиваю из лоханки, забрасываю рюкзак за плечи, открываю заднюю дверь, вытаскиваю кейс. Стас тоже вылезает из машины, стоит и поверх крыши растерянно смотрит на меня своими тёмно-синими глазищами. Вот же!

- Ну, что уставился?! Всё, Стасик! Сайонара. Вам налево, нам направо!

- Ну и мотай! Мотай, давай, отсюда! Эх, ты... Катись!

Стас залазит в свою лоханку, она тут же глохнет, он начинает дёргать стартер. Теперь я стою и растерянно смотрю в никуда. Как тогда Тишка мне сказал? "Не плюй, Ложка, в протянутую ладонь, если она протянута от сердца. В сердце ведь душа, Ложка, а в душу плевать нельзя". А я смотрел ему в глаза, следил за его губами и вспоминал, как хорошо нам было ночью, и запоминал его слова, и думал о том, как мы любим друг друга... Всё! Всё! Не могу больше!

Я пинаю колесо, ставлю на землю кейс и запрыгиваю в машину.

- Слушай! Слушай меня, я сказал! Что ты обо мне знаешь?! Ни хуя! А хочешь знать? Хочешь, Стасик? Я людей убивал, людей! Понял?! За мной пять трупов до Анвара было! Понял?! А чтобы Анвара кончить, мне у него всю контору положить пришлось! Я там их не считал, блядь! Понял?! Я там патроны считал! Это как тебе? И никого из них мне не было жалко. Это ещё не всё, рот закрой! Я интернатовский, понял, я там долгое время тёрся, так последний год меня ебали там, понял, Стасик, ебли, сука, в обе дырки. Сказал, рот закрой, дует. Удрал... Дальше, на улице, было ещё хуже. А потом меня человек купил, понял, купил! Но он-то, он как раз человеком оказался. Я влюбился в него, понял? Ты знаешь, что есть любовь? Я знаю. И он знал. А потом его убили, а я убил тех, кто убил Тихона, всё их гнездо блядское перебил. А перед смертью - он знал, что его грохнут, понял это, чувствовал, - он большие бабки поднял, охуенные, и на меня все счета оформил, понял? Охуенные, бля, бабки, и паспорт мне сделал. А сам... Ти... Тишка мой. А я, сука, в... в Ита-али-и... Он туд... он туда меня... "Отдохнёшь, Ложка", - говорит. - Карнава-ал. Венеция, Ложка - эт-то..." Тишенька...

Я рыдаю, уткнувшись лицом в сложенные на коленях руки, бейсболка свалилась на пол, и сквозь рыдания я чувствую, как Стас осторожно тянет ко мне руку, касается моего рюкзака. Так-то, Стасик, таков вот мой мир. А-а, чего там! Я дёргаю плечом, не глядя на Стаса, нащупываю дверную ручку, вываливаюсь наружу. Блядь! Не могу! Я без сил опускаюсь на свой кейс.

- Илюша, кепка вот. Илюша, поехали, а? Поехали, пожалуйста.

Я, сквозь пелену слёз, смотрю на сидящего передо мной на корточках Стаса. Точно, бля. Как похож! На Лёшку нашего, Петлякова, на Петельку нашу - до того, как его... И чумазый такой же. Тот тоже вечно...

Я, хмыкнув, беру у Стаса свою бейсболку, вытираю ей своё лицо, потом, глянув ещё раз на Стасика, вытираю ему солидоловые разводы со лба. Пытаюсь. Мало толку. А Стаська не уворачивается, сидит, зажмурился только.

- Ни хуя, Стас, - хрипло говорю я. - Мыть надо. С мылом.

- Кепку свою испортил совсем, Илюшка, - я выкидываю бейсболку себе за спину. - Поехали? Правда, Илья.

- Куда? - устало спрашиваю я, а самому всё до пизды.

- Как это куда? - удивляется Стас. - Ко мне, конечно!

Теперь моя очередь удивляться. Рука, протянутая от сердца...

- Ну, как же я могу к тебе? Ты сам-то подумай, Стас, я ж тебе правду сказал сейчас. И даже не всю. Жуть ведь!

- И что? Правда - она правда и есть, хоть жуткая, хоть какая. Я, Илья, похоже, и сотой доли не пережил того, что на твою долю выпало, и не мне тебя судить. И никому ты неподсуден... Погоди, Илья! Я же вижу, какой ты... Такой! Немазаный, сухой. Поехали, а? Илюш.

Я медленно киваю головой, цепляюсь Стасу за коленки, встаю, поднимаю кейс, засовываю его в лоханку. А Стасик озабоченно шебуршит ногами в траве у дороги. "Бейсболку ищет!" - доходит до меня. Охуеть! Точно, нашёл!

- Выкинь ты её на хер! - сердито говорю я, снимая рюкзак. - Пиздец ей.

- Да ты что, Илья! Отстираем, и как новая будет. Красивая ведь кепка, "Феррари".

- Красивая. Настоящая, кстати: я её в Модене купил. Где, где... Да уж не в Караганде! В Модене! Там "Феррари" делают. Представь себе, был. Да не газуй ты вхолостую, чего ты бензин качаешь? Ох, Стаська, посадишь ты так аккумулятор. Попробуй резкими рывками. Вот видишь? Слушай меня, и будешь в шоколаде. Прогазуй немного, погоняй движок. Хорош, Шумахер на хер! Не "Феррари" же, блядь... Как умею, так и разговариваю. Мы едем, едем, едем! Тра-та-та! Точно! И чижика, и собаку. Чо, в натуре?! Настоящая? А не пиздишь? Ладно, ладно, какие мы обидчивые, какая у нас нервная организация нежная! Да, погоди ты, Стас, я ж шучу, бля! А какой породы? А она не кусается? Ну, он. Какая мне, в пизду, разница, кто там меня сожрёт: кобель или сука? Смотри, Стас, ты меня ещё в деле не видел! Да это разве дело было? Ладно, проехали. Ну, вот куда ты этой "Ауди" в жопу уткнулся? Ты что такое дистанция, знаешь, Шумахер? И я же ещё и хам. Слышь, Стаська, а как твоего пса зовут? Что это ещё за имя такое - Улан? Рекс там, Мухтар какой-нибудь, а то Улан! Что это вообще значит, это же что-то кавалерийское? Ну, слышал что-то такое, смутно... А у меня образование специфическое, я всего знать не обязан! Оно у меня, знаешь ли, очень даже специфическое. Не чему-нибудь и как-нибудь учился - кстати, это Пушкин, я знаю! Мне, если хочешь знать, Тихон лучших репетиторов нанимал, я, если хочешь знать, историей плотно интересуюсь. Ни хуя себе! Не помню, разумеется. И на хуя бы мне это помнить, когда Куликовская битва была, сам подумай?! Помню, что там Мамаю по дыне настучали. Смеётся, бля!

- Погоди! Кстати, сам-то ты кто? Чем на жизнь зарабатываешь?

- Я, Илья, по образованию инженер по обслуживанию электронной аппаратуры. Сейчас компьютерами занимаюсь. С этими устройствами ты знаком, так ведь?

- Ну откуда же мне?! Я ж всё больше по чернозёму прикалываюсь. Да смотри ж ты на дорогу! Что за наказание, бля.

- Фу-у... Сам ведь отвлекаешь! Ладно, обошлось.

- "Ладно, обошлось" - это для лохов присказка. Сел за руль, так будь добр... Стас, бля, ты что, специально? Кого хуя ты посреди полос чешешь? Разметку не видишь? Ты чего это? Зачем останавливаешься?

- Да успокойся, Илья, я ларёк увидел. Курево купить надо. Ты пить хочешь? "Спрайт" там...

- Ты куришь, что ли? Зря.

- Не одобряешь?

- Да мне-то по хую, твоё дело. Твоё дело, твои лёгкие, твои деньги... Кстати, ты ж этим пахарям сказал, что у тебя тридцатка только?

- И что? Тридцатка только и есть. На стоянку хотел оставить, да фиг с ним, у подъезда машину приткну, не впервой. А завтра у меня получка, Илья! Здорово, да?

- Я в полном восторге! Радостная улыбка не сходит с моих чётко очерченных губ.

- Ты чего?

- Я того! - я начинаю злиться на этого обормота. - Завтра у него получка, сегодня он купит мне чего-нибудь попить - чего-нибудь местного разлива, надо полагать, себе он на остаток купит сигарет - "Приму", надо полагать, какую-нибудь вонючую. А жрать ты не будешь? А собака твоя? Я-то ладно, мне по хую, я всякое повидал... Кстати, а кто у тебя ещё есть, кроме добермана с редким именем Улан?

- Я один живу. Пристал, понимаешь, деньги считает.

Ну, всё, забубнил Стасик! И чего обижаться, я ж по теме говорю.

- Что, совсем один? Никого у тебя нет? Ты что, мой коллега по сиротству?

- Почему никого? Мама есть. Брат старший был, умер. Жена его, дочь, - ну, племянница моя, родственники там ещё есть всякие.

- Потрясающе! Охуительно!

- Да что ж ты прицепился-то? Пиявка! С голоду не помрём, не переживай, Илюха, у меня пельмени есть, пирог мама вчера принесла. Завтра холодильник затарим. А за Улана не беспокойся: я для него пищевые отходы беру. И недорого это вовсе, полтинник в месяц всего.

Всё. Я полностью теряю дар речи. Теперь у меня у самого рот, как у... Хуй его знает, у кого может быть такая варежка! У динозавра разве. Это, однако, да-а! Пищевые отходы! Да, Логинов, это ты тоже проходил, хоть и не кобелем, а щенком совсем тогда был, котёнком скорее даже. Я молча выхожу из машины (Стасик чего-то там вякает мне вдогонку), молча беру с заднего сиденья кейс, молча возвращаюсь. Повозившись с кодовым замком, я открываю крышку. Стаська видит мой ноутбук и сразу оживляется, но это потом, не до этого сейчас. Я достаю ноутбук и показываю Стасу, что лежит под ним.

- Вот, Стас, - говорю я, и плевать мне сейчас на всё... Отходы, блядь, это ж надо! - Вот. Да не бледней ты! Это же копейки. Копейки, центы и евроценты. Тут семьдесят пять тысяч нашими, отечественными, деревянными, и по десять штук баксами и фантиками... Евро, бля! Это бабки мне на ближайшее время, а деньги - настоящие деньги - лежат в разных банках - и у нас, и за бугром. Часть из них я могу снимать и сейчас, но основное мне станет доступным позже, а некоторое еще позже. Тихон так решил, и он прав, наверное. Он всегда был прав, кроме последнего раза...

Странно, но Стас смотрит не на бабло это, ради которого Тихон всё на кон поставил и проиграл, а смотрит Стас на свои джинсы, трёт пятна солидоловые, вздыхает себе чего-то.

- Да, ты прав, Илья, не отстираются они ни шиша. Жалко, они новые совсем, недавно я их купил... Чего смотришь? Закрой свой кейс, насмотрелся я уже, хватит, - а вот теперь Стас смотрит именно на деньги.

И на меня. И взгляд его вполне мне ясен и понятен.

- Так. Здоровая мужская брезгливость... Понимаю. Чистоплотность в степени. Что ж, восхищённых посторонних просят покинуть помещение! Только я тебе одно скажу, Стас - на прощанье. Что хочешь ты там себе, то и думай, но сейчас эти деньги чистые. Раньше да, и кровь, и чего похуже на них было. А теперь всё это смыто. Тишка всё своей смертью смыл. А, ладно, ты ж не знал его...

Я кладу на деньги ноутбук, прижимаю его запорной лентой и хочу было закрыть кейс, да Стаська вдруг суёт в него руку и, как ни в чём не бывало, говорит:

- А чего это у тебя тут такое, Илюшка? Мама! Пистолет! Блин, неужто настоящий? Ничего себе! А можно мне посмотреть, а, Илюшечка? Я осторожненько. Ну, пожалуйста, я в жизни...

Блядь, а мне снова реветь охота. Что ж этот обормот со мной делает-то? Я, сглотнув, киваю головой, старясь не смотреть на Стаську, достаю волыну, выкидываю магазин, проверяю патронник и протягиваю ему машинку.

- Смотри, - совладав с голосом, говорю я. - Это мой ПСМ.

- Как игрушечный совсем. А лёгонький!

- Лёгонький, - соглашаюсь я. - Калибр акээмовский: пять, сорок пять, патрон только другой, специальный. Я из этой шмакадявки, Стасик, на пятнадцати метрах три пули из трёх в спичечный коробок сажаю. Его Тихон специально для меня купил, сам-то он импорт предпочитал, последний у него Зауэр был, 229-й. Обоймы хватит, чтобы шестёрку эту вот твою в хлам превратить. 357 SIG - есть такой патрон.

- Мама дорогая! Обоймы. А этот?

- Ну, что ты! Оболочечная пулька, оживальная, меньше мелкашки калибр. А патрон мощный, избыточный. Человека шьёт, как занавеску, а останавливающего действия ни хуя. Я почему про коробок сказал? Из этой штучки только по убойному месту работать можно, точнёхонько, ювелирно, из неё даже в воздух если выстрелить, не испугаешь никого - так, хлопок резкий только.

- Зачем тогда такой? - ух ты, а глазки-то как горят, прямо полыхают тёмно-синим!

- За надом, - говорю я, забираю у Стаськи пистолет, вставляю магазин, проверяю предохранитель и прячу машинку в кейс. - Ну, ладно, раз ты такой неуч в делах наших скорбных, объясняю... Да не дуйся ты, Стаська! Вот же, бля, характер, слова же, бля, не скажи! Ну, Стасик, ну, давай мириться, а? Ты чего, щекотки боишься? Надо же, такой большой, а боится... Блядь, щас в челюсть захуячу! А ну кончай, я сказал! То-то же. Пристрелю вот по запару, будешь знать.

- Пристрелишь! Испугал! Вы, подследственный, колитесь давайте. Зачем такой пистолетик неказистый с собой таскаете?

- Сам ты! Ну... Короче, Тихон мой говорил, что мне больше и не надо. Всё равно пистолет в руках у пацана никто всерьёз не воспримет, большой там или маленький - по хуй. Кстати, подтверждаю. Вот, и зачем мне тогда с собой дуру какую-нибудь таскать? Проблемы лишние. "Оно тебе, Ложка, - говорит, - это надо?" А я сам-то тогда котёнок совсем был: пуганый, забитый, маленький, дикий, бля. Ну, это ладно. "А потому лучше этой игрушки и нету для тебя ничего, Ложка, - это Тишка так говорил. - Достал, щёлк, попал, свалил". Он эту игрушку сам тюнинговал, зеркало подавателя отполировал, детали спускового тоже, позолотить их отдал, нарезы в полигональные пересверлил, щёчки из ореха поставил, эргономичные, сам спуск отрегулировал - короче, конфетка, а не...

Я кусаю губы, барабаню пальцами по кейсу, смотрю в боковое окно.

- Илья, ты это... Ладно. Так купить тебе чего-нибудь, а?

- Сиди уж, сам схожу, - и я, не давая Стасику возможность возразить мне, перекидываю кейс назад, подхватываю свой рюкзак, и вот я уже стою возле ларька в небольшой очереди.

Так, Логинов. А теперь ответь самому себе, милай, и нахуя же ты всё это рассказал этому милейшему парню? Нагрузил ведь я его по самые брови, мудак. И главное: что теперь дальше-то? А, ладно, там видно будет. Я беру две упаковки сока, пачку сигарет, прячу кошелёк обратно в рюкзак и (надо же!) вприпрыжку, блядь, возвращаюсь к нашей - надо же, нашей уже - лоханке. И чего это такое, а? Да по хую!

- Держи, Стас, а это мне.

- "Парламент", блин. Ты чо, Илюшка, сдурел?

- Так. Теперь что? Не нравится? Понятно. "Прима" - она, конечно, лучше! Выкинь, бля, щас я тебе за "Примой" сгоняю.

- Вот ведь, самому же ни слова сказать нельзя! Дорого это просто ведь... Ну, всё! Молчу. О, апельсиновый! Мой любимый, ты откуда узнал?

Я, подавив тягостный вздох, отвечаю:

- У меня навыки специальные, бля! Обормот... Да ни хуя я не знал, просто большинство людей любят апельсиновый сок, не знаю уж почему, мне вот больше томатный нравится, правда, щас жарковато, вот я себе яблочный и взял. Да открывай ты его уже! Ха, или ты думаешь, что я туда плюнул? Хотел. Очень. Каюсь! Пересилил себя.

Пока мы с ним смеёмся, я ловлю себя на том, что я им даже любуюсь. Нет, он не красавец, - в смысле, ничего выдающегося, кроме глаз, разве что: редкий какой оттенок... Но вот когда он так вот смеётся - по-пацански совсем, - я те скажу, милай...

- Мне, чтобы покурить, наверное, наружу выйти надо?

- Да кури уж тут, хуй с тобой. Ой! Я, Стасик, хотел сказать: "курите, пожалуйста, сделайте одолжение, вы меня ничуть не побеспокоите". Вот тебе и ха-ха. А вот ехать мы не будем! Пока не докуришь. Ты мне скажи, Стась, ты давно водишь?

- А, неделю, - беззаботно отвечает этот обормот.

- Заебись! - но радости в моём голосе нет, скорее, тихая печаль. - В окно дыми! И сколько ты за эту неделю ни в чём не повинных пешеходов задавил?

- А я не считал! Я, Илюшка, зарубок на прикладе не делаю, в отличие от некоторых. Ой, мама! Прости ты меня, идиота! А? Вот ведь язык у меня! Прости, Илья.

