ГЛАВА 6: ТАМ, ГДЕ РЕЗИНА ВСТРЕЧАЕТСЯ С ДОРОГОЙ Ничто не длится вечно. Умом мы все это понимаем. Мы рождаемся и умираем. Мы женимся, и браки умирают. Отношения расцветают и процветают, а затем увядают и умирают. Дружба испытывает отливы и приливы. Умом мы понимаем, что это произойдет, на самом деле произойдет, должно произойти. Но пока находимся в хорошем положении, мы всегда убеждаем себя, что будем исключением, Я где-то читал, что секрет счастья состоит в том, чтобы понять, что все кончается, и не пытаться бороться с концом. Но я не знаю того, кому на самом деле удалось это сделать. *** СРЕДА, 7 СЕНТЯБРЯ 2005 ГОДА – 11 ЧАСОВ УТРА. Майра с любопытством посмотрела на меня, когда я остановился у ее стола. На ней было платье с небольшим овальным вырезом, которое было бы скромным на большинстве женщин. В ее же случае это выглядело словно мешок с волейбольными мячами, катающимися внутри, пытаясь вырваться через верх. – Я не буду спрашивать тебя, что случилось, Билл. Но я никогда не видела его таким злым. Последнее было скорее вопросом, чем комментарием, и я оценил деликатность ее расспросов. – Боюсь, здесь резина встречается с дорогой, дорогая. Ее взгляд сказал все. Я не мог толком объяснить. – Когда вернусь, Майра, буду знать, есть ли у меня еще здесь работа. Она выглядела ошеломленной. – Что?.. Билл... мистер Мейтленд. Ты ведь не... уйдешь в отставку... не так ли? Это место уже не будет таким без тебя. – Нет. Это ему придется принимать решение. Я потянулся и взял ее тонкую руку в свою. – Если все пойдет наперекосяк, очень плохо, станет суматошно, и у меня не будет возможности поговорить с тобой еще раз... Я посмотрел в эти зеленые глаза и позволил своему взгляду поблуждать по холмам и долинам этого невероятного тела, которое я дожжен был не замечать ради женщины, которая почти наверняка должна была уйти от меня. –.. .я хочу, Майра, чтобы ты знала, что мне было приятно с тобой работать. Ты умна, компетентна и слишком хороша для женщины с таким лицом и телом, как у тебя. Я никогда не говорил тебе об этом, но вожделел тебя каждый день в течение пяти лет, независимо от того, видел тебя или нет, и если бы я не был женат и не любил свою жену, то приставал бы к тебе каждый божий день. И я знаю, что у Бога есть чувство юмора, потому что после пяти лет обреченного вожделения к тебе я, наконец-то, освободился от этой суки, на которой был женат, и обнаружил, что люблю кое-кого другого. Жизнь несправедлива. Она взяла меня за руку и нежно провела большим пальцем вверх и вниз по внутренней стороне моей ладони. Мне вспомнился старый анекдот о том, как марсиане занимаются любовью. Ее прикосновения были горячее, чем большинство минетов. – Я знаю, что это серьезно, Билл, потому что ты говоришь так, будто умираешь, будто никогда больше меня не увидишь. Но... просто помни... что бы ни случилось... может, тебя здесь и не будет, но я все равно буду здесь. Когда ты, наконец, разлюбишь этого кого-то другого. Я сжал ее руку, сказав: – Пожелай мне удачи, – и пошел посмотреть, в каком направлении с этого дня пойдет моя жизнь. Эдвардс сидел, откинувшись на спинку стула. В отличие от большинства случаев, он не встал, чтобы пожать мне руку, а молча уставился на меня. Для большинства прокуроров, вызванных в его кабинет, это был бы устрашающий взгляд. Но я знал его слишком долго, и у нас были другие отношения. А может, мне просто было уже плевать. – Доброе утро, Билл. – Надеюсь, что так. – Это полностью зависит от тебя. – Как насчет того, чтобы не танцевать вокруг да около? О чем ты хотел поговорить? – Ладно, сразу к делу. Хорошо. Найт так разозлился, что его вот-вот хватит кондрашка, из-за того, что ты впустую тратишь время на Шона Смита. – Мне очень жаль, что шериф расстроен. И это все, о чем ты хотел поговорить? – Билл, Найт – один из самых уравновешенных и спокойных парней, с которыми ты когда-либо сталкивался. И ты это знаешь. Но он сказал, что на днях звонил тебе, чтобы узнать, когда ты очистишь Смита в отношении стрельбы, а ты сказал ему, что собираешься представить Смита перед большим жюри и попытаешься привлечь его к ответственности за убийство. – Совершенно верно. Именно это я ему и сказал. – И когда же ты собирался посвятить во все это меня? Я-то думал, мы договорились, что, в конце концов, ты обелишь его, позволишь ему вернуться к своей жизни и позволишь этому беспорядку утихнуть. – На самом деле, Даллас, у нас никогда не было такого понимания. Я знаю, что ты бы этого хотел. Ты намекал на это, но никогда прямо не говорил, что я обязан его оправдать. Я думал, ты хочешь, чтобы я отнесся к этому делу так же, как и ко всем остальным, и использовал свои наилучшие суждения. – Знаю. Но не понимаю, почему ты решил распять этого парня. Это правда – я хочу, чтобы его оправдали. Профсоюз полицейских и девяносто девять процентов полицейских округа хотят, чтобы его оправдали. Если его не отпустят, NAACP и, по крайней мере, две другие черные группы готовы выйти на тропу войны из-за еще одного чернокожего, преследуемого белым южным правосудием. Он наклонился вперед и сцепил пальцы перед собой. Он напомнил мне пепельного блондина Грегори Пека из «Убить пересмешника». У него был высокий лоб, темно-карие глаза, прямой нос, сильный подбородок. В сегодняшней медийной среде быть красивым не вредно, и Эдвардс им был. Его волосы стали почти белыми, но на относительно гладком лице это не делало его таким уж старым, каким он был на самом деле. Они лишь придавали ему более утонченный вид: такими должны выглядеть губернаторы, сенаторы и – если вы только можете так высоко забраться в мечтах – президенты. Но его удачей была улыбка. Сейчас он не улыбался, однако когда он выпускал эту мощь, она заставляла каждого, кто смотрел на него по телевизору или в толпе, к которой он обращался, думать, что он – хороший парень, с которым можно пойти и выпить пару кружек пива, а женщины начинали фантазировать о том, как это все еще худое тело выше двух метров выглядит под одеждой. Что бы это ни было, харизма или что-то еще, она у него была. – Мы с тобой оба знаем, что если все это взорвется, и он будет осужден и, возможно, умрет в тюрьме, черные никогда не забудут и не простят меня, а каждый полицейский и дорожный патрульный в штате сделает все возможное, чтобы мне насолить. Следующей осенью, когда начнется губернаторская гонка, это все еще будет горячо и свежо в памяти каждого. Я баллотируюсь... или буду баллотироваться... как консерватор, представитель закона и порядка, но у меня всегда были хорошие отношения с черными и латиноамериканцами. Это – идеальное сочетание. Но как я могу сделать это в следующем году, если все крупные черные организации в штате называют меня коррумпированным расистом, а полицейские говорят, что я ненавижу полицию и хочу наказать полицейского за то, что он защищал себя и свою невесту от захватчиков, ворвавшихся в дом? – Копы готовы меня убить вместе со средним белым избирателем закона и порядка, а черные убьют меня вместе со всеми меньшинствами. Что, черт возьми, это оставляет мне в качестве базы избирателей? И я спрашиваю себя, почему я надрывал свою задницу в течение последних десяти лет, вымаливая деньги для республиканских кандидатов, заставляя себя болеть, подавившись переваренной курицей и стейком на политических мероприятиях, проводя дни и недели вдали от моей жены, чтобы заработать политические кредиты? Какая разница, если парень, которому я доверял, чтобы он помог мне пересечь черту, по-королевски трахнет меня прямо в конце, как раз когда я доберусь до финиша гонки 2006 года? Он действительно пытался быть спокойным, но в конце его комментариев хлынул гнев. Я ничего не сказал. Пусть он все выплеснет. – Я думал, что мы друзья, Билл, вдобавок к тому, что мы сослуживцы и преданы одному делу – справедливости. Мы достаточно говорили, и ты знаешь, кто я. У меня есть эго, без него в общественную жизнь не попадешь. Но я и самом деле думаю, что смогу сделать что-то хорошее в Таллахасси. Я честен, и у меня есть идеи о том, как штат может стать лучшим местом для жизни для всех. Тюремная система – это ужас, и мы каждый день теряем детей, которых можно было бы спасти. Наша наркополитика – это средневековье, а поскольку я являюсь кандидатом от закона и порядка, я могу сделать так, чтобы наша наркополитика стала настолько разумной, что не доступно ни одному либералу. – У меня есть идеи о том, как сделать лучше наши школы, как сделать чище государство, не уничтожив бизнес. Я думаю, что мог бы сделать многое, Билл, но ничего не смогу сделать, если меня не выберут. А ты собираешься вбить кол в сердце моих предвыборных шансов, если будешь преследовать Смита. