Чудовищный Макс (глава 2, последняя, Горький вкус победы)

От автора: повествование ведётся от нескольких действующих лиц.

Рассказывает Макс.

Я не видел снов. Просто тёмная пустота, которая прервалась почти в два часа дня. События вчерашнего вечера моментально её заполнили. Картина, прямо скажем, вырисовывалась хреновая. Выбравшись из кровати и чуть не навернувшись на ворох лежащей на полу одежды, я побрёл варить себе кофе. Думать о вчерашнем мне не хотелось, но пришлось это сделать. Обрывки фраз и затуманенные образы вереницей кружились в моей ещё не до конца проснувшейся голове. Даня и Алекс... У Машки просто бурная фантазия. Это не может быть правдой. Алекс мне просто друг. Тем не менее, узнать это точно можно только одним способом.

Допив кофе, я беру телефон и набираю первый номер в справочнике на букву "А".

- Макс, куда ты вчера пропал? - голос у Алекса ещё хриплый ото сна, но уже довольно бодрый.

- Алекс, кто я для тебя? - сразу же выдаю я.

- Что-то случилось? - после небольшой паузы спрашивает он.

- Блядь, ты можешь ответить на один-единственный вопрос? Кто Я для ТЕБЯ?

- А кем ты хочешь, чтобы я был? - подавленный вздох в трубку.

- Что ты чувствуешь ко мне, Алекс?

- Окей, приезжай, поговорим, - говорит он и бросает трубку.

Ещё пару месяцев назад это меня не напрягало бы. Я, наверное, тоже попытался бы как-то изменить наши отношения. Ближе Алекса у меня никого не было. Возможно, что из этого что-нибудь и вышло бы, только не сейчас. С каждой минутой, пока я отходил от вчерашнего хмеля, у меня нарастало чувство тревоги, почти переходящей в панику.

Впервые оно возникло, когда я проснулся один в холодной постели. До меня, как до идиота, только сейчас начало доходить, что именно было не так в сегодняшнем утре. Я привык к теплу Дани, улыбке, расползающейся по его симпатичной мордашке, когда он просыпается, привык к тому, как он ворчит спросонья, когда пытается придать хаосу на своей голове задуманный беспорядок. Я вспомнил сонливость, уносящуюся без следа, когда в душе его нежные губы касаются моей шеи, то, как он бродит по моей квартире в ещё не застёгнутых джинсах, попутно вытирая себе голову полотенцем после душа. Почти всегда после этого он оказывался заваленным на кровать, и мы опаздываем на первую пару.

Погода сегодня такая же мерзкая, как и вчера, только ночной ливень перешёл в нудный моросящий дождь. Я невольно съёживаюсь, когда выхожу из подъезда, сажусь в холодную машину и завожу мотор. Тихо матеря ласковый питерский климат, шарю тюнер в надежде найти что-нибудь бодренькое и постоянно нарываюсь на невнятный музыкальный бред под унылое бормотание ди-джеев. Начиная движение, я всё ещё пытаюсь собрать мысли в кучу.

От телефонного звонка у меня юркнуло в груди. Даня!

- Мне нужно забрать кое-что, - спокойно говорит он.

- Хорошо, у тебя же есть ключ, - я ловлю себя на мысли, что мне будет тяжело находиться рядом, когда он будет забирать свои вещи.

- Я оставлю ключ консьержке, - и парень кладёт трубку.

Блядь, сегодня с утра прямо какая-то эпидемия брошенных трубок! Я ещё с минуту еду с прижатым к уху телефоном, слушая тишину и понимая, что не могу пошевелиться, и если бы мне не надо было ехать по прямой, я бы на первом же повороте влетел бы в бордюр.

Я вхожу в квартиру Алекса, как всегда, без звонка. Парень молча стоит у окна, куря свои ароматизированные сигариллы, тонкий аромат которых почти начинает меня раздражать. Он не поворачивается на шум, не шевелится, не говорит ни слова, просто курит, тяжело выпуская дым. Он, как всегда, изящен в каждом своём движении, его поза обычно выдаёт хозяина положения, но сейчас что-то изменилось.

Передо мной стоит такой же, как и я, смазливый красавчик из провинции, ворвавшийся в огромный город и давший ему бой, безумно уставший от маски, которую ему приходится носить всё это время. Теперь это тот самый Лёшка из моей юности, простой паренёк с запросами чуть большими, чем у наших сверстников. Это с ним мы вместе доводили учителей до белого каления, это он всегда поддерживал все мои сумасшествия, это он легко и беззаботно врал моим родителям, отмазывая меня от того, от чего отмазаться было практически нереально... и это он должен мне сказать сейчас что-то очень важное... и это от него я не готов услышать.

- Я люблю тебя, - прерывает он своё молчание, так и не посмотрев в мою сторону, глубоко и нервно затягиваясь ароматным дымом.

Вот так всё просто. Алекс никогда не перестанет меня удивлять. И это не тот случай, когда он станет врать. Он сказал мне то, что я ждал от него услышать, но всегда боялся принять это.

- Молчишь... - шепчет он, выдыхая.

Алекс стоит спиной ко мне, но я представляю его грустную улыбку, которая, наверное, сейчас касается уголка его губ.

- А что я должен сказать? - мямлю я.

- Если не знаешь что, то ничего и не должен, - он, наконец, оборачивается: я был прав насчёт улыбки.

Я в ступоре. Я не знаю, что мне сказать ему. Я на сто процентов уверен, что не могу сказать ему то же, что и он мне. Я люблю Алекса как друга или как брата, но он хочет от меня большего. Теперь он стоит передо мной с открытой нараспашку душой, душой, которая мне не нужна.

- Алекс, я хочу, чтобы ты был честен со мной, мне нужно это знать.

- Хочешь знать, сделал ли я это специально? - прерывает он меня. - Мой ответ: да.

- Почему? Ведь мы же друзья.

- Макс, я же уже ответил почему. Я этим тебя поприветствовал... И получил в ответ боль, которая теперь разрывает меня на куски. Ты своим молчанием в ответ убил во мне больше нервных клеток, чем наркотики и алкоголь за всю мою жизнь, - его голос срывается. - Понимаешь ли ты, придурок, что я теперь вообще не знаю, что мне делать. Ты даже не представляешь, насколько невыносимо мне было видеть, как ты на него смотришь. Хотя, возможно, ты ещё не понял, что это было, но теперь уже поздно.

- Я сейчас мало что понимаю, - тихо говорю я.

- Я специально приволок тебя туда, чтобы ты сломался. Это надо было сделать быстро, пока ты не понял.

- Не понял чего?

- Того, что ты его любишь, - с хриплой болью в голосе говорит он. - Ещё несколько дней - и моя затея провалилась бы. Этот парень всё сильнее и сильнее западал тебе в душу, и скоро тебе было бы плевать на всех, кроме него, так же, как мне плевать на всех, кроме тебя. Это сильнее меня. Это нельзя понять, пока ты сам это не почувствуешь. Просто пиздец какой-то! О, как мне теперь это знакомо! Когда всё для тебя теряет смысл, кроме него, только он становится центром твоей Вселенной, только рядом с ним твоя душа просыпается, и тебе кажется, что до этого ты и не жил совсем, а просто существовал. Для меня это ты, Макс! Я вижу тебя во сне, твой образ постоянно кружит в моей голове, я могу отдать за тебя всё, что у меня есть. Но совсем недавно я понял, что я тебе больше не нужен. Тебе нужен этой неизвестно откуда взявшийся парень, который сломал тебя, и ты стал другим. Макс, я даже просто тупо не могу больше ни с кем трахаться, кроме тебя, у меня никого не было после нашего последнего раза. Я просто тупо не могу, понимаешь? Я пробовал, но я не могу. И то, что ты говорил мне тогда, после нашего последнего раза, - это не бред, это самая жестокая правда, которую мне только приходилось слышать. Это как повторение пройденного - мы же с тобой так похожи! Всё то, что ты чувствовал, я уже пережил до этого, только моё помешательство тобой было уже на более запущенной стадии, чем твоё Даней. Вчера я хотел сделать так, чтобы Даня подумал, что он ничего не значит для тебя. Когда ты пьян, ты становишься таким податливым! Мне это удалось, хотя легче мне от этого не стало. Признаю, я поступил подло, но это был жест отчаяния. Я не буду просить у тебя прощения, потому что знаю, что ты меня не простишь. Я и сам себя не прощу за этот поступок.

Я тупо пытаюсь переварить то, что он мне сейчас говорит, и понимаю, что мой измученный здоровым образом жизни двадцатилетний мозг не выдерживает такой нагрузки. Я не нахожу, что сказать ему, и просто молча выхожу из его квартиры.

***

Я медленно нажираюсь в стельку. Один. Один в своей пустоте. Мать твою, откуда взялась эта жгучая боль в груди, которую нельзя ни забить наркотиками. ни залить алкоголем. Этого не было, это впервые, впервые со мной, с Максом. Бля, мне же всегда было на всё плевать! Эта музыка, она давит мне на виски, от извивающейся толпы на танцполе мне ещё хуже. Хотя может ли быть ещё хуже? Они живут, им весело, а мне, блядь, нет. Ни хуя мне не весело. Эта боль жгла меня впервые, и впервые я ненавидел себя, а не моё окружение.

Ну и куда же, бля, подевалось моё чудовище?! Почему оно не кричит внутри меня? Почему не одобряет, не подкидывает мне сумасшедшие идеи, не шепчет мне о том, что мне должно быть по хуй на всё?! Сейчас оно почему-то заткнулось и, свернувшись калачиком, жалобно скулит в уголке моего затуманенного сознания.

Ловлю на себе заинтересованный взгляд. "Такой симпатяшка, и упивается один?", - шепчут её глаза. Беги, девочка моя, от этого симпатяшки, он тебя сожрёт, вывернет твою душу наизнанку и выкинет тебя. Он уже так делал, он умеет.

Чёрт, как же мне тяжело! Откуда взялось всё это, все эти чувства, которых не было раньше. Они пугают меня, разрывают мой мозг, но от них нельзя освободиться, ведь они так глубоко засели в моё сердце. А я и не знал, что у меня есть сердце.

***

Утро снова не приносит мне облегчения. Я вообще почти перестал верить в то, что облегчение возможно. Я не смог поехать в универ, и ещё долго не смогу это сделать.

Мать твою, что же мне делать?! Почему-то хочется сдохнуть. Голова раскалывается от вчерашних возлияний. Я попытался было встать с кровати, и у меня тут же помутнело в глазах. Шатаясь, я побрёл на кухню и набрал в стакан воды. Пытаюсь сделать глоток, чувствую внезапный спазм внизу живота и понимаю, что меня сейчас вывернет. Бегу в туалет, по ходу с размаху задеваю плечом дверь, у меня опять темнеет в глазах, взвываю от боли... Несколько минут обнимаю унитаз. Вставать мне не хочется, у меня просто нет сил встать. Но я встаю, умываюсь и плетусь к дивану.

Даня! Не могу думать о нём. Просто чувствую, как мне хреново, но не хочу знать, почему, не хочу поверить в это, понять это своими мозгами. Потому что когда я понимаю, в чём дело, мне хочется выть, орать от безысходности, хочется придушить себя своими же руками. Я боюсь реальности, впервые она страшнее моих мыслей. Что же я натворил! На хрена было так нажираться?!

Рассказывает Даня.

Мой мир рухнул три дня назад. Ничего больше нет. Тебя нет. Есть только жгучая боль, которая хлещет по живому каждый раз, когда я думаю о тебе. Я был лишь игрушкой, очередной игрушкой. Только для меня это была не игра. Я больше не верю словам, не верю тому, что вижу. Твою мать, почему всё так сложно. Это как кровавая рана, которая никак не хочет заживать. Сука, вот же я придурок! Я же знал. Как я мог позволить тебе так глубоко залезть мне в душу! Несколько дней счастья... Всё, что меня окружает, становится бесполезным внешним шумом. Мне больше ничего неинтересно, а с тобой я мог заниматься чем угодно, всё равно, лишь бы с тобой.

Я сижу на паре и даже не пытаюсь слушать то, о чём бормочет этот моложавый старик. Я просто тупо не могу сосредоточиться. Я не видел тебя три дня и корю себя за то, что беспокоюсь, что же с тобой могло случиться. Мысль о том, что тебе, возможно, тоже тяжело, немного греет мою душу. Хотя, возможно, ты просто в очередном загуле, может быть, даже с тем парнем из клуба. Злоба ядом наполняет мой мозг при этой мысли. Где-то в глубине души я надеюсь на то, что это не так. Я не знаю, смогу ли я убить в себе это проклятое чувство к тебе.

- Господин Шмелёв, вы можете повторить, о чём я сейчас говорил? - ехидный голос вырывает меня из прострации, и я понимаю, что уже минут десять сижу, уставившись в стол, подпирая ладонями лоб.

- Извините, но я не могу этого сделать, - честно отвечаю я.

- Вы плохо себя чувствуете? - пытаясь выдержать сострадательный тон, спрашивает профессор. - Если это так, то я отпускаю вас со своей лекции.

- Нет, спасибо, всё в порядке, - бормочу я.