- Хороший ты парень, Стаська, - задумчиво говорю я. - У вас тут, в Магнитке, все такие? Жаль... Хм, надо же - зарубки на прикладе. Ну, верно, пятеро. До Анвара. Там я не считал, там мне это по хую было, я к Анвару там рвался.

- А кто он такой, этот Анвар? - тихонько спрашивает Стасик. - Да ты не говори, Илюшка, если нельзя.

- Почему нельзя? - усмехаюсь я. - Теперь можно. Он, Стас, теперь в прошлом. Он уже, знаешь ли, история. Хуёвая, но история. Подонок он, однозначно! - передразниваю я любимого персонажа. - На нём, Стас, пробу ставить негде было: наркота - "белый" в Россию гнал и дальше, проститутки ещё - девчонок в Турцию продавал, сука. Ладно хоть, что на пацанов не западал, тогда бы Тихон на него ещё раньше бы попёр, Тишка после меня к этому делу очень по-личному относился.

Я чувствую, что краснею, - охуеть!

- Вот, но это тебе незачем... По кочану! Не дорос ишшо... Да ни хуя ты мне, Стасик, не сделаешь. Ты чо, охуел? Ну вот, сок пролил, бля! Я те щас бычок этот твой в глаз засуну! То-то... А что было потом? Случай был потом блядский. Тихон на клиенте одном на прослушке инфу снял, что Анвар трансфер крупный замутил, - охуенно крупный, Стас. Рекордсмен хуев! Ну, клиента на меня Тишка скинул, тот беспроблемный совсем был, хотя тоже мразь конченная. Анвар? Ну, что, Тихон им плотно занялся. А пока паспорт мне сделал. Чувствовал он что-то, счета пооткрывал - это я потом узнал, ясен перец - и в Италию меня сплавил, от греха подальше... Не знаю я! Блядь, говорю ж, на Карнавале я дурака валял. Одно знаю: и бабло, и сам товар у Тихона оказались. И он мне звонить перестал, и у самого труба молчит... А потом ответили. С акцентом, бля. Я домой двинул, как ошпаренный... Нихуя тебе, Стасик, не понятно! У них там забастовка какая-то блядская случилась, авиадиспетчеры, что ли... Я через Хорватию, прикинь? Скорей, скорей... А сам даже спать не могу, вообще ни хуя не могу, колотит меня.

Я не рыдаю, я просто тихо плачу, и слёзы не мешают мне рассказывать этому милому парню, что и как тогда всё было.

- Вот, а сам понимаю, что уже всё... На второю хату сразу, она у нас с Тишкой совсем в тени была, не палёная. А там весь расклад: кейс этот вот, инструкции, чего и как, и письмо. "Ложка, единственный мой", - пишет, а я реву белугой, понимаю ведь, Стаська, что теперь я точно единственный на целом свете. Да. Карточки там, коды, все дела - короче, это ж Тишка, его ж знать надо было. Ну, я сразу к Сивому, через три прокси-сервера, как обычно. А, ну да, ты же компьютерщик, сам знаешь, что это такое в интернете. А он, сука, новый контракт предлагает, прикинь, думает, что это с ним Тихон коннектится. Мне аж выть охота, бля! Про меня вообще никто ничего не знал, Тихон ведь не просто профи был, он лучший был. А всё-таки облажался, бля! Но меня он Анвару не сдал, жив ведь я, с Сивым сижу базарю. И про счета тоже... А ведь спрашивали. Сто пудов, спрашивали, настойчиво, бля! Это ж им очэнно ынтэрэсно было... Да не надо мне этот твой платок совать, ты его хоть стираешь? Оно и видно. Ладно, давай... Всё, Стаська, дальше неинтересно. Да я толком и не помню, что было дальше, в тумане всё кровавом, бля. Помню, что из загашника старый Тишин "Глок" взял, да ещё второй свой ПСМ, тренировочный, тоже взял... Зарубки на прикладе...

Молчит Стасик, умничка мой. Да, а ведь теперь мне от него не отвязаться, теперь он со мной. Хотим мы того или нет, но мы теперь вместе. Я-то, по ходу, не против, нравится он мне, и чем дальше, тем больше, а вот сам-то он как?

- Много куришь, - тихо говорю я, а сам смотрю на него.

- Закуришь тут, - а пальцы дрожат, надо же; излишняя впечатлительность - это не есть гут.

А если так? Я протягиваю к Стасу руки, предплечья, показываю их внутренние стороны.

- Что это?

- Ожоги. Это, Стаська, от бычков ожоги. Видишь, какие они ровные, кругленькие, аккуратные, бля. Это так у нас в интернате старшаки развлекались. Выебут, понял, а потом скучно им... Перекур. И по новой, по второму кругу. Я тогда решил, что никогда курить не буду. А ещё на ляжке есть, на правой, под яйцами прям, но там я показывать тебе не буду, я, бля, стесняюсь.

Стасик торопливо выбрасывает недокуренную сигарету, испуганно косится на меня, перед носом рукой машет. Ну, обормот, блядь! Совсем пацан! И тут меня отпускает, и я смеюсь. Сначала смеюсь, потом уже ржу в голос, подвизгивая, задыхаясь. А сам Стас, хоть и не поймёт ни хуя, тоже со мной вместе покатывается.

- Ты... ты чего, а? Илья, кончай! Ой, блин. Ну, и чего тут смешного?

- О-ох, Стасик! Ты... Я не пойму ни хуя, то, бля, сигареты для него дорогие, а то раскидывает их направо и налево!

- Ты знаешь, насколько ты испорченный?! Слов, блин, нет! Сигаретой, блин, попрекает! А? Вот не буду я твой сок пить, сам дуй. Вот пока зажигание ты мне не выставишь, или как это там, вот до тех пор я с тобой не играю!

Какой же, блядь, характер! Отходчивый, лёгкий, спокойный - и смелый, Логинов, добавь. Испугался он на берегу, но не струсил! И я понимаю, что теперь я Стаську от себя не отпущу! Как ты там себе хочешь, Стасик, а теперь ты мой. Я принимаю твою протянутую от сердца ладонь, я за неё цепляюсь.

- Лыбится он! Хорош лыбиться, Илюшка, поехали, я в ванну хочу!

- Ну, так поезжай! Стой, подожди-ка, вот ещё что. Давай-ка мы с тобой определимся, Стас. Да не шугайся ты, ты слушай лучше. Значит так. Первое. Ты меня к себе зовёшь, а ты знаешь, что это затянуться может? На неделю может. Да? Благодарствую. Да я серьёзно, бля! Ну, ты... А дальше не знаю! Видно будет. Неделя - это для меня очень много, в моём положении. Ладно. Второе. Я у тебя, Стас, твоего пса объедать не намерен, не говоря уж о тебе самом... Вот ещё одно слово... Увидишь что! Послушай, Стаська, послушай ты меня. Ты пойми, у меня денег - не то, что мне, внукам моим хватит, хотя пока мне до них по хую, нет у меня в планах пока внуков. Так что, пока мы вместе, ты тоже этими бабками пользуешься - такое моё условие... Вот же ты обормот! Ты мне нравишься, понял? Я же от души, как и ты сам ко мне, понял, обормот? Я же вижу, как ты со мной. Нельзя же ведь отплёвываться, если к тебе с душой. Хорошо, что не отплёвываешься, а чего тогда? Ой, да пошёл ты. Знаешь уже куда. Неудобно ему! А мне к тебе удобно напрашиваться? Я же, знаешь, какой? Я ж могу обожрать тебя, на хуй! И этого твоего Улана. Как два пальца - пищевые отходы, бля! Это ж моё самое любимое блюдо! Это ж я...

Стаська хватает меня за шею - с опаской, впрочем, хватает - и дёргает меня за ухо. За нос, обормот, тянет. Охуел, братан! А вот этого ты, Стасик, не ждал? Не зря ты, Стасик, меня опасаешься! Ха, знаю, что больно, но ведь терпимо? А вот щас невмоготу будет - да ладно, я ж не до конца. Во, бля! Точно!

- Сдурел, Илья! Ну, вот чего ты хватаешь?!

- Да не красней ты! - а чувствую, что сам краснею, перебрал, бля. - Это, Стас, я нечаянно, извини, Стаська. Больше не повторится.

- Да что ты, Илюшка, мы ж шутили! Я же... Грм-м... Это...

- Поехали, Стас, - тихо говорю я, а сам чуть ли не с головой ныряю в свой рюкзак, копошусь там деятельно.

Ох, ты ж и мудак, Логинов! Однозначно, бля! Тихон, ты сейчас на меня не смотри, мне самому...

А Стасик заводит свою лоханку - нашу, бля, - с первого раза! С полуоборота! Вот ведь сучье корыто! Ладно, я тебе под капот-то загляну!

- Во! Видал? Это тебе не по коробкам спичечным палить почём зря! Это, брат, сложное техническое устройство! Это тебе не руками там махать, ногами всякими. Ты, кстати, не особо радуйся. Смешно ему! Это вот ты щас такой вот тут. Сам знаешь, какой! А дома я чуть что, так сразу Улана позову! А вот тогда и увидишь!

Вот так. Как будто бы ничего и не было! Золото ты, Стас, что ж ты один-то до сих пор? А может... Оставь, Логинов! Это его личное дело. Да, а если он сам? Тогда что? Не знаю.

- Это ты, милай, не обольщайся! Собакой он мне угрожает! Погоди-ка, Стас, оставим пока твоего Улана. Это я уж как-нибудь... А вот как ты меня своей маме объяснишь? Так, спокойно, Стаська, перекрёсток этот нерегулируемый проедем, потом и ответишь. Не крути башкой! Зеркало, бля, нахуя тут? Стас, я от твоей езды поседею, на хер. А вот за белобрысого можно и по рогам! Пепельный, вот какой. Ха, согласен он! Ещё бы... Так что там насчёт твоей мамы?

- Ну, а что, Илья, мама тебе моя? Она у меня очень хорошая, уж ты не сомневайся.

- Если ты на неё похож, Стас, то я и не сомневаюсь. Но всё же? Там, перед битвой при Ивановке, пейзанам этим ты меня, помнится, своим братом представил? Я, право, польщён, это, право, такая честь, но ведь этот номер с твоей мамой у тебя не прокатит, смею тебя уверить, что нет. Это я говорю, если у тебя поселились на этот счёт хоть какие-то сомнения...

Стасик задумчиво смотрит на дорогу. Я не уверен, но, по-моему, ни хуя он там не видит! Я уже было примериваюсь ухватиться за руль в случае чего, да тут он оживает, возбуждённо чешет себе затылок - эх, прав я был насчёт отвёртки, - подмигивает мне, чуть, бля, не облизывается!

- А я ей всё расскажу! Блин, только в обморок не падай, кто ж меня материть будет? Не всё, конечно, Илюшка, я ж не идиот, да и не поверит она всему. Расскажу, как мы встретились, как ты помог мне с машиной, ну, привру чего-нибудь там. Про этих троих, понятно - ни гу-гу! Скажу (это вот самое главное), что совсем один ты, что старший брат у тебя умер, что ты не бедствуешь, в материальном смысле ты в полном порядке, да вот совсем один. Ну и вот. Поживёшь у меня, пока что-нибудь... Ну, пока не решится всё как-нибудь, не устроится пока. Ну, ясное дело, мама скажет, конечно, что кушать теперь мне надо будет готовить, нельзя же одними пельменями парнишку кормить, и т.д. и т.п.

- Послушай, Стас, - и я замолкаю на секунду. - Так, ладно, вдвоём как-нибудь.

- Теперь вот что, у нас по дороге сейчас какой-нибудь торговый центр будет? - продолжаю я. - Чтобы и шмотки, и жратва там?

- По дороге? Ну-у... - и этот обормот удивлённо начинает вертеть своей башкой по сторонам, похоже, соображает, где это он едет. - В "Зори Урала" заехать можно. Там ещё "Мост" дальше, он не достроен пока, но и туда можно.

- Я по недостроенным мостам привычки шастать не имею! Погоди, он что, не достроен и работает? Охуеть! Дальше.

- Дальше "Класс", но это надо на другую сторону, через трамвайную линию.

- Отпадает! Давай уж лучше в эти "Зори" твои... Да, "Зори Урала" - это так поэтично.

- Илюха, я... Не, ты глянь! А ты говоришь, что я плохо вожу! Видал самоубийцу?

- Это ж таксист, а они, Стаська, везде одинаковые. Кроме Японии.

- Ты и в Японии бывал?

- А я только там и бывал, и ещё вот в Италии один раз. Мы с Тишкой в Японии четыре раза были, это его любимая страна. Он говорил, что если где ещё и остались живые Боги, так это только там.

- Как это?

- Отъебись, Стаська, мы ж так не доедем с тобой нихуя! Потом расскажу, будет время.

- И сам ты пошёл, понял?! Да что ж это такое, в самом-то деле! Что ж ты со мной как с этим самым, как с каким-нибудь там...

- Как с другом, Стась, надеюсь, что как с другом.

Стас отчётливо сглатывает, от дороги не отрывается - вот это правильно. Так наши шансы всё-таки доехать до места значительно повышаются.

- Это... Приехали, Илюшка. Щас припаркуемся.

- Стась, ты на парковку не лезь. Видишь, там плюнуть некуда? Давай тут, на проспекте.

- А тут разве можно?

Я, скрипнув зубами, молча тычу пальцем в место, где именно ему надо остановиться. Блядь, и как только таким обормотам права выдают? Во, бля! Бордюр колесом зацепил.

Я роюсь в рюкзаке, перекладываю поближе второй бумажник. Стаська наблюдает за мной, но помалкивает. Чуть подумав, я достаю часы и надеваю их на руку.

- Какие часы у тебя классные! А, я знаю - такие хронографами называются, да?

- Продвинутый ты у меня, Стасик, охуеть... А ну, бля! Я те надуюсь! Ну, кончай, ну, Стаська. Посмотреть хочешь, а? Это мне Тихон подарил на день рождения. Правда, хорошие?

- Здорово! Да, хорошо, наверное, когда можно себе позволить такие подарки делать. Zenith, El Primero. Золотые, да?

- Золотые, да. День недели, число, месяц. 36000 колебаний - прикинь, автоматический механизм. Десятые доли секунды, три циферблата, а это видишь - фазы луны. Не знаю, Стас, чтобы было. Чтоб не пялились, потому и не ношу. А сейчас мне по хую, понял, ты ж со мной щас, понял?! Всё, пошли в "Зори" эти твои. Так, Стас, хватай кейс, я уже натаскался, а в "Феррари" нашей его нельзя оставить... Чего мнёшься-то?

- Да так... это... там же пистолет, Илька... и денег ещё куча, - ну-у, зашептал, конспиратор, бля!

- Стас! Ты меня не нервируй, блядь! Я, блядь, когда нервничаю, я тогда за себя не отвечаю! Хватай кейс, я сказал!

Ага, то-то - пулей из машины выпрыгнул... Тишка, я всё слышу, хорош ржать.

Полтора часа мы со Стасом шляемся по этим "Зорям", и это, бля, кайф! Я отрываюсь по полной! Капризничаю, ною, в полный голос комментирую качество товаров, ассортимент, планировку (лабиринт, бля) и интерьер торгового центра - катакомбы Римские, и те краше.

- Футболочки, дядь Стась!

Я загораюсь энтузиазмом, тут же суетливо начинаю пересчитывать, чего там у меня в кошельке. Охраннику на ногу наступаю. Кайф, бля! А бедный Стаська только пыхтит, краснеет, злится, потеет. Шипит на меня сквозь зубы. Тихонечко извиняется за меня перед продавцами. Да, бля - кайф! С Тихоном так не поотрываешься, чревато это было. А ведь и тогда я случая не упускал! Да... Сейчас всё по-другому, но ничуть не хуже. И Стаська ведь понимает, что я дурака валяю, но всё равно злится. Бля, какой это кайф, когда с тобой человек, который тебя понимает, а то, что он злится, но терпит, - так это ещё больший кайф!

В продуктовом крыле "Зорей" я ускоряю темп до предела - Стаськиного, понятно, предела. Я теперь голодный волчонок, как я тебе такой, Стасик?

- Мидии! Копчёненькие, дядь Стась! Ой, девушка, а что это вы такое красивенькое на полку положили?

Цапаю всё подряд, с надрывом вздыхаю, с сожалением выкладываю что-то назад, начинаю на пальцах чего-то такое прикидывать, с сомнением изучаю этикетку на двухлитровой бутылке с водкой.

- Не знаю, не знаю, дядь Стась, да ну её, палёнка, кажись.

Полностью деморализованный Стаська даже не вякает, когда я напоследок украшаю невъебенную гору продуктов в тележке бутылкой шампанского.

- Илья, - когда мы выходим на улицу, запыхавшийся Стасик решает, наконец, высказаться. - Чтобы я! Хоть раз ещё! Да ни в жизнь! Это ж! А? И как только тебя твой Тихон терпел?

- А он меня не терпел, Стасик, он меня любил. А вот ты меня терпишь, и это тоже уже кое-что.

Этот обормот сразу затыкается, начинает что-то там напряжённо соображать, краснеет, потеет и т.д. и т.п. по стандартной схеме. Я улыбаюсь. Я им любуюсь.

Мы подходим к машине, я указываю Стаське, как и чего куда лучше уложить - помогать и не думаю, разумеется, и не хуй там себе бубукать под нос!

- А вот если ты шампанское кокнешь об домкрат свой... И собака не спасёт, вот чего! В салон, куда ж ещё?!

- Сам ты обормот, Илья! Матерится! Я тебя в последний раз!

- Это же часть великого русского языка! Пушкин тоже матерился, если хочешь знать!

- Так то Пушкин, а ты не смей, Илья.

