Подкатегория: без секса
"Гомосексуализм остается жизненным стилем, одобряемым многими людьми, независимо от того, какими факторами - окружающей средой или генетическими факторами - он обусловлен. Поскольку вопрос о клинике гомосексуализма отошёл на второй план, остаётся главная проблема: как обществу вести себя по отношению к значительной части населения, отличающейся только своей сексуальной ориентацией? До сих пор общество на Западе не может утверждать, что эффективно решает этот вопрос или справедливо его рассматривает, но, по крайней мере, выявляется очевидная тенденция к пониманию и равенству в правах"...
(В аудитории раздался звонок, предупреждающий об окончании лекции.)
- Профессор, - из последних рядов аудитории расплывался голос Смирнова Ваньки. - Извините, уважаемый Сергей Абрамович, но уже звонок прозвенел, как бы... - лыбясь и балдея продолжал он, - мы все Вас хорошо поняли и обещаем, что прямо сейчас начнём любить и уважать этих "говномесов" и "жополюбов", но можно мы пойдём, а то нас милые подруги уже заждались.
- Я понимаю Вас, уважаемый Смирнов, но как бы я тут решаю, конец или нет моих лекций, - строго и с неудовольствием поставил на место Сергей Абрамович Ваньку и продолжил: - Вы все без пяти минут профессиональные клинические психологи, и мне хотелось бы надеяться, что вы не будете такими же, как Смирнов, который сейчас демонстрирует свой непрофессионализм. На этом я заканчиваю свою лекцию. Все свободны.
В аудитории стало очень шумно. Все стали торопливо собирать конспекты и учебники, переговариваясь между собой, и мелкими группами выходить из аудитории.
- Артур! Постой, нам поговорить нужно, - хватая за плечо, проговорил Данила.
- Ну и о чём же? Всё о своём и том же! - ответил Артур, продолжая: - Данила, давай не сейчас, тем более сам понимаешь, что сейчас творится. Я понимаю, тебя воодушевила лекция профессора, но, увы, ты сам знаешь мою маму и своих родителей. А что будет с нами в университете после всего этого?! Может быть, подождать год, а там, после выпуска и...
- И... Ты, как всегда, "ииии", "потом", "не сейчас", "попозже". Может быть, хватит? - толкая на стул, со злостью проговорил Данила.
- Ты что, рехнулся, придурок? - закричал Артур. - Давай спокойно поговорим по дороге домой. Ты, кажется, Данила, в последнее время совсем с головой дружишь.
- Всё, всё, успокойся, Артурчик, вставай и потопали, а то, кажется, я и впрямь перестарался, вон, Смирнова со своим на нас косо пялятся...
Шёл 2015 год. В то время, когда в Европе и Америке процветал рай для гомосексуалов: массовые и красочные гей-парады, легализация однополых браков, преследование и наказание за гомофобию, серия громких камин-аутов знаменитостей и признание церковью однополых союзов, в нашей стране всё было наоборот. В геометрической прогрессии плодятся гомофобные законы. Правительство, духовенство и СМИ настраивают население против гомосексуалов и призывают к борьбе с ними. Попытки ЛГБТ-сообщества выйти отстаивать свои права, с одной стороны, оканчиваются нападением и избиением их агрессивно настроенным населением, с другой стороны, задержанием и привлечением их к ответственности полицией.
Молодые люди, которые ясно осознавали, что они являются гомосексуалами, со страшной силой боялись разоблачения, раскрытия их истинной ориентации. Боялись преследований, непонимания, оскорблений, психологического и физического насилия. Боялись потерять семью, родню и друзей. Боялись быть отвергнутыми обществом и потому жили двойной жизнью, испытывая нарушение психики, страдали от одиночества и депрессий. Им не к кому было обратиться за помощью, хотя некоторые взрослые, в том числе профессиональные психологи и педагоги, были рады бы помочь им, но в то же время они боялись быть привлечёнными к ответственности за пропаганду нетрадиционных ценностей. В мечтах и фантазиях гомосексуальных парней и девчонок была надежда на счастливое будущее, как там у них, за бугром.
Многие решались на отчаянные поступки и совершали камин-аут, многих разоблачали и "выводили в свет" завистливые враги, коллеги и знакомые. У кого-то этот процесс проходил без больших проблем и трагедий, принося "героям дня" облегчение и конец страданий, у кого-то это оканчивалось очень трагично и большими проблемами.
Из университета выходил парень 23 лет. Он выделялся из основной серой массы парней своим внешним видом и стилем одежды. Девчонки его уважали, многие парни считали его фриком. Артур - так звали этого парня - рос в неполной семье. Он рано потерял отца, который умер от рака. Воспитывала его мать-католичка, прививая сыну христианскую мораль и ценности. Отношения в семье складывались тёплые, но увы, в воздухе витали недомолвки и тайны.