По аудитории расползается тихое шушуканье. Похоже, новости разлетаются быстро. О том, что мы с Максом больше не друзья, догадались многие, но я благодарен за отсутствие расспросов с их стороны. Никто ни разу не спросил меня ни о чём, я лишь встречал сочувствующие взгляды, от которых мне становилось ещё хуже. Но все мои попытки держать голову выше были безуспешны. Мне нужно время, чтобы попытаться всё забыть. Как будто кто-то своей безжалостной рукой разорвал мою жизнь на две части, и теперь эти кровавые половины никак нельзя сложить вместе. Нужно жить дальше, но я не могу. По-старому не могу, а по-новому ещё не умею.

Старик оставил меня в покое. Одного со своими мыслями.

Рассказывает Макс.

Вторник я провёл дома, поочередно то валяясь в постели, то сидя за компом. Понимая, что тихо схожу с ума, вечером я выбрался в клуб. Да, в тот самый. Народу там, естественно, было немного, но этого парня я приметил сразу. Он был здесь в субботу.

Изредка бросаю на него безразличный взгляд. Алкоголь не лезет в меня, я цежу бокал минут пятнадцать, но закуриваю уже третью сигарету. Парень довольно симпатичный, не припомню, чтобы он бывал здесь раньше. Я замечаю, как он пару раз порывается встать, но что-то его останавливает. Я даже догадываюсь, куда он хочет пойти. Давлю самодовольную ухмылку и пытаюсь уничтожить остатки жидкости в бокале, затем киваю официанту, дав ему знак, чтобы он принес ещё, замечая боковым зрением приближающуюся ко мне фигуру. Ага, созрел наконец!

- Можно? - слышу я мягкий приятный голос.

Делаю отрешённый жест рукой, предлагая парню присесть. Тот садится и с улыбкой смотрит на меня, чуть склонив голову набок. Официант приносит мне бокал, который я через силу сразу же наполовину опустошаю.

- Я Слава, - он протягивает мне руку.

Я тянусь ещё за одной сигаретой, отставляя его жест без внимания.

- Послушай-ка, Слава, ответь мне на один вопрос, - чётко говорю я, выделяя каждое слово. - Есть ли у тебя, Слава, презервативы? Потому что в том, есть ли они у меня, я, честно говоря, не уверен, хотя, естественно, любой исход этой небольшой дилеммы большой проблемы нам не делает.

Парень начинает хохотать и тоже закуривает.

- Что, вот так, сразу?

- А что тебе ещё надо? Давай решим всё быстро, по-мужски.

- Никогда бы не подумал... - тихо говорит он. - Думал, мне придётся нехило поднапрячься. Ты ведь Макс, верно? Тебя тут много народа знает, столько мне про тебя всего рассказали.

Чуть наклоняясь к нему, я ставлю локти на стол и, оперевшись лицом на ладони, несколько секунд изучаю его взглядом.

- Ну и как? - спрашиваю я, кивая. - Много интересного узнал?

- Ну, в общем-то, да, - растерянно бормочет парень.

- Так ты мне скажи, мы с тобой трахаться-то будем? Или ты из этих... как их там... не определившихся? - не меняя позы, с улыбкой спрашиваю я.

- В прошлый раз ты вроде с парнями был.

- А ты что, групповушку решил затеять? - прерываю я его. - Ну, извини, сегодня я один.

- Нет, просто я думал, что у тебя что-то есть с тем брюнетом.

- Ну теперь-то нет, так что какие проблемы?

***

Уже через сорок минут я трахал Славика в моей квартире. Простая физиология и сила трения. Быстро кончаю и подставляю ему свой зад. Меня почти умиляет то, как он старается заботиться о моих ощущениях, но наполняющая меня кричащая отрешённость всё-таки передается и ему. Парень заметно нервничает, и я помогаю ему кончить, немного поработав мышцами.

Иду в душ и смываю с себя всю эту грязь. Постоянно вздрагивая от неприязни, пытаюсь расслабиться под тёплыми струями. Он отправляется в душ следом за мной, а я тупо сижу на диване, опять стараясь собрать мысли в кучу и осознавая, что мне реально стыдно перед этим парнем, который, в принципе, ни в чём не виноват.

Славик выходит из душа. На его лице всё тот же озадаченный вид. Он наклоняется и нежно целует меня в щёку. Просто тёплое прикосновение. Потом его рот касается моего, и мои губы сводит судорогой. Я понимаю, что не могу ими пошевелить. Вяло пытаюсь ответить на его нестерпимый напор, но это больше походит на нервные подёргивания. Твою мать, Алекс, ёбаный пророк! Я только сейчас осознаю, что не могу. Каким бы сексуальным Славик мне не казался, меня влечёт к нему не больше, чем к пластиковому манекену.

- Что-то не так? - томно шепчет он.

- Всё не так! - вскакиваю я и закуриваю.

От обиды мне хочется кричать - на самого себя. Похоже, что у меня едет крыша, и ей осталось совсем недолго держаться на "стенах".

- Если ты не хочешь, то всё нормально, успокойся. Ты расстался с парнем, я всё понимаю. Это пройдёт, солнышко.

- Да уж, блядь, поскорей бы, - сам-то я знаю, что пройдёт это нескоро, так как я ни к кому ещё не был так привязан, как к Дане, и первый раз в жизни после расставания с кем-то мне так хреново.

- Знаешь, я лучше пойду, - тихо говорит он, чуть касаясь рукой моего плеча.

- Слушай, извини, мне дико стыдно. Ты красивый интересный парень, но всё это сегодня было дурацкой затеей. Это моя вина, я повёл себя, как последнее чмо. Просто... просто мне правда очень хреново, но я понимаю, что это мои проблемы. Извини, Слав, честно, - я откровенно смотрю в его глаза и ощущаю, что мне стало немного легче.

- Я всё понимаю, не бери в голову, - с улыбкой отвечает он, неуверенно обнимая меня за плечи. - Я должен был сам обо всём догадаться, просто не смог удержаться, ведь ты такой симпатичный! - Славик нежно провёл рукой по моим волосам.

- Извини, - ещё раз тихо шепчу я ему.

Через пару минут я провожаю его до двери.

- Не теряйся, - улыбаюсь я ему на прощание.

- Ага, где-то я это уже слышал.

Остаток вечера я провожу в компании бутылки коньяка, которая терпеливо выслушивает все подробности тяжёлой доли смазливого двадцатилетнего золотого юноши, чья жизненная философия на днях дала сбой.

Пробыв в отключке до следующего утра, я наконец-то сползаю с кровати и из последних сил принимаюсь приводить в порядок свою опухшую рожу, так как привести в порядок свои мысли у меня отчаянно не получается. Я вообще смутно представляю себе план дальнейших действий, но одно я знаю точно: в универе от меня в ближайшее время толку будет мало. Ха! В ближайшее время?! Сколько продлится это "ближайшее время", я тоже не представляю. Вообще, мне было трудно представить мою дальнейшую жизнь прежней: что-то было в ней безвозвратно сломано, и как мне жить дальше, похоже, станет вскоре для меня вопросом номер один.

Иронично заметив про себя, что даже с измученной алкоголем и таблетками физиономией я всё ещё остаюсь красавчиком, я отправился в универ. Нужно было что-то придумать, чтобы отмазаться от занятий хотя бы на недельку, но вот думать, блядь, у меня получалось хреново.

Я постучал в дверь деканата и тихо вошёл в преисподнюю. Миловидная секретарша лет пятидесяти кивнула на моё приветствие.

- Господин Соколовский, если я не ошибаюсь, - тихо сказала она. - Чем могу помочь?

- Мне нужно поговорить с деканом, - я умоляюще посмотрел на неё.

- Вообще-то, он занят, Максим, подойди попозже.

Я подошёл поближе, наклонился к ней и, используя всё своё обаяние, томно прошептал:

- Пожалуйста! Это очень серьёзно.

Я услышал, как участилось её дыхание, вздрогнули пальцы, по щекам пробежал чуть заметный румянец как реакция на возникшие мысли, которых не должно было быть у взрослой женщины по отношению к юноше... Через минуту я закрыл за собой тяжёлую дверь и ощутил устремлённый на меня из-под дорогой оправы очков взгляд человека, на добровольную встречу с которым не решится подавляющее большинство студентов.

Я был на хорошем счету, потому что был одним из немногих персонажей на потоке, через которых деканат мог найти подход к забитым шмотками, клубами, тусовками, наркотиками, бухлом и прочей дрянью светлым головам подопечных студентов. Эти маленькие хитрости всегда помогают обратить любой маразм в головах сердобольных профессоров в свою личную пользу. Но главный плюс в том, я умею самозабвенно лгать, поэтому тот бред, который я нёс в кабинете у декана, вполне сошёл за чистую монету. Получив разрешение от него на свободное посещение занятий в течение недели, я осознал, что теперь я точно не знаю, что мне делать дальше. Мои идеи на сегодня закончились.

Хотелось вырваться из города. Только куда? Массивная громада мегаполиса, с которым связано всё то, что мне так хотелось забыть, давила на мою и без того раздавленную душу.

Уже через несколько часов за окном мелькали последние пригороды Петербурга. До меня, как до идиота, наконец-то дошло, что я еду домой. Решение это было принято мною спонтанно, если оно вообще было принято. Как только мои мысли устремлялись назад, моё сердце, о существовании которого я недавно узнал, пронзала невыносимая, вопящая боль, от которой я жмурился, когда начинал вспоминать последние события своей жизни.

Твою мать! Сколько же можно?! Прекрати думать об этом!

Нежный взгляд - его взгляд. Манящие губы - его губы.

Блядь, как же хочется сдохнуть!

Тепло дыхания - его дыхания. Такие искренние, срывающиеся стоны - его стоны. Я помню его глаза, такие чистые и искренние, отдающие мне всего себя без остатка. Помню его тело, вздрагивающее от каждой ласки, как будто частички его души вселялись в мышцы, давая мне почувствовать и понять эту душу - его душу.

Хватит! Это просто невозможно... невозможно вынести. Но это нельзя забыть, это навсегда со мной, и это душит меня, душит так, что на сопротивление этому у меня не хватает сил. Это сильнее меня, и мне придётся с этим жить. Но смогу ли я так жить?

***

Беспокойная ночь в придорожной гостинице давала о себе знать: усталость валила меня с ног. Я никому не сообщал о том, что приеду, да и вряд ли это что-либо поменяло бы. Я окинул взглядом контуры отцовского дома, вид которого не вызывал и не вызывает у меня ровным счётом никаких эмоций. Всё кажется мне здесь чужим, впрочем, как и всегда. Проведя картой-ключом по пазу электронного замка, я медленно покатил во двор.

Горит свет, но это вовсе не означает, что дома кто-то есть. Насколько я помню, свет здесь горел всегда. Отец не любил в потёмках искать выключатель. От мрачной роскоши холла, как всегда, веет холодом. Почему-то меня это не удивляет, тепла воспоминаний я здесь и не ждал. Мне хочется отрешённости и уединения, но этот блядский диван с позолоченной спинкой в стиле барокко заставляет меня улыбнуться. У маман обычно недурной вкус, но иногда банальная провинциальная показуха берёт над ним верх. Стою, пытаясь уловить какие-нибудь звуки, и понимаю, что они есть. Интересно, кто же дома?

Свет приглушён. Поднимаюсь вверх по лестнице, медленно проводя рукой по прохладному дереву перил, затем тихо крадусь по коридору. Звуки становятся всё отчётливее. Почему-то у меня сбивается дыхание, и я, стараясь не шуметь, сажусь в кресло и пытаюсь успокоиться.

Я достаю сигарету, собираясь закурить, но поджечь её не успеваю. Дверь спальни матери открывается, и оттуда выпархивает юное чудо моих лет или, возможно, немного старше меня. В небрежно натянутых джинсах с расстёгнутой ширинкой оно устремляется к мини-бару. Красавчик! Вьющиеся тёмные волосы, которые сейчас были растрёпаны после "напряжённой" работы, широкие плечи, бугорки мышц... В других обстоятельствах я и сам был бы не прочь с ним покувыркаться. Да, в других обстоятельствах...

Парень берёт бутылку мартини и наполняет бокал. Я чиркаю зажигалкой. Он резко оборачивается, и я замечаю, что его колени чуть дрогнули. Так забавно... как у испугавшегося пацана. Да, он действительно очень симпатичный!

Это нормальный порядок вещей, когда отца нет дома. Мать становилась всё старше, а её мимолётные гости всё моложе. У нас с ней было негласное табу на эту тему, и она знала, что мне плевать на её поведение. Меня всегда окружала пародия на нормальную семью. Родители делали вид, что заботятся друг о друге, а я никогда не морочил им голову по этому поводу.

- Если тебя не затруднит, налей мне тоже, - спокойно прошу я его.

Вижу его недоверчивый взгляд, мимолётное сомнение на лице, но потом он наполняет ещё один бокал, берёт его и направляется ко мне, изо всех сил стараясь держаться уверенно. Он протягивает мне напиток, я пару секунд оценивающе смотрю на это создание и забираю бокал.

- Курить не хочешь? - буднично спрашиваю я его, сам достаю сигарету и протягиваю парню, невольно улыбнувшись.

- Спасибо, - он тонкими пальцами хватает сигарету и начинает неуверенно рыскать по карманам джинсов, прекрасно зная, что зажигалки он там не найдёт.

Я давлю на лице ухмылку и предлагаю ему огонь. Он подкуривает, и я понимаю, что сейчас ему хочется провалиться сквозь землю.