- Стас, будешь так дверью хлопать, отвалится, на хуй! Ни хуя мне не жалко, мне дуть будет просто... Это вот и есть легендарный "Мост"? Мда, это вам не Корбюзье, бля... А вот знаю! Да, начитанный! Меня Тишка читать приучил.

- Как это приучил, Илюшка? Заставлял, что ли?

- Дурак ты, Стасик, и обормот. Мог, конечно, и заставить. Это вот если терпишь, то можно заставлять, нервы там трепать можно. До поры. А если любишь, - можно только приучить и приручить. "Приручить" - читал про Лиса? Молодец. Это хорошо, что ты молчишь, Стаська, ты вообще всегда очень правильно молчишь. Вот. Приучил, значит, меня Тихон читать по-своему: он, зараза, от меня книжки стал прятать. С первого дня, понял? Демонстративно. А я ж уличный, бля: если прячут, значит, заебачее чо-то! Сперва "Незнайка" там, Успенский, Григорий Остер - знаешь? Да, "Советы". Вот, а он видит, что меня цепануло, так сразу же запирать стал. Замочки сначала, потом посложнее замки пошли, и книжки пошли посерьёзней. А чтобы не скучно мне было, чтобы не остыл я, однажды Шарпа подсунул, зараза, про Уилта! Как он там с резиновой куклой кувыркался, и про мясников, и как он ментам впарил, будто трупы на бойне разделал, - не читал? Охуеть, Стаська, я чуть кони не двинул, так ржал!

Потом в Японию в первый раз собрались мы с Тихоном, а он и говорит, мол, я, Ложка, тебя возьму, разумеется, но ты уж меня там краснеть не заставляй, говорит, там же все английский знают, ты уж хоть немного поучи, Ложка, не ставь ты меня в неловкое положение, ради всех Богов, говорит, хоть основные фразы выучи. Ну, а после Японии я уж и сам за язык взялся плотно, потом история пошла - это мне вообще по кайфу! А вот когда Куликовская битва была, правда не помню. Тут вообще он мне репетиторов нанимать стал. А однажды я книгу нашёл в инете - Мери Рено, "Персидский отрок"... Да ты не грузись, Стаська, ты не знаешь, что за сайт, это не Машкова сайт, это такой специальный. Ну, в общем, не важно. Вот, и как я её до середины лишь дочитал, так сразу же и Тихону ткнул. Он тоже. Вслух читали, вместе. Он-то ничего, он же без нервов, хмурился, бля, только, а я плакал, бля, ему в плечо. И сразу всё, что мог про Александра достать, всё прочитал, Плутарха даже, прикинь, и Курция даже, хоть он и долбоёб.

И совсем мне сейчас плакать неохота, ну, совсем ни хуя! Рассказываю я всё это Стаське, улыбаюсь, смотрю на него, как он в затылке чешет, как рот открывает (заслушался), как губами шевелит, и... Нет, не сравниваю я его с Тихоном, куда там, на хуй! И с собой я его не сравниваю, однозначно. И всё же что-то между нами тремя есть, такое что-то... Неуловимое.

- Да-а, Илька, - выдыхает Стаська. - Да! Я... Ты только не думай, Илюша, ну, что я там... Я другой, наверно. Не знаю. В общем, я завидую! Тебе. Тихону. Даже не знаю, кому больше. Теперь вот ты молчишь.

- Да что ж я могу сказать-то! Ты чо, Стаська, я ж... А Тиша, он вообще умер!

- Ой, не знаю, Илька. Может быть, лучше вот так вот умереть - ради кого-то, чем жить, как живёт какой-нибудь там... Да нет, не думай, я не о себе. Понимаешь?

Киваю. Молчу. Стаська молчит. Тихон молчит, где бы он ни был. Слова, слова...

- Мама, поворот проскочили мы с тобой! Блин, вот же дом-то!

- Ни хуя себе! Мы! Ты же рулишь, обормот! Мы... Ладно, мы. Если ты хочешь, Стаська, то ладно, теперь" мы".

- Это... Чёрт с ним, здесь вот повернём... Хочу, Илька.

- Да тебе здесь ни в жизнь не вписаться! Обормот. Хочешь - значит, теперь "мы".

- Значит, "мы".

Слова, слова... Как они нужны, и какие они лишние! Итак, слова:

- Хокку такая: с отроком жил самурай. Вновь отрок один.

- Это ты сочинил, я понял. Научи, Илька, я правда, не знаю, как получится у меня.

- Я тебя научу, Стаська. Если ты смог мне от сердца открытую ладонь протянуть, то получится.

- Да. А это подъезд наш.

- Это я понял. Дебил бы догадался. Стоим тут три часа, стишки читаем. Впечатляет! Хотя, бля, не Палаццо Дожей, куда как нет. А так, бля, впечатляет. Яркий образчик позднесоветского архитектурного стиля периода застоя... А дай-ка я это запечатлею для внуков, где мобила моя?

- Я не могу больше! И хамит, и хамит! Интеллектуал юно-пистолетный... Тебя Тихон не порол? Зря. Ты куда? А пакеты кто таскать будет? Что, опять я? Мама...

Мы (всё ж таки мы, бля, не отвертелся я) затаскиваем пакеты, мои вещи, какую-то Стаськину сумку в подъезд, едем на лифте:

- На девятый жми, Илька, на последний, - и как-то спокойно мне, даже с Тишей так не было, с ним я никогда, никого и ничего не боялся, на второй же день перестал бояться, но и покоя я с ним не узнал.

- Приехали, Илька. Вот тут и будем жить. Сколько захочешь, ладно? Однокомнатная у меня, но, думаю, разместимся... Ёлки, ну, неужели же пакет трудно подержать, мне ж ключи достать надо!

- Блядь, ну, неужели же пакет трудно на пол поставить, мне ж пакет этот ёбаный в зубы только.

- У-у-у! Ты ночью крепко спишь? Попробовать тебя ночью, что ли, по башке треснуть?!

- Дилетант! Разве можно о таком заранее? Кто предупреждён, тот вооружён! Я волыну под подушку суну, учти... Стой! Ты вперёд иди, Стасичка, ладненько? Давай мне пакетик, тебе же неудобно, тяжело ж тебе, чо ж ты столько схватил-то.

Стаська замирает, с подозрением смотрит на меня, а я сама кротость, смущаюсь, глазки отвожу, и до него доходит, бля.

- Илька, ты собак боишься! Ух, ты!

- Опасаюсь, - вот же блядство, вычислил меня, обормот! - Вот ты лучше щас не улыбайся, лучше ты щас помолчи. Я тебя предупреждаю: я, блядь, не только стреляю и дерусь, я, блядь, знаешь, как орать-визжать могу? Я, блядь, тебя предупреждаю.

- Мама! - Стаська старается не смеяться, кусает губы и торопится меня успокоить. - Илька, самурай, да ты не боись, мой Улан, знаешь, какой? Дрессированный, умница, медалей куча у него.

- И перед сном он тебе "доброй ночи" желает, - я грустно наблюдаю за тем, как Стаська, зажав под мышкой пакет, открывает дверь.

Самурай... Эх, Стасик, Стасик, так меня Тишка звал, когда бесились мы... Бля, а собака-то голодная у него поди! Дверь открыта, Стас заходит в квартиру, я, как и положено в таком разе, размышляю о скоротечности нашей жизни - это, как его, мотылёк над лампой, о бренности всего сущего вообще, о карме там... Блядь, сервелат у Стаськи в пакете - век живи, Логинов, век учись. Чего там, надо идти!

- Да ты войдёшь, наконец?! Улан, дай ты пройти человеку! Илька, Илька, ты чего? Это ж он знакомится. Подумаешь, понюхали его... И ничего не огромный! Нормальный. Фу! Мама, там же колбаса! Ты что?! Колбасы ему, как же! Смотри, Илька, как он умеет: сидеть, Улан. Хорошо! Дай лапу. Дай! Пожми, Илюшка. Вот, Илья, это Улан, Улан, это Илья. Улан, голос! Илья, блин! Ты чего кейс роняешь, там же ноутбук у тебя!

- Я... Ты... Ещё раз если только! Я, бля, не родил чуть! Во рожа-то довольная - испугал, понимаешь. А красивый он... Не, я попозже, ладно, потом. Сам ты! Ладно, поглажу... Улан, у тебя хозяин обормот, да? Повёлся, колбаски собачке пожалел, мы его с тобой самого пищевые отходы жрать заставим, пускай, понимаешь! Стаська, знаешь, это гадство: кого-нибудь отходами кормить, блядь. Я при Улане материться не буду! Честно. Но вот если я из-за тебя, обормота, ноутбук грохнул...

- Проверь, в комнате проверь, а я пока в холодильник всё сложу.

- Да шучу я, Стас, он же так, чуть-чуть, не с девятого ж этажа.

- Тогда помогай! Тапочки, Илюшка, вот.

- Я босиком. Здесь туалет, да? Ага, и ванная тут же у тебя. Стас, это чего тут?

- Ёлки, Илька, я ж забыл сказать: ремонт тут у меня.

- Да не суетись ты! Мне эта Ё... коробка не мешает, не промахнусь, Ё...

- Там кафель. Ладно, ты давай тут, а я... Что ещё за "Ё" такое?

- Аббревиатура. Расшифровать?

- Не стоит. Кажется, догадываюсь.

- Точно. Е... и Ё... - ну, это, в общем-то, одно и тоже. Так, что там ещё: Б., П., Х. М-м, всё, что ли? F - это по-английски, Б. на Х.

- Илька, я не Тихон. Он, похоже, великий педагог был, а я...

- А ты обормот, Б.! Ты мне поссать дашь? Помочиться, Ё. и Б.! И не хлопай дверью, Б. и Ё., говорили тебе уже!

Посмеиваясь, я мою руки. Стаська, я ж тебя приручаю, ты уж потерпи. А меня и приручать не надо, Стаська, я, кажись, того, и сам не против, Б.

Я осторожненько протискиваюсь мимо сидящего в дверях на кухне Улана (не огромный, бля, как же!) и смотрю на обормота. Стасик стоит перед столом и, разумеется, растерянно чешет в затылке.

- Илюшка, ну зачем ты столько накупил? Нам же не слопать всё это, даже втроём не слопать!

Я оглядываюсь на Улана, прикидываю его возможности. Ну да, ну да, ты мне, Стасик, лапшу-то не того, не надо, Б! Как бы нам, Стасик, самим хоть по кусочку урвать, Ё. Так, это ладно. Я молча оттесняю Стаську от стола, опираюсь на него, на стол, ладонями и, вытянув шею, выглядываю в окно. Футболку я в ванной скинул, волосы растрепал - нормально. Так, теперь на одну ногу вес перенеси, Логинов, вторую чуть в сторону - изящней, без наигрыша, бля, - так, плечами пожми. Чуть прогнись, попку... Засопел, обормот. Красный, наверное. Хм, Стасик, я так даже Тихона в краску вгонял - на людях, правда, а уж он-то! Ладно, хорош, хватит пока с тебя. Я те, Стаська, перед сном такое представление устрою, что если ты после этого заснёшь, то я тогда с Уланом из одной миски есть буду!

- А это Урал? И что, здесь, что ли, Чапай потонул? И на Х. ты эту выставку на столе устроил? Инсталлятор, Б! Давай в холодильник всё. Шампанское я сам. Его на пяток минуток в морозилку надо, а потом уже в холодильник.

- Ты куда сам-то?

- Щас.

Так. Это, значит, будет у нас комната. Спальня, кабинет, гостиная - три в одном. Очень прилично, жаль только, что балкон маловат, даже раскладушку туда не воткнёшь, и хламу какого-то тут... Ага, комп. Ну, его пока не включишь, не скажешь... С виду-то очень даже, и моник ЖКИ, девятнашка, Acer. Ого, а это серьёзно! Сканер - похоже, что профи какой-то, HP, и принтер, лазерник, тоже "Хьюлет". Чо-то я модема внешнего не наблюдаю, интеграшка, похоже, бе-е.

- Стас! - ору я.

Во, бля, вдвоём несутся! Кавалерия, бля! Б., то есть.

- Ты чего?

- У тебя модем встроенный, Стаська?

- У меня выделёнка, Илька. Ты чего орал-то?

- Я того и орал-то. Свободен, на Х... Не подходи! Я тебя по-хорошему! Стаська, я ж собак боюсь! А ну! Ой! Блядь! Сука! Стаська, он рычит! Не открою! Не выйду! Отъ-е-бись! На балконе жить буду, Б! Предупреждал меня Тихон... О том, Б. и Ё! Волыну при себе чтобы держал, Ё. и Б! Точно не укусит? А не П? Не пиздишь, говорю? Стаська, Б! Я щас спрыгну, на Х!

- Да не укусит он тебя! Ну, видишь? Это ж он у меня всегда рычит, когда играет, только ты не говори никому, а то...

- Во-первых, я не болтун, Б! Во-вторых, некому мне тут у вас говорить. В-третьих... А почему не говорить-то, Ё. и Б?

- Да так. Илька, кончай ты с этими своими "Б" и "П"! Лучше уж как раньше.

- Лучше?

- Да не цепляйся ты к словам!

- Слова, слова. Слова - это, Стась...

- Чего?

- Того. Ладно, я, как раньше, бля... Да ты не шугайся, я потихоньку. Помаленьку, бля.

- Ты кушать хочешь?

- Стаська, я ж в "Зорях" два сникерса сожрал! А ты хочешь?

- Пока нет. Илька, скажи, а ты с Тихоном, тоже вот так вот?

- Вот как вот?

- Матерился, дурачился... Интеллектом блистал?

- Интеллектом - нет. Не впротык было. Стаська, блядь, мне и с тобой не впротык, я ж через силу! Дурачился - да. Матерился - нет. То есть, сначала - да, а потом - нет.

- А почему перестал?

Так. Стаська усаживается на диван, рот, разумеется, приоткрыл, ждёт. Ладно, что ж. Я усаживаюсь на пол, Улан грохается мослами рядом. А что, мне нравится, спокойно...

- Как тебе, Стаська, объяснить? - я задумчиво глажу глянцевый чёрный бок Улана. - Тут всё по порядку надо.

- Давай по порядку, Илюшка.

- Хм. Ладно. Я ж с улицы. Он меня в таком... таком месте нашёл... Бля, Стас, вот про это я не буду! Спасибо. Ну, выкупил он меня, к себе взял, отмыл, то, сё. Шмоток купил, я таких и не видал сроду, я ж с интерната, да и улица потом. На компьютер показывает - твой, говорит. Я вижу, не бьёт, весёлый, рассказывает всё, в постель не тащит. На второй же день в парк меня повёл, а там какие-то раклы чего-то на него быканули - ха, Стаська, веришь, их тогда тоже трое было, бля буду! Ладно. Вот, посмотрел я так это на него - да, думаю! И ничего он мне не говорит, не требует с меня, как будто так и надо. Ладно. Дальше он меня расспросил, что и как, а я всё-всё ему рассказал, Стас, как тебе сегодня. Он мне говорит: "Ложка, всё. Всё забудь, не было ничего. Ты со мной теперь". И я сразу ему поверил, Стас. Он же... Говорю же, его знать надо было! А он меня на машине учить начал. И сразу же за руль, а я, чукча, бампер об пенёк какой-то помял! Я реву, а он ржёт, и я, Стас, вижу, что ему, в натуре, по приколу это: ну, и бампер, и... Потом он обнял меня, на своё место перетащил, сам за руль, и об дерево! Спецом, бля. Матерился! Это же я с тобой, Стаська, дурака валяю, ты ж понимаешь? Ну, вот. А тогда это мой язык был, я другого языка тогда не знал, ты бы слышал! Через пару недель, что ли, да не важно, я к нему в постель сам полез, а он... В одеяло меня завернул поплотнее, под бок к себе сунул, и ничего больше. В лес повёз, озеро там... Про это я тоже не буду, как я ему... А он... Тут я и сорвался. Я ему ору: "Хули тебе от меня тогда надо?! Блядь, не мучь ты меня, убей, блядь, лучше! На хуй мне твоя доброта!" А он пушку достаёт! Я ж не знал тогда ещё ничего, Стас, кто он! Вот. "Щас, говорит - не говорит, орёт тоже! - щас, Ложка, я тебя убью, если ты этого хочешь, а потом сам застрелюсь! Хочешь?!" И я поверил ему, Стаська, я так в жизни не боялся, даже когда меня в интернате в первый раз... Да ничо, Стас, нормально, я в порядке. Смотри-ка, Улан наш дрыхнет. Вот... Я ему на шею прыгнул, по башке его луплю, ору чего-то. Он ствол бросил, мы в траву повалились, и... Тогда, Стаська, это мой выбор был, первый раз в жизни мой выбор, добиваться, бля, пришлось, как Багой Александра добивался. Я выбрал, а не меня. А потом он говорит: "Не матерись при мне больше, Ложка, я тебя прошу", - и я перестал. Хотя иногда... Ещё как! Но это вот как щас с тобой, подразнить чтобы. А он перестал меня терпеть, он меня любить стал... Ой, Стас, зря я тебе это всё рассказываю, тебе ж противно, наверное, это всё.

- Илюша, это... А почему он так тебя называл - "Ложка"?

- А-а, это просто. Моя фамилия Логинов. Отсюда и Ложка. Ещё в интернате меня так звали, а потом нет, потом по другому. Знаешь как? Отсоска! Понял?! Ещё там как-то, не помню, как кому нравилось. Вспомнить?! Стас?! Вспомнить?!

Стаса, как ветром, сдувает с дивана, Улан тоже вскакивает. Стаська ко мне на пол и чуть не ревёт, бля! А у меня глаза сухие, как Сахара, и в душе тоже сухо.