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. – Я согласен, что из тебя вышел бы хороший губернатор, Даллас. Мы достаточно говорили об этом, и я знаю, что ты довольно хороший политик, чтобы сделать много хорошего, будучи в особняке губернатора. Но насколько ты готов платить, чтобы сделать все это хорошо? – Не понимаю. – Предположим, я попрошу кого-нибудь привести Дуга Бейкера, того придурка, что украл у меня жену и разрушил мой брак и мою жизнь. И заставлю его встать на колени перед этим столом, приставлю к его голове пистолет сорок пятого калибра и скажу, что если ты позволишь мне вышибить ему мозги, я переверну небо и землю, лишь бы посадить тебя в губернаторское кресло. И только мы с тобой когда-нибудь будем знать, что той ценой, что тебе пришлось заплатить, был Дуг Бейкер. Ты сможешь это сделать? – В твоих словах нет смысла, Билл. Какое это имеет отношение к Шону Смиту? – Ты знаешь, что в доме Смита были застрелены двое мужчин – Алан и Арнольд Роперы – ворвавшиеся туда, когда там был Смит со своей невестой, бывшей в то время замужем за Арнольдом Ропером. Смит может претендовать на самозащиту за убийство Алана и Арнольда. Но Арт – Артур Ропер, другой брат – был убит выстрелом в спину, когда пытался добежать до своего грузовика. Мы оба знаем, что Смит стрелял из пистолета в спину безоружному человеку. – Ты «думаешь», что пистолет ему подбросили? Ты не сможешь этого доказать. – Верно, но у меня достаточно доказательств, чтобы убедить присяжных в том, что Арт не пользовался оружием, до того дня у него его не было, и братья Арта тоже не пользовались оружием. У них были монтировка, бейсбольная бита и дубинка, купленная на сайте подержанного полицейского снаряжения. Ничего больше, о чем кто-либо знает. Я заглянул в прошлое Арта. Он бросил школу, прошел через десятки временных работ, обычно его увольняли. У него были десятки арестов за мелкое хулиганство, обычно за пьянство, драки, торговлю краденым. Одно уголовное преступление, связанное с попыткой ограбления винного магазина на восьмой улице, где он стоял на шухере. Он не носил оружия. – Таким образом, он был белой швалью, неудачником. Он никогда не был женат. Но у него было двое незаконнорожденных детей: восьмилетний мальчик по имени Пит и пятилетняя дочь по имени Мэри, все от старой подруги по имени Лоанна Салерс. После Арта она была с шестью мужчинами. За последние десять лет они снова сходились и расходились дюжину раз. Он не мог удержаться, чтобы не бить ее, когда пил, а она не могла держать вместе ноги с незнакомыми мужчинами, когда пила. – Когда я брал у нее интервью, она сказала, что знает, что никогда не сможет долго жить с Артом, но единственное хорошее в нем то, что он любил своих детей. Он не всегда мог платить алименты, но отдавал им каждый лишний доллар. Он виделся с ними в дни рождения и на Рождество. Мальчика назвали Питом в честь дедушки Арта. Я посмотрел на своего босса и увидел, что тот понял. – Арт Ропер имел такое же право на жизнь, как Дуг Бейкер, или ты, или я. Он должен был получить тюремный срок за участие во вторжении в дом. Но он не пытался убить Смита. Он сбежал, спасая свою жизнь, когда Смит его казнил. Вот почему я собираюсь представить Смита большому жюри, и пусть уж они решат, следует ли ему предстать перед судом. Есть сомнительные элементы, но Арт Ропер заслуживает слушания на большом жюри. Я остановился и оглядел его кабинет, все фотографии Эдвардса, государственных и национальных политиков, мемориальные доски и трофеи. Он был не просто подставным лицом. Он был хорошим человеком. Но даже хорошие люди могут ошибаться. – Арт не был Дугом Бейкером. Но его убили. Готов ли ты позволить Арту Роперу стать той ценой, что ты заплатишь, чтобы войти в особняк губернатора? Сможешь ли ты с этим жить? Эдвардс только покачал головой и опустил глаза, потом снова посмотрел на меня. – Шон Смит – хороший полицейский, Билл. Ты проверял его и знаешь, что я прав. За четырнадцать лет службы в полиции он трижды получал ведомственные награды. Три года назад он спас жизнь старику, у которого случился сердечный приступ. Он вмешался в вооруженное ограбление KFC шесть лет назад и убил обоих этих ублюдков, после того как те казнили двух рабочих и готовились убить двух других. – Даже если я тебе поверю, и он действительно казнил Артура Ропера, – сказал Эдвардс, – его спровоцировали. Трое мужчин врываются в его дом посреди ночи, начинают его избивать, пытаются схватить и утащить женщину, бывшую в его постели. Он схватился за пушку, убил двоих и увидел, как третий бежит. Вероятно, он инстинктивно преследовал его, и у него не было никакого способа узнать, что парень не собирался схватить пистолет. В худшем случае, в твоем случае, у него была ошибка в суждениях. Он позволил гневу и страху преодолеть полицейскую подготовку и сделал то, что сделал бы почти любой другой. Он застрелил ублюдка. Я молча смотрел на человека, давшего мне власть и полномочия, которых никогда не будут иметь большинство адвокатов, пока им не исполнится пятьдесят лет или больше, если вообще когда-либо будут иметь. – Значит, если ты хороший коп или просто хороший парень, то тебе положен свободный проход, и ты освобождаешься от ответственности за убийство? Он почесал подбородок и сказал: – Это дерьмо с Ангелом Смерти – всего лишь пиар, помнишь Билл? Мы – люди, имеем дело с жертвами из плоти и крови и преступниками, и иногда нам приходится смягчать правосудие милосердием. – Какое милосердие ты собираешься оказать Питу и Мэри? Ты можешь вернуть их отца? Он лишь покачал головой. – Не делай этого, Билл. Не будь таким суровым. От этого зависит слишком многое. – Мы с тобой оба знаем, что первое, что придет в голову людям, когда они об этом услышат, будет то, что еще один полицейский застрелил трех парней и ушел от ответственности. Значит, Смит – хороший полицейский. Он – полицейский-герой. Последнее, что я слышал, это то, что быть героем-полицейским не позволяет тебе безнаказанно совершать убийства. Я позволил тишине нарастать, потому что у меня было чувство, что мы оба сказали почти все, что могли, пока не дошли до самой сути. Но, в конце концов, мне пришлось произнести слова, которые могли бы положить конец целой главе моей жизни. – Мне очень жаль, Даллас, правда. Я попытался уйти от этого. Я был трусом, потому что боялся, что дело дойдет до этого, поэтому пытался оттянуть события. Я должен был передать дело в большое жюри через пару недель после этой стрельбы. Но я знал, насколько все взрывоопасно. И, наверное, я понял, что мне слишком нравится эта работа, чтобы рисковать ее потерять. – Что ты хочешь этим сказать? – Через две недели я собираюсь представить его большому жюри. Пусть они посмотрят на это, и пусть карты падают, куда им вздумается. – Нет. – Нет? – Нет, ты не передашь дело большому жюри. Ты опубликуешь отчет, очищающий Смита от всех неправильных действий и объявляющий его стрельбу как оправданную в силу самообороны во время вторжения в дом. На этот раз головой покачал я. – Этого не будет. Он наклонился над столом. – Билл, это отчасти моя вина. Мы заключили соглашение. Я доверял твоему суждению. Я всегда так делал. Я позволил тебе управлять этим местом. В основном, я всегда соглашался с твоими решениями. Но не в этот раз. Я знаю, ты думаешь, что для этого решения у меня есть личные причины, но я думаю, что мы просто честно не сошлись во мнениях. Я не думаю, что было бы правильно разрушать жизнь человека за то, что ты всего лишь «считаешь», что он это сделал. И соглашение остается в силе только до тех пор, пока я так говорю. Ты сделаешь то, о чем я тебя просил. Я встал. Он откинулся назад, и его глаза открылись чуть шире. – Нет, Даллас, это не так. Я иду в большое жюри, пока я – главный прокурор. – Совершенно верно. Пока ты – главный прокурор. Передумай. – Хотел бы. Я думал об этом несколько месяцев. Но не могу. Он встал. – Если ты намерен это сделать, я буду ждать прошения о твоей отставке на моем столе в конце дня. Ты не просто перестанешь быть главным обвинителем, но и не будешь работаешь в этой конторе, как и ни в одной прокуратуре штата Флорида. Но, как Ангел Смерти, я уверен, что ты где-нибудь, да приземлишься. – Нет. Я не собираюсь уходить сам. Ты можешь меня уволить. Но есть кое-что, что ты должен рассмотреть, прежде чем сделать нечто, чего не сможешь вернуть. – Что? – Как ты и сказал, я – Ангел Смерти. Есть люди по всей стране, не только в Джексонвилле, которые будут заинтригованы историей о прокуроре, настолько ослепленном амбициями получить более высокий политический пост, что был готов позволить убийце-полицейскому ускользнуть от наказания по хладнокровному убийству отца двоих детей, дабы избежать антагонизма с полицейскими и афроамериканским сообществом. Я смотрел, как на его глаза опускается лед, а на лице застывает улыбка. – Ты мне угрожаешь? Мне? Ты – неблагодарный сукин сын. Я дал тебе эту должность и позволил шесть лет играть в Бога, и вот как ты мне отплатил. Кроме того, как ты думаешь, кого вообще будет волновать одно дело, связанное с полицейским, который мог или не мог нарушить закон? Я улыбнулся ему, хотя мне пришлось заставить себя. Я не хотел этого делать. Я и впрямь любил и уважал этого человека. Но на этот раз он ошибся. – Скольких людей заботит то, о чем думает Билл Мейтленд? Наверное, не так уж много, хотя думаю, что это заинтересует местные СМИ. Но – Ангел Смерти? Многих. Это, по крайней мере, даст моим обвинениям публичность. Помнишь, ты хотел подтолкнуть Ангела Смерти к публичности. Ну, что