Моей бабушке, которая была самой лучшей бабушкой на свете, посвящается
Саратов
Обычно люди приезжают на вокзал за полчаса до отправления поезда, ну, может, максимум, за час. Я же приехал часа за три, не меньше, и, выскочив из такси, тут же направился в зал ожидания, где забился в самый дальний угол - почему-то именно то место казалось мне самым безопасным, я был уверен, что там меня точно не достанут. После всего случившегося я чувствовал себя так, словно меня пропустили через гигантскую мясорубку, у меня даже болело всё тело и предательски дрожали ноги, кресло казалось жутко неудобным и жёстким, и в довершение ко всему прочему зверски хотелось курить. Но это всё было ерунда, сущий пустяк по сравнению с тем, что могло случиться. Что ещё может случиться. Я ведь теперь настоящий преступник, хотя и стал им совсем не по своей воле. Правда, прошло всего несколько часов и вряд ли по всем отделам уже разослана моя ориентировка, но в любом случае, нужно быть очень осторожным. До недавнего времени я был совершенно чист перед законом, за мной не числилось никакого, даже самого маленького правонарушения, но за последнюю неделю слишком многое изменилось. Да что там говорить, весь мой мир, такой привычный и уютный, мир, в котором я прожил все свои двадцать с небольшим лет, в одночасье рухнул, и я предстал перед реальностью, такой страшной, что от неё хотелось бежать без оглядки. И я бежал.
Ещё до того, как поезд отправился, я попросил у проводника постель и улёгся на свою полку. Женщина средних лет, сидевшая напротив, вначале пыталась было завести со мной разговор, но я дал понять ей, что не настроен на беседу, и отсутствующим взглядом уставился в окно. Вскоре мы тронулись. Снаружи замелькали дома, улицы, перекрёстки. Мне стало не по себе, ведь я ни разу в жизни никуда не выезжал из родного Саратова и сейчас покидал его в спешке, неизвестно, на сколько. Я даже не знал, вернусь ли сюда когда-нибудь. Как не знал и того, что ждёт меня там, в далёком чужом городе, раскинувшемся на просторах Ферганской долины.
Мои родители погибли в автокатастрофе, когда я был маленьким, и, если честно, я их практически не помню. Сразу после трагедии примчалась бабушка, которая в то время жила на юге Кыргызстана, куда уехала ещё в советское время. Тогда она бросила всё: хорошую работу, маленький, но уютный домик с видом на Сулейман-Тоо (Соломонова Гора), который она потом продала и который я видел только на фотографиях. Ещё, кажется, ей пришлось расстаться с любимым мужчиной, но не только из-за меня - вроде бы он был женат и там назревал грандиозный скандал. Бабушка почти никогда не говорила со мной об этом, а когда однажды, уже повзрослев, я сказал, что было бы здорово съездить туда на летние каникулы, она почему-то расплакалась и сказала, что нам там нечего делать. Однако это не помешало ей настоять на том, чтобы после школы я поступил учиться именно на филологический и именно на отделение тюркологии. Мне это далось легко, благо талант к языкам у меня обнаружился рано. Первым языком, естественно, был турецкий, ну а какой стал вторым, думаю, несложно догадаться. За пять лет учёбы я овладел обоими в совершенстве и, получив диплом, снова завёл разговор о поездке в Ош. Как и в первый раз, она ударилась в слёзы. Я стал расспрашивать её, но не добился ничего, кроме:
- Да поедешь ты туда, успокойся. Всему своё время.
Я всё хотел вернуться к тому разговору и спросить её, когда же наступит это самое время, но через несколько дней она вдруг заболела, и её увезли в больницу. Нетрудно представить, каким стрессом это стало для меня, привыкшего всё время быть с ней. Она заменяла мне не только мать с отцом, но и друзей, которых у меня никогда не было, - я рос слишком стеснительным, застенчивым и свободное время предпочитал проводить за книгами, перед телевизором или же трудился в огороде.
Вернувшись из больницы, я проплакал весь вечер, рано утром снова поехал туда и, поговорив с доктором, узнал страшную новость - бабуля тяжело больна.
- Состояние тяжёлое, но стабильное. Сердце у неё очень слабое, вообще непонятно, как она жила столько и к врачам не попадала. Ей необходимо срочно начать лечение одним препаратом. К сожалению, нам его выделяют в ограниченных количествах, на всех пациентов не хватает и... - доктор на секунду замолчал, окинул взглядом мои стоптанные кроссовки и застиранные шорты и продолжил: - Скажите, вы можете купить лекарство, которое стоит пятьдесят тысяч?
Мы жили достаточно скромно, я прекрасно знал, что дома у нас таких денег нет, и впал в страшное отчаяние. Что же делать? Кредит мне, нигде не работающему вчерашнему студенту, никто не даст, друзей и родственников у нас нет, мы совсем одни. Неужели бабушка умрёт?
Тогда я вспомнил Лёшку. Конечно, очень маловероятно, что он даст мне такую сумму даже в долг. Хотя у него отец вроде как директор какой-то фирмы, а значит, живут они совсем не бедно... Тем более что обратиться мне всё равно больше не к кому.
Совсем забыл сказать, что мне уже давно нравятся парни. Возможно, не последнюю роль в этом сыграло чисто женское воспитание, не знаю.
Поняв, кто я такой, я как-то быстро смирился со своей ориентаций и принял себя таким, какой есть, хотя это доставляло мне столько страданий и проблем, что иногда не хотелось жить. Я ходил по улицам, глазел на красивых парней и сильно страдал, страдал молча, так как мне совершенно не с кем было поделиться своими переживаниями - бабушка никогда бы не поняла этого. В ту пору ещё не было интернета, где сейчас можно с лёгкостью познакомиться с кем угодно. Я, конечно, знал, что в нашем городе есть пара мест, где встречаются парни, ищущие развлечений со своим полом, но был настолько скромным и стеснительным, что никак не мог отважиться пойти туда.
Правда, недели две назад я всё же смог преодолеть свои страх и неуверенность и отправился на так называемую "плешку". Так в моей жизни появился Лёшка, симпатичный парнишка с длинноватыми светлыми волосами и голубыми глазами, мой ровесник, в которого я сразу же влюбился до безумия. Тогда я ещё не знал, что такое настоящая любовь и какой она бывает, мне просто было очень хорошо с ним, так хорошо, как никогда не было прежде, и за три наших встречи, две из которых закончились страстным сексом в его машине, я даже успел почувствовать себя счастливым.
Южный Казахстан, Жамбылская область
Переходя границу с Казахстаном, я снова ударился в панику, представив, что сейчас меня задержат и отконвоируют обратно, но пограничник только глянул в паспорт, поставил штамп в миграционной карте и, протянув мне документы, потерял ко мне всякий интерес.
Поезд довёз меня до узловой станции Луговая, что в Жамбылской области. Самый юг Казахстана, изнуряющая жара и такой сухой воздух, что порой становится трудно дышать. Я стою на перроне под палящими лучами солнца, нервно сжимая ручку старенького бабушкиного чемодана, который ещё помнит советские времена. И тот самый город, где он, судя по всему, и был куплен и куда сейчас направляюсь я, с тревогой думая о том, что будет, если мне не удастся найти этого самого дядю Алихана, о котором говорила бабушка. В идеале надо было бы самому написать ему, прежде чем ехать, но разве у меня было на это время? Да и вообще, что я переживаю? После того, что мне пришлось пережить в родном городе, меня уже ничто не пугает, и сложно представить, что там может быть ещё хуже. Хуже уже просто некуда.
Наконец прибывает мой поезд, и у меня почему-то замирает сердце, а на глаза наворачиваются слёзы. То ли от этой надписи - "Кыргыз Темир Жолу" (Кыргызские железные дороги) на вагонах, то ли от быстрый громкой речи проводников, только что спустившихся на перрон. Речи, из которой я понимаю практически всё, несмотря на прямо-таки головокружительную скорость - пять лет упорной учёбы не прошли даром. Бедная бабушка! Она словно чувствовала, что когда-то мне понадобятся знания кыргызского, и не успел я окончить школу, как она взяла меня за руку в прямом смысле этого слова и повела на филологический факультет нашего универа.
И вот теперь результат налицо - проводники чуть ли не со всего состава сбежались послушать мои речи и поболтать со мной на своём родном. Думаю, они ещё долго будут помнить русского парня, который так непринуждённо разговаривал с ними кыргызча (на кыргызском языке) и, как малыш, радовался тому, что наконец-то может применить полученные знания на практике. Да, признаюсь, в тот момент я позволил себе испытать чувство радости, несмотря на всё то, что недавно произошло со мной. Как-никак, это ведь моя первая и, можно сказать, заграничная поездка - всюду слышится быстрая тюркская речь, жаркий степной климат, другая валюта, и люди вокруг почти все восточной внешности, так что, чем не заграница? Конечно, я представлял себе эту поездку совсем по-другому, думал, что со мной поедет бабушка. Как бы она сейчас гордилась мной, как бы радовалась возможности наконец-то посетить места своей молодости, где прожила двадцать с лишним лет, работая на шёлковом комбинате! Но увы, жестокая злодейка судьба распорядилась по-другому, и теперь я вынужден ехать туда один. Причём это ведь не обычная туристическая поездка, из которой привозят много сувениров, фотографий и впечатлений на целый год. Если я и вернусь, то это будет очень не скоро. Да и стоит ли возвращаться туда, где никто меня не ждёт? Хотя нет, очень даже ждёт, но только не для того, чтобы встретить с распростёртыми объятиями, накормить и уложить спать после долгого утомительного путешествия. Если я вернусь, то меня либо посадят и я познаю все прелести нашей российской тюрьмы, откуда мне, учитывая мою сексуальную ориентацию, навряд ли удастся выйти живым, либо просто убьют, причём так изощрённо и жестоко, как даже в страшном кошмаре не приснится.
Чтобы отвлечься, я достал журнал и бездумно уткнулся в сканворд на последней странице. Один из вопросов заставил меня вздрогнуть и грустно улыбнуться: "Город в Кыргызстане, две буквы".
Саратов
- Мне деньги нужны, - всхлипывая, говорю я и отворачиваюсь.
- Зачем? - спрашивает Лёшка. - Что-то случилось?