- Я не Тихон, Илька! Я даже против тебя сопляк! Но если! Хоть кто-нибудь! На тебя! Хоть слово! Убью, на хуй! Любого, блядь!

- Пусти, Стаська. Пусти. Смотри-ка, вцепился, синяк теперь останется. Да, Стаська. Это мне с матюгами завязывать, по ходу, надо, это, похоже, заразное, так ты у меня совсем испортишься, убить вот грозишься, бля, так у меня ж один ствол токо, контейнер токо через неделю будет... Ой!

- Ка-какой ещё там... Ты зачем в Магнитку приехал, Илья Логинов?

И я торопливо, давая петуха, забыв про всё (я ж совсем пацан, снова, впервые за хуй его знает сколько лет), чуть ли не ору ему:

- Стаська, ты чо, дурак? Кончено со старым, пиздец! Контейнер с моей хаты. Оказывается, Тиша её - ну, вторую - на меня оформил, она в ебенях, в Бирюлёво, да ещё и от метро пилить, а Тишкина на Пушкинской, а та далеко, две комнаты. Тишка говорил, что так лучше, от центра дальше, спокойней... Стаська, ты чо подумал-то?! Ни хуя себе! А хату эту Гулия (ну, адвокат Тишин, ну, Борис Шалвович) сдавать будет, ну, пока она мне не понадобится. Он - ну, Шалвович, дядь Боря, - мой опекун по суду, понял, я просто не хочу с ним, понял! А его никто и не спрашивал, для него мы с Тихоном боги, мы же дядь Борю с такого хуя сняли! Ну, я всё палево с хаты Бирюлёвской и отослал сюда. Понял, обормот? Почему сюда? Тихон отдыхал у вас тут как-то зимой, на горнолыжке какой-то известной. Да, вроде бы Абзаково. Он любил это, а мне-то лыжи эти не в тему. Понравилось ему охуенно, милый город, говорит, ни большой, ни маленький, самое то. И упакованный. Не Москва, ясен перец, но сойдёт, и люди нормальные. Для пацана самое то. Мы после того, говорит, как ты, Ложка, из Италии приедешь, туда рванём, в школу, говорит, надо, хорош дурью нам, Ложка, маяться. Я после всего думаю: поеду, обживусь, раз Тиша так хотел...

Палево? А, ну да, два ствола там едут, пистолеты и винтарь ещё, McMillan, сигнатурный. Да ни зачем! Пистолеты скинем, на хуй! В Урале потопим, как Чапая, бля, но винтовку, вот как хочешь, а я себе оставлю! Её ж Тиша под меня заказывал, это ж память, да и вообще - 300 Phoenix калибр, редкость, бля, вайлдкэтер настоящий, такую только заказать можно. Там, в контейнере, ещё мечи едут, Тихон в них деньги вкладывал, и для души тоже, понял? Даже полный дайсё есть вместе с тати, понял? Шестнадцатый век, бля, ему ж цены... Цуб девять штук! Ну, это такие штуки от мечей, ну, гарды - увидишь, короче. Один вакидзаси новодельный, Като Канефуса, понял? Мы к нему в Секи специально ездили, он у самого Теиичи учился, понял? Еле продал, бля, не хотел, барсук. "Запись, господа, для вас это дорого, загляните в магазин сувениров, спасибо, господа, пожалуйста, господа, со всем уважением к вам..." Кланяется, вежливый, толстый. Барсук. На мне сломался. Я, как увидал, что Тихон чуть не плачет от обиды - это Тихон-то! - так я на Като с кулаками, а он смеётся и продал...

А этот обормот катается по полу, ржёт, Улан вокруг прыгает, тявкает (конь, а не собака), я злюсь, Стаську треснуть боюсь, бля, Улан ведь тут скачет - конь ведь, бля, а не собака!

- Скотина! Обормот! Пошёл ты! Ни хуя больше рассказывать тебе не буду! С Уланом своим...

Я снова убегаю на балкон. Блядь, я что, обиделся? Ни хуя себе!

- Илюшка, как здорово!

- Чо надо? Иди к чёрту.

- К чёрту? Это что-то новенькое.

- Могу и по старенькому, бля. Ржёт, понимаешь.

- Я как представил себе, как ты на японца этого... А тот с мечом. Всё-всё, не буду! Да. Здорово ты Тихона любил, да?

- А что, можно не здорово? Как умел, так и любил.

- Ну да, ну да. Это я, дурак, чего-то... Спросил тоже, идиот.

- Ну, спросил, и спросил, от меня не убудет. Обормот.

- Есть такое дело, Илька, обормот я. Тихон в твоём сердце, наверное, всё место занял, да?

Я кошусь на Стаську. Он на меня не смотрит, он вниз, во двор смотрит, но ни хуя он там не видит, потому что ждёт, что я ему отвечу, и смотрит он в себя. И я тоже смотрю в себя, и в Тихона тоже я смотрю, ведь нас сейчас на балконе трое. Наконец, я отталкиваюсь от перил, поворачиваюсь к Стаське, он поворачивается ко мне, глаза в глаза (бля, какие они у него всё-таки синие!), и я говорю:

- Когда меня Тиша взял, у меня сердце было, как изюминка сушёная. Сморщенное. А сейчас... Оно у меня, Стаська, сейчас большое, может, даже такое же большое, как у Тихона или вот как у тебя, а у тебя сердце очень большое - это мне видно. Я, Стаська, знаю это. И моё сердце... в нём есть место, Стаська, есть. Только я тебя туда не пущу, обормот, пока ты солидол этот блядский с себя не смоешь!

Я удираю на кухню. Ну, вот. Сказано. Слова, слова... Ага, в ванную попёрся! Я хлопаю себя по голому плечу - муха! Голому? Так, Логинов, всё. Живо одеваться, всё, бля! И никаких там представлений перед сном! Совратитель, бля. Как там Стаська сказал - юно-пистолетный! Он же к тебе, а ты... Блядь, шампанское же переложить надо! Вот пусть сам и решает... А может, ему это на хуй не надо? Не, я сам ему нужен - это и Улану вон ясно, но, может, я ему в постели не нужен. А он мне? Ой-ёй-ёй! Как оно всё будет-то?

- Ты что там, потонул? Стаська, бля, Улан за мной по пятам ходит, у меня мурашки, бля.

- Илька, я не пойму: как ты с такими нервишками такой специфической деятельностью занимался?

- Нормально я занимался, если хочешь знать, никто не жаловался! Ха, это, бля, затруднительно было бы - жаловаться, с пулей-то в... Так, хорош, пошли, показ мод с тобой устроим!

- Какой ещё там показ?

- Такой ещё там показ! Футболки мерить айда, шорты. Джинсы я уже в "Зорях" померил. Так, что там ещё? Ну, плавки, там, трусы - это уж фигушки, это только за эксклюзивную плату, да и то, я ещё подумаю, бля. Во! Носки! Это я тебе покажу, это, Стаська, ты, бля, сподобишься! Ржёт. Кавалерист, бля! И Улан тоже. Бля, Стаська, ну чего он мне в спину дышит? Улан! Чтоб тебе корейский ресторан приснился! Поминальный ужин, бля... Стас! Улан, у тебя хозяин рехнулся, что делать-то будем? Стас, я тебя предупреждал, бля? Нервишки ведь у меня, сам заметил! Кстати, нервишки - это даже неплохо было иногда. По кочану! На, вот эту померяй.

- Зачем? Я-то тут при чём?

- Стаська, ты дурачок от рождения? - улыбка сочувствия кривит мои чётко очерченные губы. - Ты что же, думаешь, я семь футболок себе одному накупил, что ли? По одной на день недели? Блядь! Стас! Ну, Стасичка, ну, пожалуйста, а я тебе пострелять дам... Может быть.

- Да? Врёшь ведь, Илька!

- Ну отчего же сразу врёшь? Отчего, Улан, в людях столько недоверия? Столько чёрствости по отношению к близким? Мы ведь близкие, Улан, ты ж меня не съешь? Улан, пищевые отходы вкуснее! Сто пудов - это я тебе как специалист говорю... по отходам. Я, Стаська, с отходами дело плотно имел, знаешь ли. И не только с пищевыми, хотя и это было, и с человеческими тоже... Стас, я серьёзно за тебя волнуюсь: у тебя, часом, не педикулёз?

- Чего?

- Того! Хорош в затылке чесать! Бери футболку, сказал, блядь!

- Давай! Орёт, ёлки, и орёт... А ничего, да, Илька?

- Нет, не да, Илька. Снимай, эту вот возьми.

- А эта-то чего тебе не нравится?

- Надпись мне не в тему: "HEY, FOLLOW ME, HONEY!" У меня литературный вкус на японской поэзии сформирован и ещё на "Незнайке", а вот это вот "Follow me" есть блядство завуалированное, и ни хуя больше. Рот закрой, мух тут у тебя!

- Вкус у него! Давай другую. А купил зачем тогда?

- Немотивированно! Я ж мелкота, у меня с мотивацией того. Нравится она мне, сам носить буду. Во, эта покатит!

- Жёлтая! Мне не нравится... Илька, ты чего это нож достал?

- Порежу щас её на тряпки, бля!

- Ты отморозок, Логинов, тебе это Тихон не говорил? На тряпки! Как он только с таким психом связался? А дай ножик посмотреть, а? Илюшенька!

Поломавшись, покривлявшись (а как же!), я хмуро (злюсь я, понятно?! да-а, а чо он!) сую Стаське "Ладью" - сложенную, ясен перец, - пусть помучается, обормот, а я похихикаю (про себя, бля), от души похихикаю...

- Увесистая штука!

- Полтораста грамм, - говорю я угрюмо. - В кулак зажмёшь, как кастет, бля.

- Да. А это... Как тут... Блин, Илька, как открыть-то?

- А ты в затылке почеши, она и раскроется.

- Ну, кончай, скажи, как тут это, а?

- Это тебе тут не это! Дай. Смотри, флажок щас на предохранении, большим пальцем ты его вниз, пальцы осторожно, не задеть чтобы, жмёшь - и...

Клац! Глухо, жёстко, по-оружейному, металлически. Опять, бля, рот раскрыл.

- А ты как думал? И флажок снова назад, наверх. Теперь это фиксатор, понял?

- Воще! А сложить? Ага, ага! Значит снова вниз, снова нажать, и сложить. И снова флажок вверх, на предохранение. Как-то замысловато, Илька.

- Да ни хуя, Стаська! Не сложнее, чем с пистолетом. А надёжность - супер! Круче и надёжней, чем даже этот блоклайн примитивный, там на пластину хуйня какая-нибудь попадёт, и пиздец! И тут удобней, фиксатор прямо под большим пальцем. Их знаешь как за бугром хватают - как пирожки, бля! На "Маузер" ведь похоже, на винтовку, там такой же предохранитель флажковый... Ну-у, понеслось, дорвался! Хорош, Стас, дай сюда.

- Да, классная штучка. Слушай, Илья, а за него не того? Менты, в смысле?

- Ха, так в том-то и фишка, что он не лицензируется, прикинь, Стаська! Ну, доебаться эти уроды могут, конечно, но надо тогда требовать составления протокола, полной описи ножа, замера клинка там. Меньше ста миллиметров - всё пучком, всё по закону! И сосёте вы...

Стаська смотрит на меня - бля, достал! - открыв рот, с уважением смотрит. На ножик смотрит как-то так... Блядь, пацан пацаном!

- Знаешь что, Стасик? Держи-ка. Держи, сказал! Он твой.

- Как же так, Илька?

- Так же так, Стаська. Не тронь затылок свой! У-у, Б! Б., Х., П. и снова сто раз Б!

- Спасибо, Илья! Это... Б., в натуре! Спасибо, братан, Ё. П... В смысле, копец!

Амида Буда и все бодхисатвы! Я что, влюбился? И ты так же думаешь, Тихон?

- Спасибо он мне говорит! А ты знаешь, что "спасибо" на хлеб не намажешь? Жрать я хочу. Или не хочу я жрать? А, Улан?

- Так что ж ты! Молчит он, понимаешь! Щас, Илька, мигом! Блин, я ж хотел Улана вывести, и машину на стоянку заодно...

- Ну, так давай, чеши! Потерплю. Я ж не знаю, хочу я жрать или не хочу я жрать. Только недолго, Стаська, скоро я точно захочу. И это правильно: сначала машину, а потом шампанское, ты ж и так, бля, за рулём социально опасен.

- Несправедливо это, Илья! Где ж поводок-то? Несправедливо и не по-доброму. Слышь, а то давай со мной, мы по-быстрому, а?

Пойти, что ли? Нет.

- Ни хуя ты не угадал, Стаська! Я, пока ты там то да сё, я в ванную пойду. Да пиздуй ты уже! Сам я разберусь, что и как, и где, и чего...

Пока Стаськи с Уланом нет, я быстренько ополаскиваюсь. Думаю... Нет, не буду я в себе копаться! Прав был Тихон: сердцем решать надо. Оно ж теперь у меня не сморщенное. Как там всё будет, так, значит, и должно быть. Но Стаську я не отпущу! Хоть, бля, и без постели, но вместе. Это, в конце концов, не главное. Ну да, хорошо это, заебись это, вершина это... Бля, как же тогда? Всё, сказал! Карма.

Вернёмся, однако, к увлекательному процессу познания окружающего мира. Я продолжаю осматривать комнату. Так, телек. Филиппок - сойдёт, хоть и старенький. А! Дивидишка. "БиБиКей" - Китай! Бе-е... А где диски-то? Бля, конспиратор хуев, куда он диски-то заховал? Логинов! Кончай шариться, сам покажет. Ух ты! Мда, интересное дизайнерское решение! Как у него книжные полки открываются? Сам, что ли, придумал? Так. Снова бе-е. Фантастика голимая. Не моя тема. А это чего? Тэ-экс! Это уже интересно. В.Б. Шавров. "История конструкций самолётов в СССР до 1938г.". Ё! Тиша! Это ж мы с тобой дилетанты! Вот с чем к клиентам ходить! Бля, такая даже если просто на ногу упадёт...

Я, зажав том Шаврова под мышкой, смотрю дальше. Тоже ничего себе. Какие-то Ричардс и Сондерс. "Королевские ВВС во Второй Мировой". Бля! Да у него тут, на этой стороне, всё про самолёты. "Боевые самолёты Люфтваффе"... Стас, ты вырос в моих глазах до высот неимоверных! Бля, и каких только нет! Чо-то я про японцев не наблюдаю. Во, во, во! Хорикоши Дзиро, "Зеро атакуют". Бараны, бля, Хорикоси ведь надо, не говорят японцы "ши"! Как и "л" - ха, меня Ирия звали... Всё, бля, наши на американцев равняются. Что ж, вот это я почитаю, пожалуй! Да, интересно, Станислав Сергеевич. Да где ж он шляется? Сам сказал, что недолго, а сам...

Бросив книжки на диван, я выхожу на балкон. Да... А чо "да"? Ну, понятно, что не Венеция, и чо? Чисто. Бордюры вон побелены даже. Зелени много. Я смотрю вперёд. А вот это и впрямь впечатляет! За пятиэтажкой просматривается зеркало реки, дальше виднеются горы на другом берегу Урала, ну, горы - это я льщу, пригорки, но впечатляет, бля. Так... А там школа, по ходу. Не будем о грустном. Коробка хоккейная во дворе, пацаны мячик там гоняют - ясное дело, лето. Хм, так, так. Мячик - это...

Во, появились! Стас ведёт Улана. Нахуй! Это Улан ведёт моего обормота. Ну, вот и куда он башку задрал? На меня смотрит, куда ж ещё. Я приставляю большие пальцы к вискам, машу ладонями - понял, ты кто? Ё! Он же щас на мужика натолкнётся! Пронесло - мужик-то не слепой, хвала Амиде Буде. Всё, в подъезд зашли, у-уф!

Я прыгаю на диван, усаживаюсь по-турецки, кладу перед собой - бля, тяжеленная! - книгу Шаврова этого и горестно подпираю подбородок кулаком: ну, Логинов, ты... Слов нету. Полистаем.

Явились! Щас я тебя, Стасик... Бля, Улан, ты точно конь, а не собака. Галопом к миске с водой - он пешком-то ходит?

- Илька, а я червонец нашёл! На стоянке. Мама, это ж Шавров! Илька, это ж очень специальная вещь. Вон, альбом бы взял какой-нибудь. Дональда, что ли, взял бы. Скучно ведь тебе будет.

- Ни хуя скучно ведь мне не будет! Послушай вот... Толкиен, бля, Стивен Кинг - однозначно! Где это я? Ага: "Самолёты И.И. Стеглау. Иван Иванович Стеглау, уроженец Прибалтики, был владельцем - м-м, песня! - технической конторы - конторы, Стась! - по водопроводу и канализации в Петербурге". Опа. No comments! Я... Погодь, дальше! "В 1911 г., заинтересовавшись авиацией - Тихона бы на него! - он построил самолёт, за которым последовали два других (рис.46 а, б, в. Табл.4)". Иде это тута? Ну-кася. Ё! Б, П, и Ё! И ещё Х! Чуть про Х. не забыл! Забудешь тут, это ж... Это самолёты?! Стаська, глянь. Хули тут нормального?! По ходу, он их, Стеглау этот канализационный, из неликвидных унитазов бацал. Мне рисуется печальная картина зари отечественной авиации. То-то они, бля, как горох, сыпятся щас! Вот откуда ноги-то...

Стаська хватает меня за загривок, сам ржёт - кавалерист, - к дивану пригибает, а я и не сопротивляюсь. Только когда уж совсем низко моя голова пригибается, я валюсь на бок и ржу! Вот это я и с Тишей обожал - бесится вот так вот! Только у нас тогда поводы другие были.