ж, живи публичным и умри публичным. – Что бы там ни было, Билл, это – всего лишь одно обвинение. Оно будет забыто. К следующему году оно уже никого не будет волновать. – Ты любишь читать, Даллас. Я знаю, что ты читал писателей Джона Д. Макдональда, Трэвиса Макги. Там есть... думаю, это «Вспышка зеленого», хотя, возможно, я ошибаюсь. Помнишь. Это о парне, являвшемся большой-большой рыбой в маленьком пруду, и он думал, что ему все сойдет с рук. Но враг умудрился предать огласке скандал, в котором он был замешан. Большая рыба ушла от скандала, но застряла в этом маленьком пруду на всю оставшуюся жизнь. Вокруг маленького пруда была проведена линия, и пока остается в нем, она находится в безопасности. Но если она когда-нибудь выйдет за ее пределы, то будет поднят скандал, в котором ее обвинили. Она никогда не займет более высокий политический пост или не перейдет на более высокий уровень в бизнесе. Потому что никто не захочет, чтобы его запятнал скандал. – Как это относится к тебе, Даллас? Что ж, в архивах большинства крупных газет и организаций по всей стране разразится широко разрекламированный скандал о том, что ты предал общественное благо, лишь бы выслужиться перед копами и меньшинствами. Когда ты будешь баллотироваться на пост губернатора следующей осенью, сколько негативных объявлений будет размещено со ссылкой на известного прокурора о том, что тебе нельзя доверить защиты общественного блага? Он наклонился вперед на своем столе, и я заметил, что костяшки пальцев побелели, когда он вжал их в стол. – Не имеет значения, подтвердятся обвинения или нет. Все, что увидят многие многострадальные белые избиратели, – это что еще один политик добивается благосклонности черных и меньшинств, а многие меньшинства, не доверяющие полицейским, просто увидят другого политика, который позволяет полицейским убивать людей и выходить сухими из воды. Ты баллотируешься в губернаторы, и тебя надерут с обоих концов. Достаточно трудно выиграть какую-либо выборную должность, имея такие свинцовые гири вокруг себя. – Если ты меня уволишь, а я стану публичным, ты сможешь научиться любить быть прокурором штата или, может быть, баллотироваться в мэры. Потому что никогда не поднимешься выше, а все твои мечты о том, чтобы делать добро государству, можно будет сложить куда-нибудь в ящик. Наконец, он ослабил хватку на столе и снова сел. – У этой француженки, которую ты трахаешь, чертовски великолепное тело. Я знаю, что у меня отвисла челюсть. – Эта перемена темы меня просто повергла в шок. Откуда она взялась? – Просто замечание, Билл. Звоня капитану Бон Шанс и прося его дать тебе няню, я и понятия не имел, что в итоге ты ее трахнешь. И не только это, но и то, что она последует за тобой к тебе домой. Думаешь, ее муж знает, что она задумала? – Даллас, я знал, что ты можешь быть хладнокровным, когда захочешь, но ты и впрямь думаешь, что угроза для брака женщины, с которой я встречаюсь, заставит меня отступить? Он пожал плечами. – Конечно, нет, если только ты не заботишься о ней и ее браке. Конечно, если бы ты заботился, ты бы ее не трахал, не так ли? – Есть ли смысл в этом разговоре? И откуда ты вообще о ней знаешь? Ты шпионишь за всеми своими сотрудниками? – Нет, только за теми, которые важны. Вообще-то, Гарри – ты его знаешь, он один из наших следователей – устраивал юбилейный ужин в ресторане, где в прошлые выходные появились ты и твоя семья. Он узнал тебя и, естественно, зная о твоем разводе, заметил симпатичную брюнетку, сидящую рядом с тобой. И сделал снимок. Это – его вторая натура. – Ну, а поскольку у тебя уже был один срыв, а ты жизненно важен для этого офиса, я ее проверил. Ты же знаешь, у нас работает много следователей. И поговорил с капитаном Бон Шанс. Так что, я знаю, что произошло на Бон Шанс между тобой и Алиной де-Жарден. Я знаю, что сейчас она замужем, у нее есть сын. И знаю, что ее муж знает тебя по тому расследованию, что было четыре года назад в Париже. Это меня несколько удивило. Ты – парень, поступающий правильно, и вдург заставил замужнюю женщину изменить мужчине, взявшему тебя под свое крыло и бывшему твоим другом. Ты соблазнил жену друга. Почему-то после того случая с Дугом Бейкером такого я от тебя не ожидал. Мне следовало бы просто уйти, но мне было любопытно посмотреть, к чему он ведет. – Это – удар ниже пояса, Даллас, и ты это знаешь. – Примерно так же низко, как то, что ты сделал с Филиппом Аршамбо. – Повторяю, какой в этом смысл? Он улыбнулся. Несмотря на свой имидж хорошего парня, когда хотел, он мог быть ублюдком, а здесь и сейчас он им быть хотел. – Ты ведь знаешь, что она никогда не останется с тобой? – Значит, теперь ты не только вынюхиваешь, но и предсказываешь будущее? – Она замужем уже десять лет. У нее было несколько интрижек на корабле, но она всегда возвращалась к Филиппу. У нее есть сын, чтобы привязать ее к себе. Если они разделятся, она знает, что никогда не получит своего сына. Филипп занимает слишком высокое положение во французском правительстве. Он заберет мальчика себе. И вот, когда ее две недели здесь закончатся, она уйдет. Неважно, что она скажет тебе. Я уже знал это, но от него все звучало по-другому. – Опять, и что? Какое тебе дело до моей личной жизни? Он указал на фотографию в рамке на стене. Снимок был сделан на вечеринке, через год после того как меня назначили главным прокурором. Он был там со своей женой, двумя другими старшими помощниками и их женами и, в конце концов, со мной... Я отвел взгляд, решив, что не позволю ему прочесть в моих глазах или на моем лице чего-либо о том, как фотография меня поразила. – Алина – мимолетное увлечение. Ты все еще любишь свою бывшую. Я видел это как раз тогда. Любой, кто рядом с тобой, может это увидеть, когда она где-то рядом. Можно врать, не краснея, но зачем утруждаться? Ты можешь трахать всех женщин, каких захочешь, в здании суда, но в тебе есть дыра, и ты никогда не заполнишь ее никем, кроме нее. – Ты полон дерьма, но опять же, какое это имеет отношение ко мне и Шону Смиту? – Если ты отпустишь Шона Смита, в следующем году я буду баллотироваться на пост губернатора и получу его. Даже если я его не получу, то уйду и смогу устроить так, чтобы ты последовал за мной. Это даст тебе четыре года, чтобы подготовиться к следующему забегу. С четырехлетним послужным списком, моей поддержкой и репутацией «Ангела смерти» ты, вероятно, сможешь работать столько, сколько захочешь. – И? – Эта работа требует времени, но не такого, как твоя. Ты будешь политиком и станешь вести несколько дел, но это – всего лишь работа с девяти до пяти, может быть, с девяти до шести с понедельника по пятницу. Быть прокурором стоило тебе брака. Быть боссом позволит тебе вернуть свою жизнь. – У меня нет жизни, как ты прекрасно знаешь, если так пристально за мной следишь. – Ты мог бы, Билл. Твоя бывшая встречается с другим преподавателем в УСФ, писателем по имени Клинт Эббот. Вроде бы, приличный парень, но, судя по всему, они – просто друзья с привилегиями. Тем временем она слоняется по зданию суда на своей новой работе и, по словам некоторых наших сотрудниц, умудряется находить причины подниматься на этот этаж гораздо чаще, чем это нужно. Как будто пытается увидеть кого-то или быть замеченной кем-то. – Если бы это был дамский роман, я бы сказал, что у тебя что-то есть. Но между нами ничего не осталось и никогда не будет. – Ты – уже не тот человек, каким был шесть или семь месяцев назад. И все что она сделала, осталось в прошлом. Если бы ты захотел ее вернуть, держу пари, ты бы ее вернул. Он повернул фотографию, лежавшую на столе рядом с телефоном, так, чтобы я мог ее видеть. Это была фотография его самого, его жены в черном платье с глубоким вырезом и их двух дочерей, с тех пор как они поженились и сами стали матерями. – В феврале следующего года нашему с Гретой браку исполнится тридцать лет. Это было лучшее, что я когда-либо делал. В молодости я был довольно диким, но никогда не жалел, что женился. Я горжусь тем, что сделал в общественной жизни. Я горжусь работой, которую проделал здесь, и не в последнюю очередь тем, что выбрал тебя. Но ничто в моей жизни не имеет такого значения, как она. Я знаю, ты любишь эту работу. Я знаю, что ради нее ты пошел на жертвы. Но ты не можешь взять эту проклятую работу с собой ночью в постель. Ты не можешь держать эту чертову работу в своих руках, когда жизнь бьет тебя по зубам, и тебе нужен человеческий контакт. Алины в твоей жизни не будет. Ты не сможешь заполнить ее временными дублерами. Он снова повернул фотографию к себе. – Ты не просто потеряешь эту работу, если пойдешь дальше с большим жюри по делу Шона Смита. Ты потеряешь всякую надежду когда-нибудь вернуть свою жизнь, вернуть Дебби. Я был полон решимости, чтобы кукловод не узнал, что он только что пнул меня в живот своими словами. – Мы сейчас разыгрываем сцену из «Фауста», босс? Ты – Мефистофель, предлагающий исполнить мое самое заветное желание, если я только отдам свою душу? – Просто подумай об этом, Билл. Ты сказал, что ничего не будешь делать в течение нескольких недель. Я так понимаю, ты ждешь, что будет