- Может, присядешь, а то мне, честное слово, как-то неудобно сидеть одному.

Я замечаю капельки пота на обнажённой груди. Волнуешься? Ну-ну, волнуйся. Возможно, я бы и поиздевался над твоей ситуацией... и не возможно, а точно поиздевался бы... если бы у меня были на это силы. Сейчас мне всё было глубоко фиолетово.

Я затягиваюсь и всматриваюсь в лицо парня, в его нервно играющие желваки, чуть припухшие губы. О, да! У маман всегда был отличный вкус и по этой части тоже.

- Я Андрей, - наконец, выдавливает он из себя.

- Ага, - глубоко затягиваюсь я.

- А ты... - он делает продолжающий жест рукой.

- А мне, по большому счёту, плевать на то, кто ты и что ты тут делаешь, - прерываю я его.

Почти сразу же я начинаю корить себя за грубость и одновременно ловлю себя на мысли, что совсем недавно самокритичность не входила в число моих талантов.

- Я Макс, - смягчившись, с улыбкой говорю ему.

- А... - неуверенно начинает парень, и я догадываюсь, о чём он подумал.

- Нет, я не следующая партия, если ты об этом. Я её сын. Вряд ли она тебе говорила обо мне, и она уж точно не знала, что я вот так внезапно заявлюсь сюда, - говорю я, не дав Андрею озвучить его предположения.

Парень ещё больше смутился. Его симпатичная мордашка принимает виноватый вид и тем самым приводит меня в умиление.

- Я тут... это... - бормочет он.

- Трахал мою мамашу, - подсказываю я ему.

- Ну, в общем-то, да, - парень нервно улыбнулся.

- Ну, и как она, если не секрет, а? Есть ещё ягоды в ягодицах? - я ловлю себя на мысли, что этот парнишка почему-то мне явно симпатизирует.

Андрей смущённо ухмыляется.

- Там ещё... очень много ягод.

Когда он улыбается, на его щеках проступают ямочки, которые делают парня ещё более симпатичным. Подозреваю, что маман тоже клюнула на это. Этот парнишка наверняка вскружил голову не одной зрелой женщине, не говоря уже о своих сверстницах.

- Признайся, Андрейка, она тебя затрахала? - пытаюсь подавить я вырывающийся у меня смех. - Маман - знойная женщина, наверное, из-за этого папик так часто и не бывает дома, хотя, насколько я помню, обычно она в основном трахает ему мозги.

Парень затянулся, улыбаясь мне в ответ.

- Да нет, ты не подумай, мне это тоже в кайф! Мне хорошо с ней, она такие вещи вытворяет... - он запнулся и взглянул на меня, видимо, думая о том, стоило ли это говорить её сыну.

Я не выдерживаю и начинаю тихо смеяться.

- А ты... ты точно её сын? - неуверенно спрашивает он меня.

- Тебе что, бля, паспорт показать? - давя смех, отвечаю я.

- Извини.

- Это ещё за что? - искренне интересуюсь я у него.

- Просто странная у вас какая-то семейка... - он запинается, пытаясь подобрать нужные слова.

- Ага, ебанутая, - подсказываю я ему.

Тут смеётся уже он.

- Кстати, а где маман?

- Она спит. Во всяком случае, спала, когда я выходил из комнаты.

Наверное, мы оба ощутили, что ситуация смягчилась. Даня успел научить меня лучше относиться к людям, прятать своё недоверие и пренебрежение ими, приглушать своё эго и стараться видеть в окружающих не только их тёмную сторону. Тем более что такой милый парень просто не может быть отрицательным персонажем, хотя, подумав о себе, я тут же замечаю, что так бывает далеко не всегда.

На моё предложение спуститься в гостиную, чтобы не шуметь, Андрей отвечает согласием, и, прихватив с собой пару бутылок, мы располагаемся по разным сторонам уютного диванчика.

- Знаешь, вся эта ситуация довольно необычна, - говорит он.

- Для меня тут ничего необычного нет, - буднично отвечаю я, сделав большой глоток.

- Ты сидишь рядом с любовником твоей матери, пьёшь мартини и не находишь в этом ничего странного? - удивляется он.

- Нет, - киваю я.

- И ты не злишься на меня?

- Не-а.

- Ты скажешь об этом отцу? - настороженно спрашивает он.

- Он наверняка и так всё знает, - спокойно говорю я и, заметив тревогу на лице парня, продолжаю. - Да успокойся ты! Папашка из этого, как и я, трагедии не делает. Не ты первый, не ты последний. Кстати, извини, если я затрагиваю твои чувства, если они есть, но ты же ведь не собираешься прожить с моей маман вечность? Обычно у неё это всего на пару недель.

- Весело, - нервно улыбаясь, бормочет парень.

- Ага, я же говорил, что мы ебанутая семейка, и ты увидел только макушку айсберга.

- Она никогда не говорила со мной о своих отношениях с мужем и о тебе не рассказывала, хотя я думал, что у неё наверняка есть отпрыски.

- Ну, думаю, что одного меня ей вполне хватило, - иронично замечаю я. - Паинькой я никогда не был.

Мы незаметно прикончили одну бутылку, и Андрей ловко открыл вторую. По венам уже струилось приятное расслабляющее тепло, и я впервые после долгой дороги наконец-то почувствовал себя по-настоящему уютно. Вся эта канитель с Даней и Алексом немного притихла, и проблемы, до этого ебавшие мой мозг, видимо, взяли тайм-аут и вышли покурить. Я заметил, что моя жажда уединения, которая одолевала меня сразу после приезда, куда-то ушла, и мне захотелось просто поболтать с кем-нибудь ни о чём. Такой вот разговор с малознакомым человеком, разговор без обязательств, а этот Андрей показался мне просто идеальным кандидатом на эту роль.

- Чем ты вообще занимаешься? - спрашиваю я парня.

- Я студент, приехал из Краснодара, а здесь просто учусь.

- Я тоже учусь - в Питере. Только что приехал оттуда. Устал, как собака, ведь столько времени за рулём.

- Это же больше двух тысяч километров!

- Ну, для бешеной собаки это не крюк.

Андрей мило улыбнулся и отхлебнул из стакана.

- Кстати, извини за личный вопрос, она тебе платит?

Он опустил глаза, ковыряя пальцем складку дивана, потом сказал:

- Скажем так: помогает, хотя, в принципе, я, наверное, встречался бы с ней и без денег.

- Ой, хорош заливать! Конечно, на свои сорок два она не выглядит, но и на двадцать тоже. У тебя что, нет другой девушки?

- Значит ей всё-таки сорок два. Я всё время стеснялся спросить её об этом. А насчёт девушки, - парень вздыхает. - Ну, у меня бывают, конечно, кратковременные отношения, но ничего серьёзного. А у тебя? - он поднял глаза, стараясь побыстрее сменить тему.

- Что у меня? - я чувствую, как к горлу у меня подкатывает ком.

- У тебя есть девушка?

- Нет. Более того, я открою тебе маленький секрет: я гей.

Андрей удивлённо смотрит на меня (как мне до боли знаком этот взгляд), но моментально берёт себя в руки, за что я почти проникаюсь к нему уважением.

- Вот так, значит, ты просто говоришь об этом, - тихо бормочет он.

- А зачем мне это скрывать? Тем более что ты меня вряд ли ещё когда-нибудь увидишь, впрочем, как и я тебя.

Я замечаю, как по его симпатичной физиономии пробегает волнение, и я догадываюсь, о чём он думает. Это меня ещё больше веселит.

- Нет, я сижу тут с тобой не потому, что хочу затащить тебя в постель, - смеясь, отвечаю я на его немой вопрос. - Успокойся, мне чужого не надо. Просто мне хочется с кем-нибудь поболтать, хотя, должен признать, что ты очень симпатичный парень. Вообще-то, в случае с моей матерью, по-другому быть и не могло.

По его щекам пробегает чуть заметный румянец.

- О, да я вогнал тебя в краску! Только не говори, что я первый тебе об этом говорю.

- Нет, конечно, спасибо, - он наконец успокаивается. - Кстати, я ничего против тебя не имею, но сам я стопроцентный натурал.

- Ага, все вы стопроцентные. Никогда не говори "гоп", пока не увидишь, во что вляпался. Это я так, на будущее.

Андрей мило улыбнулся и, заметив мой пустой стакан, протягивает руку, чтобы его наполнить.

- Ну, а парень... У тебя есть парень? - спрашивает он, пытаясь сгладить возникшую между нами напряжённость, наливая мне пряный напиток.

Блядь! Парень... К моему горлу снова подступает отошедший было ком. Мы покурили и вернулись! Привет, Макс! Притупившаяся было боль возвращается с новой силой, заставляя мои виски пульсировать, а самого меня моментально протрезветь. Твою мать, зачем я вообще спросил его о девушке?!

- Был парень, - выдавливаю я из себя.

- Вы разошлись? - предполагает Андрей.

- Да уж, блядь, разошлись... Пожалуй, даже по моей инициативе.

- Почему?

- Не знаю, я до сих пор не знаю и до сих пор готов придушить себя за это.

- Тебе тяжело без него? - шепчет Андрей, и я вижу на его лице искреннее сочувствие моему горю.

- Так тяжело, что мне кажется, что я от этого сдохну. Понимаешь?

- А ему? Может, можно всё вернуть?

- В том-то и дело, Андрюш, что нельзя. То, как мы расстались... Такое не прощается, понимаешь? Да и нельзя ему со мной, я же сволочь законченная, золотой юноша, а он добрый такой, доверчивый. Назад уже не получится.

- Никогда не говори "гоп", пока не увидишь, во что вляпался, - повторяет Андрей мою же фразу.

- В моём случае это не подходит, как бы мне этого не хотелось!

- А почему вы расстались?

- Я и сам не понял этого до конца. Я испугался, испугался новых чувств. Я же и не знал, что это такое, каким это бывает! Это была какая-то блядская защитная реакция. Я не знаю. Я же был не готов к этому, я не видел этого раньше. Я думал, что всё так и бывает в жизни, как в этой семье, как мои предки, - нелюбимые с нелюбимыми. Я думал, что это правильно, что иначе и не бывает, а оно, сцуко, оказывается бывает, но уже поздно. Понимаешь, если бы я ещё на какое-то время остался в Питере, то свихнулся бы на хрен. Там всё напоминает мне о нём. Это пиздец как тяжело!

Андрей молча смотрит на меня, и его красивые глаза наполняются тоской, такой понятной человеческой тоской, и я бесконечно благодарен ему за этот взгляд. Парень начал тихо, почти шёпотом говорить:

- Знаешь, когда-то давно, ещё в школе, я встречался с одной девчонкой. У меня до неё были отношения, я имею в виду секс, но с ней всё было иначе. Конечно, я хотел её, но это не было самоцелью. Когда же мы переспали, это превзошло все наши ожидания. Это было просто сказочно, необыкновенно. Мы чуть не сдохли от нежности друг к другу! Мы чувствовали друг друга так, как будто мы были единым целым...

- И?

- И всё. Всё закончилось. Видимо, её чувства были слабее моих. Я не удержал её, да и не пытался удерживать, когда она начала от меня отдаляться. Я думал, что время и расстояние помогут нам определиться с чувствами, но они лишь помогли ей окончательно обрубить связывающие нас нити. У человека так легко и просто вырвать кусок души!

Я смотрю на пустую бутылку и молча курю, выслушивая сейчас от почти незнакомого человека то, о чём он, наверное, молчал даже в среде своих друзей. Дашь на дашь, откровенность на откровенность!

- Знаешь, уже поздно, мне, наверное, пора...

- Ты можешь остаться ночевать здесь.

- Спасибо, но я не могу, особенно учитывая то, при каких обстоятельствах я сюда попал. Извини. К тому же мне завтра надо рано попасть в институт.

- Утром я тебя довезу - во сколько скажешь.

Он колеблется и с сомнением смотрит на меня.

- О, нет! Ты что, думаешь, что я буду к тебе приставать?! - предполагаю я причину его сомнений. - Да я сейчас в таком состоянии, что из меня верёвки можно вить. Можешь лечь прямо здесь, в гостиной, а если папашка вдруг заявится домой раньше времени, то ты мой друг, так что у тебя железное алиби.

- Окей, спасибо.

- Не за что, располагайся.

Вырубаюсь я почти сразу, как только принимаю горизонтальное положение. Удобная кровать и вымотавшая меня усталость вкупе с изрядным количеством алкоголя сделали своё дело.

Рассказывает Автор.

Она проснулась - опять одна. "Этот птенчик, судя по всему, уже смылся. Не велика потеря! - подумала женщина. - До утра их почти никогда не хватает". Ей надо вставать. Чтобы провести ещё одно утро в этом пустом огромном доме. Она всегда корит себя за эти мысли, но они приходят к ней именно по утрам, когда одиночество ощущается ею особенно сильно. Опять она одна в окружении этих комнат, опять ей хочется плакать. Это зеркало на стене - безмолвный свидетель её увядания, тем более что с утра она выглядит даже старше своих лет. Мысли текут сами по себе: "Этот монстр не звонил мне уже три дня. Наверное, развлекается где-нибудь с молоденькими нимфетками. Ничего нет: ни ревности, ни обиды... И никогда не было. Я знала, что это будет главным условием этого брака, и никогда ничего не имела против. Никогда - только по утрам, когда просыпаюсь одна и понимаю, что мне уже сорок, что жизнь проходит, проходит мимо, а у меня никого нет. Нет близкого человека, который согреет меня своим теплом, когда мне хочется выть от тоски".