Артур был выше среднего роста, стройного, худощавого телосложения. Его лицо привлекало молодостью и красотой, а длинная, свисающая набок чёлка придавала ему ещё больше шарма и привлекательности. Он был всегда ухожен и очень опрятен, от него всё время пахло приятным ароматом недорогого, но со вкусом подобранного парфюма. Одевался он броско и стильно - приталенная одежда и зауженные брюки с низкой посадкой ярких цветов. Все уважали его и знали как компанейского, скромного и отзывчивого парня. В учёбе ему не было равных, но, несмотря на всё это, у него была маленькая странность - он не общался с девчонками, а когда те пытались с ним заигрывать, Артур комплексовал и пытался улизнуть от них.
У Артура был лучший друг Данила. Это была пара не разлей вода. Увидеть Артура без Данилы можно было редко. Всё это они объясняли тем, что дружат очень давно - в садике сидели на одном горшке, в школе учились в одном классе и сидели вместе за партой, и за всё время дружбы они стали как братья.
Данила был противоположностью Артура и старше его на полгода. Внешне он был рослым, высоким, атлетически сложенным парнем. Через его одежду выделялись накачанные мускулы. Носить он предпочитал короткую спортивную стрижку, на лице всегда была двухдневная щетина, что придавало ему еще больше брутальности и мужественности. Одевался он так, как и многие парни его возраста - приталенные джинсы, футболки, иногда рубашки. Вырос он в семье военнослужащих - отец служил в гарнизоне, мать была военным врачом в окружном военном госпитале. Ранние годы он провёл, общаясь с солдатами и занимаясь спортом. Это воспитало в нём мужественность, властность и отвагу. Он был силён и крепок как физически, так и психологически. Был весёлым парнишкой, с одной стороны, и безбашенным, незакомплексованным парнем - с другой. Девчонки по универу так и липли к нему толпой, но, как и Артур, Данила не обращал на них внимания, что, в свою очередь, начинало вызывать подозрения. Однажды Данила решил с целью отвода от них подозрений начать встречаться с однокурсницей Татьяной, но та быстро раскусила Данилу и поняла, что он не любит девушек, и чуть не растрезвонила эту весть по всему универу. Больше попыток дружить с девушками Данила не предпринимал.
Познакомился Данила с Артуром пять лет назад, год они вместе учились в выпускном классе. При первом появлении Данилы в классе Артур сразу же приметил симпатичного парнишку на передней парте и тут же, не размышляя, присел к нему. Через пару месяцев у них возникла настоящая любовь.
- Привет, милый, - подбегая сзади и прижимая к себе Артура, проговорил Данила.
- Осторожно, дурень, нас могут увидеть, и так уже сплетни по всему универу ходить начали.
- Да ладно, Артурчик. Я думаю, уже пора нам раскрыться и жить спокойно и ни от кого не скрываться. Спать вместе, в одной кровати, готовить кофе по утрам, ходить к предкам в гости по выходным...
- Иии... притормози с фантазиями, Данила. Ты, кажется, не догоняешь, где и в какое время ты живёшь?!
- Да хватит, Артур, ты как всегда со своей трусостью, которая нам жить спокойно не даёт.
- Трусостью! Это не трусость, это реальность, - проговорил Артур, пристально глядя в глаза Данилы, продолжая говорить. - Ты забыл парня с соседнего потока, Никита его звали? Напомнить, как Никитины однокурсники случайно застукали его целующимся с одним парнем? Может, ты забыл, как его после этого весь универ стал унижать, а парни просто издевались над ним, ещё и перед девчонками? Как он со слезами чуть не вскрыл себе вены, после чего декан уговорил парня перевестись в другой университет.
- Не надо утрировать, Артур, - ответил Данила, - Его оскорбляли и унижали не за то, что он гей, а за то, что он был слабак и не мог дать никому отпор, постоять за себя. На его месте мог быть и рыжий-конопатый, дохлый ботаник-очкарик, парнишка-азиат! Это лишь повод, а причина - слабак! Но мы же не такие, как он - даже мой милый котёнок Артурчик? Мы сильные и сможем дать всем отпор.
- Я всё равно боюсь и не хочу проблем. Так что давай, Данила, отложим это на потом.
- Хорошо, Артур. На потом, так на потом. Но мы можем начать с родителей, откроемся им и будем встречаться не скрываясь, смотреть фильмы перед сном и, самое главное, спать ночами вместе, обняв друг друга.