с Алиной. Все, что я прошу, это подумать о том, о чем мы говорили, прежде чем принять окончательное решение. Ты так долго ждал. Дай себе еще пару недель. – Я не передумаю. – Надеюсь, что передумаешь. *** СРЕДА, 7 СЕНТЯБРЯ 2005 ГОДА – 2 ЧАСА ДНЯ. Судья Леонард Писарро посмотрел сначала на Лью Уолтерса, а потом на меня. – Джентльмены, вы готовы приступить? Рядом с Уолтерсом сидела Джуди Йохансен в оранжевом тюремном комбинезоне. Он ругался, злился и жаловался о пагубных последствиях того, что его клиентка вынуждена носить тюремную одежду. Когда Писарро упомянул, что присяжных нет, и что это он, Писарро, приказал ей надеть комбинезон, Лью только ухмыльнулся и вскинул руки. – Я должен был попытаться, ваша честь, – сказал он. Писарро улыбнулся в ответ. Я знал, что давным-давно он был преуспевающим адвокатом. Он скупо восхищался тем, как Лью выставлял себя напоказ, хотя и старался скрыть это во время суда. – Я понимаю ваши опасения, мистер Уолтерс, но мисс Йохансен была осуждена за умышленное убийство первой степени. Залог не предоставляется, потому что с теми деньгами, что у нее есть, имеется слишком большой риск того, что она сбежит. Это означает, что она должна быть помещена в тюрьму округа Дюваль, и нет никаких оснований позволять ей носить другую одежду. Вы согласны? – Да, сэр, ваша честь. – Вы готовы продолжить свои доводы и свидетелей? – Да, ваша честь, – смиренно ответил он. Когда он повернулся, чтобы заговорить со своей клиенткой, я одними губами произнес «жополиз» и ухмыльнулся ему. Когда он лишь слабо улыбнулся мне и наклонился, чтобы поговорить с Джуди, у меня появилось плохое предчувствие. Это было не похоже на него – не насрать на меня из-за чего-то подобного. После того как мы закончим, я поговорю с ним. Сзади ко мне подошла Джессика Стивенс с папкой, которую я запросил полчаса назад. Опаздывать на слушания – это было на нее не похоже. Странно. – Все в порядке, Джессика? – спросил я, с любопытством глядя на нее. Она откинула назад несколько прядей волос. Я заметил, что на ее блузке расстегнута пуговица. И на ней были чулки, но на одной ноге сверху виднелась полоска плоти. Я действительно не мог поверить в то, что видел. – Джессика? – сказал я. Она поймала мой взгляд, и я медленно посмотрел вверх и вниз. Она заметила расстегнутую пуговицу, когда мой взгляд опустился, она посмотрела вниз и заметила сдвинувшиеся чулки. Ее лицо приобрело привлекательный малиновый оттенок. – Нам есть о чем поговорить? Она посмотрела на первый ряд сидений позади защиты. Это был ряд для репортеров. Я заметил темные волосы и бочкообразную грудь репортера TU Карла Камерона. Он улыбался Джессике с таким глуповатым выражением лица, какое бывает у мужчины после действительно хорошего секса. Я посмотрел на него, потом снова на Джессику. – Где? Она покраснела еще сильнее, если это было возможно. – В комнате судебного пристава за покоями судьи Писарро. Я расплылся в улыбке. – Ты – просто шлюха. Она протянула левую руку. На безымянном пальце находилось кольцо с бриллиантом. Солидным бриллиантом в оправе из белого золота. – Карл? Она кивнула. – Когда? – Мы поженились в воскресенье. У нас нет времени на медовый месяц, поэтому мы... –.. .делаете это везде, где только можете. Что ж, поздравляю, Джессика. Ты позволила ему сделать из себя честную женщину. Я счастлив за вас обоих. – Мне потребовалось много времени, но, в конце концов, я поняла, что не хочу жить без него. Чего бы мне это ни стоило. Я знал, чего ей это стоило. – Ты поступила правильно, Джессика. Быть замужем – это хорошо. И если вас кто-нибудь поймает, у вас, по крайней мере, есть разрешение на брак. Наш разговор прервал оклик Писарро, и я поднял глаза, чтобы увидеть одного из сыновей Джуди, приближающегося к свидетельской трибуне. – Простите, ваша честь. Мы сели, и я услышал, как оба сына Джуди говорили о том, какой любящей матерью она была и какой хорошей женой своему первому мужу. Я слышал, как они рассказывали Писарро, каким сукиным сыном был для их матери Кларк Кэрролл, муж, которого она убила, перепутав сердечные лекарства. Конечно, это было психическое насилие, просто потому, что не было никаких подтвержденных медицинских записей о физическом насилии, и она никогда не жаловалась на это во время их брака. Джуди последовала за ними и рассказала судье, как влюбилась в могущественного миллионера и увлеклась им. Но, по ее словам, после того как они поженились, он изменился, по крайней мере отчасти, потому что его дети ненавидели ее и не хотели, чтобы она унаследовала его состояние. Он был безумно ревнив и ожесточен, потому что не мог действовать сексуально, и превратил ее жизнь в сущий ад. Но он был умен и скрывал ее мучения от внешнего мира. – Я не горжусь тем, что сделала, ваша честь. Я изменила Кларку. Но я еще не умерла. Я – женщина с женскими желаниями. Я хотела быть с Кэрроллом, но дело было не только в том, что он не мог меня удовлетворить физически. Он был так зол, так ревнив, в то время как я была ему верна, что мы даже не могли обниматься, не могли делать несексуальные вещи, которыми может наслаждаться любящая пара. – Я обратилась к другому мужчине, потому что мне было одиноко. Мне нужны были мужские прикосновения. Мне очень жаль, но я это сделала. Затем она уставилась на меня взглядом, который должен был превратить воду в лед. – Мистер Мейтленд сумел обмануть присяжных, заставив их поверить, что убийство не было ошибкой. Но я не хотела его убивать. В конце концов, он превратил мою жизнь в сущий ад, но я никогда не хотела его смерти. Я знала, что ему больно, а он знал, что я ему изменяю. Я причиняла ему боль и чувствовала себя виноватой. Но, бог мне судья, я убила его не намеренно. Лью проделал хорошую работу по ее подготовке. Она и впрямь звучала правдоподобно, и если бы давала показания перед присяжными, я бы забеспокоился. Но она давала показания перед человеком, который слышал подобные заявления в течение тридцати лет, и уже давно научился отличать правду от чуши. Когда Писарро вызвал меня, я встал и подошел к столу Лью. – Мисс Йохансен проделала очень хорошую работу в своих показаниях. Я поздравляю мистера Уолтерса с его подготовкой. Я не собираюсь представлять свидетелей, и мои комментарии будут краткими и, надеюсь, по существу. Я отвернулся от Джуди и Лью и вышел на середину зала суда лицом к Писарро. – Ваша честь, присяжные, все лица или организации, оценивающие факты, установили, что мисс Йохансен умышленно дала своему мужу лекарство, которое, как она знала, его убьет. Ее обвинили в убийстве первой степени. Поэтому ее отрицание своей роли в его смерти просто не имеет никакого значения. Это – спорный вопрос. Присяжные утверждали обратное. – Госпожа Йохансен сама признала на свидетельском месте, что у нее был достаточный мотив для убийства мужа. Она завела любовника, который засвидетельствовал, что она сказала ему, будто собирается убить Кларка Кэрролла. Даже если вы поверите мисс Йохансен в том, что мистер Кэрролл якобы жестоко обращался с ней, это лишь усилит аргумент, что у нее были причины убить его. – И, наконец, ясно, что мисс Йохансен могла бы легко избежать жестокого обращения мистера Кэрролла, просто разведясь с ним. Но если бы она это сделала, то не стала бы наследницей его миллионов. Таким образом, у нее появилась еще одна причина его убить. Я снова посмотрел на Джуди. Она так старалась. И все было напрасно. – На этом доводы штата заканчиваются, ваша честь. Писарро медленно и демонстративно отпил воды из стоявшего перед ним стакана и обратился к Джуди: – Пожалуйста, встаньте. Мистер Уолтерс, мистер Мейтленд. – Я посмотрел на нее, вместо Писарро. -Мне действительно не нужно больше времени, чтобы обдумать ваш приговор, мисс Йохансен. Сегодня здесь не было сказано ничего, что на самом деле изменило бы факты, доказанные в этом разбирательстве. Вас признали виновной в умышленном убийстве первой степени. Возможным приговором является смерть. Но, на мой взгляд, это преступление не достигает того уровня, когда смертный приговор может быть оправдан. – Еще один вариант – пожизненное заключение без права досрочного освобождения. Однако, по моему мнению, это преступление тоже не достигло такого уровня наказания. В вашем возрасте, я полагаю, существенным наказанием будет – обязательное десятилетнее заключение без возможности условно-досрочного освобождения, за которым последует десятилетний испытательный срок. – Вы можете обжаловать этот приговор, и я надеюсь, что вы это сделаете, но, учитывая то, с чем вы можете столкнуться, я не думаю, что какая-либо апелляция будет удовлетворена. И это – еще одна причина для приговора. Я считаю, что это предотвратит лавину апелляций, которые лишь еще больше засорят судебную систему. – Сейчас судебный пристав заберет вас обратно, мисс Йохансен, и в течение ближайших двух дней вы будете доставлены в женскую часть тюрьмы строгого режима в Лоути. Удачи вам. Она молча стояла долгое мгновение, ее лицо застыло в полной надежд улыбке. Один из ее сыновей застонал, другой, рыдая, откинулся на спинку сиденья. Она была их матерью, и это не было