Сын. Макс. Они никогда не были близки. Её порывы установить с ним контакт воспринимались юношей как попытка вторжения в его личное пространство, а у неё никогда не было на него времени. На собственного сына - и не было. Они и мужем вкалывали, как проклятые, чтобы построить будущее своего Макса, но упустили главное: упустили самого Макса. А теперь уже было поздно. Он вырос. Сам. В окружении извращённого подобия семьи, которое они из себя представляли.

Макс похож на отца в молодости, тот же характер, но к этому приплюсовывается почти полное отсутствие ограничений. В том, что родители вырастили монстра, не признающего ни матери, ни собственного отца, они винили только себя. Хотя она считала, что эта вина по большей части её. Трудно быть матерью, не знающей своего сына. Она не знала, что его заботило, о чём думали его пытливые маленькие глазки, о чём мечтали. Макс доводил нянек до белого каления, а сейчас она многое отдала бы за то, чтобы только вернуть то время и попытаться всё исправить.

Он так далеко от дома, не звонит, а когда она сама звонит ему, Макс отделывается дежурными фразами. О его существовании напоминают ей только письма из университета и выписки из банка. Университет её сын выбирал по принципу "подальше от дома". Он не хотел, чтобы родители были рядом с ним. Впрочем, какие они, к чёрту, ему "родители"! Она надеялась на то, что, возможно, позже Макс поймёт, что всё, что они делали, они делали для него. Возможно, поймёт...

Женщина медленно направилась к лестнице, по пути застёгивая халат и думая: "Нужно выпить кофе и принять душ, потому что физиономия, которую я видела в зеркале, выглядит просто ужасно, а в десять часов мне нужно уже быть в офисе. У меня ещё больше двух часов в запасе".

На мгновение она услышала, как бьётся её сердце. Оно сжалось, и ей стало трудно сделать вдох. Кто-то есть на кухне. Она узнала этот голос. Она узнала бы его из тысячи! Не в силах сделать шаг, она с трудом подавляла волнение: "Что-то случилось! Он бы не приехал просто так! Это же Макс! Боже, что же случилось?!" Желание поскорее увидеть его боролось в ней с животным страхом - страхом за своего единственного сына.

Последний раз это чувство было у неё таким острым, когда она поняла, что её сын гей. Он и не скрывал этого, но до неё это дошло только тогда, когда Макс уже заканчивал школу. "Мать называется... Этот его приятель, Алексей, по-моему... Если бы я была бы чуть повнимательнее, я бы заметила это раньше". Тогда она испугалась за него, и этот страх вырвался у неё наружу. Произошёл скандал, который ещё сильнее отдалил парня от матери.

Сейчас там, внизу он был не один. Они смеялись. От этого у неё на сердце сразу стало значительно легче, страх отступил, и быстрыми шагами женщина почти сбежала с лестницы.

- А они вообще были не в курсе, прикинь! Короче, декан меня тогда чуть не съел, а в общагу мне теперь вход заказан. Вахтёрша при одном моём виде начинает вопить, как потерпевшая, хотя я вообще не понимаю, зачем ей так истерить, как будто это я один всё сотворил...

Когда она вошла, они оба замолкают. На лице её сына всё ещё блуждает улыбка. "Боже, как ты красив! Ты стал настоящим мужчиной, мой сын! Ты сидишь здесь, ты дома. Болтаешь, как ни в чём не бывало... с Андреем?!"

***

Рассказывает Макс.

Похоже, ты рада меня видеть, но твоя милая улыбка растаяла, как дым, как только ты увидела Андрея. Ты удивлена и одновременно испугана нашим знакомством.

- Извини, мы, наверное, шумели? - любезно интересуюсь я. - Кофе будешь?

- Макс, сынок! - маман смотрит то на меня, то на своего - э-э, как это называется - партнёра, ну, не бойфренда же. - Макс, ты давно приехал?

- Ночью, но не волнуйся, я тут долго не задержусь, если ты об этом.

- Сынок, о чём ты говоришь! Это же твой дом, и тебе здесь всегда рады, - она запинается, потому что присутствие Андрея её явно смущает. - Просто тебя так давно не было!

- Мам, только вот не надо всего этого, - прерываю я её. - Кстати, можешь не напрягаться, - киваю в сторону Андрея.

- Да. Это...

- Кто он для тебя, ты потом решишь сама, или вы решите вместе. В любом случае, меня это не касается. Но скажу тебе честно, мам, парень он хороший, плюс ко всему ещё и такой красавец, - я дружески похлопал Андрея по плечу, и парень, засмущавшись, чуть покраснел. - Не обижай его, мамуль, он мне теперь почти как друг, - мило улыбаюсь я, поймав себя на мысли, что и на самом деле испытываю дружеские чувства к сидящему рядом со мной парню, который чувствует себя сейчас явно не в своей тарелке.

- Вы с ним... - тихо шепчет маман, не в силах выдать остаток фразы.

- Ма, ну что ты! Мы просто разговаривали, тем более что он натурал. Хотя раньше меня это не останавливало, - тут я подмигнул парню, ещё больше сконфузив его. - Извини, Андрюх, я же шучу.

- Ты... ты сказал ему, что ты гей?! - всё так же тихо шепчет она.

Я делаю глоток кофе, достаю сигарету, закуриваю и, глубоко затянувшись, откидываюсь на спинку стула.

- А я никогда и не делал из этого секрет, помнишь? Просто никто никогда меня об этом не спрашивал. А когда я пытался намекнуть вам об этом сам, меня никто не слышал... как всегда. Слушали, но не слышали. Когда я сказал тебе, что мне не нравятся девочки, ты отшутилась, что тебе в школе тоже никто не нравился, когда Алекс оставался ночевать у нас, тебя это тоже не удивляло, хотя, согласись, странно, что два пацана часто проводят ночь в одной комнате. А когда до тебя, наконец-то, дошло, что я гей, ты устроила скандал, а я не понимал, мам, я не понимал, почему это стало для тебя таким сюрпризом. Я такой, какой я есть, и мне плевать на то, чем вы там с Андреем занимались вчера вечером. Это твоя жизнь, и меня она не касается.

По её щекам бежали слезы. Она молчала, оперевшись на дверной проём. Мне было её жалко, но я ничего не мог с собой поделать.

- Извини, мам.

- Я, пожалуй, пойду, - Андрей встал.

- Я же обещал отвезти тебя.

- Спасибо, но я доберусь и сам.

- Нет, я сейчас, только куртку накину.

Мне нужно развеяться. Оставаться сейчас с матерью мне не хотелось.

- Ты вернёшься? - с надеждой спрашивает она.

- Конечно, - уходя, я чмокаю её в щеку, и мать улыбается, касаясь пальцами того места, куда я её поцеловал.

Вереницы дорогих машин, урча мощными моторами, выворачивали с подъездных дорожек, пытаясь обогнать друг друга. Эти пригородные посёлки похожи друг на друга, как капли воды, возле какого бы города они не находились. Так же, как похожи друг на друга их обитатели. Одни и те же высокомерные взгляды из-за тонированных стёкол. Один и тот же показной успех. Одни и те же школы. Один и тот же круг лиц для общения. Мент на выезде на трассу, кивающий каждой проезжающей мимо него машине. Вечеринки для своих, уже порядком поднадоевшие всем своим однообразием и модным безвкусием. Одинаковая ненависть к соседу, потому что его ландшафтный дизайн кажется тебе лучше и интереснее твоего. И одиночество, тоже одинаковое для всех, одиночество в роскошных апартаментах. Деньги - это всегда одиночество.

- Это, конечно, не моё дело, но мне кажется, что зря ты так с ней, - наконец выдал Андрей.

- Ты о чём? - сморозил я.

- Она была рада тебя видеть. Я не знаю всех тонкостей ваших взаимоотношений, но она твоя мать, и ближе её у тебя никого нет.

- Ты верно подметил насчёт того, что не знаешь. Нет никаких взаимоотношений, Андрюх. Нет, и никогда не было, и нам их уже поздно строить... Блядь, ну куда он прёт, а?! - я посигналил пытавшейся было обогнать меня машине.

- А ты хотел бы, чтобы они у вас были?

- Хотел ли я, чтобы у меня были настоящие родители? - я посмотрел ему прямо в глаза. - Да.

- Поговори с ней. Тебе станет легче. Никогда не поздно сделать первый шаг, Макс.

- Хорошо, - улыбнулся я, - поговорю. Хуже всё равно не будет.

- Знаешь, иногда она ведёт себя со мной так, как будто это я её сын, - говорит Андрей, смотря в боковое окно. - Ты же признаёшь, что родители дали тебе всё, по крайней мере, гораздо больше, чем имеют твои сверстники.

- Да, - прищурившись от промелькнувших по стеклу солнечных лучей, говорю я Андрею, повернувшись в его сторону, - но они не дали мне самого главного. Они даже не объяснили мне, что этим самым главным в жизни является, а сейчас, когда я сам понял это, мне не хватает этого, как воздуха.

- Жизнь - интересная штука, - кивает Андрей. - У тебя есть всё, о чём ты только можно мечтать, но для тебя это не имеет никакого значения. Знаешь, мне кажется, что это не только твоя проблема.

- Я ни на кого не злюсь, только на себя. Я люблю своих предков, какими бы они не были. Они дали мне свободу, а я уже сам решаю, как мне ей распоряжаться.

- Макс, они не могли дать тебе того, чего в их жизни не было. Я уверен, что они были бы счастливы, если бы ты встретил настоящую любовь.

- Любовь-морковь... Слушай, Андрюх, давай сменим тему, а то я сейчас кого-нибудь протараню, - говорю я, пытаясь выдержать бодрый, непринуждённый тон.

- Мне кажется, что вон то зелёное убожество на колёсах как раз подходит для этих целей, - подхватывает он.

Мы вместе ржём, и, обгоняя этого монстра, просто давимся от хохота, потому что видим за рулём сурового полного дядьку, чей вид никак не вяжется с размерами, цветом и формой его машины.

- Куда едем-то? - спрашиваю я.

- Да, в общем-то, никуда, - загадочно произносит Андрей.

- В смысле?

- Я учусь во вторую смену. Мне в универ к двум часам.

- Я хули ж ты тогда морозился-то?

- Ну, не знаю, из приличия, наверное, - бормочет он.

- Ну, тогда едем вперёд, - заключаю я.

- Вперёд, - соглашается парень.

Последнее осеннее солнце заполняет улицу своим ласковым светом, ярко контрастируя с мрачным питерским небом, вечно затянутым серыми тучами. Я невольно ловлю себя на мысли, что, возможно, Дане здесь бы понравилось. В одно мгновение позитивный сдвиг в моём настроении улетучивается без остатка. Мысль о Дане резкой пульсирующей душевной болью заполняет моё сознание. Я пытаюсь улыбаться на шутки, отпускаемые Андреем, хотя мне изо всех хочется вопить от безысходности. Я понимаю, что даже здесь я не смогу скрыться от своих проблем, и именно потому, что это мои проблемы, и гнездятся они в моей голове. Я, как идиот, попытался убежать от самого себя.

Образ взъерошенного сонного паренька, рядом с которым я просыпался в одной постели ещё каких-то несколько дней назад, тепло его взгляда, его приглушённый шёпот "я люблю тебя", этот обезоруживающий шёпот, от которого даже сейчас у меня трясутся поджилки, а всё тело становится мягким и податливым, как пластилин, - всё это гнетущей обидой возвращает меня к той субботе, когда всё между нами закончилось, так и не успев, как следует, начаться. Это обида на собственную чёрствость, обида на мир, который меня таким сделал. Мой мир. Внезапно он стал пустым. Я отдал бы многое, чтобы только вырвать эти несколько недель из своей жизни. Я начал свою обычную игру, даже не подозревая, что смогу её проиграть. Если бы можно было вернуться назад, я обходил бы Шмелёва десятой дорогой.

Андрей оказался на редкость проницательным парнем и, несмотря на все мои старания, заметил мою отрешённость, скрываемую за натянутыми улыбками.

- У тебя есть два варианта, - наконец произносит он. - Хотя второй тебе вряд ли подойдёт. Так что остаётся только один.

- Ты о чём? - переспрашиваю я его, и так, естественно, понимая, что он имел в виду.

- Попробуй всё исправить. Любым путем. Унижайся, угрожай, ври... убей, если хочешь, но исправь, - от серьёзного тона, которым Андрей произносит эти слова, у меня по коже бегут мурашки.

- А что там насчёт второго варианта? - с ухмылкой и наивной надеждой спрашиваю я его.

- Я же сказал, что второй вариант тебе не подходит. Мне так кажется. Хотя я в своё время предпочёл именно его, - он опускает глаза, и я понимаю, что Андрею тяжело об этом говорить. - Это вообще даже не вариант.

- Второй вариант - не вариант? Любопытно, - я приподнимаю бровь, не вполне соображая, что он имеет в виду.