- Родителям!.. Ты опять гонишь, Данила! Вспомни про твоих родителей! Вспомни, когда я стал появляться у вас в последнее время дома, как бы для подготовки тебя к экзаменационной сессии. Вспомни, как тебя отвёл твой отец в сторону и спросил тебя: "Сынок, этот твой дружок не пидор случайно? Сильно уж он своим видом смахивает на них. А то смотри, я этих петухов у себя дома не потерплю... Сынок, я доверяю тебе, но если я узнаю, что ты гей и встречаешься с ними, можешь домой не приходить, иначе я без сомнения сниму двустволку со стены и пристрелю тебя с твоим любовником без малейшего сожаления. Запомни - в нашем роду военных не было педиков и не будет!". А моя мама, истинная католичка, просто-напросто проклянёт меня.
- Артурчик, миленький мой, пойми меня, именно благодаря процессу камин-аута человек обретает возможность жить здоровой, полноценной жизнью. Это исцеление от предрассудка, что якобы истинные верующие католики должны ненавидеть и осуждать геев как великих грешников. Предрассудка, что геи - это мерзость и упавшие люди в обществе, его отбросы. Предрассудка, что гомосексуальность - это болезнь, которую нужно лечить. Я знаю, что после камин-аута не становится легко. Но без камин-аута нормальная жизнь невозможна.
- Данила, это всё не так просто, - чуть ли не рыдая, ответил Артур.
- Да, Артурчик! Я согласен, что это не так просто, но давай, милый, попробуем сделать вместе этот первый шаг к нашему счастью, нашей любви, свободе от страхов, переживаний, предрассудков. Общество всегда удивлялось геям и не понимало их, но вспомни сегодняшнюю лекцию профессора: "Большинство членов общества стало понимать и признавать, что гомосексуальность не патология. Они стали приходить к пониманию, а также принятию гомосексуалов как членов общества. Осознавать равенство в правах гомосексуалов и натуралов".
- А...
- А наши родители? - угадывая мысли Артура, продолжал Данила. - Они должны принять это, осознать и смириться с тем фактом, что их сыновья - геи и что они не увидят от нас внуков. Им придётся противостоять мнению и недоумению общества по поводу их отпрысков. Пойми, котёнок! Мы должны идти к своему счастью и своей любви. Идти напролом, понимая, что лёгкого пути к счастью не бывает. Тем более, я уверен, что твоя мама догадывается о нас. Помнишь, я пару раз приходил к тебе домой? Я заметил тогда, как она смотрела на нас, как она перекрестила нас рукой, когда мы шли в твою комнату. Родители любят нас, и я не думаю, что они действительно желают нам зла. Наоборот, они должны быть счастливы, видя, что их сыновья живут спокойно и счастливо...
- Здравствуй, мама! Я дома! - прокричал с порога Артём, бросил рюкзак на трюмо, и, встав напротив зеркала, обхватил лицо руками и выпучил глаза так, словно он вернулся не из университета, а с каменоломни.
Простояв напротив своего отражения с минуту и не услышав ответа всегда радостно встречавшей его матери, парень отправился сначала на кухню, затем в её комнату. Войдя в квартиру, он уже насторожился из-за отсутствия ароматов и запахов маминой стряпни, всегда так густо наполнявших их квартирку, в ожидании любимого единственного сына. Кухня была пуста и, как никогда, безжизненна, и как-то непривычно стерильна. Парень ещё больше насторожился.
- Мама! Что с тобой? - войдя в комнату, Артём увидел мать, лежащую на старой величественной софе, драпированной жаккардом, местами побитом молью.
- Подойди, сыночек. Не переживай и не волнуйся. Всё хорошо, у меня всё хорошо. Фира Марковна позвонила и сообщила - ох, Святая Дева! - утром умер пастор Стефан. Эпилепсия победила и всё-таки унесла нашего отца. Как же долго он боролся, и как нелегко ему было в последнее время, знает один Господь. Уж если звонит Фира, не жди добрых новостей, старая жидовка. В воскресение у него день рождения, не дожил три дня. Как мы теперь без него?
- Мама, мамочка, да ты что? Я сейчас же звоню врачу. Что у тебя болит? Сердце? - Артём присел на корточки возле матери и принялся целовать её руки. - Всё образуется. Это, конечно, трагедия, и это очень печально. Я соболезную и переживаю не меньше, поверь, но нельзя ведь так, дорогая! У тебя ведь больное сердце, давление, эта ужасная работа, отнимающая последние силы, ну как ты так не бережёшь себя! Отец Стефан был прекрасный человек и настоящий святой отец, сколько раз он выручал нас и помогал мне своими мудрыми советами. Но его не вернёшь. Он в лучшем месте, Господь избавил его от мук и наконец-то даровал ему покой и счастье! Мамочка, ведь так? Мы будем жить дальше, вспоминать и молиться о нём, а он позаботится о нас, как всегда это делал. Ты одна у меня, я у тебя один. Одни мы на этом свете, и я люблю тебя и не хочу, даже думать боюсь о том, что могу тебя потерять! Я без тебя никто и ничто! Я живу ради тебя, хочу, чтобы ты гордилась мной! Всё, что я делаю, только во имя твоё! - Артём, уже не сдерживая слёз, осыпал мать поцелуями.