Мы встретились на остановке около цирка и сейчас сидим за столиком маленького уличного кафе. Перед ним стоит бокал какого-то коктейля с трубочкой, я же заканчиваю пить уже вторую чашку кофе. Странное дело, кофеин вроде как должен возбуждать, но вот на меня он, наоборот, действует успокаивающе и расслабляет.
Его вопрос возмущает меня до глубины души.
- Я же тебе ещё по телефону сказал: бабушка очень больна, она в больнице сейчас лежит, ей нужно одно лекарство, оно очень дорогое.
- Сколько же тебе надо? - он смотрит на меня через солнцезащитные очки, и я никак не могу угадать выражение его глаз.
- Пятьдесят тысяч, - отвечаю я и тут же скороговоркой добавляю: - Понимаешь, это единственная надежда, всё остальное уже перепробовали, если и это не поможет... - мне было страшно даже подумать о том, что, возможно, бабушка скоро умрёт.
Лёшка помолчал, приложился к соломинке в стаканчике и только после этого сказал:
- У меня нет таких денег, но я могу тебе помочь. Короче, нужно кое-что сделать.
- Я на всё готов! - тут же выпалил я, но потом спохватился и пристально посмотрел на него. - Надеюсь, ничего криминального?
- Ну что ты, конечно, нет! Ты же знаешь, что я с криминалом никак не связан. Так, ерунда, один пакет нужно одному чуваку доставить.
- Что в пакете? - тут же спросил я.
- Ден, зачем тебе это? В одном месте взял, в другом отдал, бабло получил и радуйся жизни.
- Когда это нужно сделать?
- Можно прямо сегодня. Вот что, ты посиди тут пока, а я схожу, позвоню кое-кому.
Отойдя на несколько метров, он быстро поговорил с кем-то и, вернувшись за стол, потрепал меня по плечу.
- Ну вот, всё норм. Короче, через час встретишься прямо тут с одним челом, он тебе всё скажет. Извини, но мне пора уже бежать.
- Спасибо, - пробормотал я, протягивая ему руку.
Следующий час я провёл, нервно шагая по проспекту. В голову периодически лезли разные нехорошие мысли, но я старательно отгонял их, говоря себе, что Лёшка не может предложить мне что-то противозаконное. Нет, он не способен сделать мне плохо, он же вроде как любит меня. По крайней мере, так он говорил, когда мы занимались сексом в последний раз, и у меня нет причины не верить ему.
За пять минут до назначенного времени я снова уселся за столик, и почти сразу ко мне подошёл молодой парень.
- Ты Денис? - спросил он, перекатывая во рту жвачку.
- Да, - ответил я, удивляясь тому, что он знает моё имя.
- Вот, - он протянул мне небольшой бумажный свёрток, похожий по форме и размеру на плитку шоколада. - Отвезёшь это в Городской парк; когда подъедешь, тебе позвонят, - не сказав больше ничего, он развернулся и уже через несколько секунд растворился в толпе.
Пока я стоял на автобусной остановке, мимо меня прошли два милиционера, один из них скользнул по мне взглядом, и я вздрогнул. Что если они сейчас захотят проверить у меня документы и, когда я скажу, что паспорт у меня дома, заставят пройти в участок и обыщут? К счастью, стражи порядка не выказали ко мне никакого интереса и скрылись за поворотом, но мне вдруг стало так страшно, что затряслись ноги. Только сейчас я понял, что связался с очень нехорошими людьми и что, судя по всему, я везу наркотик или какое-нибудь запрещённое вещество, за хранение которого светит приличный срок. А иначе к чему бы всё это? Не будь тут ничего криминального, тот парень сам бы передал этот пакет кому нужно. Да и деньги - как я сразу не понял, что никто не будет платить пятьдесят тысяч за невинную шоколадку или какую-нибудь безделушку! Ну и влип я!
Стоило мне выйти из автобуса, как зазвонил мой телефон, и молодой мужской голос сказал, чтобы я шёл к вольеру с белками, расположенному в самом конце парка. Мне было страшно, и очень хотелось убежать, но я не мог. Мне были нужны эти деньги. Нет, не мне, а моей бабушке, которую несколько часов назад на моих глазах увезли в реанимацию, так что у меня в любом случае не было выхода. Я должен был спасти её любой ценой.
Мужчина в капюшоне, который закрывал практически всё его лицо, схватил свёрток и протянул мне маленький пакет.
- Там два конверта, один для тебя, другой Лёхе отдашь, - быстро проговорил он каким-то скрипучим голосом. - Всё, давай, не маячь тут.
Меня удивило, что нужно было передавать что-то Лёшке, но я подумал, что, наверное, так надо, и не стал возникать. Развернувшись, я помчался обратно на остановку и вскочил в троллейбус, где было очень много народу. Меня зажало между толстой тёткой и молодым парнем, который несколько раз с интересом посмотрел на меня, но тогда я не придал этому значения. Все мои мысли были о бабушке, я представлял, как сейчас скажу доктору, что достал деньги, он даст мне рецепт, и я побегу в аптеку. Только бы мне удалось найти нужное лекарство!
Северный Кыргызстан
В Бишкеке я первым делом отправился в обменный пункт, где поменял всю имевшуюся у меня наличность на сомы, с грустью подумал о том, что рубли мне теперь понадобятся очень не скоро, и стал решать, как буду добираться до нужного мне города. Вариант с самолётом я отмёл сразу из-за своего непреодолимого страха перед высотой. Конечно, если бы на юг можно было попасть только по воздуху, у меня бы просто не было другого выхода и пришлось бы лететь, но, к счастью, между двумя городами курсировал рейсовый автобус. Однако в кассе меня ждало разочарование - оказалось, что на сегодня мест уже нет. Я приуныл, но тут добрая женщина из очереди, увидев моё замешательство, сказала, что до Оша можно доехать на такси, и я отправился на Ошский рынок, один из двух огромных базаров Бишкека, рядом с которым толпились таксисты, предлагавшие свои услуги. Водитель одного минивэна с радостью сообщил, что у него осталось как раз одно место, я разместился на заднем сидении, засунув чемодан под ноги, и вскоре мы тронулись.
Между двумя кыргызстанскими столицами (Ош уже давно официально называется "Южной Столицей") около пятисот километров через горы, хребты, долины и несколько городов, по пути также преодолеваются два достаточно высоких перевала. Как сказал мой попутчик, пожилой мужчина в тюбетейке, этот путь стоит проделать не на самолёте, а именно по земле хотя бы раз в жизни, потому что только так, по его мнению, можно познакомиться с настоящим Кыргызстаном, всё многообразие и красота которого раскрываются за эти самые десять часов. Мужчина болтал без умолку, не переставая удивляться моему знанию кыргызского, и, смирившись с этим, я уже было приготовился слушать его всю дорогу, но вскоре после того, как мы повернули на юг около города Кара-Балта, он неожиданно заснул.
Узкая дорога шла невысокими волнами то вверх, то вниз по Чуйской долине, по бокам попадались юрты и какие-то строения, впереди виднелись горы. Мы проехали блокпост с надписью "Жолунуздар шадыр болсун!" (Счастливого пути!) и вскоре оказались в глубоком тёмном ущелье. Потом начался подъём, и, глянув в путеводитель, купленный ещё на вокзале, я узнал, что мы подбираемся к самому сложному месту на трассе, перевалу Тео-Ашуу. Подъём был довольно крутым и быстрым, отчего у меня тут же заложило уши, а от многочисленных поворотов меня ужасно укачало. К тому же я вспомнил, что на такой высоте у неподготовленных людей возможно развитие горной болезни, и мне стало совсем нехорошо. Ну вот, ещё не хватало, чтобы я разболелся здесь, в чужой стране! Чувствуя лёгкую дурноту, я вцепился в спинку кресла впереди меня и попытался успокоиться. В этот момент мы как раз въехали в туннель, пробитый в горе ещё в советское время. Два с половиной километра под землёй показались мне огромным расстоянием - внутри ужасно пахло выхлопными газами, так, что у меня запершило в горле и защипало глаза, и казалось, что туннель никогда не закончится. Зато на другой стороне воздух неожиданно оказался таким чистым и свежим, что я никак не мог отдышаться, глотая его с жадностью рыбы, выброшенной на горячий песок.
Когда позади остался Таласский хребет, а вместе с ним и Северный Кыргызстан, я опять почувствовал себя плохо, хотя на этот раз мы вроде как ехали по равнине. Снова запершило горло, откуда ни возьмись появился насморк, и вместо того, чтобы любоваться непередаваемой красотой Токтогульского водохранилища, я закрыл глаза, отчаянно борясь с внезапно пришедшей головной болью. Да что же это со мной такое? Точно, несмотря на лето и жару, я умудрился простудиться! И зачем только я съел три порции пломбира, пока ехал в поезде ещё по Казахстану? Одурманенный жарой и всё ещё не пришедший в себя после всех потрясений, я напрочь забыл о том, что мне категорически нельзя мороженое - последний раз я лакомился им ещё в школе, и тогда у меня началась такая страшная ангина, что врачи несколько дней боролись за мою жизнь, а бедная бабушка жутко перепугалась и сама чуть не угодила в больницу с гипертоническим кризом.
После городка Кара-Куль, запомнившегося необычной самодельной христианской церковью, мне всё же удалось уснуть, и проспал я, как ни странно, до самого конца пути. Наверное, пропустил много интересного и не смог по достоинству оценить восхитительные пейзажи Южного Кыргызстана, как сказал бы мой попутчик, который вышел ещё в Торкенте, но, если честно, после всего пережитого мне было совсем не до горных красот. Да и приехал я сюда совсем не для того, чтобы любоваться достопримечательностями, с восторгом фотографироваться на фоне юрты, прихлёбывая кумыс, или отчаянно выторговывать какую-нибудь безделушку на восточном базаре, как это делают туристы.
Саратов
- Мне очень жаль. Ваша бабушка только что умерла, я вот как раз собирался вам позвонить.
Слова доктора, пригласившего меня в свой кабинет и предварительно усадившего на стул, доносились до моего сознания через какую-то пелену. Мне почему-то показалось, что они обращены к другому человеку. Это ощущение было таким сильным, что я даже невольно оглянулся, ища взглядом того несчастного, чей родственник только что скончался, но в кабинете больше никого не было.