неожиданностью. К ней подошли две женщины – судебные приставы. Я тоже подошел, как и они. Она уставилась на меня так, словно не знала, кто я. Одно дело – знать то, что остаток жизни ты проведешь в тюрьме. Другое – что это стало реальностью. Вероятно, она уже начала впадать в шок. – Джуди, – сказала я так тихо, что меня могли слышать только она и Лью, – возможно, вы доживете до выхода из тюрьмы. Вы – довольно здоровая женщина. Но вы уже не будете настолько богаты. Дети Кэрролла оспаривают завещание, и с вашим обвинением, я бы сказал, у них есть хороший шанс отобрать у вас каждый доллар. На вашим месте я бы берег каждый пенни. – Это вернуло ее к реальности. – Почему ты ненавидишь меня, Мейтленд? – Я не ненавижу вас, Джуди. На самом деле мне вас жаль. Если бы вы продержались еще год или два, он бы умер, и вы получили бы большую часть его денег. Вы были бы еще достаточно молоды, чтобы с удовольствием их тратить. Есть несколько горячих семидесятилетних. А у семидесятилетних, что стоят миллионы, нет никаких проблем с поиском товарищей по играм. Но вы пожадничали. И были нетерпеливы. Подумайте об этом в течение следующих десяти лет, когда будете спать на двухъярусной кровати с некоторыми интересными соседками. Когда приставы увели ее, Лью сказал из-за моей спины: – Это было жестоко, Билл. – У нее дела лучше, чем у Кларка Кэрролла. Но... – Я повернулась к нему лицом. Он наклонился, чтобы собрать бумаги, которые перекладывал в портфель. – Ты в порядке, Лью? – А что? – Сегодня ты просто сам на себя не похож. А где же старая чванливость? Где та Акула, что все мы знаем и над которой смеемся? Он мягко улыбнулся мне в ответ на насмешку, но что-то определенно было не так. – Может быть, ты просто выбил из меня всю чванливость. Меня забрал Ангел Смерти. – Черт возьми, я уже бил тебя и раньше, но ты не вел себя так, будто умер твой лучший друг. Поделись со мной. Что такое? – Я просто... ничего особенного, Билл. Просто прими аплодисменты и подготовь свою речь с признанием поражения, потому что в следующий раз, когда ты выйдешь против меня, я вручу тебе твою голову. – Мне неприятно говорить это профессионалу, но ты – чертовски плохой лжец. Да ладно тебе, парень, это же я. Не хочешь пойти куда-нибудь выпить кофе? Я могу взять выходной на весь день, если ты захочешь выпить чего-нибудь прохладного. Он покачал головой. – Извини, Билл. У меня есть несколько дел, а потом я должен подготовиться к отлету. У меня есть дело, по которому меня только что вызвали в Сан-Фран. Платят хорошо, а мне нужно время, чтобы подготовиться к открытию. Я должен улететь сегодня вечером. Я точно знал, что здесь что-то не так. Разговор о больших деньгах не вызвал улыбки. Это был не Лью. Но кто-то похлопал меня по плечу. Когда я обернулся, мне улыбнулась и обняла меня Хизер Макдональд. – Прости, что опоздала. Я хотела присутствовать при вынесении приговора, но мне нужно было встретиться с детективами. Но мне только что сказали. Десять лет. Я думаю, это приемлемо, не так ли? – Ей будет почти восемьдесят, когда она выйдет. Думаю, Писарро решил, что этого достаточно, если она вообще выйдет. И я только что сказал ей, что дети Кэрролла, вероятно, преуспеют в том, чтобы опротестовать завещание своего отца, поэтому, когда выйдет, она не будет нищей, но и не будет мультимиллионершей. В общем, я думаю, что у нее был довольно дерьмовый день. Она облизнула губы, а я лишь улыбнулся. Она знала, что делает, о чем свидетельствовала ее ответная улыбка. – Поздравляю, Билл. Ты – молодец. – Мы хорошо поработали. Я написал Найту записку, превознося тебя до небес, хотя сейчас не думаю, что похвала от меня принесет тебе пользу в полицейском участке. Разве тебе никто не говорил, что ты не должна со мной разговаривать? – Я знаю, что происходит, Билл. Но многие из нас не считают, что Найт должен ставить весь отдел и его репутацию на парня, который выстрелил человеку в спину. У тебя там еще остались друзья. – Спасибо, Хизер, но тебе лучше не высовываться. Не вмешивайся в это дело, потому что оно может стать некрасивым. – Я не буду подписывать никаких петиций, но помни, если тебе понадобится друг, просто подними трубку. Да, кстати... Она слегка повернулась, когда к ней подошел высокий темноволосый молодой парень, похожий на детектива в штатском. Взгляды, которыми они обменялись, рассказали мне всю историю. – Мистер Мейтленд, это – детектив Роб Голанд. Он – из отдела убийств. Роб, это – Билл Мейтленд, парень, о котором я тебе рассказывала. Лучший прокурор штата. Он протянул, а я пожал ему руку. Он улыбнулся, но встал слегка между нами, давая мне понять, кому она принадлежит. Она одарила меня легкой довольной улыбкой. – Рад познакомиться, мистер Мейтленд. Хизер все рассказала мне о тебе. Она прошептала из-за его спины: – Не все. – Что ж, я ценю твои добрые слова, но на самом деле именно она сняла с доски Джуди Йохансен, а не я. Она очень хороша в своем деле. Она не удержалась и слегка покачала головой, но парень не обратил на это внимания. Сомневаюсь, что ему было даже тридцать. Скорее двадцать пять или двадцать шесть. – Мистер Мейтленд, я просто хотела зайти, чтобы узнать вердикт. Нам пора бежать. Мы собираемся перекусить. Роб, будь добр, возьми машину и забери меня у входа. Мне просто нужно уладить с мистером Мейтлендом еще одно дело. – Конечно. Увидимся позже, мистер Мейтленд. После того как он покинул зал суда, она подошла ближе и сказала: – Мне жаль, что у нас не было возможности встретиться еще раз, Билл. Я скучала... ты знаешь. – Да, но... прямо сейчас я связан... Она протянула руку, и я снова пожал ее. На этот раз она зажала мою руку между своими и сжала. Это выглядело профессионально. – Понимаю, Билл. Я и не ожидала, что это будет нечто большее, чем одноразово. И, право же, сейчас я мало что могу сделать. Мы с Робом... мы... эээ... – Он – симпатичный парень. Но ему повезло, что у него есть такая горячая штучка, как ты. Но не староват ли он для тебя? – Умница. Что тут скажешь. Это дело пожилой женщины. Люблю его. – Ну, что ж, Хизер, иди на свой «ужин». Но серьезно, не вмешивайся в эту историю с Шоном Смитом. Ты должна жить и работать в этом отделе, а я сейчас – яд. Береги себя. Со мной же все будет в порядке. Я остался один, если не считать единственного судебного репортера, заканчивающего свою работу, и одинокого судебного пристава, которому, по-видимому, больше некуда было идти. Мне все еще было тревожно за Лью, поэтому я направился в «Старбакс» и понял, что мне повезло, когда увидел, как он схватил кофе и повернулся, чтобы выйти из здания суда. – Лью. – Теперь ты следишь за мной? Ты ведь не влюбился в меня, правда? Это было бы, мягко говоря, неприятно. Он уже больше походил на самого себя, но все еще недостаточно. – Лью, мы дружим давно. На самом деле я не пытаюсь совать нос в чужие дела, но не могу ли я чем-нибудь помочь? Профессионально или лично? Он остановился у дверей и сделал глоток кофе. – Нет. Твоя чуйка как всегда хороша, но это – не то, на что тебе стоит направлять свои силы. – Личное? Он кивнул. – Это – Мона. Мона и ты. Помнишь, что ты сказал первым делом, когда я позвонил тебе насчет нашего с Дебби разрыва? Поэтому я спрошу тебя. Ты сделал какую-то глупость? Он покачал головой и уставился в пол. – Скажи мне, или я буду продолжать доставать тебя до печенки, пока ты не этого сделаешь. – Ты же знаешь, мы с Моной... мы пытались... ради детей. Какое-то время. – Да, хотя иногда я сомневаюсь в твоем здравомыслии. Извини. – Ну... мы... э-э... выяснили... не так давно. – Что? – Это – Мона. Она не может... ну, знаешь. Так что, все кончено. С минуту никто из нас не произносил ни слова. – А ты не думал, чтобы...? – Все кончено, Билл. Все кончено. Он встретил мой пристальный взгляд. – Э-э... с тех пор все было напряженно. Но... мы пройдем через это. Прямо сейчас, это вроде как... кажется, что я должен дать ей немного личного пространства. Вот почему я беру это дело. Ее некоторое время не было в стране. Нам просто нужно немного времени. – Видит бог, я – не специалист по сохранению браков, но вы, ребята, не думаете, что вам стоит поговорить? Может, повидаться с кем-нибудь? – Сейчас она... э-э... не хочет иметь со мной ничего общего. Мы... я не очень хорошо воспринял эту новость. Он сделал еще глоток и сказал: – Буду на связи. Я схватил его за руку прежде, чем он успел открыть дверь. – Если хочешь, я поговорю с Моной. Иногда со стороны... – Просто брось это, Билл. У тебя и так достаточно забот. Все будет хорошо. И он исчез. Я молча стоял и смотрел на потоки входящих и выходящих людей. У скольких из них были хорошие браки. Или отношения? И как, черт возьми, мужчинам и женщинам удается оставаться вместе? ГЛАВА 7: ОН ПРИЧИНИТ ТЕБЕ БОЛЬ Говорят, половина всех браков заканчивается разводом. Мой, который, как я всегда считал, будет исключением из этого правила, не стал таковым. Большинство полицейских, которых я знал, не все, но многие, уже были во втором или третьем браке. Страховой агент – Дэн, или как там его звали на Бон Шанс, - заключил второй, все еще истекая кровью после первого. Конечно, были и хорошие