- Сыночек, успокойся, ты чего это, любимый? Вот я сейчас встану, приготовлю ужин. Ты ведь голодный, с учёбы, а я тут развалилась, расквасилась! Это я так, а чувствую себя хорошо.
- Ты что, мама, лежи, отдыхай и не беспокойся. Я найду, чем перекусить.
- Вот ещё, перекусить! Что за новости!
- Мама!
- Артём! Как дела в университете, как успеваешь, какие новости? - мать уже поднялась с софы и, словно и не была в ударе, держалась, как обычно, строго, властно.
Артём вытер кулачком слёзы, словно малыш, и послушно последовал за матерью на кухню.
- Ну, рассказывай, - сказала женщина.
- Всё нормально - как всегда, пары, преподаватели, профессоры, зачётки, лабы... - вяло тянул парень. - Да, сегодня была лекция о гомосексуализме и гомосексуалистах, мне понравилось, - с этими словами молодой человек встрепенулся, поняв, что в расслабленном состоянии хватил лишнего, затронул тему, которая была табу в их семье.
- Что?! Чему вас там учат?! Для этого ты учишь и чтишь Святое писание, для этого ты получаешь высшее образование, о котором многие раньше только мечтали, как о втором пришествии, чтобы мараться об эту скверну?! Я завтра же в университет, к куратору!
- Мама, мама, ну ты что такое говоришь! К какому куратору! Это часть учебной программы. Ты не забыла, какую специальность я получаю? Это курс, тема: "Девиантное поведение и сексуальные расстройства"! Зачем ты так? Ты же цивилизованный человек, зачем всё и сейчас воспринимаешь, словно в Средние века! Я уважаю тебя и дорожу тобой, но порой ты заставляешь усомниться в тебе, как в цивилизованном человеке, мы же не дикари! Прекрати уже свою охоту на ведьм! Мир разнообразнее и ярче, чем ты его представляешь! Относись к вещам проще, мне иногда очень нелегко с тобой!
- То-то я и гляжу, что ты весь словно ярмарочный Петрушка, словно баба на самовар, весь яркий, как и твой мир!
- Что ты имеешь в виду?
- А то! Одеваешься во все цвета радуги, словно девка на выданье, чуть не вылизываешься! Мне стыдно за тебя пред знакомыми и паствой!
- Ты меня стыдишься?
- Ой, прости, прости, ради Бога! Я не то хотела сказать!
- Нет, мама, ты, наконец, сказала то, что хотела. Я твой сын, ты католичка и почти святая женщина, я тебя люблю и боготворю, а ты стыдишься меня, меня, своего сына! Моих оранжевых брюк и розовых футболок? Это всё, что ты во мне замечаешь, всё, что для тебя важно и значимо? А как же Бог, а как же "возлюби ближнего своего"?! Одевайся я "как все", ты вдруг бы начала относиться ко мне по-другому, была бы более счастлива, не ожидала бы косых взглядов ограниченных и тёмных прихожан?! Любила меня больше? Мама! Ты вообще любишь меня, своего сына, которого родила и воспитала, человека, не игрушку, не кота и не собаку? Живого человека? Я ведь просто человек, из плоти и крови, с душой и переживаниями! Своими, не твоими, не чьими-либо ещё! Ты это знаешь, представляешь это?!
- Замолчи! Не хочу слушать! Мне надоели твои припадки и вольные рассуждения! Не мешай сюда Бога и Святое Писание, там всё сказано буквально, и твоя интерпретация и домыслы никому неинтересны, засунь себе их знаешь куда! Я твоя мать, ты живёшь в моём доме, заруби себе это на носу, - в моём! Ешь из моих рук, учишься за мой счёт, одеваешься на мои деньги, так что будь добр жить по моим правилам и требованиям! Отныне вещи у тебя будут такие, какие понравятся мне, говорить будешь то, что мне интересно, и дружить будешь с теми, с кем я скажу! Преимущественно с ребятами из числа прихожан, конкретнее с девушками, а если ещё конкретнее, то с дочерью Фиры Марковны Кох, Лизой! Ты понял, на что я сейчас прозрачно намекнула?! По-моему, прозрачнее некуда! Понял?! Отвечай!
Молодой человек был настолько растерян и ошарашен только что услышанным, что не мог даже пошевелиться, не то чтобы что-то произнести вслух. Слова матери прозвучали так неожиданно и бессмысленно, что он отказывался верить в то, что сейчас услышал, даже в то, что он вообще что-то слышал секунду назад.