- Нет, - прошептал я, посмотрел на врача и, увидев в его глазах нечто, похожее на жалость, вскочил и закричал: - Она не могла умереть так быстро, вы же только вчера мне говорили, что состояние стабильно тяжёлое и что как можно раньше нужно начать терапию этим препаратом. Бабуля жива, вы слышите, она живая, и я сейчас пойду за лекарством для неё! И потом, когда мы в последний раз виделись, она хотела сказать мне что-то важное, но не успела, её в реанимацию увезли. Я должен поговорить с ней!
Врач покачал головой, хмыкнул и позвал медсестру, которая, несмотря на мои бурные протесты, сделала мне какой-то укол. Я подумал, что это сильное снотворное, но вместо сонливости вдруг пришло странное состояние полного безразличия ко всему, словно у меня в одночасье отключили все эмоции. Меня заставили подписать какие-то бумаги, сказали, что тело можно забрать завтра с утра, и вежливо указали на дверь.
- Завтра нужно тело забирать... - пробормотал я вместо приветствия Лёшке, даже не удивившись тому, что он почему-то оказался у входа в больницу.
- Какое ещё тело?
- Бабушка умерла, - прошептал я одними губами. - Что теперь будет? Я... не смогу жить без неё!
- Да сможешь, куда ты денешься! Это только сейчас так кажется, потом привыкнешь, - неожиданно со злостью сказал он и добавил: - Ладно, давай пакет.
- Какой?
- Ну, тот, что тебе мужик в парке дал.
Я наклонил голову, посмотрел на свои руки, сжатые в кулаки.
- У меня нет никакого пакета. Я не знаю, где он. Может, в автобусе оставил или по дороге потерял; я в таком состоянии был, что себя не помнил. Да и зачем мне теперь деньги, бабушке уже всё равно не помочь.
- Ты дурак или прикидываешься? Тебе-то они, может, и не нужны, но ведь там не только твоё бабло было. В пакете лежало двести кусков, и их надо было передать серьёзным людям.
- Двести тысяч? - эхом повторил я. - Это очень много!
- Вот именно! И что ты теперь делать будешь? Ты хоть понимаешь, что ты натворил?
Мне стало смешно и больно одновременно.
- Лёшка, у меня бабушка умерла, а ты мне про какие-то деньги говоришь. Нет у меня никакого пакета!
- Так, всё ясно, у тебя сейчас шок, стресс и всё такое, и ты сам не понимаешь, что говоришь. В общем, слушай сюда, я тебе сейчас ещё одно задание дам, если с ним справишься, то всё в ажуре будет. Сейчас мы с тобой кое-куда поедем.
Выйдя из трамвая на окраине города, мы подошли к какому-то подъезду. Несколько раз оглянувшись, Лёшка вдруг полез в карман и, достав пистолет, протянул мне его.
Если бы мне не вкололи сильный транквилизатор, я бы никогда не пошёл на такое, но в тот момент я ничего не соображал, поэтому лишь глупо хихикнул и спросил:
- Кого убить надо?
- Ха-ха, да ты что, неужели думаешь, что я тебе мокруху предлагаю? Ай-ай, какого ты мнения обо мне, оказывается! Нет, тут всё гораздо проще. Тебе только нужно будет подняться в двадцать восьмую квартиру, припугнуть там одного чувака и забрать у него деньги. Кстати, пушка настоящая, но она не заряжена, так что не дрейфь, никого ты не убьёшь при всём желании.
Я и не дрейфил. Я вообще ничего не чувствовал и ни о чём не думал, когда поднимался на третий этаж и стучал в дверь, обтянутую обшарпанной зелёной клеёнкой.
Мне открыл какой-то парень в спортивном костюме. Как и учил Лёшка, я втолкнул его внутрь и, наставив на него дуло пистолета, потребовал денег. Тот почему-то совсем не испугался, достал из кармана тугую пачку пятитысячных купюр и вручил мне её.
Дальнейшие события помнятся смутно: вроде как в подъезде я столкнулся с двумя мужиками, один из которых зачем-то сунул мне под нос мокрую тряпочку. Сделав пару вдохов, я медленно осел на пол, чувствуя, как сильные руки лезут ко мне в карман и что-то достают оттуда. Потом я вроде как вернулся домой то ли на такси, то ли на автобусе и завалился спать прямо у порога.
Ош
В Южную столицу республики, второй по численности населения город, расположенный в восточной части Ферганской долины недалеко от границы с Узбекистаном, я приехал уже поздним вечером. Измотанный дорогой и переживаниями, я чувствовал себя ужасно. К тому же симптомы простуды усилились - когда я вышел из автобуса, меня познабливало, и ужасно ломило всё тело. Проклиная так некстати съеденное мороженое, я заковылял к стоянке такси, гадая, что будет, если того, к кому я еду, не окажется дома.
Таксист не просто удивился, услышав мой безупречный киргизский - он вытаращил глаза и всё никак не мог поверить в то, что я не местный.
- Даже местные так не говорят, хоть и живут тут всю жизнь, а ты... Я таких ещё не встречал. Я тебе скидку сделаю за это.
- Чон ырыхмат (Большое спасибо), - пробормотал я, чувствуя, как усиливается озноб.
Да, похоже, у меня температура. Оно и понятно, ведь при простуде, как и при многих других заболеваниях, состояние, как правило, ухудшается к вечеру. Тогда что же будет ночью? Я попросил водителя остановиться около аптеки, где купил шипучку известной марки от простуды, растворил порошок в пластиковом стаканчике с минералкой и выпил её прямо там, на крыльце, надеясь, что это поможет...
Распрощавшись со мной и пожелав мне всего хорошего, водитель уезжает, а я стою посреди улицы и смотрю на нужный мне дом. Медленными, неуверенными шагами я подхожу к калитке, украшенной затейливым восточным орнаментом, и останавливаюсь, вроде как чтобы рассмотреть его. На самом же деле мне элементарно страшно - а что если тут мне будут совсем не рады? Вдруг бабушка неправильно поняла этого человека? Она ведь очень давно не видела его, общалась с ним только по письмам, хотя откуда я знаю, может, и звонила, мне-то она вообще ничего не рассказывала до последнего. А там, в больнице, только успела сказать, что мы должны поговорить о чём-то очень важном, и ей сразу стало хуже, поэтому её увезли в отделение интенсивной терапии, откуда она уже не вернулась.
- Ей, иди сюда! - вдруг кричит кто-то сзади по-русски, но с сильным акцентом; оглянувшись, я различаю в полумраке двух парней, они стоят на противоположной стороне улицы и с интересом смотрят на меня. - Деньги есть у тебя?
Мне почему-то становится так страшно, что я на несколько секунд замираю, как в ступоре, а потом, вместо того, чтобы сделать несколько шагов до спасительной калитки, бросаюсь бежать по улице. Несмотря на сильную слабость и тяжёлый чемодан, несусь я вначале достаточно быстро, но преследователи не отстают, и я понимаю, что рано или поздно они меня догонят.
Забежав за угол, я оказываюсь перед двумя сараями, между которыми виднеется узкий проём, и я решаю спрятаться там, потому что у меня больше нет сил бежать. Парни вначале пролетают мимо, но в этот момент, на свою беду, я оглушительно чихаю и тем самым обнаруживаю себя.
Они разворачиваются и медленно подходят ко мне. Я вижу, как в руке у того, что повыше, что-то блестит, и понимаю, что это нож. Не знаю почему, но никакого страха я не испытываю, у меня вообще нет никаких чувств и эмоций, как после укола того успокоительного в больнице, однако я всё равно инстинктивно пячусь назад до тех пор, пока спина не упирается в стенку. Всё, отступать дальше некуда. Сейчас они кинутся на меня, и всё закончится. Надеюсь, мне будет не очень больно. "Бабушка, я сейчас умру!" - думаю я, зачем-то поднимаю голову и пристально смотрю в звёздное южное небо, словно ищу там что-то.
- Акча (деньги) давай, - грубо говорит тот, что с ножом, и делает шаг в мою сторону.
Я выворачиваю карманы, и несколько купюр вместе с монетами падают на землю.
- У меня больше нет, правда, - отвечаю я на чистом кыргызском. - И можете делать со мной всё, что хотите, мне всё равно.
Парни удивлённо переглядываются.
- Я жил с бабушкой, она умерла, больше у меня никого нет, я остался совсем один. У меня даже дома нет, точнее, он есть, но я не могу туда вернуться, - продолжаю я, чувствуя, как в голове начинает шуметь, а парни кружатся передо мной, словно на карусели. - Я приехал сюда, чтобы...
Силы окончательно покидают меня, и, прислонившись к стенке сарая, я медленно сползаю на землю. Они что-то говорят мне, но я никак не могу понять смысл их слов. Один из них протягивает мне руку, и я успеваю удивиться тому, что в ней нет ножа. А потом наступает темнота.
Саратов
Они пришли вечером, почти сразу после того, как я вернулся с похорон и, упав на бабушкину кровать, которая до сих пор хранила запах её духов, заревел так, что начал задыхаться. Два здоровенных бугая, одетые в чёрные кожаные куртки, несмотря на уже достаточно тёплую погоду, и в солнцезащитных очках - они не сняли их, даже войдя в комнату.
- Мы всё понимаем, бабулька умерла, жалко старушку и всё такое, но дело-то серьёзное, так что и ты нас пойми. Ты два раза оплошал, не выполнил задания, так что теперь с тебя и спрос.
- Деньги нужно вернуть, и чем быстрее, тем лучше, - продолжил второй.
Я посмотрел на них, как на инопланетян.
- Как вы не понимаете, у меня такое горе, а вы про деньги говорите!
- Нет, браток, это ты, походу, чего-то не допираешь, - сказал первый и, приблизившись, ударил меня в лицо.
Было очень больно, к тому же из рассечённого носа тут же брызнула кровь.
- Что вы делаете? За что?
- Это чтобы ты немножко в себя пришёл и понял, что за дела. А это... - он толкнул меня в грудь так, что я пролетел через весь коридор и упал на пол около двери в зал, - чтобы ты не сомневался: мы люди серьёзные и говорить с тобой тоже по-серьёзному будем.
Я лежал на полу, силясь восстановить дыхание.
- Ребята, да не бейте вы его, пока ещё рано, он всё отдаст, ещё даже с процентами. Ведь так, Ден? - прозвучало вдруг с порога.
Голос показался мне жутко знакомым, я поднял голову и увидел...