браки. Моя мать потеряла моего отца после обвала в шахте, но она была замужем второй раз, за тихим, сутулым парнем по имени Чарльз уже более пятнадцати лет, и я думаю, что у них именно такой. У матери и отца Дебби был один из самых лучших браков, и они были вместе в течение сорока лет. Даллас Эдвардс и его жена были еще одной давно сложившейся парой, у которых был только один брак. Еще один помощник прокурора по имени Дэйв Брэндон и его жена были парой «сиамских близнецов», которую всегда видели вместе, воспитывающей детей, которые придут отметить их пятидесятую или шестидесятую годовщину. Так что, я знаю, что это возможно. Трудно, но возможно. Так почему же я сплю с замужней женщиной и вопреки всему надеюсь, что она решит отказаться от своего брака, чтобы присоединиться ко мне? Как я могу это делать? *** ЧЕТВЕРГ, 8 СЕНТЯБРЯ 2005 г - 2:30 Она ворочалась с боку на бок на кровати. Господи Иисусе, она и не подозревала, насколько велика эта кровать. Она была в полусне, в том состоянии, когда знаешь, что вот-вот проснешься, но не можешь этого сделать. Она думала о Клинте, о Дуге, о мужчинах и их членах как бы издалека, и ее пальцы пробежали вниз по бедрам, но она не могла заставить себя ввести их внутрь. Она подумала о Билле, и ее защита рухнула, и она не смогла заставить себя перестать думать о нем. Черт побери, но он хорошо выглядел. Бритый, твердый и холодный. По крайней мере, рядом с ней. Он, вероятно, был очень активным и наполнял влагалище этой сучки своей спермой каждую ночь и каждый день. В точности как она и предполагала. Она всегда это знала. «Ты - ублюдок. Ты сносишь все на пути в мою жизнь. И бросаешь меня ради своей проклятой работы... и кто знает, чего или кого еще. Как я и предполгала. Как она и обещала». Эта мысль блеснула у нее в голове, как ключ, отпирающий дверь в потайную комнату. И вот она... —. ..она шла к длинному стеклянному фасаду бара, в котором они с Биллом когда-то были много лет назад. «О'Брайен» – бар в стиле «хонки-тонк», или «дайв», или как там это называется. Это было не то место, где они с Биллом обычно проводили время. Хотя она знала, что Биллу оно нравится. Она позвонила Мэри-Джейн, одной из небольшого числа подруг Клариссы до развода, пытаясь разыскать свою тетю. Ранее они разговаривали почти каждый день с тетей, но с момента их последнего разговора прошло уже почти две недели. Кларисса была самой красивой, самой элегантной женщиной, которую Дебби знала в детстве. Многое из того, что она узнала о мужчинах, о том, как быть женщиной, она переняла у своей тети. С тех пор как этот ублюдок-муж бросил ее, она развалилась на части. Дебби знала, что она отчаянно ходила на свидания, встречалась с парнями, слишком старыми или слишком молодыми для нее, со всеми, с кем угодно, чтобы иметь в своей жизни мужчину, в то время как Фрэнк ухаживал за маленькой шлюшкой, носившей его ребенка. Мэри-Джейн, старейшая подруга Клариссы, как ни странно, не очень хотела с ней разговаривать, в конце концов сказав только, что Кларисса становилась все более дикой, все более безрассудной в том, с кем она встречается и что делает с мужчинами. Мэри-Джейн не была ханжой. Она трижды разводилась, и у нее был длинный список друзей-мужчин, но... — Я беспокоюсь за нее Дебби. Она делает глупости. Она занимается незащищенным сексом. Я видела, как она садилась в машину с парнем, и знаю, что он трахал ее без презерватива. Я говорила с ней, но она меня не слушает. Может быть, послушает тебя. Мэри-Джейн не знала точно, где она будет сегодня вечером, но ей показалось, что она вспомнила, как Кларисса говорила о встрече с «молодыми жеребцами» на вечеринке, намечающейся у О'Брайена в Вестсайде. Дебби подумывала попросить поехать с ней Билла, но, как обычно, он работал допоздна над делом, а даже если бы и был свободен, ему попросту не нравилась Кларисса. Или, по крайней мере, он не испытывал к ней такого сочцвстыия, как Дебби. Но он не вырос вместе с ней. Она не была ему второй матерью. И он всегда был таким чертовски строгим моралистом. Кларисса всегда говорила, что он, должно быть, родился с палкой в заднице. Теперь она была внутри, и там было довольно людно для восьми часов вечера в четверг. В большом баре в форме подковы сидели люди, некоторые пары танцевали, другие играли в бильярд. Она огляделась, но нигде не увидела блондинку почти такого же роста, как она. Двое игроков в бильярд, псевдо-ковбои в черных шляпах, подошли к ней и, улыбаясь, спросили, не хочет ли она сыграть или... чего-нибудь в этом роде. Тот, что повыше ростом, лишь ухмыльнулся и не сводил глаз с ее груди. Тот, что пониже, и у которого, по крайней мере, хватило такта притвориться, будто он разглядывает ее лицо, спросил, не могут ли они угостить ее выпивкой, если она не с кем-нибудь еще. — Нет, спасибо, ребята, хотя предложение оценила. Если бы у меня не было других дел, я бы с удовольствием с вами сыграла... Она ухмыльнулась поскольку знала, что теперь, когда она начала с ними безобидный флирт, их языки будут волочиться по полу, и они сделают почти все, что она попросит. Иногда ей казалось почти нечестным использовать в своих интересах мужскую похотливость. Иногда... — Я ищу подругу. Пожилую даму. Блондинку. Примерно метр семьдесят три. Около пятидесяти пяти. Она могла быть здесь с друзьями - мужчинами. Может быть, вы видели ее здесь сегодня вечером? Они обменялись взглядами. Тот, что повыше, сумел оторвать взгляд от ее груди и сказал: — Да, думаю она здесь. Она направилась в туалет. Думаю, что те другие парни должно быть вошли вместе с ней, держа ее за руки. Взгляд, который она бросила на него, заставил его быстро добавить: — Возможно, им всем просто приспичило одновременно. Здесь пьют много пива. — Спасибо, ребята. Может быть, когда-нибудь мы снова увидимся здесь. Она прошла через зал, стараясь сдерживать свое естественное покачивание бедрами. Это стало естественным после многих лет практики, и было полезно, но сейчас не было никакой необходимости дразнить животных в зоопарке. Подходя к дверям туалетов, на которых были нарисованы ковбой и женщина ковбой с Запада, она надеялась, что ошибается насчет того, что здесь происходит. Она вошла в уборную для женщин-ковбоев. Это было большое помещение. Там был кто-то в кабинке и девушка, выглядевшая на пятнадцать лет. У нее были длинные прямые волосы, не было сисек, но зато в пупке был пирсинг. Она стояла возле зеркала и красила губы. Девушка бросила на нее быстрый взгляд, и Дебби поняла, что у нее появился еще один враг. Бабы - суки. Она взглянула под дверь занятой кабинки. Ноги были черными. Она толкнула дверь в туалет для ковбоев, и та немного сдвинулась, а потом остановилась. Кто-то ее блокировал. — Туалет занят. У меня здесь другу плохо. Позволь мне привести его в порядок, и сможешь войти. Она отступила на два шага и ударила в нее с разбега, пытаясь принять удар на плечо. Дверь резко распахнулась, и мужчина, который ее удерживал, упал на четвереньки. За ним была... — Клариса! Парень, что наступал ногой на ее обнаженную грудь, на мгновение уставился на Дебби, а затем бросился на нее. — Сука. Хватайте ее, придурки. Дебби вложила весь свой вес в удар, который попал точно между его ног и оставил его агонизирующим на полу. Но, прежде чем она успела пошевелиться, парень, которого она оттолкнула от двери, схватил ее сзади. Она попыталась ударить его ногой, но он был достаточно сообразителен, чтобы обхватить ее ноги своей ногой. Поскольку она не могла пошевелить руками, то начала кричать. Из-за музыки снаружи и далекого расположения уборной, возможно никто не мог услышать ее, но никто сможет удерживать и использовать ее против ее воли. Только не без сопротивления. Третий мужчина, стоявший над Клариссой, подошел к ней, и она собралась. Она, даже не подумав, закричала: — Только тронь меня, и мой муж тебя найдет. Он не остановился, а налетел на нее с разгона, схватив за плечи и используя инерцию, швырнул ее вместе с парнем позади в стену рядом с дверью. Голова парня, державшего ее, сильно ударилась о стену, а мужчина, державший ее за плечи, снова сильно ударил их в стену. Мужчина позади Дебби ослабил хватку, и мужчина перед ней схватил Дебби и отшвырнул ее в сторону. Мужчина, врезавшийся в стену, поднял руки вверх, но только для того, чтобы получить удар кулаком в лицо, который снова отшвырнул его к стене. В следующее мгновение он был схвачен и прижат к стене в медвежьих объятиях. Пока они боролись, третий мужчина взглянул на того, которого Дебби пнула по яйцам. Тот уже поднялся на ноги и направился к Дебби. — Дэнни, не надо. Глупый ублюдок, не делай этого. — Ты с ума сошел. Эта сука может отправить нас всех в тюрьму. Теперь мы должны схватить ее и отвезти куда-нибудь, где сможем убедить ее держать рот на замке. — Отпусти меня, Бобби. — Вы, оба, заткнитесь. Послушайте меня. Мы будет крайне близки к тому, чтобы провести остаток жизни в Рейфорде, если зайдем так далеко. — Да, если мы позволим ей позвать на помощь. Я не собираюсь сесть за изнасилование какой-то старой шлюхи, которая сама этого хотела. Тот, кого звали Бобби, продолжал удерживать