- Стаська! Зря стараешься! Я щекотки не боюсь! А... А тебя вот щас проверим! Ага!

Стаська аж, как помидор, красный, пузыри пускает, говорить не может, даже фирменное это его "бу-бу-бу" не получается! Из последних сил он хватает меня за шею. Я валюсь на него, и мы оба замираем. Глаза в глаза, сердце к сердцу... До его губ совсем ничего, чуть склониться, и...

Сам аж пунцовый, я выворачиваюсь, забыв, на хуй, про все боевые навыки, про все тренировки свои до седьмого пота, всё забыв, - выворачиваюсь, как пацан. Упрямо, молча, сцепив зубы, ужиком, по-мелкому, бля. Эх, Ложка... Молчи, Тихон, не хочу я так! Я хочу, чтобы он, обормот этот, сам... Я хочу, чтобы он не моим умением, а своим чувством, если оно у него есть, у обормота... Что дальше-то? Чо вот мне сказать ему щас?

И тут меня - нас, бля! - выручает Улан. Оказывается, он примчался с кухни, гавкает мне в спину, лезет, как альпинист, на диван, и какого хуя, спрашивается, ведь одним ведь прыжком бы мог это сделать! Лезет. Стаську в харю лижет, повизгивает, во, на Шаврова наступил!

- Стась, он же книжку нам порвёт! Гони его! Улан! А я тебе вот сейчас колбаски! А, Стаська? Можно?

- Блин, Улан! Место! Вырастил на свою... Место, сказал! Колбаски ему! Ремня бы ему, да уж куда мне. Жалко. Пять лет псу, а всё как щенок! А на улице! Гад! Кошки эти проклятые!

Стаська рассказывает мне всё это преувеличенно как-то... Во, вспомнил - аффектированно! Ну да, кошки... Ведь кошки - это щас, бля, самое важное для нас обоих.

- Гоняет?! - с живейшим участием спрашиваю я, идиот.

Б. и П! Тихон, ты таких идиотов видал когда-нибудь? Вот он я, посмотри! И на этого тоже.

- Как невменяемый сразу делается! Я, Илька, уж и намордник, и... Вот ты бы взялся бы за его воспитание, что ли.

- Что ли - пас. Молчи, сказал, это даже не обсуждается! Стаська, я есть хочу.

- Так пойдём! Я тоже. Ведь целый же день... Ого, уже полседьмого! Ой, мне же маме надо позвонить! Илюшка, секундочку, а? Ты иди, пошуруди там, а? Блин, тетеря, и как забыл?! Ладно, Илюшка?

- Не ладно и не Илюшка! Я слушать буду. Это же и меня касается? Ты же расскажешь ей, да? Или ты меня прятать будешь от неё? Как носок грязный?

- Блядь! Вот сам вот! Говорит, я рехнулся! Псих огнестрельный. Сядь вон туда и молчи!

Стаська злой, а я довольный. Или так, или никак, Стас!

- Сюда, Стасичка, на диванчик? А я прилягу, можненько?

- Цыц! Ой, Илька, я не Тихон, у меня, блин, не как у него, у меня нервы. Ты телефон не видал? Вот. Так. Мам? Привет...

Я лежу на животе, болтаю согнутыми в коленях ногами, голову щекой положил на кулаки, смотрю на Стаську снизу вверх. Я! Его! Люблю! Тихон, я люблю этого обормота, вы теперь рядом у меня в сердце! Ушёл Тиша. Спокойный ушёл. Стаська, ты понравился Тише, он меня тебе доверил...

***

- Я дома! Ёлы-палы, Стась, дождь, как из ведра! Поплыла Магнитка, Венеция прям! Не дай бог, мороз трахнет, и всё, хана, коньки надо будет... Да отвали, Улан! Дай разуться. Ты чо, не гулял с ним? Прикинь, Стаська, меня на турнир записали. Ты чего?

- Илья, мне опять Нинель твоя звонила.

- Сука! Извинился же я. Она твоя, а не моя, понял! Себе её оставь, понял.

Я швыряю мокрую куртку в угол, шмыгаю носом, иду в комнату. Кланяюсь Адмиралу, сажусь за стол, пялюсь в чёрный монитор, шмыгаю носом ещё раз - простыл, что ли? - тянусь к подставке, снимаю шлем-кабуто, напяливаю его себе поглубже на брови. Идиотка рыжая! Рыжая вар... варвариха! Или варварица? Да похую! И не надо было мне тогда и извиняться! Унижался, понимаешь.

- Ил, - Стас легонько стучит мне по шлему. - Эй! В бункере! Ну, чего там у вас опять? Что ты к ней цепляешься постоянно?

- Здорово! Я цепляюсь! Это она, понимаешь... - отвечаю я, крутанувшись на компьютерном кресле к Стаське передом, к компу задом.

- Оба хороши. Так что случилось?

- Что, что... Дура. Как таких к ученикам подпускают? Стась, она предмет не знает, да и чёрт бы с ней, все учителя такие - ну, почти, - так она же ещё и строит из себя! Сёдня с Лерычем... Она: "Туленков, ing’овые окончания, чтобы тебе было известно, определяют неопределённость действия!" Воще, Стась, прикинь! Лерыч глазами хлоп-хлоп. Я: "Good morning, Нинель Анатольевна, приехали!"

- И? - смеётся Стаська.

- И-И, silence, ясен перец! Немая сцена, блин. Затем она очухалась... У-у! Слово за слово, хуем по столу, короче, и понеслось. Она по-русски, очки запотели, я по-английски. Полкласса под партами отдыхают. Она: "Логинов, покинь класс!" Я: "With my pleasure, madam! See you later, don’t miss me boys and girls". Рюкзак в зубы и сайонара.

- А дальше?

Я натягиваю шлем ещё ниже и начинаю гундеть, как из колодца:

- Да ну... Постоял под дверью, поостыл, блин. Ладно, думаю. Назад. Извинился. Перед всем классом! Представляешь?! Ха, Стаська, Танька Каукова чуть мобильник свой не проглотила, и что за манера? - грызёт его вечно. Я, понимаешь, из себя чёрти что строю, пол кроссовкой ковыряю, блядь! Ой, Стась, вырвалось... Ладно, потом сочтёмся. Ну, Нинель растаяла: "Садись, Логинов, я же знаю, ты же неплохой паренёк, несдержанный только. Надо, Илья, над собой работать, всем вам надо над собой работать". И пошла: бла-бла-бла... А сама тебе вон позвонила. А-а-пчхи! Ёлки! Стаська, я простыл, кажись.

- Блин, говорил же, возьми зонтик! Дай-ка. Да сними ты эту каску дурацкую!

- Сам ты! Это ж сайка, настоящий, такие кабуто только там делали, другие похожи только. Чего там?

- Да не пойму. Лоб не горячий. Дай-ка я губами...

- Развратник. Ну, чо?

- Нет, Ил, нету у тебя температуры, по-моему, просто просифонило тебя под дождём, похоже. Сейчас поедим, и ванну прыгай. Нет, сначала в ванну, а потом поедим.

Стаська хочет было оторваться от меня, но я ловлю его за шею, не пускаю, улыбаюсь в его синие любимые глаза и говорю:

- А ты со мной? В ванну? А я щипаться не буду. Чуть-чуть только.

- Уймись ты, бациллоноситель! Ненасытка ты мой!

Мы целуемся, и пошла она на хуй, эта Нинель, все туда пошли, а я хочу туда только к Стаське. Вот ему щас неудобно, я же сижу, а он надо мной согнулся, на коленях у меня сайка-кабуто лежит, и не опереться ему толком, обормоту, а мне очень даже удобно, и за шею я его схватил, и под свитер лезу, а то, что ему неудобно, так ведь это он сам обормот, пускай на диван меня тащит...

Ну, вот хоть бы раз! Не квартира, а проходной двор, бля!

- Кого это? - Стаська с сожалением отрывается от меня.

- Гадство! Б. и Ё! Вечно одно и тоже. Как-то всё-таки это надо мне порешить. Стась, погоди, не открывай, я винтарь достану.

Стаська только машет на меня рукой и идёт открывать. Я зову Улана, тихонько щипаю его за крестец, а он терпеть этого не может - так науськиваю его на дверь.

- Фас-с-с, - тихо-тихо, надо, чтобы Стаська не услышал.

Во рванул в прихожую, кавалерист! Классно, может, хоть сегодня кого-то отвадит... Вот это грохот! Орут. Да это же Стаськина мама!

Я сломя голову мчусь в прихожку. В тамбуре, даже не в прихожей, на полу сидят на корточках Стаська и тёть Тома, в четыре руки загораживают какие-то сумки, чего-то такое там, кавалерист всем своим весом давит Стасу на спину, пытается прорваться к тёть Томе, гад! И все орут. Ну, кроме меня пока. Тёть Тома за сумки, Стаська за свою маму, Улан от восторга.

- Ил! Ты это специально!

- Я что специально?! Как это, интересно, я специально это? Он же, гад, сам, его ж не поймать!

- Стася, сумку! Илюша, там же соленья!

- Я предупреждал его, но он же не слушает, мам! Он же специально!

- Сам ты обормот! Улан, я тебя! У-у! Тёть Том, я щас.

- Да тащи ты его в квартиру, это ж чёрт знает что.

- Пошипи, пошипи, он же против меня... это, у него ж мотор там!

- Стася, да помоги ты Илюшке!

- Ил, в ванную его!

- Точно!

- У-уф! Как думаешь, дверь выдержит?

- Вот и узнаем. Иди тёть Томе помоги, сумки разгрузите, тогда я его и выпущу.

- Вот ведь какой псих у нас Улан. Твоя работа, Илька!

- Чо моя-то?! Тёть Том, чо он на меня!

- Мам, ты тоже хороша!

- Да я-то что, Стася?

- Всё косточки ему там всякие, кусочки какие-то всегда тащишь, вот он и привык, что раз ты пришла, то гостинец будет.

- А-апчхи! Точно.

- Будь здоров, Илюша!

- Пасиба.

- Этот ещё! Бациллоноситель. Вредный, мам, сил нет! Сказал же: возьми зонтик.

- Илюшенька, ты заболел? Стас! Это ты виноват, смотреть же за ним надо.

- Он, сто пудов, он... Тёть Том, у нас места в холодильнике нет, не поместится это всё туда.

- Ясно, не поместится. Погоди, мам, почему это я виноват? Сказал ему: "Возьми, Илья, зонт", так он знаешь, что говорит?

- Ничего я не говорил, врёшь! Сказал просто, что водные процедуры, связанные с закаливанием, чрезвычайно полезны для интенсивно развивающегося организма.

- Мам, и вот так вот всё время. Это ещё что! Ты б знала, что он в гимназии творит, мне его классная по пять раз на дню звонит.

Тьфу! Я, демонстративно засунув руки в брюки, ухожу с кухни. Обормот, блядь, блядь и ещё семьсот раз блядь! Звонит она ему... Давай, поори об этом, не весь город пока знает.

- Илюша, я тебе носки связала, померяй, а? Илья! Испугал, паршивец! Зачем ты это страшилище нацепил?

- Мам, это же... Сайка, так, Ил? Это ж раритет.

- Как раз носочки. Колючие только.

- Тебе полезно.

- Илюшечка, так их же на обычный носок, сверху надо, они тогда не колются.

- Пасиба! Тёть Том, щас я вас...

- У-у, подлиза.

- Стася, он же от души, правда, Илюшка?

- И ещё разик, в правую щёчку! Вот. А теперь я есть хочу. Стас.

- Пошёл в ванную!

- Конь же там!

- Мам, а где ты днём была? Я с работы звонил.

- Говорю тебе, надо ей мобильник взять.

- Я с ним, милые, не сумею.

- Попроще можно.

- Ты ещё здесь?

- Улан ещё там!

- Так выпусти.

- А я не хочу в ванну, понял, я есть хочу, понял...

И это может продолжаться часами. Пока мне не надоест. И тогда я перестаю быть Илюшечкой, тогда я начинаю быть (по настроению) или Илом, или Ложкой, или Ильёй Логиновым, или Логином, но любым они меня любят, любым они меня принимают. Это моя семья, и это мне... И это я люблю, это любит и Тихон, хоть он и ушёл.

Мы втроём сидим за столом, я говорю, что меня записали на турнир, тёть Тома переживает ("Ведь такой дикий спорт, Илюша"), Стаська молчит, ему тоже мой кикбоксинг не в тему. Я думаю, что надо бы мне на него обидеться, да ведь не прокатит, он же эти все мои выкрутасы назубок изучил, бля. И тогда я рассказываю, как мы с Тихоном смотрели показательные в Итихара.

- Это, тёть Том, на другом берегу залива, ну, Токийского... Вот. Ну, мы на чемпионат опоздали и на показательные только попали. Там с нами вместе в зале американцы сидели, туристы. Ну, сидим себе и сидим. Американцы как американцы - толстые, как бегемоты больные, в шортах, телеса свисают. И всю дорогу они га-га-га да га-га-га. Тихон мне рассказывает, что и как тут, где татами, где чего. Я первый раз такое вижу, ну, ясно, глаза вон, как у Улана нашего, когда он на колбаску... Уланчик, на тебе кусочек! Ладно, Стась, дальше. Вот, а тут участники выходят и как бы по коридору так идут, а коридор из самураев, в доспехах полных - ну, не настоящих, понятно. Встали все, зал весь: флаг с Хиномару поднимается - японский, с Солнцем. Вот, и тут музыка заела. Прикинь, Стась, гимн заел! Плёнка, что ли, там чего-то. И тут уроды эти, америкосы, джонники эти бегемотные, захихикали чего-то, комментируют там всё, во весь голос, блин - я не знаю, не понимал тогда, да и понимать не хотел, стыдно мне, хоть за Тихона прячься. Мы ж все для японцев на одно лицо, блин. А что эти! Весь зал молчит, а им по... Ну, не пьяные, но вроде немного того, и к ним люди подходят, мол, тише... Нет, не японцы подошли, они ж... Достоинство и Честь - это ведь главное, это соседи наши подошли - не знаю, европейцы тут же сидели какие-то. А те ржут, вспышками мигают, победители, Б.

- И что, Ил?

- Знаешь, Стаська, я тогда всего от Тихона ожидал, я его редко таким видел.

- Он что, Илюшенька, драться с ними стал?

- Да что вы, тёть Том, это ж какое бы было оскорбление! Для хозяев! Нет, он... Стась, дай мне ещё хлеба.

- Да что ж дальше-то было, голодающий!

- То и было. Пасиба. Тиша пиджак застегнул наглухо, до горла, во "френче" он был, в зал спустился, ну, не прямо в зал, а за судьями прям, за их столиками встал, ну, возле кубков там всяких, на подиуме таком. Видно его, как на ладони. Зал молчит, все молчат, даже эти джонники заткнулись, его ж видеть надо было! А он к японскому флагу, к Хиномару, к Солнцу На Восходе, повернулся и полный поклон Солнцу отдал. Такой поклон, особый, церемониальный, так только японцы кланяться умеют. Вот, стоит Тихон, в поклоне согнулся... и весь зал, все-все-все тоже Солнцу кланяются.

- А американцы, Илька? Они-то что?

- Они? Не знаю, Стась, я ж тоже встал, кланяюсь, как умею, а у самого сердце... И слёзы на глазах. Вот, а когда все подниматься стали, этих не было уже, смылись по-тихому, видать - похоже, что и их проняло.

- Да, жалко, Илюшенька, что я не знала твоего брата.

- Жалко, что он не знал вас со Стаськой... Не чеши в затылке! Тёть Том, я за него опасаюсь.

- Да... Милые, мне же пора. Эх, уходить не хочется, да пора, мне же ещё к Оле заехать надо.

- А в другой раз к Оле нельзя, мам? Понял.

- Ты понял, а я не понял! Вот вы щас уйдёте, тёть Том, а он же меня воспитывать начнёт! Сразу. И за Нинель, и за зонтик, и за ведро, и за... За что ещё, Стаська?

- Да разве всё упомнишь? - смеётся мой обормот. - Погоди, что за ведро такое?

- Бл-ль-лин! Блин! Проболтался!

- Ил?

- Стас! Ну... Ведро я того... в мусоропровод.

- Ё! Как? Оно ж не пролезает!

- Ну, как, - я задумываюсь. - А чёрт его! Пролезло ведь. Я как-то подумал о том, как бы так поизящней мне мусор выкинуть, чтобы поменьше с мусоркой контактировать. А оно вжик, бум-бум-бум - и мне ручкой, мол, сайонара, Рогинов-сан. Карма моя ведёрная такая.

- Мам! У-у-у! Ил, ты... я...

- Стася, отстань от него! Что ты, в самом деле, ведра тебе жалко?

- Жалко ему, жалко ведра помойного, за ведро прибить готов, за ни за что прибьёт.

- Тебя прибьёшь, понимаешь. Хм, ведро. Но как?! Непостижимо. Мам, погоди, я тебе такси щас...

- Из-за пяти остановок? Не думай даже, Станислав. Илюша, когда забежишь?

- М-м. Завтра? Так, сегодня суббота. Что там у меня завтра? А, Стась?

- Откуда же мне знать! У тебя ж... Ты же вот сам не знаешь, что завтра будешь делать.

- Это да, это ты прав, это всё моя непредсказуемость, это я разгильдяй, это у меня... Понял. Думаю. Щас. Так, в среду, тёть Том! Сто пудов.

- Милые, всё, я же так с вами про всё забуду, век бы с вами сидела. Проводите...

