Командирская дочка, или Лали — РусалкаДва джентльмена ловят рыбу на Темзе. Один поймал русалку, извлек из воды, полюбовался и снова бросил в реку. Второй удивился: — Но почему, сэр? — Но как, сэр?
Сказка, говорите? Снежная Королева, серенады, Русалка, английские джентльмены... Ну-ну...
Давным-давно, лет 40 назад, то ли во времена царя Гороха, то ли генсека Лёни, в семье одного ответственного работника, сумевшего продержаться в номенклатурной когда двадцатке, а когда даже пятерке, независимо от того, были ли времена брежневско-застойными или горбачевско-перестроечными или ельцинско-ураганными, родилась дочь. Сыновья у него уже были, поэтому дочке были рады все. До того момента, когда ребенку пора было вставать на ножки и топать самой. Выяснилось, что у нее какой-то дефект в правой стопе, и местные врачи заявили, что ходить она не будет. Предлагать высокопоставленному чиновнику сдать любимую доченьку в дом инвалидов, зная его вспыльчивый нрав, они не стали, но удрученно качали головами, ссылаясь на волю Бога или Аллаха или Будды, в зависимости от конфессии.
Приговоры небесной канцелярии обычно обжалованию не подлежат. Но отец очень любил свою милую Лали (ударение на и), связей по стране (что было очень важно в то время) и денег (тоже немаловажный фактор) у него было предостаточно, и дошкольное детство Лали прошло по клиникам-операциям и санаториям-реабилитациям. К школьному возрасту она уже ходить умела. С громоздкой уродливой металлической конструкцией на ноге и с хромотой, несравнимой с той грацией, с которой боцман пиратов на деревянной ноге пробегает по палубе корабля во время шторма.
Усиленная борьба за здоровую походку продолжилась и в школьные годы. Не рекламируемая и не муссируемая в прессе, но оказалось, что близ курортных краев имеется школа-лечебница для детей с нарушениями опорно-двигательного аппарата. Отец ее туда устроил, и не все 10 лет, но 7 или 8 Лали провела там, учась не только физике-математике, химии-биологии и прочим историям с географиями, но и тому, чему обычные дети полностью овладевают на втором году жизни.
К моменту поступления в институт (правда, случилось это не в 17, а в 19—20 лет) громоздкая конструкция на ноге стала предельно миниатюрной и упрятанной внутрь. А хромота Лали могла быть видна посторонним, только если б ей вздумалось побежать или пройтись быстрым шагом, либо танцевать брейк-данс или твист. Но такого не было, ибо танцевать она любила танго, на длинные расстояния ее возили, а короткие она преодолевала медленным прогулочным шагом, затвердив на уровне рефлексов ту моторику походки, благодаря которой она не выглядела хромоножкой.
... Много лет спустя, рассказывая мне в основном о своих сексуальных желаниях и интересах, обсуждая обычных и необычных своих партнеров, избегая зацикливания на теме здоровья (но частенько вспоминая свою спецшколу, годы учебы-лечения в которой она считала для себя самыми спокойными и безмятежными), Лали краткой цитатой из «Русалочки» дала мне понять, чего это ей стоило и стоит до сих пор — нормальная походка неспешно прогуливающейся молодой женщины: «Каждый шаг — крик, каждый шаг — боль!».
Ну вот и случился переход от грустного быта к веселому сексу. Что же там у Лали было этакого клубнично-заковыристого?
Влюбленность юной девушки в старших классах спецшколы и легкий петтинг с парнем, умным и симпатичным, но с безнадежным диагнозом инвалида-колясочника на всю жизнь.
Первый секс в студенческие годы с парнем, не имеющим странностей в физическом обличье, но бунтарем и нонконформистом 90-х годов, который охладел к ней, узнав, чья она дочь, а впоследствии, не окончив института, канул безвестно на долгие годы в череду межнациональных конфликтов и миротворческих операций.