- Лёшка?! Это ты их сюда привёл?! Как ты мог, мы же с тобой...
- И чего? - нагло ухмыляясь, ответил тот. - Пару раз переспали, и что, я, значит, теперь тебе должен такие суммы прощать? Ты раз меня подвёл - я с тобой по-человечески поступил, дал возможность исправить всё и загладить свою вину, так ты снова дров наломал.
- Так я же не специально, так получилось. Я когда из парка ехал, ко мне в транспорте какой-то парень всё прижимался, наверняка это он и украл пакет, а вечером - там, в подъезде - два мужика на меня напали, что-то понюхать дали, и я отключился. Я потом тебе звонил много раз и сегодня тоже весь день, но ты трубку не брал. Лёшка, что происходит? Ты подставил меня!
Я выкрикнул эту фразу и ужаснулся. Какой же я дурачок! Как я мог пойти на такое! Взял пистолет, пусть даже и незаряженный, и поехал требовать с кого-то деньги - разве такое могло хорошо закончиться? Ой, что же я наделал!
- Да, подставил, ну и что? Мне, как и всем, тоже деньги нужны, а ты что думал, я просто так с тобой общаюсь? Или, может, верил, что я люблю тебя? Мне тупо был нужен секс на время, пока мой парень уехал в Москву по работе, вот я и решил с кем-нибудь познакомиться, скоротать временно одиночество, так сказать. А позже, когда ты сказал, что старуха у тебя заболела и деньги на лечение нужны, я сообразил, что на этом можно нажиться.
- Какая же ты сука! - чуть не задохнувшись от гнева и злости, я кинулся к нему, но парни тут же схватили меня и скрутили.
- Ладно, мы с тобой ещё увидимся, сейчас мне пора уже. А вы тут развлекайтесь с ним, - бросил он и был таков.
Амбалы развлекались со мной так, что в тот вечер я несколько раз терял сознание. Наверное, в нашем великом и могучем не хватит слов и выражений, чтобы описать то, что они со мной делали и что и куда засовывали. Мне было так плохо, что порой казалось, что ещё несколько минут, и мне наступит конец. Когда они всё же ушли, я дополз до ванной, где меня вырвало, и так и уснул прямо на холодном полу. Мне снилась бабушка. Она ласково гладила меня по голове и говорила, что всё будет хорошо.
Ош
Сознание возвращалось медленно. Открыв глаза, я уставился в пожелтевший, местами покрытый пятнами потолок и удивился. Неужели у нас снова прохудилась крыша? Хотя нет, эти пятна старые, если бы нас затопило ночью, они бы выглядели совсем по-другому.
Скосив глаза вправо, я увидел кровать, на которой сидел молодой симпатичный парень с восточной внешностью, примерно мой ровесник, и с интересом смотрел на меня.
- Что ты тут делаешь? И откуда у нас эта кровать? - пробормотал я.
- Ты киргизский знаешь? - спросил он с сильным акцентом.
Ничего не ответив, я медленно повернул голову налево и увидел ещё одного парня, немного постарше. Как ни странно, он тоже кыргыз. А может, казах... Блин, да кто они такие? И вообще, где я? Вроде как похоже на больницу.
- Короче, слушай, тебя ночью привели, сказали, ты упал в обморок прямо на улице. Ты понимаешь, что я говорю?
Я снова повернулся к окну.
- Конечно, я же пять лет этот язык в институте учил.
- Что, правда? Круто! А ты правда из России приехал? Врач, когда твои вещи смотрел, нашёл российский паспорт.
И тут я всё вспомнил. Всё, до мельчайших подробностей, начиная с того момента, как сел в Бишкеке в автобус, и заканчивая инцидентом на улице.
- Они ведь могли меня убить, у них нож был. Я думал, они меня зарежут - там, между сараями!
- Тебя как зовут? - неожиданно спросил парень.
- Денис.
- Дениска, ты куришь, да? Пойдём в туалет, пыхнём. Ты встать-то можешь?..
Кряхтя и охая, я поднимаюсь на ноги, и мы медленно идём к двери. По дороге я ощущаю на себе любопытные взгляды остальных обитателей палаты. Ну правильно, вряд ли они в своей жизни видели русского, так хорошо говорящего на их языке. Бабушка, как же я благодарен тебе за то, что после школы я пошёл именно на филфак! Без знаний родного языка Чингиза Айтматова мне бы тут пришлось туго, это уже понятно.
- Меня Эмильбек зовут, - представляется парень, когда мы заходим в туалет. - Друзья Эмиль называют, - добавляет он и продолжает: - Слушай, ты теперь будешь заявлять на них, да? Пожалуйста, не делай этого. Они парни вообще-то мирные, обычно никого не трогают, а вчера вечером набухались, им ещё захотелось, только деньги закончились, вот они и решили напасть на кого-то. Они бы тебя никогда не порезали, нож достали просто так, чтобы припугнуть. Ты всё понимаешь? - снова спрашивает он.
- Ты что, их знаешь? - удивлённо спрашиваю я, проигнорировав его вопрос.
- Мы вместе в школе учились, сейчас не то чтобы прямо хорошие друзья, но общаемся иногда. Ты прости их, ладно? Они, как твою речь услышали, знаешь, как удивились! У нас тут из русских никто так быстро и правильно не говорит. Ты для чего киргизский учил?
- Моя бабушка... - начинаю я, но тут же замолкаю, потому что у меня в горле появляется комок и хочется разреветься.
Неожиданно острая боль обжигает мою правую руку. Меня бросает в жар, подскочив, как ужаленный, я отпрыгиваю от окна и прижимаюсь к стене.
- Ой, Дениска, прости, пожалуйста, я тебя сигаретой обжёг!
Я тут же мысленно возвращаюсь к событиям, о которых лучше не вспоминать, и мне становится дурно. Трясясь всем телом, я закрываю лицо руками, и перед глазами появляются страшные картины одного из последних дней, проведённых в Саратове.
Саратов
Мне понадобилось целых два дня, чтобы прийти в себя после той безумной садистской оргии, которую устроили эти твари. И если в физическом плане я ещё кое-как восстановился, то в моральном был совершенно убит. Мне было плохо, очень плохо. Смерть бабушки и предательство человека, которого я по глупости считал своим парнем и к которому испытывал что-то, похожее на любовь, повергли меня в жуткую депрессию - мне даже не хотелось вставать с постели и готовить завтрак по утрам, что уж говорить про выходы из дома. А ведь нужно было устраиваться на работу, потому что после похорон у меня не осталось ни копейки, запасы продуктов подходили к концу, и вечером второго дня я с ужасом понял, что утром мне будет нечем завтракать.
Кое-как приведя себя в порядок, я выполз на улицу и, доковыляв до киоска, купил газету "Работа", но не успел я раскрыть её, как неожиданно чья-то тяжёлая рука легла мне на плечо. Вскрикнув, я резко повернулся и увидел тех самых парней.
- Что, работу ищешь? Это, конечно, хорошо, только вряд ли тебе удастся заработать нужную сумму за неделю.
- У тебя ровно неделя на то, чтобы найти двести штук, понял? - рявкнул второй. - Если в следующую среду бабла не будет, то я тебе не завидую. А сейчас пойдём, поиграемся немного. Дубль два, короче! - и он мерзко расхохотался.
Я попробовал было сопротивляться, но они буквально силой потащили меня к дому. Конечно, можно было закричать, но от страха и отчаяния у меня словно пропал дар речи, и я молча шёл с ними, чувствуя себя бараном, которого ведут на заклание.
Проходя по нашему маленькому огородику, один из парней остановился перед клумбой с с тюльпанами.
- Чувак, я у тебя цветочков позаимствую, а то моя всё время просит, а мне на неё денег тратить неохота, - и, шагнув прямо в клумбу, он принялся вырывать цветы.
- Не надо! Их ещё бабушка сажала, это как память о ней! - в ужасе закричал я и заплакал.
- Какая, на хрен, память? Хорош орать, а то как бы ты вообще память не потерял! - гаркнул парень, выдёргивая очередной тюльпан.
Я снова закричал. Тогда второй затащил меня в дом и...
В тот раз было ещё хуже, чем в первый. Парни глумились надо мной часа два, проделывая со мной такие вещи, которые и во сне не приснятся. Я орал так, что посадил себе голос, но их это только завело ещё больше, и под конец они дошли до того, что стали тыкать в меня зажжённой сигаретой, приговаривая при этом, что такой шлюшке, как я, непременно должна нравиться боль и что я должен получать от этого огромное удовольствие.
Когда они наконец оставили меня в покое, я без сил свалился на кровать и до утра пролежал в полузабытьи. Утром, посмотрев на свои руки, я закричал, когда увидел, что стало с ними после того, как их в нескольких местах прижгли сигаретой. Ожоги были ещё и на груди, и там они болели гораздо сильнее... Именно тогда я понял, что если не сбегу из города, то очень скоро отправлюсь вслед за бабушкой.
Я вдруг вспомнил, что бабушка хранила деньги в старой шкатулке у себя в комнате, и побежал туда в надежде, что там осталось что-то. Я плохо представлял себе, куда я поеду и что буду делать, в голове пульсировала одна мысль - оставаться здесь больше нельзя, третьей встречи с этими животными я просто не вынесу.
Несмотря на всё случившееся, я даже позволил себе обрадоваться, когда открыл шкатулку и увидел там несколько тысячных купюр. Схватив их, я тут же стал думать о том, как далеко я смогу уехать и на сколько хватит мне этих денег, как вдруг мой взгляд упал на свёрнутый пополам тетрадный лист, лежащий на дне шкатулки. При виде ровного бабушкиного почерка у меня защемило сердце и на глаза снова навернулись слёзы, так что строчки стали расплываться, и я никак не мог прочитать текст. Я отправился в ванную, умылся и снова взял в руки записку.