Мы остаёмся со Стаськой. Улан ещё. Самое моё любимое - надо что-то придумать, надо же обормота шевелить, дёргать - или не надо? - а может, лучше сцапать книжку, удрать в ванную, или завалиться в инет (это на хуй, он тогда в астрал уйдёт), или телик, дивидишку воткнуть с хоббитом Фродо и Бродяжником Арагорном, но тогда я в астрале.

Каждый из наших вечеров, дней, ночей, каждая наша минута, секунда - это он и я, и Любовь. А потом то, что лучше всего: вершина, и Стаська меня любит и на этой вершине, и на подъёме, и когда мы спускаемся с ним в долину, ровную, только лишь с моими выходками и приколами. Бля, я узнал, что такое быть пацаном, бля, хотя и поздновато, но ведь не поздно. Стаська это сделал, это не по плечу даже Тише было, он во мне равного себе любил - учил, растил, но мы были равны.

- Илька...

- Ладно, Стаська, я ж так просто, ты ж знаешь, я твою маму люблю, как... Ты думаешь, не надо было про Тишу?

- Почему? Знаешь, Ил, мне Тихона не хватает не меньше, чем тебе, хоть я и не знал его.

- Я знаю, Стась.

- Это... В ванну полезешь?

- В ванну не полезешь. Лениво. Стась, давай чего-нибудь. Телик, может?

- Засну ведь. Ил! Не смей! Мама! Да отпрыгни ты, Улан! Б! Два Б! Вдвоём, Б. Ил, ты чего?

- А... А-апчхи-и! Вот я чего.

- Так. Ну, что? Допрыгался?

- Ты это куда? Блин, Стаська! Я таблетки не буду! Чего?! Знаешь, куда горчичники эти вот свои себе налепи? Сам догадайся... Не знаю я, чо тогда делать будем. Нет, я сказал! Во, Стась, я знаю, чо тогда делать будем. У тебя ж водка есть? Да полграмма! С перцем, с мёдом там. Поможет, я знаю. А чо, смотри, Ил? Чихать тебе в ухо лучше, да? Ну, и всё тогда, и не спорь тогда. Чо ты её в шкафу-то держишь, в холодильнике надо ведь! Думаешь, лучше? Так, и чо? Ну, хватит так хватит. Щас я. Отвернись! Так. Ну. Бе-е! У-у-у! Я... Как только её... Ты-то чего рюмку-то схватил? Одну. Да, видал бы нас щас Тишка! Того. Хлоп, хлоп - и два жмура, нетрезвых, но не буйных. Ха! Прикол, Стаська, он ведь один раз напоил меня! Да нет, конечно, так. Нормально, чтобы я почувствовал и запомнил. Как зачем? Ну, во-первых, чтобы на меня посмотреть, ну, как я поведу себя, я так думаю. Как, как - шишку я ему набил, вот такенную! Да. Потом плакал, - ну, пьяный ведь: "Прости-и, Ти-иша-а". Укатайка, блядь. Да и хуй с ней, с матерщиной, я и так уже всю неделю посуду мою. И вообще, ваши педагогические приёмы по отношению ко мне малоэффективны, Станислав Сергеевич. Сам посуди, ведро я мусоропроводу скормил, пару по химии сцапал, это... хамлю я постоянно. Или хамю? Да не лезь ты! Целуется! Я ж септический! Бля, Стаська, давай ещё по одной хряпнем!

- А тогда целоваться будешь?

- А вот тогда только целоваться и буду! Наливай! Ну, чтоб все! И всё же это гадость. Убери её с глаз моих! Бля, Стаська, ты же вот щас должен бы мне ремня хорошего.

- Должен, ясное дело, должен, да ведь рискованно-то как.

- Да ведь ясен перец, что рискованно, но кто не рискует, тот ведь водку с перцем не хлещет! Бля, мобила моя.

- Начался вечерок.

Я, хлопнув Стаську по спине (прорвёмся, мол, не ссы), бегу в комнату к своему мобильнику. Так, на экране Юркин вызов. Ну, я тебя! Я подмигиваю стоящему в дверях Стаське.

- Вы дозвонились до капитана 1-го ранга Рогинов Ирия, командира авиакорпуса Кисарадзу Кокутай 1-ой Сводной Воздушной Фротирии Коку Сэнтай.

Стаська восхищённо качает головой и уходит на кухню. Тэ-экс, господин мой Рогинов Ирия, отскочил ты сёдня от мытья посуды, по ходу. Банзай!

- Илюха! Ха-ха-ха.

- Не понярь, брядь. А по-японосоки мозона, позаруйсата, сударя мой-о? Аригато, со-дэс-ка.

- Ну, конча-ай, ну, И-ил! Это... Ты чо делаешь-та? Щас.

- Щаса та? Щаса та, я, Юрка, разговариваю с одним прикольным кексом, а он по-японски ни хуя.

- Бля, я ж серьёзно! Сильно занят? А С.С. дома?

- Да чего тебе надо-то? Толком говори.

- Я зайти хотел, Ил. Вообще-то мне С.С. нужен.

- Нахуя тебе Стас? - подпускаю я в голос стали.

- Это, Ил, у меня прога новая, Гимп, а я у вас видел, что у С.С. стоит такая, а как она юзает, не пойму чо-то ни хуя, интерфейс какой-то блядский. Окошек хуева туча. Ты спроси, может, он мне разжуёт всё, а?

- Это, бля, я тебя разжую, проглочу и высру! Юрка, ты не борзей, в прошлый раз вы три часа с какой-то байдой сидели тут.

- Ну, Логинов, ну, пожалуйста, ну на-адо мне-е.

Блядь! Б! Ё!

- Стас! - ору я. - Погодь, Юрка, спрошу щас... Тут этот хакер, блин, невменяемый!

- Не ори, Илюшка. Кто, Жаворонков твой?

- Мой, бля! Держи, дарю.

Стаська плюхается ко мне на диван, берёт трубу.

- Да. Да, я. Так. Понятное дело, другой, Фотошоп же от других разработчиков, Юрка. Почему много, просто на отдельные функции разные окна. Я не знаю, это как Илья. Да вроде бы ничего.

- Ещё, бля, как чего! Скажи ему, если припрётся...

- Ну, грозится. Ладно.

Стаська гасит мобильник, вытягивается рядом со мной на диване. Я тут же заваливаюсь на него, утыкаюсь ему носом в шею, под ухо, обнимаю, прижимаю его руки к телу.

- Достали, пиявки, - шепчу я ему в шею.

- Щекотно, Илька. Это же твои пиявки, так ведь?

- Мои, бля. Чмок! Чмок! А сюда? Чмок, чмок, чмок. Мои, Стаська, оброс я ими, бля. Ещё пять месяцев назад - чмок - чистый был, вольный, как ветерок (сюда вот ещё чмок), как ронин без даймио, а щас оброс. Чмок! Пиявки, гимназия эта, секция, ещё там чо-то.

- Я...

- Про тебя воще базара нет... У меня стоит, Стаська.

- И у меня, Илька. Как я тебя. Чмок. Люблю. Чмок.

- Поклянись! Чмок. На Шаврове поклянись. Чмок.

- Ха-ха-ха! Тащи. Да как стоит-то!

- Блядь! Хакер этот.

- Он сказал, что через полчаса придёт. Может...

- Обормот! Чо ж ты молчишь-то!

- Так ты ж... Чмок! Сам. Чмок. Сюда хочу! Чмок, чмок.

Стаськин свитер мне сейчас мешает.

- Погоди, Стаська.

Свитер летит зелёной совой в пространство. Треники его мешают. Совсем их стянуть. Бля, руки дрожат, губы его - твёрдые, мягкие, горькие, сладкие. Язык его. И мой язык. Теснее обнять. Как я его люблю! Теснее, стукаемся зубами, ещё. Вниз полез Стаська. Грудь... Мои соски словно две пули - бля, я ж так кончу ещё до того!

- Ста-ась.

Путаюсь пальцами в его тёмных волосах, тяну, толкаю, сдвигаю любимую башку вниз, всё ниже. Живот - Стаська языком, жалко, что я не в состоянии своим языком вместе с его... Языком Стаська бьёт, как жалом, в мой пупок, и нежно, ласково, с желанием проводит вокруг него по впадинке. У меня челюсти сводит. У-ум-м! Дальше, Стаська, дальше, ниже, Стаська. И вот... Да! И он это любит - полюбил, я знаю, это ясно.

- Да не надо так глубоко! Стась. Плотнее, языком, языком. М-м-м! Да, Стась, так. Не спеши, не качай, погоди, я сам.

Я поворачиваюсь боком, держу Стаську за голову, ладонями щёки прижимаю. Бёдрами. Неглубоко. Теперь назад, и снова в тесноту и глубину, и вновь назад. Темп. Я качаю, я двигаю членом у Стаськи во рту, и это лучше всего. Бля, я ведь раньше не любил, когда у меня сосали, даже когда Тиша. М-м-м! Не то чтобы не любил... О-ох-х! А щас это, бля, лучше всего.

Стаська руками мнёт мне булки, гладит заднюю поверхность бёдер, снова переходит на мои половинки. Пальцем. Туда. М-м-м... Темп, Ложка! М-м-м... Небритый, обормот, щёки, затылок, башка моя любимая, шея! Темп, это как поединок, темп, темп. Только нет проигравшего, а есть два победителя, мы же вдвоём идём на вершину, в одной связке. Я первый поднимусь, потом затащу Стаську, помогу ему. Темп... и волны - огромные, тёплые! Это Любовь, это Вершина!

- Я... я кончаю, С-с-с... Ста-а-ась! М-м-м... Ф-фо-о-х-х...

Меня бьёт о камни берега, я щас маленькая рыбка, меня бьёт волной о берег. Всё-о-о! Блядь, я когда-нибудь помру на Стаське. А он не бросает, он тянет, сосёт, ласкает, мнёт - бля, чёртов Юрка, так бы и трахнулись по полной.

Сосёт Стаська. Хватит, теперь я, теперь ты, теперь за мной, я наверху, я сейчас затяну тебя к себе. Быстрей его наверх, за голову, за скулы, быстрей к своим губам-м-м... Его губы - сладкие и горькие, мягкие и твёрдые. Всё проглотил, обормот, жадина обормотская. Шея. Грудь - гладкая, чистая, как у меня, твёрдая, мягкая - языком по ней, от соска к соску. Соски, как камешки на пляже... Смешная ямка пупка.

- Ладно, ладно, Стась, не буду, щекотно, знаю.

Полоска, дорожка волос, вниз, волосы вокруг члена. А запах его я так и не полюблю, наверно, ни хуя! Быстрее в рот.

- Да не надо, Стась, я сам! - прижать ему бёдра. - Не рыпайся, обормот, сам я, сам-м-м!

И языком, кончиком по кончику, по уздечке, в дырочку теперь. Плотнее и чуть-чуть зубами - ласково, с опаской.

Я выпускаю Стаськин член изо рта, снова ловлю его, натыкаюсь на него (это кинжал), сопротивляюсь губами, пронзаю их - плотнее, ещё. Качаю. Темп. И то плотнее, то свободней (головка бьёт по языку, по нёбу) поймать её, снова плотнее. И снова вверх, вниз. И темп, Ложка, темп, темп... За уши схватил, обормот! Темп.

- Я те-бе э-то при-по-мню-мню-мню...

Темп, темп, темп. Яйца подтянулись к самому подбородку, щекотно, сбрею я ему волоски там ко всем хуям. Выгибается мне навстречу всем телом. Стаська, и это мостик? Ха! Прижать, бёдра его прижать к дивану. Сейчас, темп, вот, плотней губами, языком, темп, и яйца ему чуть-чуть оттянуть вниз.

Пошло - как выстрел, как удар, резко, проникающе, как катана, залп, и ещё, и ещё... Да-а-а! Это тебе, Логинов, не ПСМ твой. Это даже не McMillan наш - это залп главного калибра, блядь. Линкор "Ямато", блядь. Стаська, у кого из нас щас гиперсексуальность?

Всё... Всё? Тогда к нему, к любимой роже, наверх, к губам, к тёмным волнистым волосам, к ушку - щекотки обормот ведь боится.

- Ил-л-л! Как это хорошо. Как! Это! Хорошо!

- Умгум, я ж профи, мр-мр-мгр, я ж такой, ф-ф-ф, - я вовсю донимаю Стаську, лижу ему щёку, дую в ухо, кусаю - нежно! - за шею. - Хакера когда прогоним, тогда трахнемся!

- А щас мы что делали, ненасытка?

- Так это ж... Обормо-от, бля! Я хочу анально! И не виртуально. И ещё потом хочу орально. Реально. Мне прикольно.

- Это ненормально!

- ???

- Я хочу сказать, что это чрезмерно!

- Это заебенно! Охуенно! Опизденно!

Стаська ржёт, отталкивает меня на бок, и лицом ко мне, близко-близко, глаза в глаза, а я смотрю в эти его тёмно-синие колодцы (это ж колодцы какие-то, а не глаза), и мне оттуда никогда не напиться досыта - заебись, что они бездонные.

- Илька, поганец, ты сегодня на всю следующую неделю наматерился! И не только посуду будешь мыть, а ещё и полы, и...

- Хуюшки! Сам стирай, не хочу-у-у! Чо доеба-ался-а, я ж вот та-а-кусенький, меня беречь на-ада-а. Блядь.

- Что?

- Одевайся, Стаська, а то щас Юрка притащится, блядь, блядь и ещё тыщу раз блядь.

- Так. Ясно. Значит, Илья, ты всё же решил стиркой заняться. Свитер мой где? Ё! Ты бы его ещё на люстру бы закинул... Звонят ведь! Возьми телефон, Илька, трудно с дивана встать, да?

- Легко с дивана встать, да. Смольный! Нету щас Ленина! У Крупской он, пути выхода из демографического кризиса обсуждает... А-а, Сергей Юрьевич! Здрассьте, щас я его.

Стаська лишь горестно стонет, хватает у меня трубку, стучит себя раскрытой ладонью по лбу.

- Да, Юрич! Да ну его к чёрту, дурака валяет, как всегда. Да погоди, Илья, отстань! Блин, Юрич, завтра ж воскресенье, и так по субботам горбатимся. Так ведь я же им говорил! Сергей, я когда им систему проверял, я им по-русски, не по-японски сказал, что у них по железу какая-то несрастайка есть. Сервер работает, сам не пойму ни шиша. Да, терминалы виснут. А что самодиагностика! Сам знаешь, как она там кривится. Это ж все компоненты щупать надо, это ж на целый день. Вот и хорошо, в понедельник и займёмся. Ладно, как там у тебя? Болеет? А ты ей водки! С перцем. Думаешь? Хм, ладно.

Кстати, Юрич, Илюшка тут сайт нам новый нарыл. Прикинь, итальянец... щас - как, Илька? - Джованни Паоло, вот, а именно по нашей технике прикалывается. Нет, чертежей нету. Раскрасок куча, Вторая Мировая в основном. Там такой "Як"! "За брата Шоту!", с тузами, с драконом. Помнишь, типа как Ерёмина, Героя Союза, тоже "Як" седьмой - "За Жору!". Нет, "За честь Гвардии" - не помню такого. Персоналка, ясное дело. Итальянцы есть ещё, эти - глюковатые, трёхмоторные. Да, "Спарвьеро". Бесплатный, прикинь? Быков, и тот, гад, взалкал. Ладно, я тебе мылом на ящик скину. Пока, чао! Маринке привет там... Да вот он тут, рядом. Передам, ладно.

- Ты запомни, г-н Плотников, если ты, г-н Плотников, по воскресеньям ещё работать будешь, г-н Плотников, то я контору вашу хрустальную, блядь, на пол уроню, мне это как два байта об асфальт, ты ж в курсах, братэлло! Я и стволы брать не буду, я их там, блядей, по такому разу Тишиной катаной любимой построгаю! На сасими, блядь! Я там у вас на руинах суси-бар открою! Я им - вам - второй Пёрл-Харбор устрою, брядь, брядь, брядь, и ещё мирионо раза брядь!

- Ну-у, понеслась душа в рай! Уймитесь, г-н капитан 1-го ранга Рогинов Ирия! Слышал ведь, про понедельник я сказал, дома я завтра буду. Кстати, а почему это ты теперь каперанг, а? Ты ж позавчера ещё вроде старлеем был?

- Расту. Доверие Ставки Флота Его Величества Микадо. Благодарность Священной Особы Божественного Тэнно Микадо нефритовым покрывалом ниспадает на достойного её самурая. Тридцать сбитых джонников, и мой Рейсен-Зеро покрылся сверкающей бронёй славы, подобный куску драгоценной яшмы.

- Музыка, Рогинов-сан, слушал бы и слушал! Даже Улан вон...

- Домофон, Стась! Будет тебе щас музыка... Да. А зачема? А у наса все дома. Да заходи уж. Стаська, открой ему, а то я за себя не ручаюсь, я могу его сразу в сортир поволочь, замочу его тама, блядь! Замочу в совмещённом санузле. Тама.

- Тама! Бельё тама грязное тебя дожидается! Илька, я открою, но если ты Улана назюкивать на всех, кто к нам ходит, будешь, то...

- То что "то"?

- Харакири я себе сделаю, а что мне ещё остаётся? Чтобы мне цыц тута!

Ушёл, обормот. Я, обхватив Улана за длинную - одни мышцы - шею, шепчу нашему кавалеристу в острое ухо:

- Прикинь, Уран-сан, харакири он себе сделает. А какое он себе харакири сделает? Сэппуку? Или он себе "Двойное Любовное" сделает, как Юкио Мисима? Так я против второго, против! Бля, заговариваться я начал с этим обормотом...

- Привет-привет, Логин! Привет, Улан!