- Второй вариант - это оставить всё, как есть, - резко обрывает он мои мысленные потуги. - Второй вариант - это боль. Сначала она будет сильной, потом станет слабее, но она всегда будет грызть твой мозг, возвращая тебя назад, к той точке, когда у тебя ещё была возможность выбирать из двух вариантов.

Парень закурил и отрешённо стал смотреть куда-то вдаль. Я не могу ему возразить, эти истины просты, как мир. Человек может привыкнуть ко всему, кроме двух вещей в мире: Голода и Боли.

- Я не до конца был честен с тобой, - продолжает он.

- Ты и не должен был, - говорю я. - Мы же с тобой почти незнакомы.

- Помнишь, я вчера говорил о той девушке... Мне кажется, я не могу забыть её до сих пор. Это моя личная боль, которая мешает мне жить дальше.

- По тебе не скажешь, - морожу я и тут же сожалею об этом.

- Ты думаешь, я сплю со взрослыми тётками из-за денег? - почти злобно спрашивает меня Андрей. - Я просто не строю серьёзных отношений, потому что боюсь повторения той истории. Они почти боготворят меня, ведь я молодой, красивый, плюс тупым себя тоже не считаю.

- Извини, - выдавливаю я из себя.

- В моих отношениях я хозяин ситуации, даже если речь идёт о твоей матери. Я держу дистанцию, потому что память о моей боли не даёт мне строить серьёзные отношения. У меня уже нет возможности всё исправить. Она за сотни километров от меня, и у неё есть парень, которого она, кажется, любит. Даже если бы у меня ничего и не вышло, я бы смог успокоить себя тем, что я хотя бы попытался изменить ситуацию. У тебя же ещё есть возможность всё исправить, Макс. Может быть, этот твой парень - это как раз то, что может случиться с тобой только один раз в жизни. Попробуй, Макс, возможность отступить есть всегда!

Я подумал о том, как это, возможно, просто и одновременно сложно. В одном я уверен наверняка: мне тяжело без Дани, но я не знаю, как он примет мою попытку примирения. Я не хочу снова причинять боль себе и ему.

Через час я был дома. Пил кофе и курил на кухне. Эта уже третья чашка и неизвестно какая сигарета, во рту появляется знакомый металлический привкус. Я знал, что она стоит рядом со мной. Ненавижу, когда сзади меня кто-то стоит, но сейчас мне было всё равно. Нежные тёплые пальцы матери коснулись моей кожи, и от этого прикосновения по моему телу пробежали приятные мурашки.

- Сынок! - шепчет она, прикасаясь губами к моим волосам.

Блядь, похоже, что я стал сентиментальным. Я слегка дотрагиваюсь рукой до её пальцев и прижимаюсь к ним щекой. У меня предательски щиплет глаза. Я знаю, что по её щекам сейчас тоже бегут слёзы.

- Мам, извини за утро.

- Нет, это ты меня извини... за всё. Я так счастлива, что ты здесь!

- Я тоже рад тебя видеть. Честно.

Было что-то... Что-то, чего мне так не хватало раньше. Тепла. Макс Соколовский - смазливый парень с ледяным сердцем и тёмной душой. Дорогие побрякушки никогда не заменят тепла родительских рук, нежных слов, чистой открытой любви к своему любимому. От того, что мама сейчас была рядом со мной, я чувствовал себя намного лучше. То, что душило меня, на несколько мгновений забылось, и я окончательно понял, зачем мне нужно было проехать две тысячи километров. Этот путь был проделал не зря, пусть даже ради этих нескольких мгновений облегчения, ради того, кто тебя всегда будет любить, несмотря ни на что.

- У тебя что-то случилось? - осторожно спрашивает она меня.

- Да, - я чувствую, как подступает ком к моему горлу.

- Это, наверное, что-то серьёзное, ведь по пустякам ты никогда не расстраивался.

- Это очень серьёзно... для меня, - слёзы уже подступили к глазам, как бы я не старался их удерживать.

- Расскажи мне, сынок, - она смотрит мне прямо в лицо, нежно касаясь рукой моей щеки.

- Извини, я не знаю, как начать, - быстро вытираю я скатившуюся слезу. - Реву, как девчонка, - пытаюсь усмехнуться.

- Не сдерживай себя, можешь плакать, ведь никто не видит. Что-то случилось с Алексом или с... Хотя, по-моему, других друзей у тебя не было.

- Нет, с Алексом всё в порядке. Он цветёт и пахнет. Он тут не при чём, почти не при чем.

- Ты влюбился?

- Я не знаю, и теперь уже, наверное, не узнаю.

- Почему?

- Потому что он меня больше не захочет видеть.

- Ты меня извини, Макс, но это бред, - тон её голоса резко меняется. - Что могло произойти такого, чтобы два человека перестали общаться?! Время стирает любые обиды. Это всё молодость. Тебе кажется, что всё уже кончено, но это не так. Это ты сам создаёшь барьеры в своей голове. Шанс есть всегда, и если ты его... - слово "его" далось ей особенно трудно, - если ты его действительно любишь, ты должен попытаться ещё раз.

Всё это звучало так банально, но в то же время так успокаивающе. В это изо всех сил хотелось верить.

- Я не знаю, мам, я даже не до конца знаю, что я к нему чувствую, - искренне произношу я, уверенный в том, что говорю правду.

- Ответь себе только на один вопрос: сможешь ли ты без этого человека жить? Именно жить, а не существовать. И если твой ответ отрицательный, тогда, сынок, ты действительно попал.

Этот вопрос я боялся задавать себе. Кто Даня для меня? За то время, что мы были вместе, он стал для меня всем. Светом в тёмном мире. Тем, кто улыбается тебе просто так. Тем, кого хочется видеть рядом, когда просыпаешься. Тем, с кем ты можешь заниматься самым скучным делом, а время всё равно будет лететь незаметно. Тем, с кем секс не физиология, а соитие душ. Тем, кто дарит тебе своё тепло. Тем, кто любит тебя просто так и просто за то, что ты есть. Такой, какой ты есть. И мне так хреново сейчас не потому, что меня гложет совесть за то, что я так жестоко, по-свински с ним поступил (хотя и из-за этого тоже), а из-за того, что его нет со мною рядом. Мне тяжело без него. Это же так просто и понятно!

- Я не смогу его вернуть, - всхлипываю я.

- А, ну да, я же совсем забыла, что ты у нас гордый, - иронично замечает она.

- Да брось, мам, не в этом дело, - пытаюсь отнекиваться я, хотя в чём-то мама права.

Я просто не представляю, с чего мне начать разговор с ним. Я не знаю, как мне просить у него прощения, из моих уст это будет звучать как очередная ложь, как ни старайся. И страх перед тем, что он пошлёт меня куда подальше, просто вводит меня в ступор, заставляя опускать руки.

- Я не знаю, что ему сказать. Как мне дать ему понять, что для меня теперь это тоже по-настоящему, - обречённо бормочу я.

- А ты постарайся, - шепчет она, нежно обнимая меня, и я рад, что мои мокрые глаза скрываются в её тёплом плече. - Постарайся, чтобы он понял тебя, просто говори правду.

- Тебе легко говорить, вы с папиком себя откровенностью не утруждали, - ворчу я.

- Ну, у нас с "папиком" наш личный геморрой, и только нам его и расхлёбывать, а тебе не стоит брать пример с идиотов.

Я издаю нервный смешок, который она тут же подхватывает.

- Да уж, создавать себе геморрой вы меня научили, - хихикаю я. - Мам, а ты правда думаешь, что у меня получится всё вернуть?

- Ёжик, если он свернётся в клубок, может достать носиком до попки, - шепчет она мне на ухо, и я снова смеюсь, вспомнив отцовскую фразу, которую он говорил, когда казалось, что дела идут совсем хреново.

Этой ночью я спокойно спал. Когда утром я начал собирать вещи, мама с улыбкой наблюдала за моей вознёй. Я корил себя за то, что она, наверное, очень скучает по мне, но мама не пыталась меня остановить, потому что понимала. Я впервые в жизни почувствовал, что она меня понимала. Может быть, если бы я был немного более чутким, то я заметил бы это раньше.

***

В универе я появляюсь в пятницу. Конец недели, так что выносить мой из без того больной мозг гранитом науки долго не будут. Мой бодрый и решительный настрой свернуть все преграды и "достать носиком до попки" сходит на нет, когда я вижу его. Он всё так же сексуален, наблюдается всё та же обезоруживающая скромность в манерах, скрывающая дерзкий нрав, но он не один. Я не помню, как зовут парня рядом с ним, но я узнаю его позу. Этот урод, который, естественно, на самом деле далеко не урод, а довольно красивый парень, флиртует с Даней, и, судя по всему, Даня не против этого, ему это даже нравится. Они смеются, и парень, кладя руку на плечо Шмелёву, шепчет ему что-то на ухо.

Липкий страх, смешавшись с каким-то новым, незнакомым мне чувством, моментально впрыскивается в мою кровь, и мир для меня сливается в единый монотонный внешний шум. Стараясь не смотреть в их сторону, я иду к входу в универ, слыша в ушах удары своего сердца при каждом шаге. Только через минуту я замечаю, что мои руки сжаты в кулаки, а пальцы изо всех сил впиваются в ладони. Я нервно пытаюсь выдавить из себя улыбку в ответ на приветствия и прибавляю шагу, когда понимаю, что со стороны выгляжу не очень приветливо. Почти бегом я проношусь по коридорам, встречая встревоженные взгляды, влетаю в аудиторию и плюхаюсь на последний ряд.

Сердце моё бешеным набатом клокочет у меня в груди, рвёт мне вены, и воздух не успевает входить в мои лёгкие. Злость переполняет меня, густой едкой пеленой растекаясь по всему моему телу. Я пытаюсь отдышаться. А чего я, собственно, ожидал?! Что он будет ждать меня, как верный пёс, после того, как я сам дал ему понять, что ждать меня не стоит?!

Даня заходит в аудиторию, небрежно вскидывая чёлку и поправляя ремень сумки. Выглядит он просто сногсшибательно. Парень бегло окидывает взглядом ряды, немного задержавшись на мне. Сердце моё замирает, и в эту секунду я изо всех сил пытаюсь понять, что таится в его взгляде, но парень быстро отводит от меня глаза и идёт к свободному месту.

Уже прошло минут пятнадцать, но он не разу не обернулся. Я в этом уверен, потому что всё это время сверлю взглядом его затылок, что, естественно, не может пройти незамеченным для лектора.

- Господин Соколовский, - раздаётся голос из внешнего мира.

- Да, профессор, - пытаюсь выдавить я из себя.

- На слайдах были представлены нисходящие тренды, цель которых на уровне зрительных рефлексов запечатлеть в ваших светлых головах хотя бы самое ничтожное представление об излагаемом материале. Привет собачке товарища Павлова! Знаете, обычно это помогает. Только боюсь, что у вас данная тема будет ассоциироваться не графиками, а с затылком господина Шмелёва.

Волна приглушённых смешков распространяется по аудитории, и, судя по тому, как дёрнулись его скулы, на лице Дани сейчас тоже блуждает ухмылка. Я невнятно бормочу некое подобие извинения и пытаюсь смотреть на причудливые линии на слайдах, не значащие для меня ровным счётом ничего.

Дождавшись конца пытки, я направляюсь на улицу, стараясь избежать назойливых расспросов. Его беззаботный вид меня просто убил сегодня. На этой симпатичной мордашке не отразилось даже тени переживаний. Мысль об этом почти уничтожает меня, но я понимаю, что думать о ком-то другом я просто не могу. Я докуриваю уже вторую подряд сигарету, когда почти машинально набираю Машкин номер.

- Маш, нам надо поговорить.

- Под "нами" ты, как обычно, подразумеваешь себя, - сухо отвечает она.

- Маш, пожалуйста, хоть ты сегодня надо мной не издевайся, - жалобно скулю я. - Всего пару минут, я жду тебя на нашем месте.

Судя по недовольному Машкиному виду, беседа со мной в её планы сегодня явно не входила, и что-то мне подсказывало, что не только сегодня.

- Что тут новенького? - начал я, пытаясь придать своему голосу непринуждённый тон.

- Ты позвал меня сюда, чтобы спросить об этом? - она скептически сводит брови, явно давая мне понять, что не настроена просто поболтать со мной, хотя мне, конечно, это и не нужно.

- Ладно-ладно, извини. Просто Даня, судя по всему, не очень переживает по поводу нашего расставания, и ещё этот парень с ним ошивается, - говорю я, чувствуя, как от собственных слов по моему телу бегут мурашки. - Ты же вроде немного общаешься с ним.

На секунду Машкино лицо становится каменным. Я знаю, что сейчас произойдёт, и через мгновение мои догадки подтверждаются: она начинает кричать.

- Слушай, я никак не пойму: ты идиот, или просто притворяешься?! - в этот момент я рад, что рядом с нами почти никого нет, и нас никто не слышит, кроме пары зевак, пытающихся поскорее покинуть зону назревающего скандала. - Издеваться над людьми - твоя главная забава. Я теперь чувствую себя полным ничтожеством из-за того, что тогда помогала тебе.

- Извини, - тихо говорю я. - Не знаю, что ещё я могу сказать, кроме этого. Я понимаю, что "извини" - это недостаточно. Маш, пожалуйста!