- Мама, ты себя слышишь? Ты о чём, с чего ты вдруг так взъелась? Ты действительно относишься ко мне всего лишь как к какому-то болванчику, к чему-то ненастоящему, второстепенному? Я для тебя лишь часть какой-то нелепой мозаики, создающей картину твоего существования, деталь, которую можно подогнать, подточить, а если не подойду под стандарт, то ты меня просто выбросишь, избавишься, как от брака? И ещё, ты всё же стесняешься меня. Какая ирония, и как мне больно!
- Заткнись, Иуда! Слушай меня. Сейчас ты вымоешь руки, съешь свой ужин, затем отправишься к себе в комнату заниматься. В воскресение мы, как обычно, пойдём на службу. После отправимся домой вместе с Фирой Марковной и Лизой. Я их сегодня утром уже пригласила. Ты понял, к чему я клоню? Вы ровесники, она из уважаемой богатой семьи, у меня связи и влияние в этом городе. Вы подружитесь, а потом поженитесь, и чем раньше, тем лучше. За ней квартира уже в приданое готова в самом центре, в сталинке на Котельнической. Слышишь ли, ты? Что рот раззявил?! Что стоишь, как статуя! Мыть руки, сейчас же! - мать Артёма уже не кричала, не орала, а просто ревела, и этот рёв оглушал прежде всего своим содержанием.
- Я не хочу! Что ты за человек! - брызнул слезами Артём. - Зачем ты так со мной?!
- А как ты хотел, мой дорогой? Ты уже не маленький! Пора думать о будущем, о взрослой, настоящей жизни, которая не такая уж и яркая, как тебе представляется! Начнём с твоего шмотья, а там полегче пойдёт. И говорить со мной на равных ты сможешь только тогда, когда станешь хозяином и отцом! А сейчас ты пока что просто нахлебник, статья дополнительных расходов, причём немалых, и сопляк, зависящий от матери, отирающийся у моей юбки! Так что будь добр, позволь мне на правах старшего помочь тебе стать человеком, а там хоть и прокляни, зато я спокойна буду, что не в чистое поле тебя отпускаю, долг свой родительский исполню. Всё, хватит, утри слёзы и вперёд.
Женщина на порядок снизила уровень производимого шума, поправила огромную халу на голове и пошла накрывать на стол.
- Куда ты пошла?! Ты всё сказала, да?! Теперь послушай меня! - сквозь слёзы Артём пытался выстоять в этом неравном бою.
- Мразь! - мать резко развернулась, в два прыжка оказалась возле сына и саданула его крепко по щеке. - Убирайся вон в комнату, на колени, сегодня будешь сыт своей тупостью!
- Я гей! Слышишь? Гей, гомосексуалист, педик, пидор, содомит, голубой! Ни с какой Лизой знакомиться поближе я не стану и уж тем более не женюсь на ней и ни на какой другой! И в церковь с тобой больше ходить не буду, избавлю тебя от позора и косых взглядов! Теперь кусай локти, милая мама, твой сын оказался не таким, как ты хотела, и все твои монументальные католические устои рухнули навсегда! И не вини меня, прошу! Уж коль на то пошло, ты меня родила, я твоё создание, хоть и уродливое и порченое, но твоё, часть тебя, так что, мамочка, видно, и ты не такая уж идеальная, как хотелось бы, не само совершенство! - слёзы парня переросли в настоящую истерику, и Артёма было уже не остановить.
Парень приготовился уж было продолжить свои откровения, но вдруг, словно мгновенно зачарованный мановением невидимой волшебной палочки невидимого волшебника, запнулся, замолчал и пристально посмотрел на мать. Вопреки его ожиданиям, не последовало очередных обвинений, оскорблений и даже побоев. Мать стояла близко, напротив, так, что он мог слышать её дыхание, с прищуром пристально глядела ему прямо в глаза, склонив вправо свою огромную из-за невероятных размеров причёски голову, и как-то незаметно, едва уловимо улыбалась.
- Мой руки и садись за стол.
- Ты слышала, что я сказал?!
- Просто вымой руки и садись за чёртов стол, Артём. Заодно и поговорим, обсудим всё.
Кролик, загипнотизированный удавом, сейчас же направился в ванную комнату, вымыл руки, сел за кухонный стол - и всё это молча, как во сне.
Его уже ожидало пюре из брокколи со сливками, отварная форель и овощной салат. Мать уже сидела напротив, поправляя столовую салфетку на коленях.
- Дорогой, передай лимонную воду, я не дотянусь.
Артём взял кувшин с лимонной водой, встал и поднёс матери.
- Спасибо, дорогой. Приятного аппетита.
Женщина налила в стакан из кувшина, посмотрела на сына, улыбнулась и взялась за столовые приборы.
- Мама?
- Да, Артём?
- Ты... ты в порядке? С тобой всё хорошо? Ты прости меня, что я так ошпарил тебя этой новостью, ты не поражена? Я немного переживаю.