- Сам привет! Виделись, - и пока в комнате нет Стаськи, я начинаю шипеть на Юрку. - И виделись, и слышались, в гимназии уже надоел. Ты чо припёрся, Жаворонков, у тебя чо, свербит, что ли, чо, горит прога эта твоя, что ли? Я с тренировки, устал, блядь, как не знаю кто, блядь, и так там маваси в голову пропустил, а тут ты ещё.

- Маваси - это как?

- Показать? В лёгкую.

- Станислав Сергеевич, он меня убить хочет!

Все мои друзья, все эти милые мои пиявки, все пацаны и девчонки, которые допущены мною до священной особы, до обормота моего любимого, - все они называют Стаську по имени-отчеству, все они с ним на "Вы". Так я решил, так и стало, и безо всяких напрягов. Раз только Голова - Вовка Головицкий - вякнул чего-то типа: "С.С. ведь не старик ещё, чо это я его на "вы" должен?" Я, скрипнув зубами, отмахнул ему перед носом ногой, сантиметрах в десяти - не задеть чтобы, не дай бог, - и всё, дискуссий на эту тему у нас больше не возникало...

- Станислав Сергеевич, он меня убить хочет!

- Не убью. Хотел бы, так убил бы уже. Хотеть - значит мочь. Стась, давай объясни ему, чего там и как, и сайонара, Юрочка.

- А зачем тебе "Гимп", Юрка, это ж сложная штука, у тебя же "Фотошоп" стоит?

- Так "Гимп" же больше форматов видит, вот же, и статья у меня есть.

Юрка начинает листать журнал, который притащил с собой.

- Читатель! - восхищаюсь я. - Я-то, наивный, думал, что мои одноклассники только "Пентхаус" там...

Всё. Приплыли. На меня ноль эмоций. Оба. И всё-таки я убью Юрку! Хотя... И так пацану того.

- Я в ванную пошёл. Я! Чтоб! Когда! Так, Стаська, я с полчасика там пробуду, и чтобы как выйду, чтобы я этого тут не видел. Тута.

- Бу-бу-бу, Ил, бр-бр-бр.

- Бр-бр-бр, Логин, бу-бу-бу.

Пиздец! Я, раздеваясь в ванной, предаюсь горестным размышлениям. Похоже, что это вот бубуканье Стаськино фирменное - штука заразная. Юрка вот подцепил его, по ходу. Птичий грипп какой-то, на хуй, компьютерный! Как бы надо быть, Логинов, поосторожнее, вот как-то так...

Бля, погорячее сделать, погреюсь, а то точно слягу, а болеть мне щас не в тему, турнир ведь на носу, тренировки и тренировки. Не задремать бы!

Заебись, мне сёдня Глеб по башке попал! Главное дело, не ожидал я от него такой прыти. Хорошо, хоть Тихон не видел этого, нет его щас со мной. Когда (если) мне понадобится мой Тиша, он будет рядом, я знаю, но хорошо, что он не видел, как я в спарринге лоханулся. Не ожидал, потому и получил - всё элементарно, бля. Расслабился я за пять-то месяцев! И заебись, я ж...

Не хочу и вспоминать ничего и никого: ни Анвара - не забыть мне эту суку, ни толстого Влада - как я ему в кадык две пули посадил, а третью в левый глаз, хотя она и лишняя была, но порядок есть порядок. Мятый Бубен... Да, вот того мы с Тишей с удовольствием решали, не с удовлетворением даже, а именно с удовольствием. Бля, странно, в русском это от одного корня слова, по-английски правильнее, разные. Как этот... этот... что он с пацанами делал! Как Тиша меня от тела оттаскивал, мол, хорош, Ложка, всё, валить пора, успокойся, милый мой, пора, Ложка, а я... Да, бля, "Катран" - это вам не "Ладья" Стаськина, это посерьёзней инструмент. Нельзя мне забывать, что со мной на даче этой делали, на Рублёвке этой ёбаной, что там со мной... Как Тиша тогда вовремя появился! Да, тогда он не стал на Мятого Бубна переть, бабки отстегнул, меня под мышку, и сайонара - не в жилу тогда было. Год ждал, пока я не научусь, хоть чуть-чуть... С пиковины мы начали, ствол Тиша мне по руке всё подбирал. Тишка!

Б. и ёлы-палы! Заснул. А эти там чего? Гнать Юрку! Ё! Да куда ж обормот полотенца-то все... Ну! Слов нет. Ни одной вот даженьки Б. и П. Стирка, значит? Ну-ну!

- Ну, всё! Кранты тебе, Жаворонков! Стас, ты, если жить хочешь, выключай комп, я сказал, а тебе, Юрка, по любому кранты. Ну, чо такое, ё моё! Ну, Стас, ну, блин, мне чо, в ванной жить теперь?

- Да мы всё уже, Ил, закрываемся. Ты ж понял, Юрка? В общем-то, ничего сложного, привыкнешь, алгоритм поймаешь. А инструментарий у него обычный, сам видишь. Только не забывай файлы заранее копировать, и уже с копиями работай, а то потом откатиться трудно бывает, а так у тебя будет и исходник, и что из-под "Гимпа" вышло.

Вот как вот мне?! Убью Юрку! А обормота несильно покалечу. Я подхожу к этим твиксам сзади, натягиваю Стаське на голову свою толстовку, которую я так и не одел в ванной, Юрку беру сгибом руки на удушающий. Сипим? А если чуть сильнее?

- Отпусти ты его, Илька! Всё, выключаю, да пусти ж ты его, ну?!

Я, прошипев в ухо Юрке чего-то такое невнятное, но однозначно угрожающее, отпускаю его шею.

- Я... Кх-кх... Логин! Гад тренированный. Станислав Сергеич, спасибо, но чо-то я не знаю, может, мне лучше и дальше с "Фотошопом" ковыряться?

- Заткнулся, провокатор! Стас, я его убью! Он провокатор!

- Да, Юрка, завязывать надо, пока Илья тут нас... Если проблемы будут по "Гимпу", звони.

- Ладно, С.С.

- Если ладно, тогда я курить пошёл. Ил, первая! За целый-то день!

- Да? Хвалю. Внушает. Стаська, чайник поставь там.

Я задумчиво смотрю на Юрку, он задумчиво смотрит на портрет моего Адмирала. Да, домой он не хочет, это и ежу бритому ясно. Он понимает, что, напоив его чаем, я его вытолкаю. Домой вытолкаю, куда ж ещё? На улице никого - по такой-то погоде! А дома у него "любящие" родители, бля. Самое смешное - печальное - это то, что Юркины родители думают, наверное, что они и впрямь любят его. Навороченный комп, шмотки, гаджеты, полная упаковка, дорогая гимназия. Блядь, как я хотел в простую школу, да ведь приехавший из Москвы Гулия вместе со Стасом и слушать меня не стали! Послал бог опекунов, блядь. Заебательских послал, Логинов! Юрка о таких взрослых рядом мечтать только может. Всё лето вот он в Германии проторчал, а его спросили: нужна тебе эта Германия? Ему же, бля, нужно, чтобы его замечали не как объект демонстрации всяким своим родственникам и знакомым, и кому там ещё... Юрка всю дорогу, когда не с компом, так с ноутбуком своим по друзьям слоняется. А как батя его с ним разговаривает - пиздец! И только про бабки. Не знаю, может, он меня так удивить хотел? А Юрка красный - бля, извинялся потом. Он же у нас со Стаськой, как в раю. Он же даже если б узнал, как у нас со Стаськой всё в реале, он бы и тогда завидовал бы мне... Завидует мне! Хм, даже если бы я ему про всё, что было со мной, рассказал, он бы и тогда... Да и не поверил бы он мне ни хуя! Никто бы из моих пиявок не поверил бы.

- Ил, давно спросить хотел, а чего он в войну-то полез?

- Кто?

Юрка тычет пальцем в Адмирала.

- Не понял. Стаська, как там чайник? Юрка, чай будешь?

- Вскипел чайник.

- Чо ты не понял, Логин? Буду я чай. Я ж чо спросил? Ты ж говорил, что он не хотел, что он понимал, что не впротык им с американцами. Зачем тогда?

- Затем тогда! Отвяжись, Юрка, я тебе очевидные вещи объяснять не намерен, я тебе не Лидия наша, у неё спросишь, на истории.

- А в самом деле, Илька, почему? Все же они всё понимали, и адмиралы, и генералы. Почему же тогда? Ясно же, что Америка - это не Китай, - Стаська тоже смотрит на Адмирала.

И я тоже смотрю на Адмирала. Он склонился над картой в тесной каюте своего флагмана в глухом чёрном дзимбаори без орденов, без эполетов, лишь с маленькими светлыми петлицами на жёсткой форменной стойке воротника. Боги, Амида Буда! Ямамото-сан, эти двое просто дурачки, не надо. С Юркой всё ясно. Парнишка, русский, двадцать первый век. А обормот-то мой чего, я ж с ним... А-а! Стас, ты тоже провокатор!

- Да, Стаська, военные всё понимали. Я думаю даже, что и сам Ямамото Исороку знал, что он погибнет, и был готов к этому, и был этому рад. Да он бы по любому... Но были ведь ещё и политики. И они отдавали приказы. Всё, точка. Это не Европа, это там щас, понимаешь, дискуссии, пресса, а здесь Достоинство и Честь. Ладно, слушайте. Нет, Юрка, ты слушай, это я для тебя щас расскажу. Но за столом. Чаю хочу.

Обрадованный тем, что его не гонят сразу, Жаворонков уже на кухне, я иду за ним, Стаська на ходу целует меня в затылок. Обормот и провокатор! Я дёргаю плечом, пропускаю Стаську вперёд, сам беру альбом Ёситоси.

- Илька, ты конфитюр будешь?

- Я конфитюр не будешь. Я будешь... А ветчина у нас ещё есть? Пармская?

- Сам же сожрал всю! Юрка, дай-ка я...

- Логин, прикинь, я с бати бабки на "Плекстор" снял.

- Стас, ты чо затих?

- Я водки хочу. Ил?

- Я водки не хочу! Стас?

- Блин, я ж рюмочку. Где там она у нас?

- Пьянство есть распущенность духа. Сенека. По-моему.

- Сам ведь вот щас только что придумал!

- У меня батя вчера тоже. С фирмы на бровях.

Стаська замирает, чешет затылок, но водку себе всё же наливает. Алик. Синь. Бомжевать скоро с ним будем. Стаська, закусив сыром, смотрит на меня. Я качаю головой и наливаю ему ещё водки. Стаська хочет было открыть рот, ловит мой взгляд и уже не хочет открывать рот. Юрка ржёт.

- Стась, не хватай альбом! Я сам покажу. Где же тут... Вот. Тамэтомо.

- Мама! Ну и рожи. Логин, чо это они такие? Он их чо, зарубит щас? А лук ему зачем?

- Юрка, если ты мне чаем на книгу! Хоть капельку! Я тебя... Вот. Нет, Жаворонков, я не думаю, что Тамэтомо этих. Не будет он их решать. Он, я думаю, несёт им свет цивилизации. Вишь? Голые, дикие, на карачках, Б.

- Да? А по-моему, он их щас сырыми сожрёт. Чо он до них докопался-то?

- Докопался! Он их... Стаська, я ж сказал, не хочу я конфитюру твоего. Юрке, вон... Тамэтомо сюда в ссылку затолкали, надо же ему как-то. Форма, то, сё... Лук. Вот про него я и хотел рассказать одну историю. Альбом я уберу - от греха. Был у Тамэтомо племянник - Ёсицунэ его звали. Он хоть Куро был, но они оба из Минамото. Ладно, это неважно. Короче, говоришь, Юрка? Лады, короче. Ёсицунэ этот командовал всеми Минамото, они тогда пол-Японии крышевали, а другую половину бригада Тайра держала. И как-то раз, по утряни, тёрка у них с Тайра вышла конкретная. Вот те и ха-ха. Вот, а дело на реке было, там у них стрелка случилась - я забыл, на какой. Ну, короче, братва колбасится по-взрослому, речка от кровяни красная, ясен перец, и тута по непонятке какой-то, по запару, что ли, Ёсицунэ ствол роняет... Лук! Лук, ясен перец. Молчать! Дальше. И за луком в воду! Блин, Тайра такой расклад просекают, и по поляне клич сразу, мол, айда, братва, щас мы бригадира ихнего чисто конкретно типа мочить будем, попал типа он, по-всякому! То, сё, пальба, шум, и Минамото все в непонятке, мол, слышь, а чо это бугор за стволом так убивается? Но ведь бугор, какие проблемы, выручать нада! А тот по дну шарит, пяткой от Тайра отбивается. Ладно, отбился, ствол - лук, - зацепил. Народу порешал, пацанов Тайровских, ясен перец, много. Сам весь реально в кровище, бронежилет весь в дырьях, но живой. Короче, по тачилам Минамото попрыгали - валить надо. Свалили. Ясно, к лепиле сразу бугра повезли. Тот его зелёнкой мажет, а Ёсицунэ за лук ухватился, и довольный в отрубе отдыхает... Стаська, вот твоё счастье, что сейчас холодно на дворе и мух нету. Жаворонков, тебя это не касается. Чаю мне ещё. Да. О чём это я? А, ну да...

Вот, короче, Ёсицунэ, значит, со своим луком в отрубе валяется, лепила на него лейкопластырь изводит, а братва, понимаешь, в недоумении: чо там за лук такой конкретный, что бугор за него так на Тайровских пацанов расстроился? А тута и сам Ёсицунэ очухался, не знаю, по ходу, как бы зелёнка помогла. Они к нему. Те, что посмелее были, рты открыли, а то бугор-то горячий был, как кавказец, бля, и как бы не уверены были братэллы в вопросе, по-всякому же карта лечь может, не так поймёт их бугор или ещё чего там. Во-от, ну, и те, отважные, значит, бугра и спрашивают: "Господин наш, а какого, собственно, мы на том очаровательном бережку столько конкретных пацанов положили? А? Типа, растолкуй, мы ж это, мы ж за тебя реально порвём любого, по-всякому хоть кого порвём, но очень уж нам это интересно! Да ты не сомневайся, мы-то ничо, только есть тута... слабые духом, типа. Вот они, прикинь, в сомнении типа. Они себе чо думают? Они думают: как бы опасаемся мы как-то быть с таким бригадиром. Другой раз на стрелке ведь и нас могут типа того... за лук там.

Юрка, забыв про свой чай, схватил альбом Ёсиноси - ясен перец, домой его прицелился утащить. Стаська, привыкший к моим выкрутасам, лишь улыбается мне своей улыбкой, за которую я готов убивать, убивать всех: их, нас, чужих, своих, себя, кого угодно. И в его глазах столько любви! И его глаза такие синие, что я перестаю верить в то, что в мире есть другие цвета.

- Логин, да хорош жрать-то! Дальше-то чо было, что он им ответил?

- Юрка, ты не борзей! Жрать! Я у себя дома могу жрать, могу срать, могу сс... Писать я могу. Ладно, Стась, дальше. Юрка, слушай, я именно про Честь и Достоинство говорить сейчас буду. Когда у Ёсицунэ его самые верные ветераны спросили про этот чёртов лук, он им ответил. Он им не мог не ответить, они с ним прошли через многое, слишком через многое прошли они вместе под знаменем с Хризантемой, поэтому они и спросили, позволили себе спросить, и он ответил, хотя это и не по правилам. Он им сказал: "Вы спрашиваете меня, господа, очень ли дорогой мой лук, или у меня с ним что-то связано, может быть? Нет. Откровенно говоря, это плохой, совсем дешёвый лук, и у меня ничего не связано с этим плохим, слабым, совсем дешёвым луком. И вот именно поэтому я так рисковал, когда за него дрался. Если бы у меня был такой лук, как у моего дяди Тамэтомо, я бы и бровью не повёл, потеряв его. Вы же помните, господа, - говорит он им, - вы же помните, какой был лук у моего дяди, у великана Тамэтомо? Его могли натянуть двое-трое, да и то с трудом. Если бы такой лук был бы у меня и если бы такой лук достался как трофей Тайра, я бы не смутился! А мой лук плохой, слабый, и я не хотел, чтобы Тайра потом похвалялись, и смеялись, и позорили меня и вас тем, какой слабый, плохой лук у Минамото-но Куро Ёсицунэ". И его люди отошли, радуясь тому, что у них такой господин. Юрка, это Честь. Понял? Это даже не надо и объяснять. И Адмирал был такой. И ещё другие. И я, Юрка, знал одного такого человека. Вот ты смотрел кино "Последний Самурай"? Так вот, последнего нет, и не будет никогда, всегда приходят новые. Должны. А если это прекратится, я тогда больше не хочу перерождаться в этом мире.

Юрка смотрит на меня. Стаська, мой Стаська, смотрит на меня. Юрка - мой друг. Стаська - мой друг, моя Любовь, мой брат, моя новая жизнь. Я смотрю на себя. А вот Тихона нет сейчас с нами на кухне. Он знает, что я хорошо помню, что есть Честь, и не надо ему постоянно быть со мной. Он доверил меня Стаське, он спокоен за нас обоих, и рассказал я это всё для Юрки, ему это надо, пусть знает, пусть думает, пусть. Он ведь парнишка, и ему решать, кем стать в этой жизни: самураем или нобуси.

- Вопросы, Юрка?

- Да это... Да нет вопросов. Логин, а у тебя есть этот? Портрет Ёсицу?

- Портрет? Нет. Ёсицунэ нету, брата его есть, Ёритомо. Но он... Слышь, Жаворонков, если ты там себе думаешь, что я тебе альбом этот домой дам, так ты в пролёте!

- Илья, да я ж верну! Я ж...

- Илька, дай ты ему альбом этот.