"Здравствуй, внучек! Если ты читаешь это, значит меня уже нет в живых. Я знаю, как тяжело и одиноко тебе сейчас, но ты не отчаивайся, ты ведь ещё молодой и у тебя всё впереди. Я не хочу, чтобы ты страдал и плакал из-за меня, потому что я очень люблю тебя. Теперь послушай: ты должен поехать в Ош и найти там дядю Алихана, этот тот самый мужчина, которого я когда-то любила. Узнав, что мне осталось недолго жить, я попросила его позаботиться о тебе, и он с радостью согласился. Жена у него умерла в прошлом году, так что сейчас ты не будешь там лишним. Он живёт вдвоём с сыном. Очень хороший парень, уверена, вы подружитесь. Ты можешь жить у них, сколько хочешь, дядя Алихан поможет тебе с документами и на работу устроит, тебя с твоим знанием двух языков там с руками и ногами возьмут. Ещё он отдаст тебе моё старинное украшение, продав которое, ты сможешь безбедно прожить много лет. Только умоляю: будь осторожен и благоразумен и помни, я тебя очень люблю. Твоя бабушка".
Ош
- Кечир мени! (Прости меня!) Я ведь правда нечаянно!
- Да, я знаю, просто это на меня так подействовало, кое-что напомнило...
- Ой, я смотрю, у тебя на руках ещё ожоги есть. Ты же не хочешь сказать, что кто-то специально это сделал?
- Да, так и есть, - тихо ответил я. - Есть у нас в Саратове такие твари, которым это доставляет удовольствие.
- Вот уроды! Да таких за яйца вешать надо! - воскликнул Эмильбек. - Но почему они это сделали? И кто они такие?
- Я не хотел бы говорить об этом, пожалуйста, не сейчас.
- Ладно... Скажи лучше, ты к кому в наш город приехал?
Я рассказал ему про записку, которую нашёл в шкатулке, и даже захотел показать ему её, но, обшарив все карманы, так и не нашёл её.
В отчаянии я кинулся в палату, где, ловя на себе удивлённые взгляды её обитателей, вытряхнул на кровать всё содержимое своего чемодана и принялся рыться в нём, как крот в норе. К тому же я совершенно забыл имя того мужчины... Ну вот, только этого не хватало! Куда я теперь пойду, когда меня выпишут из больницы? Конечно, я постараюсь вспомнить его за это время, но если мне это не удастся, найти его в этом городе будет ой как нелегко, даже несмотря на моё владение кыргызским.
- Её нигде нет, - сообщил я ему, вернувшись в туалет и снова закуривая. - Не представляю, где я мог её потерять.
- Ну, ты хоть помнишь, как зовут знакомого твоей бабушки?
Вместо ответа я покачал головой.
- Да... - протянул Эмильбек. - Бывает.
- Оно там было написано, я по дороге, пока ехал, несколько раз перечитывал записку и вот всё равно забыл! И понятия не имею, куда мог деться этот листочек! Все вещи на месте, и деньги, и телефон, и даже запасная зажигалка... Значит, те парни ничего у меня не забрали. Они ведь даже и мой чемодан сюда притащили!
- Конечно! Говорю же, они мирные вообще-то, сам удивляюсь, что на них нашло. Ты же ещё сказал, что у тебя бабушка умерла и что ты теперь совсем один. Неужели думаешь, что после такого они могли бы тебе что-то сделать? Или, может, ты считаешь, что мы тут звери какие-нибудь?
- Нет, ты что! - испуганно ответил я и тут же добавил: - Я к киргизам очень хорошо отношусь, а вообще для меня все люди одинаковые, я никогда не делю их на нации.
- Во, молодец! Золотые слова, Дениска! - Эмильбек улыбнулся. - Я ведь знаю, что есть люди, которые совсем по-другому думают, особенно у вас там, в России. Нас узкоглазыми чурками называют и прямо ненавидят.
- Я не такой, - поспешно заверил его я.
- Да теперь-то я уж понял! Ты - прикольный парень, я таких ещё не встречал.
Я смутился и, по-моему, даже чуть покраснел.
- Да ладно тебе, что во мне прикольного-то? Самый обычный я.
Эмильбек неожиданно обнял меня за плечи.
- Дениска, ты не переживай, всё нормально у тебя будет! Меня, правда, завтра должны выписать уже, но я к тебе приходить буду, так что ты уже не совсем один, считай, что у тебя есть друг.
- Спасибо, - пробормотал я и с удивлением обнаружил, что этот добрый парнишка уже успел понравиться мне, причём совсем не как друг.
Живя в Саратове, где большинство населения славянской внешности, я всегда представлял, что мой парень будет светловолосым и с большими голубыми глазами, тогда это было, можно сказать, эталоном красоты для меня, но теперь, когда я нахожусь в самом сердце Средней Азии, мои вкусы неожиданно поменялись. Нет, светлокожие блондины - это, конечно, прикольно, вот только здесь с ним напряг, а этот Эмильбек... Какой же он красивый! Чуть припухлые губы, очень смуглая кожа и необычные восточные глаза, посмотрев в которые, так и хочется утонуть в них. Неужели я влюбился? Вот только этого ещё не хватало! Он по-любому нормальный, ему нравятся девушки, возможно, у него даже есть невеста, они гуляют вместе по городу, ходят в кино или ещё куда-нибудь. А ещё они целуются и обнимаются, и обнимает он её совсем не так, как сейчас меня... Блин, о чём я думаю!
Вскоре после того, как мы вернулись в палату, ко мне подошёл доктор, осмотрел меня и сказал:
- Ничего серьёзного у тебя нет, простудился просто, видимо, организм ослаб, вот ты и упал в обморок. Но мы тебя несколько дней всё равно подержим тут, понаблюдать надо.
Чуть позже Эмильбек снова позвал меня покурить. Прямо в палате он положил мне руку на плечо, от чего сладкая истома разлилась по всему моему телу, и у меня даже перехватило дыхание. Ну всё, я точно влюбился и, похоже, на этот раз по-настоящему! Немного смущаясь, я тоже приобнял его, и мы так и прошли по коридору в обнимку. Тепло его тела странным образом успокаивало меня, придавало уверенность и помогало хотя бы на время не думать о своём незавидном положении. Почему-то даже смерть бабушки уже не вызывала у меня таких эмоций. Я даже поймал себя на мысли, что за последние часы думал больше об этом парне, чем о ней.
На следующий день с утра его выписали, и время стало тянуться для меня слишком долго. Три дня, проведённые в больнице, показались мне целой неделей, и это несмотря на то, что я активно общался с обитателями не только своей палаты, но и всего отделения, рассказывая им про жизнь в далёкой России и отвечая на разные вопросы, типа, сколько стоят у нас разные продукты, в каком возрасте девушки выходят замуж и легко ли устроиться на работу в Москве. Эмильбек приходил ко мне два раза, мы гуляли по больничному двору и болтали на разные темы. Ещё до своей выписки он сказал, что я могу пожить у него, и это несказанно обрадовало меня. Если бы не его приглашение, не представляю, куда я пошёл бы, когда доктор сказал, что я практически полностью здоров и что остаточные явления простуды лечат дома.
В пятницу после обеда Эмильбек снова приехал ко мне, точнее, на этот раз за мной. Получив выписку и распрощавшись чуть ли не со всеми обитателями терапевтического отделения, я вышел на крыльцо.
- Ну что, сейчас поедем ко мне домой, - почему-то весело сказал он.
- Слушай, спасибо тебе, конечно, огромное, но... - мне стало страшно, когда я подумал об этом. - Что будет, если я так и не вспомню адрес? Я ведь не смогу жить у тебя постоянно.
Я произнёс последнюю фразу и вздрогнул, потому что, сам того не замечая, озвучил своё самое сокровенное желание.
- Почему это не сможешь? - нахмурился он. - Или тебе это может надоесть и захочется уйти от нас?
- Нет, ты что! Это, скорее, я вам надоем, ты же с отцом вроде как живёшь...
- Ну да. Да ты не волнуйся, он у меня очень хороший, добрый. Отец будет только рад тому, что ты у нас, так что всё нормально. Кстати, он сейчас в командировку уехал на несколько дней, в горы, там даже телефон не берёт, через два дня вернуться должен.
- Так ты ещё не рассказывал ему про меня? - спросил я, а сам в это время подумал совсем о другом.
Выходит, мы какое-то время будем дома вдвоём, совсем одни...
Ну вот, опять! Что за мысли! Лучше бы подумал о том, что будет, если мне так и не удастся найти этого, блин, как же его имя? Эмильбек и его отец, конечно, ничего не скажут мне в открытую, но как я буду чувствовать себя, если мне придётся жить у них очень долго? И они ведь не знают, что я ни при каких обстоятельствах не могу вернуться в Саратов!
Улица почему-то показалась мне смутно знакомой, как будто я уже когда-то бывал здесь прежде. Только как такое возможно, ведь я и города-то толком не видел, когда приехал, уже темнело, с автовокзала сразу на такси, а потом в больницу, так что...
- Мне кажется, я здесь уже когда-то был, - задумчиво произнёс я.
- Да ладно тебе! Ты же говорил, что, как только из такси вышел, парни к тебе сразу пристали.
- Да, вот только... - калитка, перед которой мы остановились, вдруг привлекла моё внимание.
Я был готов поклясться, что уже видел этот необычный узор и эти красные цветы в огороде. Хотя что в этом странного? Наверное, в тот вечер я пробегал именно здесь и, несмотря на темноту, успел это разглядеть.
- Если тебе тут всё кажется знакомым, значит, он живёт где-то недалеко. Слушай, а кто он, этот мужчина, к которому ты приехал?
- Я же тебе говорил, бабушка у меня тут много лет назад жила, когда меня ещё не было. Она любила этого человека, но у него была жена. Та вроде как знала об этом и страшно ревновала. А потом, когда умерли мои родители, бабушка сразу примчалась в Саратов и сюда больше никогда не приезжала. Она даже дом свой умудрилась как-то так продать. Потом они, видимо, какое-то время не общались... Не знаю, бабушка не любила говорить об этом.
- Ладно, пойдём уже в дом, ты, наверное, есть хочешь. Сейчас как раз обедать будем.
Эмильбек проводил меня в богато обставленный в восточном стиле зал, усадил в кресло, а сам отправился на кухню разогревать еду.
- Не скучай тут, я быстро. Можешь пока телевизор посмотреть или журналы полистать вот там, на столике.
Я прошёлся по комнате, остановился в углу и с интересом просмотрел пару изданий, которые, естественно, были на киргизском. Потом я вдруг заметил, что под столиком лежит какая-то фотография. Видимо, она выпала из альбома, лежащего тут, рядом. Я поднял её, но не успел посмотреть, так как в этот момент в комнату вошёл Эмильбек.
- Ну вот, дастархан готов! - с улыбкой оповестил он.