мужчину, которого схватил. — СЛУШАЙТЕ. Послушайте меня. Я видел ее. Я работал в здании суда. Она - жена этого парня, Мейтленда. Он - главный прокурор штата в Джексонвилле. Тронуть ее - еще хуже, чем приставать к жене полицейского. Мейтленд мудак, и если рассказы о нем, которые я слышал, правдивы, то мы даже не доживем до суда, если причиним ей боль. — Ты и так можешь не дожить. Трое мужчин посмотрели на вход и увидели невысокого темноволосого мужчину, стоявшего там, слегка помахивая бейсбольной битой. Дебби узнала владельца бара, О'Брайена, и знала о его репутации. С бейсбольной битой или без нее, эти трое были у входа в мир боли. — Вы - тупые засранцы... у вас хватило наглости устроить такое в МОЕМ заведении. Я искренне надеюсь, что вы будете сопротивляться, правда. Он сделал жест рукой, подзывая всех троих. — Давайте, пожалуйста, попробуйте пройти мимо меня. Я - всего лишь один старик. Вы можете попробовать. Человек по имени Бобби отпустил своего друга и поднял руки в умиротворяющем жесте, отступая от человека с битой. — О'Брайен, не надо. Старая сука сама хотела этого. Она сказала нам, что хочет нас всех и не хочет ждать, пока мы сможем уйти куда-нибудь в уединенное место. Ее возбуждало, когда ее трахали группой в общественном месте. Это немного вышло из-под контроля, но она хотела этого. И получила. — Вызовите полицию, О'Брайен, сказала Дебби, неуверенно поднимаясь на ноги. Ее нейлоновые чулки были испорчены, а левая грудь болела в том месте, где она ударилась об пол. — Уже сделано, миссис Мейтленд. Трое мужчин переводили взгляд с одного на другого. Оценивая свои шансы проскочить мимо О'Брайена, не дожидаясь прибытия копов. Тот, кого звали Дэнни, тяжело дышал, и Дебби поняла, что он готовится напасть. Когда он присел, она шагнула ему за спину и глубоко вонзила носок своей правой туфли ему в яйца сзади. Он рухнул вниз, как бык под ударом топора. — Дебби, детка, не надо... Дебби снова посмотрела на женщину на полу. Белые пряди спермы свисали с ее волос на лицо и полуобнаженное тело. Она лежала в луже мочи на полу. Вони от рвоты на полу и на ней было достаточно, чтобы Дебби затошнило. Голос Клариссы был таким пронзительным и тонким, что Дебби почти не слышала ее. Она опустилась на колени рядом с ней и притянула ее тело к себе, не обращая внимания на запах. — Что, Кларисса?.. Что? Она прошептала на ухо Дебби: — Нет, отпусти их, пожалуйста. — Нет. Я не позволю им уйти, после того что они сделали с тобой. Они тебя изнасиловали, ублюдки. Билл отправит каждого из них в Рейфорд на всю жизнь. — Пожалуйста... пожалуйста... просто отвези меня домой... — Как ты можешь просить меня об этом? Боже, Кларисса, посмотри, что они сделали... Тетка дрожащей рукой заставила ее посмотреть себе в глаза. — Это правда, детка. Я пришла сюда по собственной воле. Я хотела, чтобы они... сделали... а это просто вышло... из-под контроля... — Они все равно не имели права... — Деб... если их... арестуют... все все выйдет наружу... и Фрэнк... с этой его маленькой девкой... будет радостно смеяться... над тем, как отчаянно я нуждаюсь в члене, с тех пор как потеряла его. Я не смогу этого вынести. Я покончу с собой. — Это неправильно, что им все сойдет с рук. — Они - такие же свиньи, как и все остальные мужчины. Я сама позволила им овладеть мной. Это моя вина. Размышление об этом заняло у нее всего секунду. Копы будут здесь в любой момент. — О'Брайен, дайте им пройти. — Нет. — Пожалуйста, ради меня. Ради Билла. Я знаю, что вы ему нравитесь, как и этот кабак. Она - моя тетя. Я не могу допустить, чтобы это стало достоянием общественности. Пожалуйста. Он постоял еще целую минуту, потом отступил. Трое мужчин осторожно обошли его. Когда они проходили мимо, он тронул Бобби за плечо, и тот замер. — Я знаю твоего папу, Бобби. Ты и твои друзья никогда больше сюда не придете. Если увидишь меня на улице, перейдешь на другую сторону. Потому что, если ты еще раз встанешь у меня на пути, я сделаю тебе больно и расскажу твоему папочке, какую именно тварь он вырастил. А ты знаешь, что это разобьет ему сердце. Бобби кивнул, и трое мужчин заковыляли прочь. — Что я могу сделать? — Не могли бы вы принести мне одеяло или большое полотенце, и нет ли здесь запасного выхода? Когда он вернулся, она взяла полотенце и сказала: — Пожалуйста, не впускайте сюда никого и не заходите в течение нескольких минут. И, О'Брайен, ради всего святого, не рассказывайте об этом Биллу. Она могла прочитать в его взгляде вопрос. — Он никогда не любил Клариссу и потеряет все уважение к ней, если узнает. И он не позволит оставить все как есть. Он пойдет за ними, и все это станет достоянием общественности, а она будет унижена. Неважно, как это выглядит, но она заслуживает лучшего. Наконец, он кивнул. — Здесь никогда ничего не было. Просто еще один скучный вечер. Проходя мимо него, она быстро поцеловала его в щеку. Он дотронулся до нее, когда она проходила мимо, и с улыбкой сказал: — Теперь я больше никогда не буду умываться. Десять минут спустя дрожащая Кларисса сидела на переднем сиденье ее Кадиллака CTS 2001 года выпуска. Стояла осень, начало сентября, но было не по сезону прохладно, и тетя не могла унять дрожь. Дебби сделала все что могла, чтобы вытереть с нее жидкости и вымыть волосы, но она все еще была в беспорядке. Сбоку одной из грудей виднелся уродливый синяк. — Все будет хорошо, Кларисса. Слава Богу, ты не впустила их... внутрь себя без защиты. Никто не знает, чем тебя могли заразить эти придурки. Кларисса не открыла глаз, но сказала: — Все нормально, детка. Я знаю, ты считаешь меня жалкой шлюхой. Я отсасывала троим мужикам в туалете. Не такая, какой ты меня помнишь, не так ли? — Клариса... Видит Бог, я тоже не святая. Ты вытаскивала меня из весьма неприятных ситуаций. Ты же знаешь, какой я была. Помнишь то время, когда мне было шестнадцать, и ты ворвалась в тот байкерский бар на пляже, вытащила пистолет тридцать восьмого калибра и пригрозила начать отстреливать яйца, если они не выпнут мою пьяную задницу из этого места. Она улыбнулась, впервые с тех пор как Дебби увидела ее лежащей на полу О'Брайена. — Разве это не была крутая ночь, детка? Помнишь того толстяка? Он испачкал свои штаны, когда я всадила ему в бедро пулю. — И ты сказала: «Извини, прицел сбился. Но после следующего выстрела ты будешь мочиться из трубки всю оставшуюся жизнь». Кларисса откинулась на спинку сиденья, по ее лицу потекли слезы. — Это было очень давно, детка. Когда у меня еще была жизнь. И муж. Дебби взяла тетю за руку. Она была холодной и липкой. — Ты - все еще красивая женщина, Кларисса. Тебе не нужно ходить в туалет с такими уродами. Есть тысячи парней, которые будут спотыкаться о свои языки, лишь бы добраться до тебя, если ты приведешь себя в порядок и наденешь что-нибудь с глубоким вырезом. Покажи немного груди. У тебя всегда была великолепная грудь. — Жирные старики, у которых не может встать и которые не могут удержать их стоячими. И они не будут лизать твою киску, но будут злиться, если ты не станешь часами сосать их леденец, а они будут вести себя так, будто делают тебе одолжение, позволяя тебе сосать их вялую макаронину. Она открыла глаза и вытерла слезы тыльной стороной ладони. — Ты не знаешь, детка. Ты не знаешь. Ты - молода, и твои сиськи все еще крепкие. Они провисают, потому что такие большие, но парни сходят с ума от больших, которые так провисают. Они знают, что это - настоящие. Подожди, пока твои сиськи не провиснут до пупка. Подожди, пока морщины не станут такими глубокими, что даже ботокс не сможет их убрать. И твоя кожа начнет обвисать, и ты увидишь эти первые пятна. Подожди, пока молодые парни не будут подходить к тебе потому, что им понравился твой вид сзади, но как только увидят, сколько тебе лет, они скорчат такие рожи, будто нашли крысиное дерьмо в своем супе и не смогли уйти от тебя достаточно быстро.” Она сделала глубокий вдох и выдохнула. — Я так сильно хочу быть тобой. Я хочу, чтобы молодые люди с большими твердыми членами пытались дотронуться до моих сисек, терли мою задницу и кончали себе в джинсы, когда я случайно прикоснусь к ним. Я хочу снова стать молодой, детка. И какое-то время в этой уборной, пока они не стали злыми, я чувствовала себя молодой. Они были такими чертовски большими и твердыми, и они хотели меня. А потом она оказалась в доме Клариссы в Саутсайде и была так чертовски благодарна, что Би-Джей ночевал у друга, а Келли была в поездке в Атланте с подругой и ее семьей, так что, ей не требовалось быть дома с ними. Когда позвонил Билл, она придумала какую-то чушь о том, что у них девичник, и она проведет ночь у Клариссы. Дебби помогла Клариссе выйти из машины. Та была пьяна, и с трудом держалась на ногах, и от этого у Дебби по коже побежали мурашки. Она двигалась, как старуха. А ведь она не была такой уж старой. Всего лет на двадцать старше нее. Она не была старой. Ещё нет. Она отвела ее в душ и раздела. От Клариссы пахло мочой и спермой, и та все еще была в ее волосах. Она поставила пожилую женщину в угол и позволила ей соскользнуть вниз, затем включила горячую воду и прошла в