Два-три коротких романа во время учебы в аспирантуре, оборвавшиеся либо по причине брезгливой жалости к инвалидке (Лали не хромала, только будучи в особой конструкции обуви), либо по причине неуемной жадности кандидатов в зятья к влиятельному и богатому тестю. Один из них стал для нее первым в оральном сексе («Чудесное начало, прелестный процесс, замечательный финал... эх, если б еще без вкуса спермы обходилось, можно было бы поймать не только моральный, но и телесный оргазм» — характеристика Лали своего восприятия минета). Другой уговорил на анал («Моральный оргазм финала не подлежит сомнению, и если б не боль при начале и неприятность процесса, правда, странным образом притупляющаяся, однако не всегда и не со всеми, можно было бы и телесный поймать» — тоже ее слова), но этот вид остался для нее редким и дискомфортным.
После защиты диссертации Лали стала работать в двух местах: в НИИ — научным сотрудником, и в своем же вузе, на своей кафедре — преподавателем-доцентом. Недалекое расположение друг от друга НИИ и вуза трудно считать делом рук папочки, но квартира в шаговой доступности от мест работы была, конечно же, его подарком доченьке.
И у Лали на целых 18 лет появился любовник. Очень странный, самовлюбленный, эгоистичный тип. Ему были до лампочки ее инвалидность и должность отца, ее образованность и научная карьера, ее прошлое и будущее. Он никогда не спросил «А кто был у тебя до меня?» и ни разу не дал понять, что следующая встреча вообще состоится. Он очень часто не поднимал телефон, когда ему звонила Лали, но позволял себе звонить ей в любое время дня и ночи, неважно спала ли она или читала лекцию, и не терпящим возражений голосом говорить: «Приезжай ко мне в такое-то время» или «Забери меня с такого-то места к себе». Личного автотранспорта не было ни у него, ни у нее, поэтому все эти срочные перемещения Лали осуществляла на такси. За свой счет. И отправляла его обратно на такси, если встреча была у нее, тоже за свой счет. И еще угощала его в кафе-ресторанах или покупала ему что-то вкусненькое. И даже иногда «давала в долг» деньги, которые он мог вернуть, а мог за истечением срока давности забыть.
Мне кажется, это не было любовью в полном смысле слова. Потому что Лали очень хорошо видела его человеческие недостатки и никогда не идеализировала его, оправдывая такое немужское и невоспитанное поведение. Я думаю, это было любовью к сексу с ним. То есть именно с ним у Лали лучше всего проходил интим, и именно с ним она была всем довольна, с определенным резоном думая, что за такой классный секс не грех и заплатить прямо или косвенно. Ибо сколько я наслушался плохих слов о нем, как о человеке, но не было и сотой доли недовольства как сексуальным партнером. Несмотря на то, что он был конченым эгоистом и в постели: трахал и кончал туда, куда ему в данный момент хотелось, даже если это был вагинальный во время менструации или анальный без предварительной клизмы. Мог на свое усмотрение и в зависимости от настроения довести до трех-четырех оргазмов за одну встречу. А мог и капризно заявить: «У тебя там сухо, значит ты не хочешь секса, на сегодня все, иди одевайся».
И, наверное, еще это было жалостью. Кому, как не Лали, было знать, что чувствует и в чем нуждается инвалид, чья беспомощность видна всем. Потому что этот любовник был слепым.
В 2005 году вынырнул из «никуда», в которое канул почти десять лет назад, тот самый ее первый мужчина, парень-бунтарь, навоевавшийся за свои романтичные идеалы по самое не могу. С обожженной душой и лицом он разыскал Лали, поблагодарил ее за умение ждать и спасение тем самым его жизни четко по Симонову, признался, что любил ее все это время, и попросил выйти за него замуж.
Выпихнутый за год до того волками новой формации на пенсию тесть на предпоследние гроши отгрохал им свадьбу, подарил машину и устроил зятя на единственную работу, которую тот мог более или менее сносно выполнять — начальником охраны в коммерческий банк. Обещав на последние купить им пентхаус в элитном доме, как только они порадуют его внучкой (от двух старших сыновей у него уже было четверо внуков, но ни одной внучки).
«Могущественный слепец» не возражал ...