- А что ты, собственно, хотел увидеть? - она немного смягчается. - Думал, что он будет об стенку головой биться? Ты влюбил в себя парня, потом бросил его, но тебе этого недостаточно. Ты хочешь, чтобы он убивался из-за такой мрази, как ты. Что тебе ещё нужно от него?

Тщательно выстраиваемая стратегия возвращения моего организма в адекватное состояние рушилась прямо у меня на глазах. Мама, Андрей - они знали о моей проблеме с моих слов. Машка - единственный человек, который может дать оценку шансу что-то изменить, не руководствуясь эмоциями, и прогноз у неё для меня, мягко говоря, не очень радужный. Эта правда сейчас заставляет меня инстинктивно вжиматься спиной в холодную чугунную ограду.

- Мне ничего от него не нужно, - отрешённо бормочу я, - мне нужен он сам.

- Что?! - искренне удивляется она, снова повысив голос.

- Мне кажется, что у меня возникли к нему чувства, - я опускаю глаза. - Только в этом, похоже, уже нет никакого смысла.

Она непонимающе смотрит на меня, пытаясь оценить, насколько я откровенен, но мне уже всё равно, верит она мне или нет. Он меня больше не любит, а может, и не любил никогда, раз так быстро забыл. Жизнь сыграла со мной забавную шутку. Выходит, что в этой ситуации я больше жертва, чем Даня. Парень, похоже, быстро нашёл мне замену, а вот для меня замены ему пока не предвидится. Он прочно сидит в моей голове, и вырвать его оттуда мне будет ой как непросто.

- Лучше поздно, чем никогда, - тихо произносит она. - Знаешь, хотя ты всегда отнекивался, мне казалось, что у вас с ним это надолго.

- Как у него вообще дела?

- Сходи сам узнай, - лёд в глазах.

- Маш, не надо так. Да, я знаю, что я это заслужил, но я не смогу, понимаешь, не смогу его увидеть. Машка, какое же я чмо!

Я понимал, что сейчас у меня случится истерика.

- Я боюсь, Маш, боюсь того, что будет дальше. Я не знаю, как мне теперь жить дальше, я же не умею жить по-другому.

- Сука, Макс, ты же его любишь! Неужели ты, идиота кусок, до сих пор этого не понял? Это же любовь, самая настоящая, которую ты, придурок, сам же и растоптал. И самое хреновое для тебя, засранец, то, что он тебя тоже любил, возможно, любит до сих пор, но не подпустит, слышишь, никогда больше не подпустит тебя к себе. Ты же парню жизнь сломал! Блядь, это была любовь, Макс! Её же ждут всю жизнь и не дожидаются, а ты, сука, дождался и уничтожил её сам. Макс, ты это понимаешь? С ней нельзя так, она не любит, когда ей срут в душу. Она может быть только одна на всю жизнь, слышишь, другой у тебя может и не быть, а ты ведь даже одну не заслужил. Это же всё неважно, всё, что у тебя было раньше, до этого. Это ведь всё ненастоящее, а он настоящий, Макс, Даня настоящий. Я видела это в его глазах, видела, как он смотрел на тебя, сколько чистой любви было в его взгляде. Ты же и сам видел это, придурок, ты же и сам знал это! Как ты мог, Макс?! Как ты мог так поступить?! Ты же ведь сам любишь его! Блядь, Соколовский, Даня - это единственное существо, к которому я тебя ревновала, потому что ты смотрел на него не так, чем на других, не так, как смотрят на объект одноразового траха. Ты убил, возможно, самое прекрасное, что было в твоей жизни!

Я тихо сползаю по стене, сжимая голову руками. Комок застрял у меня в горле и не даёт мне дышать.

- Это любовь, Соколовский! Я не знаю, за что она тебе. Ты же не знаешь, что это такое. Любовь разорвёт твою подлую душонку на куски. Я же знаю, я же любила тебя, Макс! Это больно, это так больно - любить чудовище!

Мне хочется выть, постоянно хочется выть от безысходности. Это обрушилось на меня то, чего я не ждал, то, что было так непостижимо и так мучительно прекрасно, то, во что я никогда не верил, не верил в то, что это случается на самом деле, что это может случиться и со мной. Я люблю его! Как можно было не понимать этого раньше?! Я снова вру, вру сам себе. Я понимал, я знал это, но я боялся, боялся этого нового, неизведанного чувства, такого чистого и светлого, такого контрастного с фоном моей чёрной души. Блядь, да я же самый страшный человек из тех, кого я знаю! Как несправедливо судьба подарила мне то, чего я не заслужил, и как неблагодарно я это уничтожил! И мне никто не был нужен, кроме Дани. Только он, этот симпатичный парнишка с ясными глазами, которые могут заставить меня тащиться за ним куда угодно.

- Выглядишь ты так, как будто только что заглянул в душу унитазу, - ухмыльнулась Машка.

- Маш, я заглянул в душу себе, и моя душа будет пострашнее, чем унитаз.

Она закурила, её взгляд был опустошён. Впервые я почувствовал, что Машке Ивониной нечего мне сказать. У неё не было желания говорить что-то чудовищу, сжавшемуся в комок, прильнувшему к стене её коридора. Да, в этом уже не было смысла, слишком поздно, и от этого мне становилось ещё хреновее. Как бы мне хотелось, чтобы она говорила, ругала меня, материла последними словами, но не молчала, не курила вот так в безмолвии, уставившись в потолок. Эта гнетущая тишина кричала о том, что всё уже сказано, что уже поздно что-то менять!

Как часто мы уничтожаем то, чего не можем понять, то, что не вписывается в наши ущербные представления об окружающем нас мире.

Рассказывает Автор.

Он видел свою жизнь, видел её такой, какой боялся её увидеть. Жизнь без смысла, без цели, без тепла души любимого человека рядом с ним. Он столько раз видел это у других и всегда боялся это повторить. Секс, потому что хочется, видимый успех, потому что от тебя этого ждут, женитьба, потому что время уходит, и ты наивно думаешь, что это поможет тебе успокоиться, заставит тебя остепениться, и жизнь, полная страданий, твоих страданий и страданий нелюбимого человека рядом. А потом всё. Аут. Боже, как же больно!

Неужели Макс вспомнил о Боге? У него с Ним всегда были разные интересы. Были. Сейчас у Макса нет интересов, сейчас у него ничего нет. Только пустота, выгрызающая ему душу и оставляющая после себя дикую, животную боль, которую нельзя ничем забить. Нельзя спасти то, что уходит от тебя безвозвратно. Душа уходила, оставляя вакуум. "Я должен сказать ему, должен сказать, что ему надо жить, что я последняя мразь, чтобы он знал, как я себя ненавижу, чтобы он понял, что он - самое светлое и чистое, что было в моей жизни, и что я недостоин, недостоин его, ведь он не заслужил даже капли причинённых мною ему страданий", - думал Макс.

- Ты дурак, - наконец произнесла Машка. - Только дурак мог не заметить, как ему до сих пор тяжело. Посмотри в его глаза: в них боль, боль, которую ты туда поселил. Парень быстро учится прятать свои эмоции, тем более что у него был такой хороший учитель, но такое нельзя скрыть полностью. Он морочит голову Антону с юрфака, но тот, похоже, уже начал понимать, что его используют как утешение.

- Утешение? - пробормотал Макс.

- Да. Но Даню нельзя винить в этом. Винить нужно тебя, ведь это ты его бросил, а практики, как себя вести, когда тебе рвут сердце, у парня немного, - иронично ответила она.

- Ты думаешь, ничего нельзя вернуть? - с надеждой спросил её Макс.

Машка, давя на лице нервную улыбку, пожала плечами и села на корточки рядом со своим другом, ради которого ещё совсем недавно она была готова пожертвовать почти всем. И даже сейчас она злилась на себя за то, что ей жалко этого самовлюблённого кретина, который и сам не знает, чего он хочет. Она была тем плечом, на которое ему всегда можно было опереться. Макс часто думал о том, откуда у этой двадцатилетней девчонки такое знание жизни, ведь на все сложные вопросы у неё всегда был готов ответ, но сейчас у неё ответа не было.

- Дай ему возможность снова привыкнуть к тебе, хотя бы несколько дней. Макс, я очень хочу, чтобы у вас всё было хорошо, - сказала она, слегка касаясь его волос.

- Я знаю, - парень попытался выдавить из себя благодарную улыбку.

- Хотя считаю, что ты, сволочь, не заслужил этого, - поглаживание его волос резко перешло в неслабый подзатыльник.

- Ну, я же не последняя сволочь, за мной ещё двое занимали, - пробормотал Макс, и они вместе заржали, как в старые добрые времена.

Рассказывает Макс.

При встрече мы обычно отделываемся короткими кивками в качестве приветствия. На этом прогресс в общении заканчивается. Мы не разговариваем, но с каждым днём степень моего помешательства Даней достигает очередного максимума. Мне уже плевать на то, что могут подумать обо мне, когда я тупо всю пару пялюсь на него. Он старательно избегает встреч со мной вне аудитории, но я иногда ловлю на себе его взгляд, который уже не такой холодный, как в первый раз после моего приезда. Я вижу боль, которую он прячет, и понимаю, что нужно выдержать время, прежде чем мне можно будет поговорить с ним. Это самое время и сводит меня с ума, а страх перед тем, что он будет не готов простить меня, просто убивает мою душу. Мне нельзя спешить, если спешкой я могу убить свою последнюю надежду.

То, что раньше казалось мне розовыми соплями, теперь стало частью моей жизни. Столько эмоций и переживаний мой мозг не готов вынести. Каждый раз, когда я вижу его, меня переполняет такое сумасшедшее количество нежности к этому парнишке, что я просто тупо не могу больше ничего делать. Видеть его и не иметь возможности прикоснуться к нему, поцеловать его, провести рукой по волосам, ощутить его дыхание на своей коже... Каждый раз это превращается для меня в добровольную пытку, но не видеть его я уже не могу физиологически. Когда его нет в универе, я просто на стенку лезу, пытаясь у кого-нибудь выяснить, что с ним случилось.

Дни тянутся бесконечно долго. Он больше не прячет от меня свой взгляд. Его взгляд - это поток боли, который сбивает меня с ног. Он рядом, до него всего несколько метров, но его душа находится на расстоянии многих световых лет от меня. Даня опускает глаза. Ему тяжело, ему всё ещё тяжело, тяжело, как и мне. Я всё-таки остаюсь чудовищем, потому что от осознания того, что он тоже страдает, мне становится теплее. Я готов сдохнуть прямо здесь, лишь бы не видеть его таким. Это грустное лицо, всё те же черты, только боль в глазах. До меня, наконец, как до идиота, дошло, что он, в принципе, никогда не менялся. Это всё тот же Даня Шмелёв, симпатичный добродушный паренёк, каким он был все эти три года. Просто это я изменился, это именно у меня что-то щёлкнуло в голове в этом сентябре, и я увидел то, что раньше увидеть был не способен.

Вы когда-нибудь теряли всё? Я вот, блядь, потерял, потому что без него всё, что у меня было, внезапно оказалось настолько незначительным... Вроде бы всё, как и прежде, но уже не так, и никогда уже не будет так, как было, потому что из всего этого вырвана самая важная деталь, без которой механизм моей жизни работать не сможет. Без неё сахар не сладкий, вода не мокрая, воздух тяжёлый, и вообще, без неё - пиздец. И невыносимее всего то, что ты понимаешь, что ничем другим заменить эту деталь ты не сможешь, больше не сможешь. И ты просто подыхаешь от того, что понимаешь, что она безвозвратно сломана. И тебе не хочется жить от того, что понимаешь, что это ты её сломал. И ты не можешь смотреть на себя в зеркало, оттого что понимаешь, что ей, возможно, также больно, как и тебе.

Неделя во тьме. Это игра. Игра в жизнь. Игра в то, что всё идёт, как прежде. Игра в то, что ничего между нами не было. Но играть в эту игру нам всё тяжелее и тяжелее.

Я вижу его. Он беседует с тем парнем с юридического факультета. Так мило беседует. Это просто невыносимо. Это просто невозможно терпеть, но я должен это делать. У меня нет другого выхода. Выхода нет. Внезапно рука парня скользит ему на талию - такой малозаметный, непримечательный жест. Они почти обнимаются, и мне хочется оторвать голову этому парню - в прямом смысле слова. Мне хочется его уничтожить, загрызть его собственными зубами, видеть, как кровавые пятна расползаются по дорогой рубашке, но я не имею на это права.

Я просыпаюсь и думаю о нём. Я сплю и вижу ЕГО. Я живу, потому что знаю, что он существует. Но я не имею на него права, больше не имею.

Мы всегда боимся непонятного, и я понял природу того страха, который я испытал, встретившись в первый раз с Даней. Я боялся того, что влюблюсь в него. Я боялся сильного чувства.

Любовь... Личное сумасшествие каждого из нас, магический симбиоз двух душ. Это становится для тебя всем, а когда твоя любовь никому не нужна, ты пытаешься убить её. Ты ждёшь, когда она пройдёт, но она, как супербосс на последнем уровне компьютерной аркады, всё никак не собирается сдыхать. Она может сдохнуть только с тобой, уйти вместе с твоей жизнью, потому что она уже стала твоей жизнью.

Я не могу сдвинуться в места. Мне нужно идти, но я не могу пошевелиться. Нужно держать себя в руках, но как это сделать, когда он так близко?!