- Сынок, всё в порядке, принимайся за брокколи, она чудесно вышла в этот раз.
Артём взял вилку, ковырнул пюре, но затем вернул вилку в тарелку:
- Мама, в любом случае, я рад, что ты так восприняла эту новость. Я ошибся в тебе, прости, пожалуйста. Я думал, ты такая, ну, знаешь, старорежимная, костная, бескомпромиссная. Честно, я немало удивлён, но приятно, даже немного шокирован. Спасибо тебе большое, - парень понемногу успокоился и даже посветлел.
Мать улыбнулась и отправила в рот очередной кусок рыбы.
- Ты... ты хотела поговорить, обсудить это?
- А что тут, собственно, обсуждать? Мы уже всё решили. Фира Марковна и Семён Ицхакович согласны, Лиза девочка хорошая, добрая, хозяюшка, а косы какие - смоль, а не косы. Груди (уж прости меня, сын, но я тебе и за мать, и за отца) у неё такие спелые и налитые, я о таких в её возрасте только мечтала. Такими дарами матушки природы пяток малышей выкормишь - не завянут. А тебе какая радость, ведь мужики до грудей да до задниц охотники. Говорю с тобой, как со взрослым мужчиной. Цени это. Как тебе повезло, мой сын. Немного поспорили, но это даже на пользу, всё решили, определились.
- Решили? Мама? Мы решили? Мы?!
- Там ещё и дача в Кратово, ели, сосны. Буду приезжать к вам, если не побрезгуете моим присутствием, - голос матери был таким ободряющим.
Артём схватил со стола нож и полоснул по запястью левой руки...
Следующие три недели молодой человек провёл в психиатрической лечебнице по настоянию матушки, озабоченной здоровьем сына.
Что творилось в это время с Данилой, понять может только человек, потерявший часть себя. Когда он оказался наедине с собой, ему стало тяжело дышать, не хотелось есть, учиться, жить. Посещения запрещены, связь недоступна, мать ещё недоступнее. Уж сколько раз он пытался дозвониться, достучаться, вылавливал её у подъезда, стоял у ворот "жёлтого дома" - всё пустое.
- Молодой человек, вы ему кто? Однокурсник? С ним всё хорошо. Небольшое расстройство, нагрузка в университете. Бывает. Не волнуйтесь и будьте спокойны, всё будет хорошо. Занимайтесь учёбой, скоро сессия. Вы курсовую уже начали? У меня есть знакомые, могу вам помочь с производственной практикой. Хоть бы в этой клинике, где поправляется Артём, или где пожелаете. Я устрою, а пока расслабьтесь и не беспокойтесь, и нас не беспокойте, если хотите добра. Всего хорошего, - на все вопросы, истерики, признания и даже шантаж Данилы мать Артёма реагировала хладнокровно, она была незыблема и каменно-булыжна.
- Разрешите мне увидеть Артёма. Прошу вас.
- Всего хорошего, молодой человек.
Такой сильный, молодой, цветущий парень вдруг крепко сдал, осунулся, померк. Что случилось, что произошло с любимым, как он сейчас и что с ним делают, как издеваются в этом ужасном заведении? Неизвестность была хуже всего. А в это время с Артёмом действительно "неплохо" поработали, благо медицина далеко шагнула вперёд.
На третьей неделе отсутствия Артёма Данила, не в состоянии больше ждать и терпеть боль, дождался у подъезда его мать, рассказал всё о себе, о её сыне, о них двоих. В ответ женщина очень сосредоточенно, как-то изучающе посмотрела на парня, закусила нижнюю губу и продолжила свой путь. У входа в подъезд она обернулась - Данила молча беспомощно стоял на том же самом месте - и, словно очнувшись от сна, спросила:
- А чего вы, собственно, хотите?
- Я хочу его увидеть.
- И что дальше?
Данила не ожидал такого продолжения и даже не нашёлся, что ответить на такой простой вопрос.
- Вы можете мне ответить на вопрос? Вы взрослый человек, без пяти минут дипломированный психолог, а двух слов связать не можете. А знаете почему? Вы сами не знаете ответ, у вас его просто нет. Завтра Артёма выписывают из клиники, вечером вы можете прийти и проведать его, - с этими словами женщина исчезла в дверях.
"Ого. Что это было? Неужели сработало? Так легко, без лишних вопросов, скандалов и истерик? Она мне даже завтра позволит увидеться с любимым, прямо у себя в доме?! Нет, надо выдохнуть; это слишком хорошо, чтобы сразу поверить в это. Но это здорово! Потрясающая женщина! Она всё поняла и приняла. Нужно было раньше открыться ей, а я, дурень, действительно метался, словно ошпаренный. Вот что значит взрослый, адекватный человек. Скорей бы завтра", - Данила был на седьмом небе от счастья.
