Я сейчас даже вспомню, в каком году это было? В новогоднюю ночь с 1977 на 1978 год! Я жил в общежитии университета, в «восьмерке», на углу Детской улицы и Малого проспекта Васильевского острова. Из окна, наискосок, освещаемые ночными фонарями блестели рельсы трамвайного кольца, и визг трамвая на повороте усиливал ощущение тоски одинокого сердца. Дальше, за зданием трамвайной станции, среди заснеженных берез то тут, то там чернели могильные кресты Смоленского кладбища. В те годы оно было заброшенным, новых захоронений не было, и днем я катался по заснеженным дорожкам на лыжах. Вид ржавых заброшенных склепов и белых ангелов с обломанными крыльями не разгонял ночную тоску, а настраивал на мысли о бренности твоего земного бытия. Нас перевели в это общежитие в начале третьего курса из другого, которое было совсем рядом с факультетом, буквально на другом берегу Малой Невы. Стоило лишь перейти Биржевой мост и ты уже на месте, а «восьмерка» хоть и располагалась тоже на Ваське, но нужно было добираться на автобусе, а, если даже пятачка не было в кармане, то двадцать минут пешком. На портвейн деньги, почему-то всегда находились, а на танспорт – нет. Да, времена студенчества, годы лишений, зубрежки и маленьких радостей чаепития, когда для этой процедуры в наличии имелся лишь чайник и вода из крана грязной, вечно заваленной мусором кухни. Вначале было слово, точнее фраза: «А не попить ли нам чайку?», и исходила она не от бога, а с соседней койки. – Инициатива наказуема, иди ставь чайник, а на обратном пути заскочи к соседям, стрельни заварку. – Григорьев вчера получил посылку от мамаши, можно у него варенья попросить. – А Ленка на днях сушку у нас увела, зайди к ней, пусть вернет должок. Так, с мира по нитке, глядишь, и уже стол ломится от скромных яств. И, следующей мыслью, после чаепития становилась: «А не сдать ли нам пустую тару, и не купить ли на вырученные деньги пару бутылок красного вина. В комнате № 200, где стояло четыре койки с панцирными сетками, стол на ломаных ножках и полуразвалившийся шкаф, в котором мы хранили пустые бутылки, жили мы втроем. Перед Новым Годом все мои соседи разъехались кто куда. Сергей Кузьмин с Ленкой Кузиной (на их свадьбе тесть пошутил, что: «всего-то одну букву и поменяла»), встречал праздник в кругу будущей семьи. Гарик Мкртчан уехал к жене в Баку, а четвертый, тот самый Аркадий, что ремонтировал танки в Германии, вообще только числился в общаге, а снимал в городе комнату. Итак, я остался один, но, это меня нисколько не расстраивало, ибо имелся уже опыт празднования Нового года в одиночку. Гарик приучил нас пить вместо портвейна и водки сухое вино, поэтому я затарился им, выпил стаканчик в одиночку и спустился на первый этаж, где уже вовсю гремела зажигательная музыка, сразу же поднявшая моё настроение. Бони Эм, Абба, Пинк Флойд. Танцую я неважнецки, но кому какое дело в полутьме, что ты прыгаешь рядом как обезьяна и размахиваешь конечностями. Ведущий объявил перерыв, видимо, чтобы спрятаться за огромные колонки и принять на грудь, и я поднялся, к себе на этаж, выпил ещё вина и в коридоре встретил ЕЁ! Она училась на два курса старше меня, но была моложе по годам, потому, что я успел уже отслужить в армии, да и ещё несколько раз прыгал с одного факультета на другой, но я не об этом. Уже не помню, как мы с ней зацепились языками, но сели на подоконник, покурили, и в процессе выяснилось, что она тоже осталась одна в комнате. Голос за кадром: «Так встретились две одиноких души!» Не помню уже, где мы начали целоваться, прямо на подоконнике или уединились в комнаты? – О, у тебя красное вино?! Давай сварим глинтвейн, – предложила ОНА. – У тебя есть гвоздика? – Шутишь, откуда у меня гвоздика? – Сейчас найдем, – сказала ОНА, и побежала по комнатам общаги. И, конечно же, как и в случае с чаепитием, нашла и гвоздику и что там ещё нужно было для приготовления глинтвейна. В антисанитарных условиях студенческой кухни мы сварили этот божественный напиток, попробовали его ещё горячий и снова спустились вниз, на танцы. Не знаю, глинтвейн ли разогрел нас, а, может быть тепло наших тел и радость общения двух молодых студенческих душ, но мы веселились от души, обнимались в темном зале. Вот не припомню, пили ли мы шампанское в двенадцать или нет, но, то, что лежали на узкой кровати вдвоем, помню хорошо. Крепко прижавшись друг к другу, мы болтали всякую чушь и были в тот момент счастливы. Я целовал только её небольшую грудь, а всё, что было ниже она тщательно скрывала. – Я чувствую себя кентавром, – фантазировала она. – Представь себе, что то, чем ты сейчас обладаешь, это мой верх, а там дальше скрыто тело лошади, молодой кобылицы. Да, так она говорила в темноте студенческой комнаты, и я принял её игру, пытался погладить конский круп, но только получал удары копытами в живот и ниже. ОНА осталась непреклонной в отстаивании чести кентавриды. – Давай лучше закроем глаза и представим, что мы с тобой пара кентавров, полулюдей полуконей. Гордые животные, бессмертные, мы мчимся по скалистым горным склонам, искры летят из под наших копыт, Зефир развевает наши волосы. Ты пытаешься догнать меня, поцеловать, обнять мой гибкий девичий стан. Я подбегаю к краю скалы и прыгаю в изумрудные воды Эгейского моря, погружаюсь в пучину волн, выныриваю и жду тебя. Ты прыгаешь следом, смелый потомок Хирона выныриваешь рядом и мы плывем медленно перебирая копытами, покачиваясь на волнах. Мы знаем, что это божественная Киприда держит нас в своих объятиях, качает на руках любви. Слушая её я погрузился в царство Морфея, а когда проснулся, мое нежной кентавриды уже не было рядом. В отчаянии я бросился её свою ночную подругу, но дверь её была закрыта. Конечно же, нетерпеливый читатель спросит: – А что было дальше? Дальше, после этой ночной сказки, началась проза жизни, вернулись её и мои соседи по комнате, и такого счастья, как в новогоднюю ночь мы больше не испытали. Но, в памяти моей (не знаю как в её) это осталось на всю жизнь. А потом ОНА писала дипилом, я увлекся другой, вовсе не похожей на кентавриду. А теперь, почти старик, я вдруг вспомнил этот необычный Нового года, когда на совсем не праздничном столе был глинтвейн и красавица полу девушка полу лошадь.