Точка невозврата. Она пройдена мною в этот момент. Я минут десять стою на месте. Мимо меня проходят сотни спешащих домой студентов, а я не могу пошевелиться и понимаю, что больше я просто не вынесу. Больше мыслей у меня нет, есть только пульсирующая боль в душе.

***

Через полчаса я звоню в дверь Дани.

- Привет, - я чувствую, как дрожит мой голос.

- Привет, - его каменный взгляд больно полосует по живому.

- Нам нужно поговорить.

- Нам или тебе? Потому что мне от тебя больше ничего не нужно, - всё тот же твёрдый, как алмаз, рвущий мне душу в клочки тон.

- Пожалуйста, - я чувствую, что сейчас разревусь, - пожалуйста, дай мне сказать.

Даня, нервно вздохнув, делает шаг назад, лёгким жестом руки приглашая меня войти. Он опирается о стену в прихожей, не смотря на меня и, видимо, не желая впускать меня дальше, но я безумно благодарен ему и за это. Я непроизвольно принимаю его позу.

- Спасибо за то, что позволил мне войти.

- Ближе к делу, - он, наконец, смотрит на меня.

Этот взгляд - в нём опять плеснула боль, скрываемая за видимой непоколебимостью.

- Я знаю, как тебе было тяжело...

- "Было"? - на его губах возникает измученная ухмылка.

- Я урод, Дань, я это знаю, меня убить мало, но ты самое невероятное, что могло со мной случиться.

- Зачем ты пришёл? - прерывает он меня. - Что ещё ты хочешь от меня?

Его слова полоснули меня, как лезвием бритвы. Блядь, ну что я за идиот! Даже сейчас я не могу собрать мысли в кучу!

- Я люблю тебя! - мои губы сами шепчут то, что должны были прошептать уже давно. - Я просто хочу, чтобы ты это знал. Я люблю тебя, Дань! Люблю очень давно, но я понял это только тогда, когда оттолкнул тебя, когда осознал, что тебя больше не будет рядом со мной.

Я подхожу поближе, смотря ему прямо в глаза и подыхая от нетерпения хоть что-то там увидеть, но там только пустота, утопленная в боли, невыносимой человеческой боли.

- Я не понимал, не понимал своих чувств, но теперь я знаю, что я к тебе чувствую, и хочу, чтобы ты тоже об этом знал. Я причинил тебе боль, но эта боль стократно вернулась ко мне. Я её чувствую, от неё мне тяжело дышать. Я люблю тебя, но понимаю, что не имею права просить тебя быть рядом со мной, я просто хочу, чтобы ты поверил, поверил в то, как мне хреново, мне никогда не было так хреново. Прошу, поверь мне! - я плюхаюсь перед ним на колени. - Я ни перед кем не стоял на коленях, но я не рассчитываю, что это мне поможет. Просто мне надо знать, что ты мне веришь. Ты можешь оттолкнуть меня. Оттолкни меня, Дань, но это всё равно ничего не изменит. Я сдохну без тебя, парень! Если хочешь, ударь меня, сделай со мной, что хочешь, только поверь мне!

Меня трясёт. Я прижимаюсь к его животу, не в силах посмотреть в его глаза, потому что боюсь увидеть в них то, от чего я сдохну прямо тут же. Холод, безразличный холод в его глазах убьёт меня. Наконец, я обречённо смотрю вверх.

- Блядь, ну почему это происходит со мной?! - стонет Даня, а по его щеке катится слезинка, которую мне так хочется вытереть губами. - Почему, Макс?

Его голос, наконец, срывается на всхлипы:

- Хреново тебе? А мне, блядь, просто заебись, да? Почему, почему ты не сказал мне эти слова, когда это было так нужно мне?!

Внезапно в его покрасневших глазах вспыхивает почти животная ярость, от которой мне становится не по себе.

- Если ты, сука, сейчас тут просто комедию разыгрываешь, я тебе убью! Обещаю. Следующего раза не будет, понял?! Я просто больше не переживу его.

Часть меня сейчас задыхалась от счастья, потому что понимала его слова так, как не могла даже и мечтать, а другая часть замерла в нерешительности, вообще ни хуя не понимая.

- Скотина! - вымученно хрипит Даня, рывком поднимая меня, вцепившись пальцами в мою куртку.

Через секунду моё тело бесцеремонно было прижато к стене, а его рот накрыл мой почти в зверином оскале.

- Что-то ты не очень смелый, - шипит он мне в губы, - а я вот изменился.

- Я заметил, - задыхаясь, шепчу я и выдаю, не в силах сдержать блаженную улыбку. - Мне это нравится.

- Только попробуй ещё раз выкинуть со мной какой-нибудь крендель, и я своими же зубами перегрызу тебе горло. Понял?! - цедит он.

- Да, - тупо киваю я, вообще не соображая, что сейчас происходит.

- Я играл по твоим правилам. У меня был хороший учитель, - Даня давит смешок. - Макс, ты так забавно выглядел тогда, когда увидел меня с тем парнем.

- Спасибо, - прошипел я. - Спасибо за то, что назвал его "тем" парнем. Мне так значительно легче.

По моему телу бежит непроизвольная дрожь только оттого, что он сейчас рядом со мной и что он меня по-прежнему любит. Возможность простого прикосновения к нему, его запах, тепло его дыхания - всё это наполняет меня таким невообразимым блаженством, что мой мозг разносит на куски от массы идиотского счастья. Я не верю, просто не могу поверить в то, что это его тело сейчас прижато ко мне, что это он сгорает от того же желания, что и я.

- Чего-нибудь хочешь? Ты же у меня в гостях, - ласково шепчет он мне на ухо.

- Ты что, шутишь?! Конечно, хочу. Хочу тебя! - рычу я в ответ.

Даня ухмыляется в ответ и ведёт меня в спальню, а я не могу отцепиться от него, не могу отдалиться от него даже на мгновение.

Я покрываю его лицо невесомыми поцелуями, ловя губами его тепло и трепет кожи. Я хочу знать его всего, это похоже на сумасшествие, но я боюсь пропустить даже малую частичку кожи. Кровь стучит у меня в висках, по телу бегут мурашки, пальцы дрожат, и я знаю, что ничто на свете не сможет унять эту дрожь.

- Я люблю тебя! - рвано выдыхаю я и снова целую его улыбающиеся губы, такие мягкие и податливые.

Его пальцы блуждают в моих волосах, наши тела прижаты друг к другу, и миллионы маленьких разрядов проскакивают между нами. Тяжело дыша, хватая ртом воздух, я отстраняюсь от Даниных губ и тут же целую его ещё опущенные веки. Всё ещё сходя с ума от осознания того, что человек, которого я люблю, сейчас рядом со мной, я начинаю блаженно улыбаться.

- Я клянусь, что никому тебя ни отдам! - шепчу я. - Даже если ты захочешь уйти, я не позволю тебе это сделать. Придушу тебя, а потом сдохну сам. Сдохну без тебя, а тому парню я сверну шею, если он ещё раз попробует пофлиртовать с тобой.

- Жаль! Я думал, может, мы позовём Алекса и замутим что-нибудь вчетвером, - шутит моё чудо, и я ощущаю, как ревность ядовитой струёй хлещет мне по нервам, и смягчаюсь только тогда, когда снова тону в его преданном, любящем меня взгляде.

- Ага, всех позовём, - с улыбкой бормочу я. - И Алекса, и тётю Валю-консьержку.

Даня начинает тихо хихикать, а я блуждаю языком по его груди, слыша глухие стремительные удары любимого сердца.

- Ты же знаешь, что мне никто не нужен, кроме тебя, - говорит он уже совсем серьёзно, и каждое его слово наполняет мою душу таким нежным и густым теплом, что мне хочется скулить от счастья.

Его тело отвечает на каждую мою ласку, выгибаясь и вздрагивая. У нас будут ещё тысячи и тысячи таких прикосновений, и я ловлю себя на мысли о том, что никогда не смогу насытиться ими. Я люблю его, и это теперь часть моей жизни, а как я могу жить без части себя? Это как забрать у алкоголика бутылку, как вырвать у человека часть души, как заставить забыть его что-то самое светлое, что было в его жизни. Даня тихо стонет, слегка закусив губу, его затуманенный, возбуждённый взгляд следит за моими движениями.

Освободив его член от последней преграды, я оттягиваю крайнюю плоть и нежно провожу языком по уздечке. С его губ срывается всхлип, и я погружаю головку в свой рот. Всю ласку и нежность, которые скопились во мне за эти дни без него, я хочу отдать ему без остатка, выплеснуть из себя эту негу, утопить его в своей любви. Я держу в себе часть его естества, делаю минет самому важному для меня человеку на свете. Волны дикого возбуждения переполняют наши тела, выходя наружу крошечными бусинками пота. Я кладу ладонь на его напряжённый живот, чувствую спазмы мышц разгорячённого тела. Стоны, срывающиеся с его губ, отдаются эхом в моей голове, выстраиваясь в самую прекрасную для меня на Земле мелодию. Это стоны наслаждения, которые я дарю любимому парню.

Я меняю темп движений, пытаясь подстроиться под язык его тела. Дрожащие пальцы Дани цепко сжимают кожу моих плеч, то плавно переходя к шее, то снова возвращаясь вниз. Я поднимаю глаза вверх в надежде поймать его взгляд, но голова моего парня запрокинута назад, а его губы рвано хватают воздух. Я немного уменьшаю напор, пытаясь привлечь к себе его внимание, а когда, наконец, вижу затуманенный огонь возбуждения в больших карих глазах Дани, продолжаю ласкать его тело с новой силой.

Смотри, я отдаю тебе всю свою нежность, хочу, чтобы ты видел, как я стараюсь подарить наслаждение любимому человеку. Для меня нет большей награды, чем просто слышать твои стоны и чувствовать экстаз твоего тела, ощущать, как оно открывается передо мной в едином порыве с твоей душой. Я не могу дать тебе больше, потому что всё, что у меня есть, уже принадлежит тебе. На сердце у меня становится невероятно легко, когда я вижу понимание в твоих глазах. Я вижу твой влажный благодарный взгляд, такой, каким я его увидел несколько недель назад, когда он впервые вспорол мою тёмную холодную душу и стал частью меня.

Теперь ты близок к грани, воздух не успевает выходить из твоих лёгких, и я чувствую, как волны спазмов прокатываются по твоему возбуждённому телу. Ты взрываешься с рваным хрипом, слетающим с твоих губ, и я беру в себя всё твоё семя как венец свершившегося, как тонкую, но чёткую, непересекаемую грань, отделяющую секс от акта чистой любви, соития душ. Твой вкус остаётся на моих губах. Ты забираешь его своими губами, когда, задыхаясь, наши рты переплетаются в неспешном влажном порыве.

- Боже, как я только мог подумать, что ты для меня просто очередное приключение, - шепчу я ему в губы.

- Знаешь, я уже почти принял это - то, что я для тебя всего лишь приключение, что я в конце концов останусь один на один со своей болью, - в уголках его глаз выступают маленькие капельки слёз.

- Прости, - выдыхаю я, собирая губами эту солёную влагу.

Внезапно его тело шевельнулось подо мной, пытаясь отстранить меня, а на лице Дани вновь вспыхнула похотливая ухмылка.

- Что? Неугомонный ты мой! - непонимающе спрашиваю я его.

- Ты же ещё не кончил! - игриво отвечает он, касаясь своими цепкими тёплыми пальчиками моего возбуждённого члена, который уже почти начал побаливать от напряжения.

Заставив меня сесть, Даня опустился на колени передо мной. От прикосновения его горячих влажных губ по моему телу пробегает сладкая дрожь. Теперь мы смотрим друг другу в глаза, и теперь уже по моим щекам бегут слёзы от этой нежной пытки.

Я заворожённо наблюдаю за тем, как мой любимый парнишка приводит моё тело в полуобморочное состояние, как его горячий язычок оставляет после себя след из невесомого блаженства, густой пеленой растекающегося по всем мышцам, впрыскивающегося в кровь и рвущего остатки моего разума в десятки раз сильнее самого мощного наркотика. Моё сознание взрывается миллионами ярких вспышек, которые разлетается в моей голове, как праздничный фейерверк. Я откидываюсь назад, и чувство убаюкивающей меня опустошённости через несколько секунд проходит, не успев прийти, когда его щека касается моей, и Даня обнимает моё ещё содрогающееся тело.

- Люблю тебя! - шепчет он, касаясь губами мочки моего уха.

- Я знаю, Дань. Не знаю только, чем я заслужил это, но в одном я уверен наверняка, - я смотрю в его чистые глаза. - Я никому не отдам твою любовь, она моя, слышишь?! Ты не заберёшь у меня её назад.

- Если ты про Антона, то, я надеюсь, ты понимаешь, что это было от безысходности, - Даня опускает глаза. - Всё, что ему было нужно от меня, - это секс. Большего я ему всё равно дать не мог, потому что всё остальное досталось тебе... Секса не было, - стремительно выдает он, заметив, как сжались мои челюсти.

Я живо представляю себе всевозможные кары, которые можно применить к малознакомому и по большому счёту ни в чём не виноватому Антону, понимая, что после всего этого я при любом раскладе никогда не смогу с ним спокойно общаться.

Но всё это теперь ничего не значит, как и ничего не значит и то, что было в моей жизни до него. Да и была ли она вообще, эта самая жизнь?!