Всю дорогу домой парень предвкушал завтрашнюю встречу. То, как он крепко обнимет своего Артёма, посмотрит ему в глаза, расспросит его обо всём и даже, может быть, поцелует. Ну, конечно, не при матушке, какой бы современной вдруг она не оказалась... Путь в таких мыслях пролетел, и вот уже Данила вставил ключ в замочную скважину двери, как с обратной стороны, словно ожидая его прихода, вдруг кто-то резко рванул дверь на себя. На пороге стоял отец Данилы, как бы преграждая ему доступ в квартиру. Это был огромный, военной выправки мужчина в тельняшке-алкоголичке, хлопчатобумажном синего цвета трико, заправленном в вязаные носки, и стоптанных домашних тапочках. От неожиданного рывка Данила немного отшатнулся от распахнутой двери и уставился на отца. Зная его крутой нрав и бесцеремонность, он не ожидал ничего хорошего от такого его внезапного появления.
- Это правда? - пробасил отец. - Отвечай!
Данила сразу понял, о чём спрашивает отец, и, не видя смысла отступать и оправдываться, чётко, по-военному произнёс:
- Правда.
Тут же где-то внутри квартиры раздался вопль матери и затем приглушённые её же рыдания. Было очевидно, что она пытается как можно крепче зажать руками рот, но шума от этого не было меньше.
Услышав ответ сына, отец извлёк из-за двери рюкзак, со всего размаху бросил его прямо в лицо Данилы и с диким грохотом захлопнул дверь у него перед носом. Уже за закрытой дверью он услышал усиливающиеся рыдания матери, теперь не пытавшейся их приглушить...
Войдя в квартиру после беседы с Данилой у своего подъезда, Маргарита Григорьевна, мать Артёма, незамедлительно, не снимая плащ и ботики, набрала номер домашнего телефона Шаталовых (фамилия Данилы), потребовав к трубке отца парня, не желая беседовать с матерью, которая могла скрыть "ценную" информацию от родителя, боясь его реакции, представилась, затем сухо, кратко и с призывом "образумить и спасти сына" рассказала всё, что могла рассказать, напоследок мягко, даже как-то по-кошачьи промурлыкала:
- Я надеюсь, вы не будете с ним слишком строгим.
Так как она была женщиной властной, желающей контролировать всё и всех вокруг, ей была известна подробная информация о всех сокурсниках, а до этого одноклассниках Артёма, о его преподавателях, друзьях и даже о товарищах по летней производственной практике в пионерском, как это называлось раньше, лагере. Благо, возможности и связи ей это позволяли. Все свои поступки, в том числе и подобного характера, она безусловно оправдывала заботой о сыне, о его благополучии, душевном равновесии и защитой от дурно влияющих на него элементов общества. И в этом она была убеждена непоколебимо.
Конечно, никакой встречи ни завтра, ни в последующее ближайшее время не произошло.
Оказавшись на улице, готовый к такому повороту событий, Данила, хоть и ужасно страдал и переживал, особенно за мать, решил, что если отец готов любить его и считать своим сыном только на определённых условиях, то он ни в коем случае не будет сдаваться, будет идти до конца и бороться за своё счастье и право жить так, как считает нужным. Устроившись, хоть и на время, у своего школьного приятеля, жившего отдельно от родителей в собственной квартире на Чистых прудах, на следующий день он отправился на встречу к любимому человеку. Дверь открыла мать:
- Добрый вечер, молодой человек. Вам кого?
- Здравствуйте. Я пришёл навестить Артёма, как мы с вами вчера договаривались. Я хочу, чтобы вы знали: я не сержусь на вас за то, что рассказали обо мне моим родителям, я даже где-то вам благодарен: вы помогли мне в моей трусости и нерешительности. Так что теперь, когда все всё знают, мне нечего скрывать. Нам с Артёмом нечего скрывать. Могу я его увидеть?
- Во-первых, ни о чём мы с тобой не договаривались, щенок. Во-вторых, Артёма нет дома. В-третьих, если ты не оставишь нашу семью в покое, то завтра тебя вышвырнут и из университета, уж я постараюсь. А теперь пошёл вон!
Второй вечер подряд все только и делали, что захлопывали входные двери перед носом парня, и это уже начинало пугать, прежде всего перспективой так и не встретиться с Артёмом. В панике, обиде и беспомощности Данила принялся настойчиво звонить в квартирный звонок, колотить руками и ногами во входную дверь, кричать, угрожать. Наконец, он сдался, заплакал и упал на прорезиненный коврик у квартиры № 23.
Через несколько минут тут же, возле его расслабленного и беспомощного тела, образовалась бригада парней в форме, скрутила его и увезла в отделение полиции.