Слово, которым многие среднеазиатские народы называют не только скатерть и сервированный стол, но и сам обеденный ритуал, эхом отозвалось в моём мозгу и...
- Я вспомнил имя человека, к которому ехал! - радостно сообщил я ему. - Думаю, теперь мы сможем отыскать его. Вряд ли здесь, в окрестностях много мужчин бабушкиного возраста, которых зовут...
Тут я случайно посмотрел направо и увидел грамоту, висящую на стене. В ней говорилось, что Эмильбек в прошлом году занял второе место на каких-то соревнованиях. Но совсем не это привлекло моё внимание. "Тохтасунов Эмильбек Алихан уулу". Я судорожно сглотнул.
- Как у тебя отчество? Алихан уулу?
- Ну да, - удивлённо ответил тот. - По-вашему, Алиханович. Ты же знаешь, у нас если парень, то к имени отца добавляется "уулу", и получается что-то вроде отчества. Что тут странного, и почему ты так удивляешься?
Я вдруг представил, что его отец - это и есть тот самый дядя Алихан. Нет, такое невозможно! Это всего лишь совпадение, не больше. Да и потом, если Эмильбек почти мой ровесник, то его отец никак не может быть одного возраста с моей бабушкой; конечно, в жизни всякое случается, но... Нет, так бывает только в книгах и фильмах, в реале же всё совсем по-другому, и мне ещё предстоит искать его. Хорошо хоть, что имя вспомнил, фамилию-то я и не знал. Но и это уже что-то.
Разволновавшись, я стал теребить фотографию в руках, потом случайно повернул и из чистого любопытства посмотрел на неё... Пожелтевший от времени и местами надорванный снимок запечатлел женщину лет сорока на фоне гор. Светлое длинное платье, на голове цветастая косынка, из-под которой выбиваются чёрные волосы. Мне стало нехорошо, и, отшатнувшись, я плюхнулся прямо на столик.
- Эй, ты чего? С тобой всё в порядке?
Не в силах ответить ему, я пробормотал что-то нечленораздельное и судорожно начал тыкать пальцем в фотографию, снова очутившуюся на полу, с которой на меня смотрела моя милая, моя дорогая бабуля, почти такая, какой я знал её в прошлом, когда она только приехала в Саратов после смерти моих родителей.
Эмильбек куда-то вышел и вскоре вернулся с бутылкой в руках.
- Я не пью вообще-то, - пробормотал я, увидев надпись "Кыргыз Коньягы" на этикетке.
- Давай-давай, тебе сейчас как раз надо выпить немного и успокоиться. Это же Энесай, наш самый лучший коньяк, от него ещё никому плохо не было, - он протянул мне рюмку.
Напиток огнём обжёг желудок, я закашлялся и замахал рукой, типа хватит, но он налил ещё одну.
- Теперь пойдём кушать.
До сих пор из всех блюд национальной кухни мне довелось пробовать только плов, иногда его готовила бабушка. Сейчас же я впал в лёгкий ступор, увидев стол, заставленный едой. Бешбармак, который здесь называют "тууралган эт", кабырга, шорпо, гокай и ещё столько всего, что можно перечислять до бесконечности. Правда, после недавнего открытия я так разволновался, что есть особо не хотелось. Однако Эмильбек заставил меня попробовать всего понемножку.
- Блин, до сих пор успокоиться не могу! Всё получилось, прямо как в фильме каком-нибудь!
- Да, интересно очень, - ответил он, пододвигая ко мне тарелку с десертом и разливая актаган чай (чай с добавлением соли и молока или сливок) по красивым пиалам. - Значит, на самом деле ты ехал к нам. Но сколько же лет твоей бабушке... было?
- Почти шестьдесят, она месяц до своего дня рождения не дожила.
- Ну, а моему отцу шестьдесят один недавно исполнилось, так что они почти одного возраста.
- Но...
- Ну, думаю, что тут всё просто: твоя бабушка была молодая, когда родила твою маму, и ты сам тоже родился рано, а моя всё никак не могла забеременеть - когда я на свет появился, ей уже было около сорока лет. Знаешь, наверное, такое у нас тут нечасто случается, обычно женщины гораздо раньше рожают, но вот и такое бывает. Странно только, что отец ничего мне про это не рассказывал. Хотя, кажется, теперь я понимаю...
- Что?
- Где-то две недели назад, может, чуть больше, отец неожиданно затеял ремонт в маминой комнате; с тех пор, как она умерла, мы туда почти не заходили, а тут вдруг он сказал, что там надо всё переделать. Это ведь он её для тебя готовил! И ещё, вечером того дня он долго рассматривал какую-то фотографию, как раз ту самую, которую ты сегодня видел. Я ещё спросил, кто это, а он ответил, что так, одна женщина, с которой он когда-то давно работал на шёлковом комбинате, и вдруг добавил, что скоро меня ждёт сюрприз, но какой, не сказал. Значит, он тебя имел в виду! Ты будешь жить с нами, прикольно! - эти слова он сказал с какой-то странной радостью.
- Ты правда рад этому? - робко спросил я. - Ведь я приехал не на неделю и даже не на месяц... Боюсь, я останусь у вас очень надолго.
Мне захотелось сказать, что я не могу вернуться домой, но, несмотря на лёгкое опьянение от двух рюмок Энесая, мне так и не хватило смелости это сделать. Ладно, потом как-нибудь обязательно расскажу!
- Конечно! Это теперь и твой дом, и ты можешь жить у нас, сколько хочешь! Поверь, мы этому будем только рады.
- Спасибо, - пробормотал я.
- Ну что, покушал? Пойдём гулять тогда, я тебе город покажу.
Мы долго бродили по центру, потом по одному из многочисленных мостиков перешли узкую полоску быстрой речки Ак-Буура, которая течёт с гор и делит город как бы напополам, и оказались в каком-то парке, где больше всего меня впечатлила своеобразная, правда, заброшенная арена для старинной кыргызской борьбы куреш.
- Знаешь, для чего это? - с улыбкой спросил меня Эмильбек, останавливаясь рядом.
- А ты как думаешь? Я же и культуру, и историю тюркских народов тоже изучал, и не только по программе, но и сам много читал, мне это очень интересно.
- Какой ты молодец, а! Вот уж не думал, что у вас там это кому-то нужно!
Посидев на лавочке, мы решили подняться на Сулейман-Тоо. Необычной формы гора, возвышающаяся над городом своими пятью вершинами - это, пожалуй, основная достопримечательность города. Она считалась священной ещё с незапамятных времён, и теперь на ней столько исторических памятников, начиная от эпохи неолита и заканчивая поздним средневековьем, что их можно изучать не одну неделю. Это и многочисленные петроглифы, древнейшие из которых выполнены несколько тысячелетий назад, и огромные пятна на склонах, видимые только издалека и напоминающие тени животных, и так называемый домик Бабура, основателя империи Великих Монголов, и семь пещер, в одной из которых устроен музей.
Мы - уже наверху, стоим на смотровой площадке, и у меня захватывает дух от видов, открывающихся оттуда. Весь город лежит словно на ладони; где-то вдалеке, в дымке даже можно разглядеть Алай - преддверие великого Памира, а с другой стороны - совсем близко, за промзоной - уже начинается Узбекистан.
Я во все глаза смотрел на город, представляя, как много лет назад где-то там, внизу в маленьком деревянном домике жила бабушка, и так задумался, что даже не услышал, как Эмильбек о чём-то спросил меня.
- Что?
- Наверное, тебе тут очень нравится, раз ты так засмотрелся, что даже не слышишь меня. Я спросил: девушка у тебя есть?
- Нет, а что? - я насторожился.
Что если он каким-то образом раскусил меня? Только этого не хватало! Тогда я в одночасье потеряю в его лице друга. И потом, если он кому-то расскажет о моих наклонностях, мне будет очень несладко, ведь здесь, в мусульманской стране пусть и нет смертной казни за страсть к лицам собственного пола, как в каком-нибудь Катаре или Омане, но за такие вещи по голове точно не погладят.
- Да нет, ничего, просто спросил. Ты же из Саратова, я так понимаю, надолго уехал, вот и подумал, что она там сейчас скучает по тебе.
- По мне никто нигде не скучает. Был у меня друг один-единственный, Лёшкой его звали, но мы с ним разругались; он предал меня самым ужасным образом, просто взял и подставил, понимаешь? И теперь я совсем один в этом мире, - я произнёс это и словно прочувствовал то самое одиночество, стоящее за этими словами.
- Ну, Дениска, ты чего, не говори так! Вот ты себе уже одного друга нашёл. Или... может быть, ты не хочешь со мной дружить? - спросил он наивно и в тот момент показался мне таким милым, что у меня ёкнуло сердце.
- Хочу, - ответил я и тут же представил, что было бы, добавь я, что мы можем быть не только друзьями.
К чему это? Ему ведь никогда не понять моих наклонностей, так что лучше больше не думать об этом.
- Ты не думай, - продолжил Эмильбек. - Я буду тебе очень хорошим другом, совсем не как тот твой Лёшка, или как ты его называл? У меня вот в голове не укладывается, как можно друга своего подставить. Да я бы за такое убил бы, наверное!
От этих слов я вздрогнул, и земля на секунду ушла у меня из-под ног. Эх, Эмильбек, если бы ты знал, что случилось в Саратове за несколько часов до моего отъезда или, правильнее сказать, побега! Но видит Бог, я не виноват, я никому не желал зла, я всего лишь защищал свою жизнь. Как мог. Как умел.
Саратов
С утра я решил в последний раз съездить на кладбище. Я просто не мог уехать, не попрощавшись с бабушкой.
- Прости, родная, я не принёс тебе розы, которые ты так любила, но я знаю, ты не будешь сердиться на меня. Они слишком дорогие, а мне сейчас никак нельзя тратить деньги, ты же всё понимаешь, правда? Ты же всё видишь оттуда сверху, - пробормотал я, чувствуя, что меня душат слёзы, и, наклонившись, поставил в вазу скромный букетик из тюльпанов, собранных в огороде.
- Не знаю, как она, но вот мы точно всё видим и слышим, правда, Лёха? - раздалось вдруг сзади.
Я застыл как вкопанный, не в силах шелохнуться.
- Что, не ожидал? А мы ведь за тобой следим, за каждым твоим шагом. И вот что, смотри не вздумай из города сбежать, мы тебя всё равно найдём.