Два взрослых парня, мы лежим, прижавшись друг к друг, как молочные щенки, и жалобно поскуливаем от разрывающих нашу плоть и душу чувств.

- Боже, это так больно... думать, что я потерял тебя навсегда!

- Тебе было больно? - взгляд Дани прямо в глаза, и я готов задохнуться от нахлынувших на меня воспоминаний об этой боли.

- Да.

- Это хорошо, - и его губы снова находят мои.

- Я хотел спросить тебя, - шепчет Даня. - И я хочу, чтобы ты был честен со мной.

Я напрягаюсь, потому что его лицо выглядит абсолютно серьёзным, и более того, я уже давно заметил, как что-то гложет парня.

- Что ты чувствуешь по отношению к Алексу? - у меня разливается холодок по сердцу от его вопроса.

- Он мой друг. Я знаю его всю жизнь. Да, у нас с ним был секс, но это был просто секс, и ничего больше. Ты... Мне никто не нужен, кроме тебя.

- Он тебя любит, - вздохнул Даня.

- Возможно. Я не уверен в этом. Ты просил меня быть с тобой честным. Знаешь, в определённый момент мне начало казаться, что наши с ним отношения перешли на другой уровень. Это нельзя назвать любовью. Это какое-то хреновое пограничное состояние. Что-то мешало мне перейти границу, - я с улыбкой смотрю в его пытливые глаза. - Даже не что-то, а кто-то. Я понял это только недавно.

- Я же просил не врать, - он приподнимает бровь. - Ты знаешь меня чуть больше месяца, а Алекса - всю жизнь.

- Я знаю тебя три года, и все эти три года я боялся того, что случилось со мной за последний месяц. Боялся, а теперь я самый счастливый человек на свете, потому что у меня есть моё персональное чудо, которое я люблю. Поверь, если бы мне пришлось выбирать между тобой и Алексом, я бы колебался секунды четыре.

- Четыре?

- Ну, ты же знаешь, что я никогда не отличался быстрой сообразительностью.

Он начинает заразительно смеяться, и я тоже хохочу, прижимаясь к любимому телу.

- Скотина, Соколовский, ты врёшь, - сквозь смех говорит он.

- Я вообще три года соображал по поводу тебя, а когда нужно принять быстрое решение, мне обычно нужно больше, чем четыре секунды.

Я ощущаю нехилый толчок кулаком в грудь.

- И всё это время ты выносил мне мозг, - шипит он. - Это у тебя всё так легко и просто, а мне пришлось приложить огромные усилия, чтобы после всего этого просто попытаться жить дальше.

Воспоминания о том дождливом холодном вечере, как молния, ударили по живому. Я невольно вздрогнул, вспомнив его разъярённый и обречённый взгляд, которым он смотрел на меня, вцепившись мне тогда в плечи. Вспомнил, как я безжалостно убивал то, что было таким важным для нас обоих, то, что всё равно не погибло, потому что это сильнее всех тех маразмов, предрассудков и обстоятельств, кажущихся непреодолимыми преградами на пути к тому, чтобы просто быть самим собой.

- Ты знаешь, как мне тяжело было просто смотреть на тебя? Просто чувствовать тебя рядом со мной в одной аудитории? И не иметь возможности просто поговорить с тобой, прикоснуться к тебе. Ты знаешь, как тяжело изображать безразличие, когда душа рвётся на куски, и единственное желание, захватывающее сознание - это просто обнять тебя. Я изо всех сил избегал тебя, потому что боялся, что не выдержу заданный тон.

- Дань, - я судорожно сглатываю, потому что к горлу подступает ком, и я чувствую, что сейчас разревусь. - Если ты сейчас не заткнёшься, я пойду и спрыгну с балкона.

- Бесполезно, - нервная ухмылка. - Второй этаж.

- Дань, прости меня, пожалуйста, - утыкаюсь я лицом в его плечо. - Я тварь, но мне тоже было тяжело. Просто, если сможешь, не напоминай мне обо всей этой херне, давай вместе забудем это, потому что всегда, когда я об этом думаю, я чувствую себя таким ничтожеством, что мне хочется удавиться.

Я получаю ещё один толчок кулаком в грудь, теперь гораздо более сильный. Тупая блаженная улыбка расползается по моей физиономии. Резко приподнявшись над ним, я сковываю руки парню своими и целую чуть припухшие губы, на которых вспыхивает всё та же мимолётная улыбка. Мы смотрим в глаза друг другу, целуясь, не спеша играя языками и снова пробуждая в нас желание, нарастающими волнами прокатывающееся внизу живота.

- Возьми меня! - шепчу я и понимаю, что больше всего на свете хочу сейчас почувствовать своего парня в себе.

Дикий огонёк в его затуманенных глазах вспыхивает с новой силой.

- Не боишься, что я отомщу тебе за все твои приключения? - с ухмылкой спрашивает Даня, перевернув меня на спину.

- Нет, - наивно и обезоруживающе улыбаюсь я своему вмиг одичавшему чуду. - Ведь ты меня любишь.

- Больше всего на свете! - шепчет он, спускаясь губами по моей шее.

Его горячий рот изучает каждый сантиметр моего тела, оставляя после себя полосу высокого напряжения. Я тихо скулю, когда зубы парня нежно покусывают мой стоящий сосок. Рука спускается по ложбинке на спине, и его пальцы сжимают мою попку.

Лёгкая тупая боль, приглушённая диким желанием, через несколько секунд сменяется долгожданным чувством наполненности. Мой парень начинает двигаться во мне, смотря мне в глаза. Открытый океан его души льётся из его взора, накрывая меня вязкой сладкой пеленой. Даня нежно входит в меня, давая мне возможность привыкнуть к нему, но мне этого недостаточно. Я хочу, чтобы он трахнул меня в буквальном смысле этого слова.

- Солнце, не надо так церемониться со мной, я же не целка-патриотка, - шепчу я, дразня его. - Покажи себя, не сдерживайся.

Огонь возбуждения с новой силой вспыхивает в затуманенных карих глазах, и я, взвизгнув, получаю все его восемнадцать сантиметров.

- Да, зая, вот так! - бормочу я, проваливаясь в пучину сладких ощущений.

При каждом толчке Даня обжигает моё лицо своим горячим дыханием. Бусинки пота на его лице, скатываясь с него, капают на мой лоб. Я высовываю язык, пытаясь поймать их, но он тут же оказывается в плену губ моего парня. Рваное дыхание - теперь одно на двоих. Я отдаюсь своему парню, парню, которого я люблю. Блядь, первый раз в жизни я могу сказать "люблю"! Это его член таранит сейчас мою задницу, это его руки ласкают моё тело, это его глазам я больше не смогу врать, и это его душа открыта передо мной нараспашку.

Мы слиты воедино во всех смыслах, и только одна мысль об этом усиливает мои ощущения во сто крат. Бешеная смесь из эмоций и физического наслаждения, его глаза, пытающиеся прочесть мои.

- Не очень грубо? - шепчет он.

- Если негрубо для тебя, значит, негрубо и для меня, - выдыхаю я. - Не останавливайся, мне в кайф.

Мне действительно в кайф. Моё робкое чудо, сопящее надо мной, берущее мои тело и душу, только одним своим видом взрывает мне мозг, топя моё сознание в гремучем потоке эйфории. Даня немного замедляет темп движений, растягивая ощущения, вязким потоком прокатывающиеся по нашим нервам. Я пытаюсь дотянуться ртом до возбуждённого соска, но Данина рука ложится на мою грудь, а губы останавливают мой порыв. Горячий влажный рот крадёт моё дыхание, и я закатываю глаза. Пальцы парня скользят по моему члену, и я чувствую, что долго так не продержусь.

Каждый толчок, каждый вздох и рваный хрип несут нас к финалу. Ощущения и эмоции, озвучиваемые стонами, отражаются на возбуждённом лице моего парня. Он кончает, продолжая ласкать рукой мой член и быстро заставляя меня тоже взвыть с ним в унисон. Затем Даня обессиленно опускается на моё тело, и его щека касается моей. Несколько минут перед тем, как идти в душ, мы просто молчим, прижавшись друг к другу.

***

Я нежно касаюсь его, как очень хрупкой, драгоценной, невесомой вещи. Я боюсь, что он может рассыпаться, и мой мираж исчезнет. Мой Даня. Он рядом со мной. Нежно сопящий в подушку, мой самый любимый в мире человечек, которому я принёс столько страданий и который подарил мне столько тепла и света! Интересно, поймёт ли этот парень когда-нибудь, как много он мне дал, как много он для меня значит. Мне так хочется укрыть его от всех невзгод, чтобы ничто и никогда больше не смогло причинить ему страданий. Люблю тебя! Это так невыносимо прекрасно, что мне хочется прокричать тебе об этом. Ты меня простил, и я обещаю, что ты никогда не пожалеешь об этом.

В такие моменты всё кажется малозначительным по сравнению с океаном любви и нежности, в котором тонут два близких друг другу создания. Две души, которые согревают друг друга своим теплом. Как яркая вспышка во мраке вечности, этот момент остаётся в памяти до конца жизни, момент, в который ты поверил, что ты не один, что ты кому-то нужен. Это то, ради чего тебе стоило рождаться, ради чего стоило выносить унижения и радости, то, что заставляет чудовище снова стать человеком, то, что наполняет этот мир чем-то светлым, как бы избито это не звучало. Эта истина проста, и она стара, как мир, но на то она и истина, чтобы всегда оставаться правдой. Не бывает любви в прошедшем времени, также как и не бывает бывших преступников. Любовь или есть, или её нет, а твои поступки остаются с тобой до конца жизни. Болезнь можно пытаться вылечить десятками способов, а душевную боль можно вылечить только душевным теплом любимого человека рядом с тобой.

Два сердца, бьющиеся рядом, как звуки одной мелодии. Одной мелодии на двоих.

Я бесшумно сползаю с кровати и, взяв сигарету, иду к окну. Столько всего того, что казалось мне когда-то важным, вдруг резко потеряло для меня всякий смысл. Как можно было бы жить дальше, если бы его не было рядом?! Его не было бы! Как я мог подумать, что я вообще смогу без него жить дальше. Ведь всё могло сложиться иначе. Мне даже не хочется думать об этом. Эти мысли как игла в сердце.

Я замечаю шорох, сонную возню у меня за спиной. Даня кладёт руку на моё плечо, слегка касаясь тёплыми пальцами моей щеки. Не знаю, перестанет ли когда-нибудь моё сердце вздрагивать от каждого его прикосновения.

Любовь - это тёплое липкое вязкое чувство, заполняющее, кажется, каждую частичку твоего естества. Чувство, которое безжалостно и беспощадно разрывает твою жизнь на две части, на "до" и "после". Липкое и вязкое оно потому, что затягивает тебя с головой, и вырваться из него очень трудно, а подчас и вовсе невозможно, а тёплое оно потому, что согревает твою душу самым светлым и нежным теплом, которое только есть на планете.

Я больше не могу сдерживать накатившие на меня эмоции. Резко обернувшись, я заключаю его в такие крепкие объятия, что парень невольно вскрикивает.

- Ты чего? - сонно бормочет он.

- Сам не знаю, - честно отвечаю я, а из моих глаз предательски выступают слёзы.

Его щека прижимается к моей, а его руки обхватывают моё тело. Я никогда не был сентиментальным, но сейчас не могу сдержать судорожные всхлипы.

- Макс, ну ты чего, правда, что случилось? - слышу я беспокойство в твоём голосе.

- Я люблю тебя! - шепчу я, всхлипывая.

- А почему ты плачешь, дурачок? - Даня пытается выдержать бодрый тон, но я улавливаю дрожь в его голосе.

- Потому что я ещё не научился жить с этим. Просто я проснулся, а ты рядом со мной, такой тёплый, тихо сопишь мне на ушко. Мой. Мне больше ничего не надо, только будь со мной рядом. Твою мать, я даже не знал, что так бывает, что всё наступает жёстко и бесповоротно... Люблю, и всё! Дань, а можно я ещё вот так немножко постою, - выдыхаю я ему на ухо, вздрагивая.

Его пальцы сильнее сжимают кожу на моей спине.

- Дурачок, конечно, можно, - не скрывая слёз, отвечает он. - Я же твой, и я сам никуда не денусь. Даже если ты сам меня об этом попросишь, я всё равно никуда не денусь. Я без тебя себе не нужен. Меня без тебя больше нет!

Я почти слышал, как моё чудовище, издав жалобный стон, наконец-то сдохло, навсегда сгинув в глубинах измученного разума Макса Соколовского. Потому что нельзя оставаться чудовищем, когда любишь. Влюблённый человек не может быть озлобленным. Сумасшедшим - пожалуйста, но злым - никогда.

То, чему, казалось бы, нет места в нашем мире, встречается в нём чаще, чем это замечают. Мы, два взрослых парня, стояли, прижавшись друг к другу, пытаясь согреть так дрожь души и шквал эмоций теплом своих тел. Всё остальное в наших жизнях, которые теперь сливались в одну жизнь на двоих, стало лишь фоном, декорациями для главного чувства, переполнявшего нас.

Так просто услышать "я люблю тебя" и так сложно почувствовать это каждой клеточкой своего тела, и практически невозможно забыть это чувство, познав его хотя бы раз.