спальню, чтобы раздеться. Потом вернулась, опустилась на колени рядом с Клариссой и начала мыть шампунем ее волосы, чтобы избавиться от запаха и липкости. Кларисса повернула к ней лицо под струями горячей воды и поцеловала в лоб. Дебби и самой хотелось плакать, хотя она не знала почему. — Ты же знаешь, что я люблю тебя, детка. Ты - дочь, которой у меня никогда не было. Этого я никогда не смогу дать Фрэнку. — Я тоже люблю тебя, Кларисса. — Для меня уже слишком поздно, детка, но для тебя еще нет. Еще не слишком поздно. У тебя впереди еще много лет. Ты найдешь другого мужчину. Фрэнк - тупой засранец, и не понимает, что потерял. Он - тупой засранец, но я все еще люблю его и всегда буду любить. Я любила этого мужчину, как только женщина может любить мужчину. Я бы сделала для него все, что угодно. И делала. Я позволяла ему овладевать мной любым из способов, который доступен женщине. Все три пути были открыты, потому что это его возбуждало. — Он не заслуживал тебя, - теперь и Дебби плакала. — Нет, не заслуживал. Но это не имеет значения. Моя жизнь кончена. Этого никогда уже не изменить. Но у тебя еще есть время. — Время для чего? — Фрэнк - это пес. Пес вынюхивает пизду. Как и все мужчины. Они все хотят только одного. Они не любят так, как мы, женщины. Если ты стареешь, то они начинают вынюхивать что-то новое. Мой родной брат, как бы я его ни любила, ничуть не лучше. Я знаю, что ты никогда не слышала об этом, но было время, когда у них с твоей матерью были проблемы, и он бросил ее, начав трахать каждую задницу, которую только мог найти. Она бегала за ним целый год, пока, в конце концов, он не принял ее обратно. Дебби уставилась на нее, не веря своим ушам. — Все в порядке. Он - твой отец. Тебе не обязательно в это верить, но это - правда. И Билл сделает с тобой то же самое, если уже не делает. — Нет. Может быть, он и распустил себя, и уже - не тот человек, каким был когда-то, но он - хороший человек. Он бы не стал... — То же самое я говорила и о Фрэнке. Он был особенным, потому что был моим, но он позволил себе отрастить живот, и начал терять волосы. Но все равно нашел ту сучку, что раздвинула для него ноги, потому что у него есть деньги и власть. Билл уже не такой, каким был когда-то в постели, потому что кто-то еще получает часть того, что он должен давать тебе. — Кларисса, ты ошибаешься. Билл не такой человек. Я бы знала, я бы почувствовала, если бы он был... — Точно так же, как я знала бы, что задумал Фрэнк. — Ты ошибаешься, Кларисса. Ты просто ошибаешься. Кларисса обхватила ее лицо руками и уставилась на нее безжизненными глазами. — Он причинит тебе боль, детка. Он причинит тебе боль. Надеюсь, меня не будет рядом, когда твой мир развалится как мой. Но этот момент приближается. Пожалуйста, не позволяй ему. Защити себя. Найди еще кого-нибудь. Не будь такой как я... только не такой как я... Лежа на своей слишком большой для одной кровати, Дебби уставилась вверх в темноту и шептала: — Ты была права, Кларисса. Но... я защитила себя и вот, что это мне дало. *** ЧЕТВЕРГ, 8 СЕНТЯБРЯ 2005 г. - 16:30 Я ответил на звонок Шерил по телефону. Ради разнообразия я пытался выбраться отсюда до пяти часов вечера. Внутренние часы продолжали отмерять время, которое осталось у меня с Алиной, время убегало, и я чувствовал, как будто что-то преследует меня и вот-вот догонит. — Здесь, внизу мисс Мартинес. Ты можешь с ней поговорить? Мне стало интересно, это послание от Эдвардса мне, или он послал ее вниз в очередной попытке меня переубедить. Или он просто рассказал ей что происходит, и у нее были свои собственные причины. — Впусти ее. Через минуту она вошла. Я не мог не улыбнуться. Она была почти как мультяшная карикатура на женскую фигуру Матери-земли. Но никто не собирался смеяться над этой мультяшкой. Она не улыбалась, и это само по себе было необычным. — Мисс Мартинес. Чем я обязан этому удовольствию? У мистера Эдвардса для меня сообщение? — Даллас рассказал мне, что происходит. Ты ведь собираешься это сделать, не так ли? — Да. — И просить тебя отступить бесполезно, не так ли? — тебя прислал Эдвардс, Майра? На самом деле, должен тебе сказать, я был о тебе более высокого мнения. Я не думал, что ты используешь свое лицо и тело в качестве разменной монеты. Это был первый раз, когда я увидел ее по-настоящему злой. Я был рад, что между мною и ней был стол. Если она не сможет добраться до меня руками, то, вероятно, забьет до смерти своими двадцатикилограммовыми сиськами. — Иногда ты бываешь таким тупым ублюдком, Билл. Я должна была бы сказать тебе, чтобы ты проваливал и дрочил, потому что теперь никогда ничего из этого не получишь. Сказав «теперь», она положила руки под эти огромные шары и подняла их ко мне, словно предлагая на серебряном блюде. На самом деле я бы этого не сделал, но не мог на мгновение не пофантазировать об измене Алине - просто ради чистой физической радости секса с этим фантастическим созданием. После небольшой паузы она продолжила: — Но, к сожалению, мы оба знаем, что я бы солгала. Но мне правда больно. Ты правда думаешь, что я стану проституткой, лишь бы помочь Далласу добиться своего? — Майра, я никогда не спрашивал, но я знаю, что у тебя с Далласом «особые отношения», и это нормально. Вы оба взрослые. Но я знаю, что ты работаешь с ним «в тесном контакте», и я знаю, как сильно он хочет, чтобы я изменил свое мнение о Смите. Так что, это - тот вопрос, который я должен был задать. Она бросила на меня странный взгляд. — У меня действительно особые отношения с Далласом. Он - замечательный человек. Хотя, возможно, это не те отношения, о которых все думают. Но он никогда не просил меня использовать свое тело, чтобы помочь ему. Я его знаю. Он никогда этого не сделает. — Ладно, прошу прощения. Тогда почему ты здесь, Майра? — Я спросила Далласа, что происходит между вами, и он мне рассказал. Ты действительно готов отказаться от десяти лет в этом офисе, уже одиннадцати, полагаю, ради того, чтобы довести до суда одно дело, где даже ты признаешь, что может быть простор для разумных сомнений. Я всегда восхищалась тобой за то, что ты становишься питбулем, когда считаешь, что прав. Но есть упрямство, а есть одержимость. — Иногда трудно провести черту. Может быть, я просто отстаиваю то, что считаю правильным. Может быть, я травлю беднягу. Но я должен делать то, что считаю правильным, и не могу позволить ему ускользнуть. — Ты в самом деле думаешь, что он тебя не уволит, если ты пойдешь дальше? Я знаю, ты, наверное, думаешь, что ты - единственный человек в мире, который пройдет сквозь огонь, чтобы поступить правильно, но он - такой же. Я думаю, он тебя уволит, если ты будешь настаивать, даже если это убьет все его будущие политические амбиции. Усилием воли я попытался заставить эрекцию, грозившую превратить мою молнию в шрапнель, исчезнуть, но, наблюдая за ее дыханием, за этими красными губами и изумрудными глазами, сверкающими то ли от гнева, то ли от похоти (и кого волнует от чего именно?), я понял, что, хотя любовь считается самой мощной силой во вселенной, чистая безудержная физическая похоть ушла от нее очень недалеко. — Он может уволить меня, Майра. Я знаю это. Но, в самом деле, ну и что? Мир будет продолжать вращаться. Я просто пойду работать куда-то в другое место. Может быть, я и так слишком долго здесь пробыл. Может быть, движение - это именно то, что мне нужно. Быть где-то вдали от... воспоминаний... может быть действительно неплохо. А офис будет продолжать работать. Кто бы ни пришел после меня, он будет делать все, что в его силах. Незаменимых нет. — Да, незаменимых нет, Билл. Но ты очень хорош в том, что делаешь, потому что заботишься о людях, которые страдают от плохих людей. Для тебя это никогда не было просто работой. Это - одно из того, что привлекло меня к тебе. Ты - не просто еще один юрист. Для тебя это никогда не было игрой. Ты не из тех парней, что могут, проиграв дело, просто пойти выпить и оставить все это в офисе. — Это не такое уж великое качество, Майра. Оно стоило мне жены. И чуть не стоило детей. Было бы лучше, если бы я мог оставить все в офисе. Она потянулась через стол и накрыла мою руку своей. Я подумал: «вот оно, моя молния сейчас взорвется». Но этого не произошло. — Я веду себя эгоистично, Билл. Я не хочу, чтобы ты уезжал из Джексонвилла. Я все еще хочу получить свой шанс, если... эта история с француженкой не сработает. Но я знаю, что шанса на самый горячий секс, который у тебя когда-либо будет в этом мире, будет недостаточно, чтобы изменить твое мнение. Так что, просто подумай об этом. Кто бы ни пришел вместо тебя, это будешь не ты. Пострадают люди, которым ты мог бы помочь, защитить их. Многие из них. Разве преследование одного человека стоит того, чтобы лишить всех остальных людей шансов на правосудие? Я даже не потрудился ответить ей. Что толку. После долгой паузы она убрала руку, покачала головой и встала. — Ты - просто невыносимый ублюдок, - сказала она. - Не знаю, хочу ли я дать тебе пощечину или упасть и сделать тебе самый лучший минет, который у тебя когда-либо был. Она вышла, а я остался, пытаясь перевести дыхание.