- Ни шиша! Там по-японски всё, зачем тебе, Жаворонков, я и сам иероглифы не понимаю. Я тебе, Юрка, сканы с картинок дам, на компе смотри... Так, время десять. Самурай устал, самурай получил сёдня по башке на тренировке.

- Так! Самураю добавить? Илья, я тебе серьёзно говорю, этот твой кикбоксинг...

- Блин! Ё! Что со мной сегодня? И про ведро вот. Стаська, я так, легонько получил, вскользь!

Ну, сейчас будет! Стоны, бубуканье, и всё в таком роде. Но Стаська, похоже, решил ограничиться лишь недовольным выразительным взглядом в мою сторону. А вот это здорово, этого ещё не было, это я его, по ходу, поймал! В следующий раз, когда назреет такая необходимость, надо будет ему про братьев Кусуноки рассказать, про Масасигэ и Масасуэ, как они умерли.

- Знаю я это "вскользь", видел. Ладно. С Уланом вдвоём пойдём?

- С Уланом втроём пойдём. Жаворонкова проводим по дороге, он домой хочет! Так, Юрка?

- Это... Да, надо.

- Какое?

Ох, как же неохота Юрке домой чесать! Ну, тут уж...

- Сходи до Галы, - советую я.

- Поцапались мы с Галой.

- Стас, брось! Придём - я сам всё уберу.

- Да? Тогда я Улану лапы помою.

- Тогда ты Улану копыта помоешь.

Дождь кончился. Обычно мы, когда грязно, гуляем с Уланом по газону вдоль дороги, но сейчас мы плетёмся к Юркиному элитному дому через двор, через школу (в ней я хотел учиться, да меня в гимназию затолкали), потом надо обойти садик - былой источник пищи для Улана, и вот серо-жёлтым кариесным клыком перед нами открывается Юркин дом.

- Ил, ты на осенних каникулах решил, что делать будешь? - Юрка тянет время.

- Как у Стаса с работой будет, а так хотелось бы в Италию смотаться, в Помпеи, я их так и не посмотрел. Стас?

- Ну, ведь был разговор! Я завтра Борису Шалвовичу позвоню. Кстати, сам бы мог, Илья, он же твой второй опекун. Первый, то есть, а второй - я. Вот. Пускай всё оформляет - поедем.

- Везёт. А меня одного опять.

- В Германию?

- В Испанию, кажись. Один чёрт, неохота.

- Жаворонков! Это ж Испания! Это... Там же коррида, сеньориты. Чего там ещё... сё, пришли, лужа дальше. Пока, Юрка!

- Пока, Логин... С.С., так я, если чо, я вам позвоню?

- Конечно, Юрка.

Мы со Стаськой стоим, смотрим, как уходит к себе домой Юрка.

- Знаешь, Стась, ты не второй.

- Что? А, ты про опекуна.

- Первый. Ты не второй, не опекун. Ты первый, ты единственный, лучший.

- Вот это вот хорошо! Значит ли это, что ты согласился постирать бельё?

- Я щас кого-то единственного в луже этой постираю! Я... Пошли домой, я трахнуться хочу!

- Тише, Ил, услышит вдруг кто.

- Никого нет, но ты прав, Стась: тише. Ну что за мир такой - мир, который не любит Любовь! Если бы в этом мире не было таких людей, как мы: ты, я, Тихон, другие, настоящие, мёртвые, не родившиеся ещё - гори бы оно всё синим пламенем!

- Пошли, Ил, дождь снова начинается.

Пока мы идём домой, Стаська рассказывает, что сегодня он звонил в центр Субару и договорился на вторник насчёт зимней резины для нашей "Бури".

- Они там после того, как увидели в прошлый раз нашу "Импрезу" с этими опознавательными знаками, обалдели все, шеф их тоже так хочет.

- У него "Форестер", пусть в бомбер его красит, а "Хаятэ" наш - истребитель, хоть и тяжёлый. Вообще, Стаська, это ты придумал просто заебись! Молчи! "Заебись" - самое тут подходящее слово. Главное дело, "Хаятэ" ведь "Накадзима" делала, это джонники из мести её расчленили, теперь она Субару - "Фудзи", то есть.

- Ну да. Так кто ж про это знает? А я помню, ты же научил меня, Ил, такие вещи помнить.

- Жёлтая стрела сквозь красный двойной круг, - мечтательно улыбаюсь я. - Эмблема 58-го Сэнтая, бортовой номер 9. Хиномару на передних дверях. Буря-Хаятэ! Жалко, имя пилота ты не узнал, Стась.

- Жалко. Илька, если наш кавалерист щас в эту грязь залезет, я не знаю, что тогда!

- Уже тогда! Улан! Б!

- Мама дорогая. Да брось ты с поводком, Илька, что уж теперь, поздно.

- Драть его надо! Его драть надо, меня драть надо, тебя тоже.

- Меня первого! Распустил вас.

- Стась, давай с мазохизмом завязывать! Не моя это тема, чо-то понесло меня не туда.

- Туда, туда. Открывай подъезд. Туда! Кто сегодня по башке получил?

- Во бля! Я чо, спецом, что ли?

- А вдруг?

- Пошёл ты! В лифт.

- Ты первый, Ил, я первый боюсь, а вдруг там бабай.

- А-апчхи-и! Точно.

- Ух, ты! Горчичники! Ур-ра! Я, Илька, не мазохист, я садист!

- Ни-за-что! Я опасен в бою, я камикадзе сёдня. Во, Стаська, я ж две хокку сёдня сочинил после английского, после Нинели нашей рыжей.

- Она крашеная у вас. Приехали, выходи.

- Опять я первый? Прикрываться мной будешь! Ай-яй-яй!

- Ты хокку говори.

- Ты дверь открывай.

- Сначала хокку.

- Ладно. Первая. Так. Вот:

Варварам рыжим смерть я принёс от огня. Я камикадзе.

- Илья, я это в Инете выложу! А вторая?

- Вторая:

Я с неба упал. Я целюсь в борт корабля. Я ветер Богов.

- Обе выложу!

- А гонорар?

- Кому?

- Улану! В ванную его тащи давай.

- Слушаю, мой капитан, Рогинов-сан! Кстати, Илька, капитан 1-го ранга у японцев назывался Тай-са.

- Да? Буду знать. Брядь! Стас! Ну ты чо?! Смотри, кавалерист в комнату поскакал! Ты, что ли, полы моешь? Я, что ли, полы мою!

- Улан, гад!

- Блядство! Пашешь тут, пашешь... Вали в ванную! Я тут, как на плантации, у тебя! На рисовой. Использует, понимаешь, мой труд по полной, эксплуататор, рабовладелец. Восстание поднимать пора, по ходу, Логинов, как Спартак, бля! Да какого же он сетевой на компе-то не выключил, обормот. А Жаворонкова я зря не придушил! Эх, пора, пора что-то решить мне решительно.

Бубукая вот так вот себе под нос (блядь, точно заразное), я прохожусь по комнате - скучно - и иду на кухню. Не хочу я с посудой вошкаться - три чашки и пара тарелок, трахнемся щас. Это-то да - трахнуться-то мы со Стаськой трахнемся. И не раз даже может быть, а тогда почему мне скучно?

- И чего ты прискакал на кухню, Улан? Стась, мне скучно.

- Вот те на! Ну, не знаю. Хочешь, спляшу?

- А я выдержу? Танец твой? Нет. Это ты спьяну.

- Поклёп! Сухой... сухой, как лист.

- Ничо себе! Бутылку водки вылакал, и он сухой!

- Да какую там... Погоди. Это. Щас.

- Ты чего?

Но Стаська машет на меня рукой, чешет затылок (вот тоже, не подцепить бы), смотрит в пространство, и в его глазах, самых синих и самых любимых на свете, в них...

- Ил! Слушай. Так:

Бутылка пуста - ни в башке и ни в жопе! Хокку родилась.

- Это воще! Стась! Это твоё лучшее! Воще. Да, правильно, пять-семь-пять.

- Да? Ну, вот, дождался. Стараюсь, Илька! Как думаешь, это тоже в Интернет пойдёт?

- Сто пудов.

- Здорово. Блин, это потруднее, чем рифмы сочинять: строго семнадцать слогов, да ещё и по строчкам разбить, да ещё и смысл, чувство, смех, любовь, настроение.

- Да. Жалко, что японские почти нельзя перевести, в размер сроду не уложиться.

- С размером - это да. Я твою хокку про размер первым делом выучил, помнишь?

- В строке пять слогов. Семь вот теперь написал. Снова пять. Хокку.

- Да-да, эту.

- Это не моя, это Тихона. Ладно, пошли в комнату... Точно! А ну?!

- Илька, если ты опять чего-нибудь такое задумал...

- Нет. Просто. Вот скажи мне - почему взрослые забывают, что они не всегда были взрослыми? Я не о тебе, ты не забыл. А почему Юркин батя это забыл? Что он тоже был пацаном. Я не забуду. Хоть и не было у меня нормального тогда ничего, я не забуду.

- Ты - нет. Иди сюда. Чёрт его знает!

Чмок.

- Стась...

Мы на диване. На нём мы спим, любимся. Хоть и есть у меня свой гамак, но спал я там... не помню, раза три. Я не тороплюсь, пускай обормот сам меня разденет и пускай он разденется сам... А я ему мешаю, я хватаю его за руки, дёргаю за волосы, тяну его голову к себе, целую - крепко, дую ему в рот, обнимаю, - крепко, прижимаю его лицо к своему - ещё крепче. Люблю! Люблю, и вечно буду любить, ведь сердце у меня огромное, и сердца моего хватит на целую вечность, на всё множество Миров.

А Стаська начинает уплывать, он уже не раздевает меня, не раздевается сам, он целует меня, и я плыву вместе с ним, в его руках я послушная лодочка. Нет, надо всё же... Толстовка моя уже на полу, чуть приподнять Стаську, завалить его на бок, расстегнуть ремень его джинсов. Бля, неудобно, на спину обормота, так вот лучше. Джинсы. Стаська помогает мне, тянет джинсы вниз, от меня не отрывается, губы в губы, наши языки торопятся выяснить: так кто из них всё же главнее. Руки. Его и мои. Мы мешаем друг другу - это здорово, так и должно быть, - мешаем, стараясь помочь.

- Футболку, Илька, сними.

Я снимаю с себя футболку, мне приходится оторваться от Стаськи. Скорее снова к нему, тяну вниз его лёгкие плавки. Какое-то время мы мешаем друг другу по-настоящему, я уже тороплюсь, желание приходит знакомой волной, и Стаська тоже её поймал. Мы голые.

- Я первый. Ладно, Стась?

Стаська сжимает меня ещё крепче, да ведь некуда уже крепче - есть куда, - отпускает.

- Ты. Молодым везде у нас... Мне как? На живот?

- Нет. Так. Щас. Погоди, - я тяну из-под головы у Стаськи подушку. - Вот, Стась, подложим щас.

Стаська приподнимается, я заталкиваю ему под поясницу подушку, его глаза не отрываются от моих. Он ловит мои руки, улыбается, он меня любит.

- Да. Вот. Стась.

- Давай, Илька, давай.

Стаська сгибает ноги, обхватывает колени руками, разводит их в стороны. Я упираюсь ладонями ему в грудь, переношу вес своего тела назад, на свои колени, не отрываю своего взгляда от синевы Стаськиных глаз. Какие они всё-таки синие! Тёмные синие колодцы из которых не напиться допьяна, досыта. Я замираю.

- Стась. Я люблю. Пропади оно всё пропадом, люблю!

- Любишь, - соглашается Стаська. - И я тебя, как же мне тебя не любить?! Только почему же пропадом, не надо. Люби. И я. Навсегда, да?

- Да. Люблю! Щас.

Я, продолжая упираться одной ладонью в Стаську, другой беру свой член, провожу Стаське головкой по щёлке, по дырочке... Ха, Стаська, садист-то - это я! Так. Сейчас. Я упираюсь открытой головкой в тёмную дырочку, бросаю на Стаську быстрый взгляд - он закусил губу, он улыбается, он прикрыл глаза. Я снова смотрю на свой член, надавливаю, сильнее, ещё сильнее - сопротивление, преодоление, и...

- Ф-фо-ох-х-х, Стас-сь!

И я качаю, я трахаю моего Стаську. Я бы мог делать это непрерывно, но это невозможно, я и так перекрыл уже все мыслимые рекорды по частоте траха. Правда, в последнее время - недели три - мы со Стаськой сбавили темп, раза два-три в день только трахаемся, а первое-то время!

Я люблю это, я люблю ебать Стаську, я люблю - полюбил, - когда Стаська ебёт меня, и Стаська полюбил - любит, - когда я ебу его. Ведь это вершина! Да, любовь - она, наверное, может обойтись и без этого, но это вершина, это самый пик любви, без этого пика, может быть, и можно пережить, но нам со Стаськой так лучше, нам так необходимо, это же вершина.

Как Стаська терпел, когда я его первый раз, как я был ему благодарен! Как я старался, чтобы ему было со мной хорошо - ведь это же первый раз, ведь это навсегда!

Стаська лежит на спине, ноги согнул в коленях, он хватает меня за плечи, но мне так не очень удобно, и тогда он берёт меня за талию, так мне лучше - и темп, темп, темп... Да, мне так лучше, но так неудобней ему, неудобно держать согнутыми ноги без поддержки, но всё-таки мы продолжаем ебаться в такой позе. Он терпит, он всё терпит, ведь это я его сейчас ебу, я ведь его люблю, он это знает, с самого первого раза он это знает, и он любит меня, как никого ещё не любил в жизни, а я знаю это. Он то закрывает глаза, то смотрит на меня. Особого кайфа в том, что тебя ебут в жопу, нет, но ведь тебя ебёт тот, кто тебя любит больше, чем весь этот блядский мир, вместе взятый.

Я трахаю Стаську - и к чертям собачьим весь этот блядский мир! Сейчас, теперь, всегда мне в этом мире интересен только Стаська... и моё к нему желание, и моя любовь к этому обормоту. Я трахаю его, я сейчас...

- Я кончаю-у-у! Ух... У-у-ух-х-х, Стаська-а...

- Кончил, да? Илька, даже меня проняло.

- Да-а! Бля - ой! - блин! Бли-ин! - я валюсь на Стаську, я дышу ему в шею, как я его люблю. - Давай, Стась, теперь ты.

- Ил, а может, лучше... Пососи, а? Или ты... А?

- Конечно, но... Чего ты стесняешься-то, а? Стась, ведь не первый же раз! Хочешь, я пососу, так и скажи.

Стаська обнимает меня, прижимает к себе изо всех сил. Я уткнулся ему в изгиб шеи, но и так я чувствую, что он краснеет, бля.

- Илька, я... Да, ты прав. Хорошо, я не буду стесняться. Да. А про первый раз... Знаешь, я толком и не помню. Да постой ты! Чего ты сразу драться! У-у-у! Вот дождёшься, я пойду и тоже какому-нибудь каратэ научусь... Смешно ему. Не пьяный я был, мы ж шампанское только пили, чуть-чуть. Я те укушусь! То есть укушу. А всё-таки в тот раз всё было как в тумане. От счастья, наверное. И не забыть никогда.

- Ха! Попробовал бы ты только забыть! Я бы тебя, обормота, тогда...

- Ил, а ведь ты вырастешь. Очень скоро ты совсем вырастешь...

- Нет, бля, всю жизнь мне в гимназии этой сучьей чухаться! Стась, ты о чём?

- Ты... Ты вырастешь и уйдёшь.

- Знаешь, Стаська, ты не обормот даже, ты баран! Уйду... Зачем же я, по-твоему, тогда приходил? Нет, погоди, дай я договорю. Чмок. Может, я и уйду, чмок, чмок. Может быть, у тебя кто-нибудь появится, чмок. Или у меня, чмок, чмок. Не знаю, тут ведь заранее не скажешь. Одно вот только могу я тебе заранее сказать: я тебя люблю, и это навсегда! И мы вместе навсегда. Мы ведь и с Тихоном навсегда, хоть он и умер. Чмок. Чмок. Обормот. Я тебя люблю навсегда! И ты меня. Как бы то ни было и что бы это ни значило. Вот. Чмок. Сюда вот ещё чмок и чмок. Так что никуда мне от тебя не уйти. Да и некуда. Отвык я один, неправильно это - одному. Всё, Стаська, не хочу я больше разводить дискуссии на эту тему.

- Так мы же и не спорили, Илюшка. Чего тут спорить? Всё правильно, ты прав, а я обормот. Чмок. А ты ненасытка, чмок, чмок. Пососёшь, да?

- Пососёшь, да. И ты пососёшь, да.

- Ненасытка.

- Обормот!

Любовь... Это любовь, потому и навсегда. А по-другому и быть не может. Мы со Стаськой любим друг друга навсегда, даже если - может быть - кто-то ещё и появится у него или у меня. Его плечо всегда будет готово к тому, чтобы моя щека легла на это плечо, а моя щека всегда будет хотеть прилечь на его плечо. Моё сердце всегда будет ждать того, чтобы прижаться к сердцу Стаськи, - сердце к сердцу, душа к душе.

Стаська протянул мне свою ладонь, открытую ладонь, протянул от сердца. Я в неё не плюнул, Тихон, я вложил в его ладонь своё сердце, и оно теперь там бьётся. Много чего у нас со Стаськой было за эти пять месяцев, а будет у нас с ним ещё больше, ведь вся жизнь впереди, но не забыть мне, что он первый протянул мне свою ладонь от всей - от самой - души.

Любовь... А как же иначе? Как нам не любить друг друга? Раз это навсегда. Только так. Это и только это - правильно. Так-то, господа мои!

Остаюсь преданно Ваш, Ложка, Ил, Логин, Илюшенька, самурай Рогинов-сан.

Сайонара.