После выписки Артёма мать определила его в один подмосковный реабилитационный центр, закрытый и очень недешёвый, в котором он пробыл ещё два месяца. Всё это время там с ним работали психологи и психотерапевты, что-то внушали ему, что-то кололи, чем-то кормили. Оборотливая матушка в это время оформила сыну академический отпуск в университете, обставив дело так, что все были убеждены, что Артём срочно отправился в Германию по программе обмена студентами, так удачно подвернувшейся и сулящей парню приобретение бесценного опыта и прочих благ.
Вернулся Артём совершенно другим человеком. Нет, он, конечно, был в рассудке и не был похож на овощ, но необъяснимые и крутые перемены были замечены в нём всеми вокруг. Его словно подменили, но, по большому счёту, он был всё тем же Артёмом. Первое, что бросалось в глаза, - резкая смена имиджа. Коротко стриженные волосы с аккуратно зачёсанной вправо чёлкой, выглаженные классические брючки, белоснежные рубашки, сочетавшиеся то со строгими жилетками, то с джемперами, то с кардиганами.
На одной из перемен в лабиринтах университетских коридоров юноша столкнулся с преподавателем этики и правил этикета Витольдом Генриховичем, молодым мужчиной лет тридцати семи, энтузиастом, заводилой и вообще большим другом всего студенчества. Свои занятия он превращал то в театрализованные представления, то в официальные и помпезные великосветские приёмы, а то и вовсе в посиделки на школьном дворе с гитарой и пикантными историями. Ничего запрещённого и пошлого, но преподавательский состав недолюбливал эту "белую ворону" в своей чёрной стае.
- Здравствуй, Артём. Как твои дела, как в Германии? - с некоторым недоверием спросил Витольд Генрихович.
- Здравствуйте. У меня всё хорошо.
- Ты... ты как-то изменился, мне кажется. Я ошибаюсь?
- Витольд Генрихович, вы, как всегда, правы. Вы ошибаетесь, - мягко улыбнулся Артём и пошёл дальше. - Извините, я спешу.
К этому моменту Данила уже не числился в рядах студентов этого замечательного учебного заведения, второй месяц находясь под следствием за попытку взлома, кражи и угрозы жизни жителям квартиры № 23. Несмотря на уважение, которым пользовалась семья Данилы, такой властью и влиянием, какие были у матери Артёма, они похвастаться не могли. На многочисленные просьбы и даже мольбу со стороны матери молодого человека и скупые просьбы отца Маргарита Григорьевна отвечала нехотя и односложно:
- Я вас предупреждала: позаботьтесь о сыне. Ему нужна помощь, а вы его просто вышвырнули, как бездомную собаку. Чего вы сейчас от меня хотите? Прошу меня больше не беспокоить. Он совершил преступление и должен ответить за это.
Суд назначил наказание в виде заключения в колонии общего режима сроком на девять месяцев с учётом времени, проведённого под следствием.
Время для Данилы тянулось очень долго и мучительно. Он отказался от общения со всеми родственниками и друзьями, лишь время от времени отвечал матери на её бесконечные письма двумя фразами: "Здравствуй, мама. У меня всё в порядке".
День освобождения выдался вдвойне приятным, поскольку на улице был тёплый весенний денёк с ярким, но ещё не совсем тёплым солнышком. Даниле почему-то сразу вспомнилось его прошлое. Тогда, много лет назад, примерно в это же время года он, беззаботный, озорной сорванец в штанишках на подтяжках носился с друзьями по двору, пуская по бегущим ручейкам талой воды бумажные кораблики. Остановившись на мгновение, он глубоко вдохнул свежий, бодрящий аромат весны. "Если я сегодня, наконец, увижу любимого, я буду самым счастливым человеком на этой планете", - и Данила тронулся на автовокзал, чтобы навсегда покинуть это унылое одинокое место.
В Москву он прибыл уже около полудня и отправился прямо к Артёму. Прибыв на место назначения, увидев во дворе его дома какую-то суматоху и огромное количество народа, он как-то немного стушевался и даже спрятался за угол бетонной арки. Всё-таки время в заключении не проходит даром. Не в санатории, поди, побывал. Однако убедившись в том, что это всего-навсего кто-то что-то отмечает, все нарядные и в приподнятом настроении, он расслабился и пошёл навстречу веселящемуся народу.
Вдруг в арку, что была напротив той, из которой только что вынырнул Данила, резко, с визгом и сигналя ворвалась старая советская правительственная "Волга", вся сияющая, с водружённой на капот парой белоснежных лебедей. Автомобиль круто развернулся прямо у подъезда, к которому направлялся Данила, двери распахнулись, и под общие аплодисменты, свист и взрывы "Шампанского" из машины вышел молодой человек в великолепной чёрной "тройке" и совсем молоденькая девушка в роскошном свадебном платье цвета того же шампанского.
Артём и Лиза Кох вернулись из ЗАГСа.