- Да ему бежать некуда, - отозвался знакомый голос, который я за последнее время просто возненавидел. - У него из всех родных только бабка, и больше нигде никого нет, он сам мне говорил. Если бы родня была, он у них бабло бы тогда просил, чтобы старуху свою лечить.
- Тварь! - пробормотал я сквозь зубы и медленно повернулся.
Лёшка и один из тех амбалов стоят, облокотившись на ограду соседней могилы, а рядом с ними припаркована машина. И как это я не услышал звук мотора?
- Я, может, и тварь, а ты чмо редкостное, я даже не знал, что такие лохи бывают! Толстый, ты прикинь, он подумал, что ему доверили товар покупателю доставить и что за это он получит пятьдесят кусков, как раз на лекарство для своей старушенции. В транспорте у него пакет отобрали, так он даже ничего не заметил, а потом, когда я решил прикольнуться и сказал, что сейчас, типа, поедем бабло с одного чувака трясти, и дал ему пушку, так он даже не удивился. И даже не заподозрил, что это подстава. Кстати, Ден, ты, когда со стволом в дверь-то звонил, не видел случайно, что на другом этаже около окна кое-кто стоит? Нет? Ну, молодец, хлопаем тебе! Мы туда чувака одного поставили, чтобы он потом, в случае надобности, свидетелем мог пойти и рассказать ментам, что видел. Так-то вот. Мы тебя трогать больше не будем, поиграли немного и хватит, но знай, ты у нас теперь на крючке, не захочешь деньги отдавать, так к тебе тогда уже менты придут и совсем по-другому разговаривать будут.
- Какая же ты сука! - закричал я.
- Эй, ты полегче со словами-то, гадёныш! - запротестовал Толстый. - Что-то ты совсем страх потерял, надо бы тебе напомнить, ху из ху! Так, что ли, на инглише? А, ну да, ты же там какой-то узкоглазый учил! Вот ты балбес, все нормальные люди английский изучают, это же мировой язык сейчас, а ты казахским занялся.
- Киргизским, - машинально ответил я.
- Да какая, фиг, разница? Слушай, иди-ка сюда, расскажешь мне, чем они отличаются! Лёха, ты прикинь, я сейчас на погосте сексом займусь, вот умора!
Ну уж нет, на этот раз у них ничего не выйдет! Я лучше умру, чем снова позволю проделать с собой такие вещи!
Я незаметно вытащил из кармана газовый баллончик, купленный после того, как эти звери приходили ко мне в последний раз, и, резко повернувшись, выпустил в них мощную струю. Парни закашлялись и стали тереть вмиг покрасневшие глаза.
- Сука, ты что творишь?! Ну всё, тебе конец! - Толстый вдруг вытащил откуда-то тонкий металлический прут, и оба пошли на меня.
Я понял, что дела мои плохи - на кладбище, расположенном на окраине города, не было ни души, так что они запросто могли разделаться со мной в два счёта.
Снова брызнув в них содержимым баллончика, я сам начал жутко кашлять и даже испугался, что сейчас задохнусь, но, когда Толстый замахнулся на меня и я чудом увернулся от удара, весь страх вдруг куда-то ушёл. Я стал холодным и решительным, как никогда. Таким, что, схватив обеими руками старую лопату, оставленную неподалёку могильщиками, сам пошёл на них, стиснув зубы и не говоря ни слова, как хорошо обученная собака молча нападает на свою жертву. Отчаяние придало мне силы, так что мне удалось не только выбить прут у Толстого из руки, но и самому пойти в наступление. Конечно, может, это нехорошо, но ведь говорят же, что лучшая защита - это нападение. В любом случае, ничего другого мне не оставалось. И я боролся, боролся за свою жизнь, зная, что если проиграю, то проигрыш будет последним. Как и этот день.
Борьба затянулась; несмотря на моё импровизированное оружие, силы были слишком неравны. Но вот Толстый неожиданно падает, и я даже не успеваю сообразить, ударил ли я его, потому что краем глаза вижу, что Лёшка достаёт из кармана какой-то предмет и наставляет его на меня.
- Ты покойник! - визжит он, а я смотрю на чёрное дуло пистолета и уже начинаю мысленно прощаться с жизнью.
- Уродина, ты сейчас будешь умирать медленно и долго! Я прострелю тебе ноги, и ты будешь молить меня о смерти, потому что только она сможет избавить тебя от страданий. Ты будешь мучиться, но потом всё равно сдохнешь и встретишься со своей старухой.
Дальше всё происходит с быстротой молнии: Лёшка кладёт палец на курок, я прыгаю на него, и в этот момент раздаётся выстрел, после которого становится тихо, как в могиле.
Надо же, мне почему-то совсем не больно. Может, пуля задела нерв, и поэтому я ничего не чувствую? Я смотрю на свою грудь, руки, ноги, даже провожу рукой по лицу, но крови нигде нет, и тогда я понимаю, что он промахнулся. Надо отобрать у него пистолет, он же может выстрелить ещё раз! Наклонившись над неподвижно лежащим парнем, я сначала тянусь к его руке, всё ещё сжимающей оружие, но потом мой взгляд падает на его лицо... Почему он так широко открыл глаза, словно увидел что-то необычное там, в небе? И откуда эта кровь на виске?
Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что при падении он ударился головой об ограду. Леденящий страх сковывает меня, когда до моего сознания доходит простая истина: Лёшка умер, точнее, это я убил его!
Плохо соображая, что делаю, я кидаюсь к машине в надежде найти там дорожную аптечку, хотя умом понимаю, что нет такого лекарства, способного вернуть человека с того света. Ага, вот и она! Так, нужно найти бинт и перевязать рану, ещё здесь должны быть обезболивающие, сейчас ведь ему очень больно, удар-то был сильный... Чёрт, о чём это я? Если он правда умер, то ему уже ничего не поможет, а меня теперь посадят на много лет за двойное убийство, или как там это называется. Только ведь я не сам же напал на них, я защищался. Вроде как есть такое понятие, как вынужденная самооборона, и если бы мне удалось доказать, что я толкнул его в целях самозащиты!..
И тут я случайно замечаю, что видеорегистратор, висящий на лобовом стекле, работает, то есть продолжает съёмку. Видимо, водитель забыл выключить его, когда они приехали сюда. И в кадре как раз умещается то место, где всё произошло. Так вот же оно, моё алиби! Я отрываю аппарат от стекла и кладу его в карман. Выйдя из машины, снова подхожу к парням и вдруг вижу, что Толстый, открыв глаза, начинает медленно подниматься. Завизжав, как камень из пращи, я бросаюсь бежать к выходу из кладбища, что-то крича по дороге. На шоссе останавливаю попутку и прошу водителя отвезти меня домой, где уже ждёт заранее собранный чемодан, а потом мчусь на вокзал.
Ош
Мы снова внизу, на одной из центральных улиц. Прошли мимо необычного здания местной телерадиокомпании рядом с Кыргызтелекомом и остановились около фонтана напротив Ошского университета.
- Эмильбек, послушай, я тебе ещё не всё рассказал из того, что случилось в Саратове. Я ведь уехал оттуда не только потому, что нашёл бабушкину записку. Я бы и так сбежал из города, только не знаю куда.
Он удивлённо посмотрел на меня, а я как на духу выдал ему всю правду, умолчав только о двух вещах. Мне не хватило смелости описать, как те парни несколько раз надругались надо мной, я ограничился лишь тем, что рассказал про побои и прижигания сигаретой. Ну и, естественно, Лёшка в моём рассказе предстал не любовником, а другом, лучшим и единственным, потому я и обратился к нему за помощью, когда мне так срочно понадобились деньги.
Эмильбек долго ругался матом на кыргызском, употребляя слова, которых нет ни в одном учебнике и которые не произнесёт ни один профессор на лекции, так что о значении отдельных, особо колоритных выражений мне оставалось только догадываться.
- Вот уроды! Теперь понятно, откуда у тебя ожоги на руках! Блин, да я бы там их всех перебил бы нафиг!
- Я и так убил одного, - тихо сказал я. - И второго сильно ранил лопатой. Теперь меня там, наверное, уже разыскивают.
- Да ладно тебе, не переживай! Если они такие преступники, то вряд ли будут куда-то обращаться, им самим от этого только хуже будет. И потом, ты же не первый напал на них, а защищался, так что никто ни в чём тебя не обвинит. Кстати, у тебя же есть это видео, где всё записано. Его ты, надеюсь, не потерял, как записку?
- Нет, оно всё время со мной, - ответил я, трогая маленький карман на рубашке, где лежала флешка, - сам видеорегистратор я оставил дома, посчитав, что он мне не нужен.
- Ну, вот и всё, чего тогда волноваться-то! Да, прямо страшно становится, как представлю, что тебе пришлось та пережить! Но теперь всё это позади, ты будешь жить у нас, отец уладит всё с документами, устроит тебя к себе на работу, и всё будет хорошо.
- Я надеюсь, - отозвался я и всхлипнул.
- Дениска, не унывай! Пойдём-ка лучше чаю выпьем, я вот уже проголодался. Здесь есть одно хорошее место.
В чайхане мы просидели больше часа. Я перепробовал все сладости, начиная от халвы, готовящейся здесь по-особому, совсем не как у нас, и заканчивая печёными яблоками в сахаре с желе, которые носят название "ширин-алма".
- Слушай, тут такое дело... - замялся Эмильбек, когда мы наконец-то вернулись домой и я буквально рухнул в кресло от усталости. - Короче, у нас же в той комнате ремонт, там грязь ужасная, а ни кровати, ни дивана больше нет. В общем, тебе придётся спать со мной.
Я вздрогнул. Ну вот, опять очередное искушение, да ещё какое! Мы будем спать не только в одной комнате, но и на одной кровати!
- Надеюсь, тебя это не смущает?
- Нет, что ты, всё нормально, - поспешно ответил я, а сам подумал, что будет очень нелегко привыкнуть ко всему этому.
Жить под одной крышей с парнем, который нравится мне до безумия, но ничего об этом даже не подозревает, видеть его каждый день, слышать его голос, да ещё и делить с ним кровать, пусть даже какое-то время. Для меня это будет настоящей пыткой. И обиднее всего то, что он никогда ничего не узнает о моих чувствах. Да, похоже, самое страшное наказание для гея - это влюбиться в натурала, который просто физически неспособен ответить взаимностью. Эх, за что же меня так наказали?
Перед тем как улечься в достаточно узкую, явно не двуспальную кровать, мы разделись до трусов, и я залюбовался его смуглым, немного подкачанным телом, на котором практически не было волос. Ещё учась в институте, я много читал про тюркоязычные народы и помимо всего прочего узнал, что у многих представителей монголоидной расы слабо развит третичный волосяной покров. Тогда эта информация не представляла для меня никакого интереса, но сейчас...
- Дениска, ты чего на меня так смотришь? - с улыбкой спросил Эмильбек. - Никогда не спал в одной кровати с парнем, что ли?
- Никогда, - честно ответил я, и это было правдой.
- Если честно, я тоже. Но рано или поздно всё происходит в первый раз, да?
- Да, только бывают вещи, которым вообще лучше не происходить.
- Ты прав.
Некоторое время мы лежали молча. Поскольку кровать была совсем неширокой, наши тела, укрытые тонкой простынкой, находились в непосредственной близости друг от друга. Сначала, когда мы только легли, я попытался отодвинуться на край, но тут же понял, что в любом случае от телесного контакта никуда не деться, и, вздохнув, стал прикидывать в уме, сколько же таких ночей предстоит мне перенести, прежде чем они закончат ремонт в той комнате. Боюсь, счёт пойдёт на недели.
- Что-то спать не хочется, - первым нарушил молчание он и повернулся ко мне.
В свете луны, падающем из окна, Эмильбек походил на эдакого восточного принца, сбежавшего от своей прекрасной принцессы и по чистому недоразумению оказавшегося в одной кровати со мной. Представив, как он вот так же лежит или когда-то будет лежать со своей девушкой, я почувствовал острый укол совершенно неоправданной ревности и даже подумал о том, что лучше бы у дяди Алихана вообще не было никакого сына. Правда, тогда после выписки мне бы в лучшем случае пришлось ночевать в больничном коридоре, и то если бы нянечки разрешили, а днём носиться по всему городу, судорожно пытаясь отыскать этот самый дом. Но зато тогда в чём-то мне было бы спокойно, в моём сердце не было бы этих чувств, огнём обжигающих всё моё существо и не дающих прожить хотя бы минуту, не думая о нём... Да, похоже, под вечер обостряются не только симптомы простуды.
- Дениска, я хотел тебе кое-что рассказать. Ты только ничего такого не подумай, ладно? Вот мы с тобой друзья теперь, да?
- Ну, да, - осторожно ответил я, стараясь понять, куда он клонит. - И что?
- Просто я считаю, что с настоящими друзьями нужно делиться всем, они должны знать всю правду.
- Какую правду? - прошептал я и зачем-то отодвинулся от него.
- Ба, да ты чего, испугался, что ли? Я же не маньяк какой-нибудь, чтобы меня бояться. Просто...
- Ты знаешь, Эмильбек, я тоже хочу, чтобы ты знал правду.
Не знаю, что на меня нашло, но в мою голову вдруг заглянула шальная мысль - что если взять и рассказать ему о своих чувствах? Естественно, я подумал о возможных последствиях своего признания, последствиях, которые могли оказаться очень негативными. Если он плохо относится к геям, то запросто может побить меня, но это ещё не самое страшное. Что будет, если этим же вечером я окажусь на улице? Нет, пожалуй, всё же не стоит, пусть лучше я буду мучиться и страдать, но зато у меня будет дом. И друг, самый настоящий и первый в жизни друг. Такой, о котором я раньше и мечтать не мог.
- Я пошутил, - выдавил я из себя. - Никакого секрета у меня нет.
- Зато у меня есть. Я задам тебе один вопрос - только обещай, что ответишь на него честно.
Неужели он как-то догадался?
- Тебе нравятся парни?
- Что?!
- Не притворяйся, пожалуйста, ты слишком хорошо говоришь на киргизском, чтобы не понять эту простую фразу. Мы с тобой сегодня за весь день ни слова по-русски не сказали, и ты ни разу не переспросил.
- Зачем тебе это?
- Дениска, тебя разве не учили, что некрасиво отвечать вопросом на вопрос? Или у вас так не говорят?
- Так везде говорят. Ну, отвечу я тебе сейчас, и что это изменит? Если я скажу, что нравятся, ты набьёшь мне морду и выгонишь из дома, да? А ты подумал о том, что мне некуда идти и что я стану самым настоящим бомжом? Или тебе всё равно? Эх, ты, а ещё другом называешься! Только разве друзья так поступают? - неожиданно для самого себя я перешёл на крик. - Впрочем, не надо себя утруждать, я и сам уйду, вот! - у меня началась самая настоящая истерика.
Вскочив с кровати, я принялся судорожно одеваться, изо всех сил стараясь при этом не расплакаться. Эмильбек молча смотрел на меня, потом вдруг схватил меня за руку и мощным рывком заставил упасть обратно на кровать. Прямо на него. Я уткнулся носом в его грудь и замер, тяжело дыша. Еле уловимый запах пота, смешанный с лёгким ароматом туалетной воды, ударил мне не только в нос, но и в голову; странное, незнакомое мне до того момента чувство завладело мной, и я погрузился в состояние, которое очень сложно описать. Словно во мне в одночасье проснулись воспоминания и ожили образы из всех самых сладких и ярких снов, видимых мною с рождения, как если бы этот неповторимый аромат вобрал в себя все земные и неземные удовольствия и наслаждения. Я поддался этому чувству и позволил унести себя далеко, дальше тёмного восточного небосвода, усеянного звёздами, дальше луны, которая с удивлением смотрела на меня, не понимая, как это человеческая тварь осмелилась подняться так высоко, не боясь упасть, когда закончится полёт. Если бы в ту секунду мне сказали, что я могу загадать любое желание, которое обязательно исполнится, я бы пожелал только одного - остановить время. Сделать так, чтобы тот момент превратился в вечное настоящее и никогда не ушёл бы в прошлое. Но я понимал, что так бывает только в сказках, в реальной же жизни всё совсем по-другому. Всё очень жестоко и несправедливо. И, взлетев высоко, непременно придётся упасть на землю, чтобы провести остаток своих дней, ползая по ней, как червяк, и терзаясь воспоминаниями о том моменте, когда у меня вдруг ни с того ни с сего выросли крылья. Чудесная сказка, персонажем которой я почувствовал себя, закончится очень скоро, как только Эмильбек вышвырнет меня из своей кровати и, возможно, из своей жизни, дав при этом хорошего пинка. Восточному принцу ведь нужна принцесса, а не чужеземец-голодранец, осмелившийся осквернить его ложе, к которому его, в идеале, и близко не должны были подпустить.
- Успокоился? - спросил он и, взяв мою голову в руки, заставил посмотреть ему в глаза. - Какой ты нервный, оказывается! Я ведь просто хотел поделиться с тобой, как с другом, одним своим секретом. Хотел сказать, что мне не нравятся девушки. Нет, я, конечно, спал с ними, но особого удовольствия от этого не получил. А с парнем у меня ещё ни разу не было... Пожалуйста, только не подумай, что именно поэтому я начал с тобой общаться и пригласил тебя к себе домой, когда ещё не знал, что на самом деле ты и так приехал к моему отцу. Поверь, это совсем не так! Мне всегда нравились русские, но здесь их так мало, а геев ещё меньше, и все, что мне попадались, почему-то выглядели и вели себя, как бабы, а меня это страшно бесит. И потом, я же учился в киргизской школе, и ты, наверное, заметил, что почти не говорю по-русски.
Я слушал его с открытым ртом и, кажется, даже перестал дышать.
- Когда в больнице появился ты, мне сразу захотелось с тобой познакомиться и подружиться, но я думал, что мы не сможем общаться. Потом ты заговорил на киргизском, и я понял, что это мой шанс. К тому же иногда ты смотрел на меня так, словно что-то хотел... Прости, пожалуйста, если я обидел тебя этим. Если ты не такой, то я никогда не буду к тебе приставать, ты не подумай, и даже на эту тему говорить больше не стану. Только тебе теперь, наверное, не захочется спать со мной в одной кровати.
- Эмильбек, я... - слова застряли у меня в горле.
Нет, так не бывает! Или я сошёл с ума от всех стрессов, или это сон! Смешно, но я даже незаметно ущипнул себя за руку, как раз в месте одного из ожогов, и вскрикнул от боли. Значит, я не сплю! От волнения я перешёл на русский и зачем-то быстро-быстро заговорил о том, что если бы бабушка в своё время не заставила меня изучать этот редкий язык, то ничего бы этого не было.
- Понимаешь, она будто чувствовала, что мне в жизни понадобится именно кыргыз тили (кыргызский язык), она словно знала, что я приеду сюда, встречу тебя и полюблю, впервые в жизни полюблю по-настоящему и что сам я тоже понравлюсь тебе. Она...
- Я ничего не понял, - виновато улыбнувшись, ответил он. - Только "кыргыз тили" и что-то там про любовь. Тебе не нравятся азиатские парни, да? Ну вот, я так и думал! У меня ведь глаза слишком узкие, скулы сильно выступают, да и такая смуглая кожа не каждому понравится. Или тебя вообще парни не интересуют, а?
- Сеники туура эмес, кыргыз жигиттери коп сууллу... (Ты не прав, кыргызские парни очень красивые...) - прошептал я, когда ко мне вернулась способность изъясняться на его родном языке, и, снова уронив голову ему на грудь, услышал, как быстро бьётся его сердце.
- Я устал, - простонал Эмильбек уже под утро.
- Я тоже, но мне нравится такая усталость. Я хотел бы уставать так очень часто.
- Это я тебе обещаю, - со смехом ответил он. - Знаешь, у меня уже глаза слипаются, давай спать, иничек (братишка)!
От этих слов мне захотелось и плакать, и смеяться одновременно.
- Ты назвал меня братом... Мне так ещё никто никогда не говорил.
- Ну да, ты теперь и будешь для меня как младший братишка, я ведь старше тебя почти на год. Иничек, самый дорогой и самый любимый, - он обвил руками мою шею и уже через несколько секунд засопел.
Прислушиваясь к его ровному дыханию, я снова подумал про бабушку. Родная моя, как же я благодарен тебе за это счастье, которое ты, сама того не ведая, подарила мне!